Из охотничьего быта Петрозаводского рабочего.

(Охотничьи лубочные картинки в домах рабочих).

Правительственный ревизор, обследовавший в начале XIX века Петрозаводский и Кончезерский заводы, указал в числе своих путевых впечатлений, «что ехавши по здешним местам, везде приметно довольное количество лесов».[1] Не случайно это замечание в описании заводов. Обилие лесов, обилие воды – вот те природные условия, котopыe должны были сказаться не только в бытy населения Карелии, но влиять и на характер производства местных металлических заводов, а тем косвенно определять и быт рабочих. Но было и прямое влияние этих стихий на быт рабочего.

Что касается специально Петрозаводского рабочего, то влияние природных условий на быт тесно связано с особым положением рабочих на заводе. Дело в том, что как бы тесно ни сросся быт Петрозаводского рабочего с заводом, с которым он нередко наследственно связан через несколько поколений (не только oтцы нынешних рабочих служили на заводе, но их деды и прадеды),[2] и как бы резко ни определились

С. 167

некоторые стороны бытового уклада, отражающие эту связь с производством[3], все же рабочий не оставляет тех хозяйственных занятий, которыми он издавна занимался и которые не мог бы оставить, так как завод не обеспечивал его существования в той мере, как, например, другие крупные заводы больших городов и больших промышленных центров, где рабочий совершенно отрывается от своего домашнего хозяйства, существуя исключительно на заводский заработок. Если заглянуть в сохранившиеся расчетные книжки рабочих б. Александровского завода, легко убедиться в этом[4], что объясняется не только низким заработком (признание чего для конца XVIII и начала XIX века находим у цитированного выше автора, но и тем, что завод не давал полного заработка рабочему – полного рабочего дня и полной рабочей недели[5]. Завися от казенного заказа, завод часто сокращал свое производство,[6]

С. 168

a иногда и вовсе останавливался, что и вызывало необходимость для рабочих не полагаться на зaводский заработок. Таково было положение рабочих дo самой революции. Не могло скрыть этого факта и правительство, что выразилось, например, в ответе Олонецкого губернатора Куропаткина на жалобы рабочих о скудости заработка; губернатор посоветовал им сажать картофель и капусту для улучшения своего хозяйственного бюджета[7]. Не дapoм существовала среди Петрозаводских рабочих примета: если хорошо yрoдилcя картофель, много будет весной свадеб.

Если бы войти в дopeвoлюциoннoe время в дом Петрозаводского рабочего, будучи знакомым лишь с бытом рабочих крупных промышленных центров, то сразу бросились бы в глаза своеобразные черты, рисующие известный тип хозяйства и всего бытового yклада, далеко не oпpeдeляющиecя заводским заработком рабочего. На дворе – легкая соха и cдeлaннaя из еловых сучьев борона для oгорода, который тут же за домом; здесь же на дворе – скотник, в котором стоит корова. У многих рабочих на заборе вы увидели бы развешенные для сушки сети, а в сарае и на вышке дома хранятся: сак (для мелкой рыбы), удочки, мережи, массельга, острога, луч (для ночной ловли рыбы на свет) и др. рыболовные орудия. Войдя в дом, почти у кaждoгo рабочего, вы заметили бы стол-кудку для кур, а в чулане – корзины, корзиночки («наборыши», куда собирается ягoдa, пересыпаемая затем в большую корзину), кошели для ягод и грибов и кадки с солеными грибами и моченой ягодой.

Огород, корова, иногда пожня (расчищенная рабочим под покос делянка лесной заросли), у некоторых – лошадь, рыболовство, грибы, – вот те основы, на которых дepжaлocь хозяйство Петрозаводского рабочего. Не последнюю роль в этом хозяйстве и вообще в быту рабочего[8] играет лес, не только с его грибами и ягодами, но и с его населением – зверями и птицами. Недаром «владенные акты» рабочих

С. 169

на дома с усадебной землей отмечают на ряду с правом водопоя, выгона, лова рыбы и право oхоты.

Охота, как и среди Уральских рабочих, до сих пор продолжает держаться у рабочего Петрозаводска. Иногда целые семьи занимаются охотой, которая составляет, как бы, наследственное занятие данной фамилии. Оно передается от отцов и дедов к детям и внукам вместе со старыми принадлежностями этого промысла — старинные орудия oхоты: капканы, силки, иногда в большом количестве, сохраняются на вышке дома рабочего-охотника[9]. Мне попалась медвежья «рогатина» ввиде скрепленных болтом больших полушарий, унизанных острыми зубцами, которая вешалась на пути медведя, вызывая его на бой (характерно, что владелец не мог объяснить мне ее назначение). Встречаются у некоторых охотников кремневые ружья: один переделал для себя на заводе такое ружье, другой хранит ствол от ружья для своих детей.

Из атмосферы огня и лязга железа рабочего-охотника влечет к себе лес с его простором, прохладой и тишиной, населенный зверями и птицами, сплошной стеной подступающий к самому городу; но охота продолжает сохранять для него и хозяйственное значение (один из рабочих — охотников рассказал мне, что он убил однажды медведя, которым семья кормилась всю зиму).

С. 170

Охота, среди раскинувшегося на широком пространстве леса, сохраняющая, благодаря этому, своеобразные черты, имеет особую прелесть для рабочего. Выслеживать зверя, отводить следы, ставить капканы на следу зверя, маскируя их в снегу, – все это требует наблюдательности и искусства, которые у некоторых охотников развиты в большой степени. Я видел у одного рабочего на вышке целую коллекцию тетеревиных чучел, и меня поразили различия между ними. Владелец объяснил мне, что они передают различные позы птиц, соответственно временам года: зимняя поза – птица сидит нахохлившись, весенняя поза – с торжествующе вытянутой головкой, и т. д. Конечно, когда я пошел сравнить чучела, продававшиеся в магазине, то не нашел и намека на эти черты. Прекрасно делают некоторые рабочие и чучела животных и птиц, служащих для украшения жилища.

Отработав на заводе, рабочий-охотник берет свое ружье, самодельную пороховницу из коровьего рога, берестяную солонку, зимой лыжи,[10] и отправляется в лес, где он подолгу пропадает, оставаясь на ночь или на несколько дней, когда подошло время отпуска. Этому пребыванию в лесу соответствует своеобразный лесной быт[11].

Утомленному переходами, иногда измоченному дождем, в особенности если приходится оставаться в лесу на ночь, охотнику необходимо иметь убежище от непогоды[12] и часто случающихся туманов[13]

С. 171

и от медведя, где бы можно было поесть, просушить одежду и выспаться. И вот охотники строят себе лесные избушки – «фатерки»[14], обычно на два человека. Перед входом в избушку вырубается стол и скамья, тут же лежат заготовленные для костра дрова. В избушке имеется лавка для отдыха и каменка, над которой сушат одежду. Вокруг этих «фатерок» складываются своеобразные обычаи, регулирующие лесную жизнь рабочих-охотников. Возникают как бы коммуны охотников, промышляющие в данном районе; члены этих коммун совместно строят избушку, чинят ее, и заботятся о порядке, как перед «фатеркой», чтобы не портить и не грязнить перед

Рис. 1.Уголок в комнате Петрозаводского рабочего-охотника.

С. 172

входом, так и внутри; каждый охотник после отдыха, уходя, должен позаботиться, чтобы оставить дров, соли и спичек; на каменке в стене или у светца оставлялись лучины. И придя в такую «фатерку», каждый охотник, усталый, вымокший, находил здесь все готовым для отдыха. С умиленьем рассказывали старики-рабочие о своих «фатерках» среди леса, жизнь в которых представляла такой контраст с пребыванием на заводе среди грохота машин и жара печей.

Рис. 2. Охотничья лубочная картинка драматического характера.

Но рабочие-охотники вносят и в свой домашний быт черты своего промысла. Возвращаясь из леса, они приносят с собой найденные в лесу лосиные рога, которые хранятся на вышке дома или украшают стены комнат. И другие трофеи охоты служат украшением горниц: на комодах и на шкапах выставляются чучела тетеревов или белок, на стенах развешиваются крылышки птиц или хвосты, на которых веерообразно располагаются открытки или фотографические карточки.

Особенный интерес среди этого охотничьего убранства жилища представляют лубочные охотничьи картинки[15], которыми так дорожат

С. 173

рабочие-охотники. Желая получить образцы этих картинок для Музея, я пробовал предлагать обмен: лубочные картинки – на репродукции охотничьих картин известных художников. Но владельцы не соглашались на обмен; для них не понятны и не интересны были изображения охоты, где художник и заказчик любуются охотником, нацелившимся в дичь, или собакой, сделавшей стойку, или пейзажем с вечерним небом, на котором тянет вальдшнеп. Эти картины, сделанные для другого заказчика, отражают другой быт. В своих лубочных картинках охоты, приобретавшихся на местных ярмарках, рабочие ценят черты, отражающие действительный характер существующего еще охотничьего быта. Эти картинки правильно передают характер некоторых родов охоты, носящей черты единоборства, до сих пор присущие охоте на Севере и на Урале, где сохранились большие леса. Они отличаются, обыкновенно, крайним драматизмом действия, что свойственно охоте там, где человек вообще часто и лицом к лицу встречается со зверем[16]. «Отошел», рассказывает рабочий про поездку в лес за дровами, «от лошади; возвращаюсь, вижу, – стоят две лошади. Оказалось, лось подошел к лошади и они вместе едят сено». Иногда лось пристает к стаду коров, что выгодно пастухам, так как в этом случае обеспечена защита от медведя; медведь боится подойти к стаду,

С. 174

в котором есть лось, обладающий такой силой удара копытом, что перебивает трехвершковую осину. Не мало существует среди Петрозаводских рабочих-охотников, как и среди Уральских, рассказов о встречах охотника лицом к лицу с медведем[17], да и самый характер охоты

Рис. 3. Охотничья лубочная картинка экзотического содержания.

С. 175

рассчитан бывает на такую встречу, как, например, сидение на «вышке», которое практикуется между Петрозаводскими рабочими, как и на Урале[18].

Этот характер охоты и отражен на лубочных охотничьих картинках, украшающих горницы Петрозаводского рабочего-охотника. Вот изображение охоты на медведей: медведь поднялся на задние лапы, а охотник вонзает ему в пасть железную рогатину; или изображение охоты на белых медведей в белом море, где представлено две лодки с охотниками,

Рис. 4. Охотничья лубочная картинка с комическим сюжетом.

вступившими в единоборство с белыми медведями: один из медведей, оскалив зубы, бросается на гребца, два медведя подплывают к лодке, спеша к нему на помощь. Один охотник замахнулся топором над головой зверя, другой прицелился из ружья.

С. 176

Иногда вводятся экзотические черты как на картинке, где представлен охотник среди тропической природы, едущий в лодке вместе с туземцем, атакованный леопардом, который забрался на корму лодки, угрожая гребцу, бросившему весла. Часто зверь не только борется с охотником, но оказывается победителем. На одной старинной картине представлен медведь, заваливший охотника на землю.

А вот комическая трактовка драматического сюжета – нападение зверя на охотника: "Храброе отступление" охотников, преследуемых козлом – один благополучно достиг дверей сарая, другой на всем ходу, споткнувшись о доски, влетел в воду, откуда выгнал перепуганных гусей, третий в сопровождении собаки бежит в том же направлении, теряя по дороге шляпу, и сейчас наткнется на упавшего товарища.

Мне пришлось видеть одну замечательную лубочную картинку местного производства, где с большим пафосом была дана, как бы, мифологизация этого сюжета, напоминающая оригинальностью замысла и силой экспрессии известную картину Поттера – суд зверей над охотником («Сцены охоты и наказание охотника». Эрмитаж; картина № 1052): на ней представлено стадо оленей, проносящееся сквозь устроенные в лесу охотниками палатки, сметающее на своем пути палатки, приготовленные охотниками закуски и самих расположившихся среди леса закусить охотников.

Все эти картинки нравятся рабочим-охотникам и ценятся иногда, как дорогие наследственные вещи, висевшие еще у отца или у деда; но прежде всего лубки эти ценны им своим содержанием, т. к. правильно передают тот охотничий быт, которым еще так недавно, а отчасти и до сих пор, живут многие рабочие-охотники, прекрасно запечатленный и в бесчисленных рассказах о различных случаях охоты, которые мне пришлось слышать от Петрозаводских рабочих. Вот, например, свежий эпизод из лосиной охоты: охотники преследовали лося, который, убегая, бросился в озеро. Тут случилась лодка, в которой сидели охотник с женой; у него оказалась веревка; сделав аркан, он набросил его животному на шею после чего лось взял лодку на буксир и таскал ее до тех пор за собой, несмотря на протесты жены, пока страстный охотник не овладел, совершенно выбившимся из сил животным, покорно поплывшим за лодкой.

Подобными рассказами тешились охотники в своих «фатерках» среди леса, сидя перед догоравшим пламенем очага. Но были и другие темы для рассказов. Лес не только манит к себе рабочего-охотника, но по народным представлениям «лес – царство нечисти... Дьявол в лесу крещеную душу смущает пуще, чем в поле»... Эта лесная мифология[19] занимает

С. 177

большое место в охотничьих рассказах, она чувствуется даже, как замечено выше, и в картинках; но мы здесь не будем касаться этой древней, так сказать, этнографической основы[20]. В ней также многое объясняется общими хозяйственными и бытовыми моментами, влияние которых мы стремились проследить в чертах охотничьего уклада, характерного для рабочего Севера и Урала.

В. Каменский.

[1] И. Герман. «Описание Петрозаводского и Кончезерского заводов». СПб. 1803, стр. 127. Еще летописец, писавший про северный поход 1256 года, говорит, что Александр Невский потерпел урон не столько от неприятеля, сколько от лесов: «ему надлежало проходить такой лес, куда солнце не проникало, где голос человеческий никогда не слышался и где раздавались единые вои и peвы диких зверей». Автор рукописи XVIII века об Олонецкой губернии указывает, что хотя «на жжение угля для заводов и на другие надобности великое ежегодно количество употребляют здесь лесу, однако ж изобилие в нем видно во всех местах». «Описание Олонецкой губернии» (в библ. Ист.-быт. Отд. Гос. Русск. Музея, стр. 39). Косвенным указанием на обилие лесов в крае служит существование „лесных распашек” или „пал”, о которых упоминается не только в рукописи конца XVIII века, но и у ряда авторов, вплоть до середины XIX века, у Озерецковского, К. Бергштрессера, В. Дашкова и др.

[2]⁾ Ср. И. Благовещенский. „Заводская и фабричная промышленность в Олонецкой губернии”, Олонецкий сборник № 4 стр. 45. М. В. Фармаковский отмечает факт на основании архивных обследований, подтверждаемый и чтением надписей на надгробных чугунных плитах рабочих, что ряд фамилий рабочих идет еще с XVIII века. (М. В. Фармаковский. «Петровский завод». Отчет командировки в Петрозаводск. Рукопись 1925 г. в И.-б. Отд. Гос. Русского Музея). Упоминая о фамилиях рабочих, /С. 167/ отметим курьезную черту, могущую ввести в заблуждение впервые приступающего к исследованию этого вопроса: наличие рядом с основной фамилией прозвища, которое иногда оттесняет фамилию. Не всегда бывает так легко различить характер прозвища с первого взгляда, как в следующих случаях: 1-й пример – прозвище ввиде шуточного двустишья: „Винтантули вытри пули” (Комизм прозвища в его привязчивости, оно прилипает к человеку до его смерти и часто передается по наследству, как во II-ом примере: прозвище „бритча” дано было рабочему новичку, приехавшему из деревни и назвавшему новый для него предмет (бритва) словом “бритча”; отец передал прозвище одному младшему сыну; III-й пример – комическая кличка „шклюква” (клюква), которая составляет не только наследственное достояние семьи, но этим названием именуется и место на возвышении, где стоит их дом; IV-й пример, где уже нельзя по внешнему виду различить характер прозвища, принимающего форму фамилии: прозвище „Полетаевы”, которое произошло от какой-то бабки Полетаихи и которое крепко пристало к многочисленной семье Чехониных в течение нескольких поколений.

[3] Можно, хотя бы, указать на всюду встречающиеся в быту рабочих продукты заводского производства, как металлическая посуда, бомбочки на комодах, чугунные подсвечники, пепельницы; или сделанные на заводе самими рабочими для себя металлические вещи, начиная от медной солонки и умывальника и кончая чугунными „битками” для бабок или „бороздилками” (бороздилки – железные палочки для направления хода санок при катании с гор).

[4] Показано в Отчете М. В. Фармаковского.

[5] „Казна завод обеспечивала слабо”, пишет Гудошников. „бывали годы, что завод работал неполную неделю, как правило, которое перешло в своего рода традицию: завод останавливался на целые святки, стоя и по другим большим праздникам. За простой рабочим не платили ни копейки. Каждый рабочий имел в городе оседлость, работали исключительно местные, что немного спасало от нужды, выручала в тяжелую минуту корова, огород”. А. Гудошников. Петрозаводск. Культурно-исторический очерк; изд. в Петрозаводске, стр. 47.

[6] Один наблюдатель писал про Александровский завод в 80-х годах, что когда-то очень деятельные цеха по отливке и отделке орудий стоят в настоящее время без действия, так как заказов на них не дано; „отсутствие казенных заказов”, по его словам, „особенно отразилось на экономическом положении рабочих с 1879 года, когда после усиленного изготовления орудий и снарядов в продолжение минувшей восточной войны, производство значительно уменьшилось”. „Специальная производительность Александровского завода (военный характер) придает главное значение Олонецким заводам в военное время; когда же сокращаются казенные наряды по изготовлению средств народной обороны, производительность заводов Олонецкого Округа, мало приспособленного к производству предметов частной промышленности, понижается и служит источником обеднения почти целого края”. „О высочайших посещениях Олонецкой губ. августейшими особами в XIX столетии”. Изд. Олон. Губ. Статист. Комитета, вып. VII. Петрозаводск, 1885 г., стр. 48.

[7] Со слов бывшего рабочего Александровского завода в Петрозаводске.

[8] Можно отметить распространенное издавна среди многих рабочих Петрозаводска искусство резьбы по дереву. Сюда же относится и характерное не только для рабочих Севера, но и для Уральских рабочих ношение „посоха суковатого”. („В руках был посох суковатый”, говорит рабочий-поэт нач. XIX века Егор Алипанов про своего мастерового-металлиста). Такие посохи-дубины делались обычно рабочими из корней ольхи, иногда они приобретались у крестьян, откуда они вероятно привились в среде рабочих (ср. образцы посохов-палок деревенских старшин Карелии в Карельском Музее).

[9] Не раз мне встречались волчьи капканы на вышках у рабочих, игравшие по-видимому в старину роль самообороны от волков, которых так же, как и медвежат, по словам Бергштрессера, „весьма много и которые бывают столь дерзки, что приходят зимою, при продолжительных морозах, даже в города и утащат оттуда или собак, поздно прогуливающихся по улицам, или козлов, ночующих большею частью у Гостиного двора вместе со сторожами” (Бергштрессер. Опыт описания Олонецкой губ., СПб., 1838 г. стр. 96) Нужно заметить, что опасность таких ночных посещений усугублялась мраком лишенных освещения улиц, который прорезывался только пламенем от заводских печей (В. Дашков. Op. cit.).

„В зимние ночи волки собираются стаями на льду залива, на берегу которого расположен Петрозаводск. Отвратительный волчий вой по ветру приносится в город, невеселыми нотами режет уши неуспевшего уснуть обывателя”, волки „в одиночку и целыми стаями забираются в город охотиться на дворовых собак; по городским улицам они разгуливают так же свободно, как в лесу, забираются во дворы, проникают в хлевы и сараи”. (С. А. Приклонский. Народная жизнь на Севере, 1884 г. стр. 266).

Там же приводится случай из заводского быта, характеризующий крайнюю дерзость волков: “Осенью 1871 года, в 5 часов вечера сторож при пушечном заводе, находящемся в центре города, увидел волка на кровле сарая, на высоте двух саженей от земли. Испуганный сторожем волк, бросился к сверлильному цеху и мордою перебил стекла в окнах. Потом он ворвался в литейный цех, во время разгара работы. Волк ни мало не растерялся в обществе рабочих, но преспокойно уселся под станком, рабочие бросились на волка с ковшами и ломами и когда он выбежал из под станка, то один схватил хищника за хвост, а остальные забили до смерти”. Ор. cit. стр. 266).

[10] У В. Дашкова имеется описание зимней oxoты на медведя. „Зимой, пишет он, нет никакой oxoты дo наступления наста, т. е. когда весеннее солнце начнет согревать поверхность снега и морозы превратят ее в ледяную кору” (так как снег „в лесах бывает глубиною от 1 до 2 аршин”).

В погодной записи Кончезерского рабочего Карпа Костина под 1847 годом записано: „1847 Года Сентября 19 дня Начал Пас Снегъ Назѣмлю Ипродолжалосъ до 24 дня выпал Толщиною Наровном Мѣстѣ 1 Аршин в другихъ мѣстах Надуло ветром толщиною Пѣчатну Сажѣн (Погодная запись стр. 2, в Ист.-быт. Отд. Гос. Русского Музея. Колл. № 634-12).

„Когда наст образовался”, пишет В. Дашков, охотники „отправляются на лыжах искать с собаками медведей в логовищах, или берлогах, и когда начнется таяние снегов, преследуют зверя, который, проваливаясь в снегу, не может обороняться”. В. Дашков. „Описание Олонецкой губернии в историческом, статистическом и этнографическом отношении”. СПб. 1842 г. стр. 25).

[11] Пользуюсь случаем выразить благодарность А. Н. Лескову за многие ценные указания по вопросу о рабочих-охотниках и по многим другим темам, значительно облегчившие мне изучение и собирание материалов по быту петрозаводских рабочих.

[12] „Погоды в здешней стране”, пишет автор рукописи XVIII в., „подвержены скорым и жестоким переменам; нередко случается, что реомбров термометр от 16 и более градусов стужи восходит в несколько часов до 3-х и 5-ти градусов теплоты и что в самое жаркое летнее время укрываться должно в шубе от холоду, произведенного северным внезапно, восставшим ветром, который чаще прочих дует здесь во все времена года”. (Ор. cit. стр. 30).

[13] Про туманы там же написано, что они „весною и осенью, а иногда и в самое лето случаются столь сильны, что невозможно видеть и различать предметов /С. 171/ в самой близости находящихся.” Каковое „сгущение воздуха”, согласно цитируемому автору, приписать должно множеству стоячих вод, болот и лесов, покрывающих поверхность земли” (Цит. рукопись XVIII-го века, стр. 31).

[14] Описание охотничьей избушки имеется в статье К. Жакова „Из жизни охотников на Вишере”. В Изв. Археол. Общ. изучения Русского Севера. 1911 г. № 3. Такие фатерки были не только у охотников, но и у рабочих – рыболовов и птицеловов. Об обычае строить избушки в „глухом лесу” (Op. cit. стр. 96), повсеместно распространенном среди крестьян Олонецкой губернии, пишет В. Дашков, который говорит, что охотник-крестьянин проводит иногда по целым неделям в лесу, устраивая там себе жилище (Ibid. стр. 44). У Озерецковского упоминается о целой деревне, построенной рыбаками на берегу Свири, при выходе ее из Онежского озера, „в которую съезжаются они из окольных деревень наиболее весною и осенью” (Н. Озерецковский. Путешествие по озерам Ладожскому и Онежскому и вокруг Ильменя. СПб. 1812 г. 2-ое изд. стр. 170). Об общественной ловле рыбы (общественными неводами) говорится у В. Н. Майнова. „Поездка в Обонежье”, стр. 55).

[15] Указывая на бытовое значение охотничьих картинок, встречающихся у /С.173/ Петрозаводских рабочих, мы, не желая раздвигать рамки статьи и за недостатком материала, не останавливаемся здесь на характеристике этого интересного вида лубка, среди которого нам попадались образчики и местного изделья и московских хромолитографических фабрик Коновалова, Сытина и других, а также старинные воспроизведения с иностранных образцов.

[16] Один автор, описывавший в 70-х годах XIX века пермскую охоту на медведя, писал: „охотятся здесь не по-питерски. У нас ведь, там приговорят медведя к расстрелянию, подымут его из берлоги сонного, голодного, слабого, или окружат сотней, двумя крестьян, и исполняют приговор на почтительном расстоянии... Пермская охота, куда, интереснее... Один-на-один выходят, настоящее ратное дело, единоборство человека с лесным зверем. Это и поинтереснее” (Немирович-Данченко. Кама и Урал. изд. 1890 г., стр. 150).

В охотничьих лубочных картинках с их драматизмом действия, с преобладанием жанра, где в центре сюжета всегда стоит фабула, особенно чувствуется эта черта, присущая местной охоте; лес является не только ареной охоты, но он активен, наступая на человека и требуя от него самообороны, что сказывается одинаково в охотничьем быту, как и в быту пастушеском (ср. сохранившиеся на Севере заговоры над скотом, охраняющие его от лесных зверей, с соответствующим циклом мифологических образов. (См. например, статью Н. Харузина: „Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда Олонецкой губернии”. Олонецкий сборник. Вып. 4-й, стр. 307).

У Н. И. Березина приводятся данные ежегодной убыли скота, причиняемой волками и медведями (в среднем убытку на каждый крестьянский двор приходится 1 рубль ежегодно. Там же приведено замечательное описание облавы на волков, практикуемой населением юго-зап. части Заонежского полуострова, начиная с 1865 года. Н. И. Березин. Пешком к Карельским водопадам. СПб. 1903 г., стр. 144 и 147. Ср. также С. Приклонский „Народная жизнь на Севере”, 1884 г. Глава: „Борьба со зверями”.

[17] Множество живых и драматических, часто с оттенком комизма, картин о встречах с медведем крестьянина, идущего на покос, бабы, собирающей ягоды и т. д., приводится у С. А. Приклонского. Один крестьянин „рассказывает, что, идя на покос, он встретил в лесу медведя; зверь, загородив ему дорогу, преспокойно уселся на земле и стал чесаться, а сам все не спускал из вида мужика. Вперед, прямо на зверя, идти нельзя, а едва мужик станет пятиться назад, то и медведь идет вдогонку за ним. А пока мужик смирно и почтительно стоит перед медведем, тот нежится и облизывается, да почесывается. В таком положении мужик был вынужден простоять перед медведем четыре часа”. С. А. Приклонский. Народная жизнь на Севере, стр. 270. Там же – множество других подобных рассказов, которые до сих пор живы еще, и с охотой пересказываются рабочими-охотниками. „Эти рассказы непосредственно связываются и переходят в соответствующий сказочный цикл о лесном „хозяине”, характерный для Олонецкого края и вообще для русского Севера. Ср. материалы, напечат. в „Изв. Археол. Общ. изуч. Русского Севера”, 1911 г. № 2, стр. 88. Частые столкновения с медведем, ввиду близости лесной стихии, характерны и для Уральского крестьянина и рабочего; в особенности это относится к быту рабочих золотоискателей – старателей и старательниц (ср. Немирович-Данченко („Кама и Урал”).

[18] У Немир-Данченко описана охота на медведя с вышки. „В стороне полати устроены – к крупной березе приспособлен сажени на четыре от земли маленький плотик. Внизу палую лошадь пучит, на открытых глазах целый рой мух шуршит. На ночь охотник с полатей выжидает лесного зверя и наверняка бьет его из крупного ружья местного изделья. Иной раз медведь оказывается умнее, чем полагает охотник, и оставляет его на всю ночь торчать на своей вышке без толку. Раз случилось, что охотник заснул и Мишка забрался к нему сам в гости, на полати. Оба рухнули, вниз и разиня только потому и уцелел, что зверь струсил, сам ударился в лес” („Кама и Урал”, стр. 212). Близкое этому описание охоты на медведя с вышки (лавас) имеется у В. Н. Майнова. Поездка в Обонежье и Карелу. СПб. 1874 г., стр. 160.

[19] Об этом можно найти у В. Дашкова „Описание Олонецкой губернии в историческом, статистическом и этнографическом отношении”. СПб. 1842 г., стр. 189, 217 – 218. Ср. также Н. Харузин. „Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда Олонецкой губернии”. Олон. сб. № 11.

[20] В рассказах о „лесовиках” с их собачками и пр. явно обнаруживается просачивание местных мифологических образов в среду, хотя этнографически и отчужденного от местной деревни Петрозаводского рабочего, однако, в некоторых сторонах бытового уклада, тесно связанных с особенностями местной природы (напр., в своем охотничьем промысле), имеющего много общего с нею, что и символизируется этим заимствованием.

Дата добавления: 2015-11-14