Старинное село.

(Очеркъ).

I.

Село Печниково[1] — уголокъ старины. Оно основано новгородскими колонизаторами сѣвера въ концѣ XIV столѣтія и упоминается не разъ въ памятникахъ письменности первой половины этого вѣка. (Напр., въ «житіи св. Кирилла Челмогорслаго»). Въ центрѣ села стоитъ древняя церковь въ честь св. безсребренниковъ Козьмы и Даміана[2], обнесенная каменною, сложенною изъ булыжника, оградою. Отсюда идутъ въ разныя стороны улицы — Атамановъ Конецъ, Острый Конецъ, Рудный, Олеховскій и др. Новгородское раздѣленіе поселеній на концы сохранилось здѣсь до сихъ поръ. Близъ Атаманова Конца находится большой прудъ (Ляга), не высыхающій никогда — Ильмень-озеро здѣшней мѣстности, не имѣющей далеко вокругъ даже ручья. На берегу пруда («Буевѣ») въ храмовые праздники I іюля и I ноября собирается веселая толпа молодежи, раскладываютъ свой товаръ торговцы — и бываетъ «гульбище».

Населеніе, въ большинствѣ случаевъ, великорусское. Народъ рослый, трудолюбивый, религіозный. Живутъ довольно зажиточно. Занимаются хлѣбопашествомъ — и хлѣба своего хватаетъ на годъ. Кромѣ того, сборъ красныхъ рыжиковъ, въ уцѣлѣвшихъ кой-гдѣ отъ истребленій сосновыхъ лѣсахъ, даетъ иногда порядочный заработокъ. Крестьянскія избы здѣсь, въ большинствѣ случаевъ, высокія и свѣтлыя. Въ самомъ селѣ, а также и въ окрестныхъ деревняхъ, живетъ нѣсколько мѣстныхъ богачей, занимающихся скорняжнымъ промысломъ, скупкой хлѣба, скота, рыжиковъ, дичи и т. п.[3] Обозы ихъ товаровъ нерѣдко отправляются въ Нижній и въ Петроградъ. Древне-русскій укладъ жизни со всѣми обычаями старины ревниво

С. 113

хранится населеніемъ до сихъ поръ. Жизнь «по старинѣ», «по Домострою» можно еще здѣсь наблюдать довольно наглядно. Строго соблюдаются посты, въ опредѣленное время «полагается» извѣстное число поклоновъ съ лѣстовкой въ рукахъ и шептаніемъ «Исусовой» молитвы и т. д.

Особенно ревностно охраняютъ старину старухи — хозяйки въ домѣ. Онѣ строго наблюдаютъ за тѣмъ, какъ чистить и мыть иконы, какъ очищать посуду, если въ нее упадетъ что либо нечистое, напр. мышь.

Такія старушки — настоящее олицетвореніе старины. Онѣ знаютъ, въ какіе дни и какъ нужно поститься, знаютъ всѣ примѣты, напр. на Великій Четвертокъ, на Благовѣщенье и др. праздники. Въ Крещенье у нихъ всегда кропятся святой водой углы дома; скотъ въ день выгона провожается со свѣчкой и вербой и т. д. Среди населенія, такъ любящаго древне русскую жизнь, есть много старообрядцевъ-безпоповцевъ, но есть и православные. Часто случается, что въ одной и той же семьѣ есть тѣ и другіе. Главными хранителями «старой» вѣры являются мѣстные богачи. Въ ихъ домахъ есть «моленныя», куда собираются всѣ «старовѣры». Въ такихъ моленныхъ можно встрѣтить иконы стараго письма, иногда очень древнія, и книги «старинныя», писанныя уставомъ и полууставомъ. Особенною любовью пользуются «Златоустъ», «Кириллова книга» и «Книга о вѣрѣ», каковыя нерѣдко сохраняются здѣсь со временъ патріарха Іосифа и цѣнятся на вѣсъ золота. Это «старинное писанье» всегда привлекаетъ многочисленныхъ слушателей, какъ старообрядцевъ, такъ и православныхъ, жаждущихъ душевнаго спасенія. Чтенія и бесѣды на религіозныя темы — въ большомъ ходу среди здѣшняго населенія. Въ разговорахъ между собою, сосѣди приводятъ примѣры изъ житій святыхъ, цитируютъ Златоуста. Любитель старины въ Печниковѣ можетъ узнать много интересныхъ апокрифовъ[4], легендъ («О патріархѣ Никонѣ»), повѣрій, поговорокъ, «бывальщинъ», сказокъ, духовныхъ стиховъ и разсказовъ изъ русской старины — напр. о человѣкѣ, который спасъ сосѣда отъ удавленія, о работникѣ, работавшемъ «за спасибо» весь годъ, о старцѣ, который молился, не зная молитвъ и т. п.

Всѣ эти «сказанія» принимаются за абсолютную истину, и это обстоятельство дѣлаетъ людей стараго вѣка фанатически настроенными противъ новаго поколѣнія, стремящагося уже критически отнестись къ «старинному писанью». Среди «дѣтей»,

С. 114

«писанье» не пользуется, въ большинствѣ случаевъ, тѣмъ авторитетомъ, какимъ пользовалось среди «отцевъ»; часто оно вовсе даже пренебрегается ими, къ неописуемой горести приверженцевъ старины.

II.

Народная жизнь ярко также проявляется въ сельскіе праздники. Здѣсь бываетъ виденъ весь народъ, со всѣмъ тѣмъ, что есть у него хорошаго и дурного.

Въ старообрядческомъ селѣ меня болѣе всего интересовало отношеніе «старовѣровъ» къ храму. Но нигдѣ здѣсь, даже среди фанатиковъ, я не встрѣтилъ вражды къ православному богослуженію. Была видна иногда вражда къ духовенству, но не къ храму. Напротивъ, къ храму приходилось замѣчать какое-то тяготѣніе, наблюдалась нерѣдко скрываемая скорбь души, лишенной возможности быть за церковной службой. Видя такую «тоску по храму», я всегда вспоминалъ знаменитаго Льва Толстого, посѣщающаго церковь тайно отъ родныхъ (особенно всенощное бдѣніе), гдѣ великій писатель часто стоялъ, затерявшись въ толпѣ нищихъ.

Вообще, печниковскіе старообрядцы любятъ храмъ. Они даже посылаютъ туда своихъ домашнихъ и гостей — православныхъ, часто прося отъ себя поставить свѣчку. Мнѣ случалосъ ихъ видать и въ церкви, куда, напримѣръ, они приходятъ, «стоять ночь» наканунѣ праздника. Большею частью старообрядцы становятся въ паперти храма, въ сторонѣ отъ толпы, гдѣ благоговѣйно молятся, умиляясь при имени св. безсребренниковъ Христовыхъ, но при всемъ этомъ, избѣгая креститься вмѣстѣ съ православными, отъ которыхъ всегда держатся въ сторонѣ изъ-за обрядовъ. Но чаще всего они сидятъ близъ храма, вокругъ каменной ограды кладбища. И это ихъ «сидѣнье» у ограды кажется мнѣ всегда полнымъ внутренняго смысла.

«И Авель совершилъ жертвоприношеніе... И Предтеча крестилъ въ пустынѣ», разсказываетъ здѣсь одинъ, а другіе жадно прислушиваются къ его словамъ.

По селу въ это время бродятъ цѣлыя толпы нищихъ, собравшихся сюда къ празднику изъ всѣхъ сосѣднихъ деревень.

...«Не далъ имъ гору златую, а далъ имя свое Христово — и тѣмъ они сыты и пригрѣты..» говоритъ глядя на нищихъ какая-нибудь старушка и готовитъ «для праздника» подаяніе. Слова «во имя Христово», «спаси тебя Христосъ», имѣютъ сильное дѣйствіе на ея сердце — и вотъ почему нищіе бредутъ сюда «къ Кузьмѣ-Демьяну» за милостыней издалека.

С. 115

Между тѣмъ, на селѣ устраивается «рынокъ». Близъ храма, по обѣимъ сторонамъ кладбищенскихъ воротъ, срублены деревянные коридоры (узкіе и длинные), крытые тесомъ. Они пусты внутри и открываются на улицу опускающимися ставнями. Въ эти «лабазы», образующіе часть ограды, пріѣзжіе торговцы укладываютъ свой товаръ (кожу, косы и т. д.); такіе коридоры или «чуланы», какъ ихъ называютъ, напр. «у Макарья», построены около храмовъ и въ другихъ старинныхъ погостахъ (напр., въ Хергозерской Макарьевской пустыни). Они живо напоминаютъ храмы старины, въ которыхъ папертъ служила складочнымъ мѣстомъ для товаровъ и имѣла въ своей срединѣ вѣсы для ихъ взвѣшиванія. Самая такая ограда, т. е. длинный рядъ «чулановъ», напоминаетъ гостиный дворъ и даетъ наглядное объясненіе слова «погостъ», означающаго первоначально рынокъ близъ храма, куда «гости» (купцы) пріѣзжаютъ торговать и молиться.

На лугу у ограды разложено много граблей, «бураковъ», «бучковъ», «порочекъ», боченковъ, корзинъ для ягодъ и др. мѣстныхъ издѣлій, заготовленныхъ населеніемъ въ длинные зимніе вечера. Здѣсь больше всего собирается пожилой народъ и старики...

Въ тѣни подъ березами сошлись двѣ старухи и, сидя на травѣ, разсказываютъ другъ-другу про свое житье... За канавой, у дороги, на бревнахъ присѣли два-три нищихъ слѣпца. Съ ними сидитъ мальчикъ, ихъ вожатый. Они поютъ стихи, привлекая публику, начинающую собираться на рынкѣ.

...«Какъ во-о-струбитъ Михайло Архангелъ

Въ тру-у-бу-у золотую»....

запѣваетъ одинъ старческимъ дребезжащимъ голосомъ, произнося слова немного въ носъ; — другіе заразъ подхватываютъ за нимъ — и «стихъ» долго слышится на улицѣ. Въ протянутой рукѣ одного изъ слѣпыхъ находится деревянная чашка, на днѣ который лежитъ нѣсколько мѣдныхъ гривенъ, опущенныхъ туда слушателями.

На «Буевѣ», послѣ праздничнаго обѣда (чай рѣдко кто пьетъ въ старообрядческихъ семьяхъ), по берегу пруда гуляетъ уже толпа молодежи.

По «гульбищу» ходятъ рядами дѣвицы, въ большинствѣ случаевъ, въ парчевыхъ сарафанахъ и съ «перевязками[5]» на головахъ. Поднизи перевязокъ у нѣкоторыхъ изъ нихъ сдѣланы изъ жемчуга. Тутъ же ходятъ съ гармоникой цѣлыя толпы

С. 116

рослыхъ ребятъ одѣтыхъ въ суконные пиджаки и сапоги съ свѣтлыми голенищами. Иные среди нихъ «куражатся» и, будучи пьяные, валяются по землѣ, хотя вообще кабака въ селѣ нѣтъ и пьянство считается дѣломъ безчестнымъ[6].

Близъ гуляющей молодежи расположились мѣстные торгаши. Они навезли сюда пряниковъ, орѣхъ и завлекаютъ парней, приглашая ихъ брать номера на счастье.

Для этого у нихъ заготовлены маленькія дощечки съ цыфрами, которыя, какъ при игрѣ въ лото, перетряхиваются въ мѣшечкѣ. Выигрышъ на взятые номера выдается пряниками. Такимъ образомъ, торговецъ бойко сбываетъ свой товаръ, не бывая самъ никогда въ проигрышѣ. На краю «гульбища», гдѣ стоятъ гумна, устроенъ «колубель». Здѣсь на деревянной доскѣ, ухватившись руками за вертикальныя «шалги», качаются дѣвицы и парни. Маленькія дѣвочки стоятъ по краямъ у столбовъ и раскачиваютъ «колубель».

...«Посыла-а-етъ мать Григорьюшка жито жа-ать», слышится визгливое пѣніе съ безконечными растягиваніями гласныхъ звуковъ перваго и послѣдняго словъ въ каждомъ куплетѣ. Скрипъ несмазаннаго «колубеля», визгъ пѣсни, пискъ гармоники, — все это далеко слышно въ окрестности и заглушаетъ мычанье и бляянье возвращающихся стадъ. Вечернее солнце ярко освѣщаетъ пеструю картину праздника.

Но вотъ по большой дорогѣ слышенъ стукъ уѣзжающихъ тарантасовъ. Это пожилые люди разъѣзжаются уже по домамъ.

Долго праздновать некогда: время рабочее и завтра съ восходомъ солнца надо уже быть гдѣ либо «подъ Тюричихой» на сѣнокосѣ верстъ за 8 отъ деревни. Не остается долго и молодежь — долго гулять, особенно для дѣвицъ, считается предосудительнымъ.

Солнце садится за лѣсъ, наступаютъ сумерки — и праздникъ кончается. Никого больше не видно ни на «Буевѣ,» ни на «гульбищѣ». Все затихаетъ. Лишь огни свѣтятся въ угловой «горенкѣ» высокаго богатаго дома. Это — моленная. Съ улицы видать желтыя свѣчи предъ иконами, «Налой» на срединѣ комнаты и на немъ большую черную икону. Пять-шесть старухъ толпятся у стѣны съ «листовками» въ рукахъ. Передъ иконой стоитъ хозяйская семья. Богачъ широко «истово» крестится и кладетъ земные поклоны. Слышно протяжное, немного монотонное «крюковое»

С. 117

пѣніе. Дочери хозяина и нѣсколько постороннихъ дѣвицъ поютъ молебенъ съ акафистомъ. Въ окно видны ихъ раскраснѣвшіяся молодыя лица.

«Но твоими словесы наказуя, отче Іоанне Златоусте, моли Христа Бога спастися душамъ нашимъ» проносится по улицѣ давно уже заснувшаго села.

III.

Среди всего Каргопольскаго уѣзда нигдѣ нѣтъ такихъ чудныхъ сосновыхъ лѣсовъ, какъ здѣсь, около Печникова.

Мѣстность повсюду сухая. Нигдѣ, буквально, нѣтъ воды. Въ такой сухой мѣстности, на песчаной и суглинистой почвѣ растутъ чудные лѣса, состоящіе изъ однѣхъ сосенъ[1]. Въ этихъ сосновыхъ борахъ какой то особенный здоровый смолистый запахъ, что, вмѣстѣ съ отсутствіемъ воды, дѣлаетъ ихъ весьма полезнымъ мѣстомъ для больныхъ туберкулезомъ.

Если лѣто было жаркое, если въ концѣ іюля шли проливные дожди, смочившіе насквозь почву, то, къ первымъ числамъ августа, повсюду въ лѣсахъ появляется масса грибовъ. Сначала появятся бѣлые грибы, или обабки, а недѣли черезъ двѣ — и красные «загубистые» рыжики.

Сборъ рыжиковъ, помимо всякихъ соображеній о заработкѣ, своего рода наслажденіе. Неудивительно, что среди мѣстнаго населенія есть масса любителей, страстныхъ охотниковъ, готовыхъ съ утра до вечера бродить по лѣсу съ одной лишь краюхой хлѣба.

Ходятъ они медленно, наклонивъ голову, ступаютъ осторожно, большею частью босыми нагами, и щупаютъ подъ мхомъ[7]. У нихъ масса примѣтныхъ мѣстъ, которыя всегда богаты рыжиками. Въ лѣсу съ утра до вечера слышенъ свистъ, ауканье и веселыя пѣсни. Въ дождливый день тамъ рыжечниковъ еще больше: рыжики обмыло водой и они виднѣе на глазъ. Днемъ хорошій рыжечникъ набираетъ фунтовъ 25-30 мелкихъ рыжиковъ. Рыжечниковъ по способу собиранія грибовъ можно подраздѣлить на два разряда. Одни изъ нихъ всегда ходятъ около знакомыхъ мѣстъ. Кружится такой рыжечникъ гдѣ-либо около поля, на краю лѣса, цѣлый день, тихо напѣвая что-то себѣ подъ носъ. Богъ знаетъ, о чемъ онъ думаетъ тутъ одинъ, уединяясь отъ товарищей! Другой пробѣжитъ по тому же мѣсту — ничего нѣтъ, а онъ, смотришь, нашелъ, осторожно копаетъ, щупаетъ рукой мохъ, и мелкіе красноватые грибки, величиною съ гривенникъ и мѣдный пятакъ, прибавляются и прибавляются въ его корзинѣ. Земли отъ корней грибка онъ, обыкновенно,

С. 118

не отрѣзаетъ. Хотя это вредно, такъ-какъ портится, грибница, но рыжечникъ знаетъ, что рыжикъ съ обрѣзаннымъ корнемъ скоро синѣетъ. Это самые «настоящіе» рыжечники. Такъ бродить цѣлые дни, наклонивъ голову и напрягая зрѣніе, очень тяжело и нужна для этого любовь къ дѣлу и большая привычка. Кромѣ того, «броженье» вліяетъ и на психику рыжечника. Люди такого рода обыкновенно молчаливы, любятъ уединеніе, всегда избѣгаютъ общества и склонны къ мечтательности.

Другіе рыжечники, напротивъ, недолго остаются на одномъ мѣстѣ, но, пробѣжавъ обыкновенно раньше всѣхъ по лѣсу, спѣшатъ уже въ сосѣдній и т. д., обѣгавъ за день верстъ 20-25. Самымъ большимъ затрудненіемъ для такого рода рыжечниковъ является отсутствіе воды, такъ-какъ въ лѣсу негдѣ напиться, а если брать воду съ собой, то тяжело цѣлый день носить ее, — зато хорошо имъ «гулять» по ровной мшистой мѣстности. Равнинность здѣсь всюду изумительная. Нигдѣ нѣтъ сколько-нибудь высокаго холма или оврага. Правда, въ одномъ мѣстѣ, около «Медвѣжья», есть въ лѣсу довольно глубокая, воронкообразная яма, дно которой поросло крапивой и забросано камнями. По поводу образованія этого «обрыва» существуютъ различныя легенды. Одни увѣряютъ, что слыхали, будто бы здѣсь упалъ съ неба огненный камень и прошелъ сквозь землю, а потомъ вдругъ пошелъ каменный градъ. Можетъ быть, на самомъ дѣлѣ это былъ огромный метеоръ или болитъ... Недавно, впрочемъ, слышалъ я другу легенду. Разсказываютъ, что здѣсь была деревня Златокопытово и на мѣстѣ нынѣшней ямы стояла изба, гдѣ собирались вечеринки. На вечера сюда пріѣзжало много народа, было здѣсь много безчинствъ и имя Божіе никогда не упоминалось въ этомъ домѣ. Одинъ разъ въ полночь, когда веселье было въ полномъ разгарѣ, подъѣхалъ сюда черный всадникъ на взмыленномъ ворономъ конѣ. Онъ зашелъ въ домъ — и веселье стало еще неистовѣе. Въ полночь незнакомецъ ударилъ громко въ полъ ногой и вдругъ изба со всѣми танцующими зашаталась и стала проваливаться. Кинулись къ двери. Дверь была крѣпко заперта. Такъ и провалились всѣ сквозь землю. Было только слышно, какъ запѣлъ пѣтухъ. «И теперь, прибавляетъ всегда разсказчикъ, если проходишь здѣсь рано утромъ, когда все тихо вокругъ и по землѣ стелется туманъ, слышно, какъ гдѣ-то далеко, точно подъ землей, поетъ пѣтухъ. Такія ямы, правда, меньшихъ размѣровъ, остаются на мѣстѣ ранѣе большихъ кожевенныхъ заводовъ. Въ нихъ всегда есть колодцы для воды. И когда заводъ прекращаетъ свою дѣятельность, дно ямы засыпаютъ камнями. Такъ что причину появленія

С. 119

оврага можно, какъ оказывается, объяснить гораздо проще. Сборъ рыжиковъ продолжается до осени, до того времени, пока земля не замерзнетъ, такъ-какъ холода рыжикъ не боится. Собранные рижики чистятъ, обрѣзывая корень, моютъ въ водѣ, сортируютъ и солятъ, большею частью, для продажи, — лишь крупные, менѣе цѣнные оставляются обыкновенно для себя. Многія семьи умѣютъ удивительно хорошо солить рыжики. Въ мѣру просоленный грибокъ очень вкусенъ и является прекрасной закуской. За весь сезонъ сбора отъ продажи рыжиковъ семья можетъ выручить 150-200 рублей. Мѣстные богачи скупаютъ партіи рыжиковъ и отправляютъ ихъ въ Петроградъ. Они между собою устраиваютъ совѣшанія и назначаютъ на рыжики «твердыя цѣны», стараясь скупить ихъ какъ можно дешевле. Рыжечники всѣ находятся у нихъ въ рукахъ и, кромѣ того, большею частью имъ должны.

IV.

Августъ 1913 года случилось мнѣ провести въ одной изъ деревень близъ Печникова. Сначала я собиралъ «обабки», т. е. бѣлые грибы. Ихъ сушатъ въ особыхъ сушильняхъ «обабочницахъ», напоминающихъ овины. Съ половины августа появились рыжики и собирать ихъ для меня стало большимъ удовольствіемъ.

Съ 8 часовъ утра уходилъ я обыкновенно въ лѣсъ и нерѣдко бродилъ тамъ до вечера. Мѣстные жители собираютъ рыжики рано утромъ и къ 8 часамъ утра всѣ уходятъ домой обѣдать, чтобы затѣмъ на весь день отправиться на полевыя работы.

Безъ привычки трудно долго бродить по лѣсу. Усталость беретъ свое. Помню, какъ то разъ прилегъ я въ тѣнь подъ густую сосну отдохнуть. Въ лѣсу было очень тихо. Незамѣтно для себя я уснулъ. Меня разбудили чьи то голоса.

Шагахъ въ 10, за кустомъ можжевельника, сидѣлъ пожилой мужчина на видъ лѣтъ пятидесяти, одѣтый въ длинную бѣлую рубаху и черный кафтанъ. Рядомъ съ нимъ сидѣлъ мальчикъ лѣтъ четырнадцати, въ старомъ сѣромъ кафтанѣ. Подъ сосной стояла его корзинка. Онъ, навѣрное, собиралъ рыжики и теперь отдыхалъ. Мальчикъ и его сосѣдъ разговаривали между собою. Изъ-за куста мнѣ нельзя было видѣть ихъ лицъ, но по пѣвучему голосу пожилого человѣка, все болѣе и болѣе возвышавшемуся, можно было заключить, что онъ говоритъ съ воодушевленіемъ.

— «Восьмая тысяча долга и коротка. Наступаетъ послѣднее время. Антихристово царство приближается», доносились до меня

С. 120

отрывки фразъ. Я двинулся ближе, чтобы яснѣе слышать разговоръ. «Вотъ паренекъ», продолжалъ тотъ же голось, «въ старинныхъ то книгахъ написано, — въ послѣднее время одинъ пахарь будетъ пахать на семи поляхъ,.... увидя медвѣжій слѣдъ, обрадуется... А мы все заботимся о «сесвѣтномъ», а о своей душѣ не заботимся... Антихристовъ тотъ человѣкъ, который ждетъ хорошаго въ послѣднее время. Вотъ послушай, что Ефремъ Сиринъ пишетъ — будутъ, говоритъ, страшныя, всемірныя войны, по слову Спасову затворится небо на 3 года и 6 мѣсяцевъ.

Голодъ будетъ и скорбь; живые будутъ мертвымъ завидовать. И придетъ тогда на землю пророкъ Илья и обличитъ развращенныхъ людей, которые крестнаго знаменія стыдиться будутъ и они убьютъ его... Вотъ къ чему время идетъ, а мы все еще о мірскомъ думаемъ».

Воцарилось молчаніе. «Зимусь я читалъ, тихимъ голосомъ началъ мальчикъ, книгу «О 20 мытарствахъ» — и тамъ все «умильно» такъ описано о мученьяхъ. И я долго думалъ о кончинѣ міра. А тетушка мнѣ разсказывала какъ начнется страшный-отъ судъ, такъ восплачутся всѣ колѣна земные. Будутъ волосы на себѣ рвать; скажутъ: «ой мы, окаянные, жили на ономъ свѣтѣ въ зависти: братъ брата не любили, «сусѣдъ сусѣда» ненавидѣли... Да вотъ ходили мы «осенесь»[8] въ пречистый праздникъ жарить картошку и брать ягоды за поле, а черезъ дорогу проходила скрытница[9] и говоритъ намъ: «Забыли люди Бога и праздники вотъ не почитаются. И свѣтъ то какъ еще стоитъ... Вѣрно есть еще «молящіе» люди на свѣтѣ. И только они, скрываючись по вертепамъ и пропастямъ земнымъ, умоляютъ за насъ грѣшныхъ истиннаго Христа да съ ними молитъ и Мать Пресвятая Богородица. И будутъ такъ умолять до второго пришествія». А потомъ она пошла лѣсомъ и запѣла стихъ: «Тебя, тѣло, на главахъ несутъ, надъ тобой, тѣло, честь ведутъ, а надо мной, душей, надругаются»... И мнѣ стало страшно. И вотъ съ той поры все хочется почитать стариннаго писанья «про кончину міра». — «Въ воскресенье зайди къ намъ въ «моленну», я тебѣ дамъ «Хожденіе Богородицы по мукамъ» и «Кириллово видѣнье». Вотъ гдѣ задумаешься то, да поплачешь... А то что — вотъ ты и въ училище ходишь, и книжки читаешь, а все нынѣшнее писанье — романы тамъ разные — все антихристово! Старинное то писанье, паренекъ, забыто. И у святыхъ отцевъ написано, что въ послѣднее время золото на

С. 121

улицѣ будетъ валяться и не поднимутъ. Что то золото? — Книги святыми отцами написанныя — вотъ то золото. А вѣра Христова до послѣднихъ дней все будетъ «гонимое и неодолимое». И Павелъ пишетъ: «Во Христѣ благочесто хотящіи пожити, гоними будутъ». И вотъ гонятъ, малецъ, всегда гонятъ вѣру Христову. «Покоенка» мать, бывало, разсказывала мнѣ, какъ ее заперли въ холодную за «правую» то вѣру. Давно это было. Въ то время еще старшинъ не было, — добросовѣстные служили. И сидѣла она два дня голодомъ. Старшаго брата моего, тогда еще грудного младенца, держала на рукахъ и говоритъ: «хоть съ ребенкомъ пусть заморятъ, такъ не откажусь отъ «истинной» вѣры Христовой и къ «щепетникамъ» не пойду». Вотъ твердость то была у старыхъ людей. А теперь слабость большая въ народѣ... Антихристъ живетъ въ мірѣ. — «Да вѣдь какой-то языческій царь гналъ и мучилъ христіанъ, а теперь у насъ нѣтъ язычниковъ»!.. — «Молодъ ты паренекъ, и мало еще понимаешь! Видишь, Златоустъ говоритъ: «Какъ дѣва, потерявшая невинность, есть по имени только дѣва, такъ и христіанинъ, позабывшій законъ Спасителевъ, есть христіанинъ только по имени». Много язычниковъ и теперь паренекъ! Соблазнъ большой въ людяхъ. Есть и такіе, что съ дѣтства были приведены въ вѣру крещеную, а потомъ опять отошли къ «наемникамъ» и не думаютъ окаянные, что имъ будетъ на томъ то свѣтѣ. Одинъ разъ (читаемъ въ святомъ писаньи,) Макарій Египетскій мертвую главу идольскаго жреца выпросилъ — каково на томъ свѣтѣ душѣ жрецовой? — и та глава ему отвѣчала: «находимся въ огнѣ вѣчномъ и нѣтъ конца огню тому, ибо не знали истиннаго Бога». — «А нѣтъ ли еще ниже васъ по мукѣ?» — спросилъ святой. «Есть, говоритъ, отче, ниже насъ тѣ, что «спознали» вѣру Христову, да потомъ опять отступили отъ ней!.. Вотъ наказанье какое будетъ отступнику. Лучше бы не жить тому человѣку...

Но ты еще молодъ, юноша. Вѣримъ мы, что соединится вѣра и прославится, но на самое малое время, такъ-какъ ничего нельзя ожидать хорошаго въ послѣдніе дни, ибо чаша гнѣва Господня переполняется.[10] Ну, прости Христа ради! Дай тебѣ Богъ дожить и увидѣть соединеніе вѣры. Спаси тебя Христосъ!»

Послѣднія слова были произнесены тихимъ, спокойнымъ голосомъ. Сосѣдъ мальчика поднялся и пошелъ къ полю. Въ лѣсу опять все стихло. Слышно было, какъ тихо шумѣли верхушки сосенъ въ синевѣ неба.

С. 122

Мальчикъ долго глядѣлъ ему вслѣдъ. И потомъ тихонько пошелъ черезъ кусты, печально наклонивъ голову.

Между вѣтвями мелькнулъ его сѣрый кафтанъ.

V.

За кустомъ была тропинка. Я направился по ней и вышелъ на край лѣса. Здѣсь начиналось большое поле ржи. Тропинка вела въ деревню. По ней, среди высокой ржи, шагалъ тотъ человѣкъ въ черномъ пальто, разговоръ котораго я такъ сейчасъ невольно подслушалъ. Это, какъ потомъ оказалось, былъ старообрядческій начетчикъ — «старовѣрскій попъ», какъ его называли окрестные мужики. Онъ ходилъ въ сосѣднюю деревню бесѣдовать со своими «пасомыми» старообрядцами-безпоповцами и теперь возвращался «восвояси», т. е. въ моленную, гдѣ онъ и жилъ.

Заходящее солнце освѣщало длинные ряды «дивитириковъ» и «суслоновъ» ржи на выжатыхъ кой-гдѣ полосахъ. Вдали слышались окрики пастуха и мычанье стада, возвращающагося въ деревню. Изрѣдка доносились пѣсни работницъ, жнущихъ за полемъ овесъ. Повсюду было тихо. И эта чудная тишина сельскаго вечера наполняла душу какой-то свѣтлой грустью и переносила воображеніе въ тотъ темный вѣкъ, когда впервые раздались проклятія въ русской церкви и лучшіе ея сыны стали называться раскольниками...

Наступалъ вечеръ. Кроваво-красное солнце садилось за лѣсомъ. Въ сосѣднемъ селѣ благовѣстили къ вечернѣ. По дорогѣ тянулись возы сноповъ... Тамъ, на краю поля, среди старообрядческаго кладбища, человѣкъ шедшій среди ржи, снялъ шляпу и долго крестится въ ту сторону, откуда доносится звонъ... Длинная тѣнь его далеко виднѣется по полю...

И. Р.

[1] Печниково находится въ 19 верстахъ отъ г. Каргополя по Пудожскому тракту.

[2] Эта церковь сгорѣла въ 1908 г.

[3] Въ очеркѣ разумѣется время до 1917 г.

[4] Изъ апокрифовъ здѣсь особенно распространены «о 12 пятницахъ» и «Молитва св. Сисинія».

[5] «Перевязки» — головное украшеніе дѣвицъ; замужнія женщины носятъ «кокошники». Поверхъ «перевязокъ» и «кокошниковъ» одѣвается всегда шелковый платокъ.

[6] Въ праздникъ 1 ноября вся эта молодежь (особенно работники изъ бѣличьихь мастерскихъ) играетъ на льду пруда, подбрасывая ногами большой кожаный мячъ — старинная русская игра, напоминающая англійскій футболъ; зимой же здѣсь устраиваются ледяныя горки и компаніи дѣвицъ и парней катаются съ нихъ на салазкахъ въ «гостьбища» и въ заговѣнья — на филипповъ и великій посты.

[7] Мелкій рыжикъ большею частью растетъ во мху.

[8] «Осенесь», «зимусь», «веснусь», «лѣтось» — мѣстныя выраженія, означающія прошлой осенью, прошлой зимой и т. д.

[9] «Скрытники», или скрытные — одна изъ раскольничьихъ сектъ.

[10] Здѣсь намекается на 13 и 14 гл. Апокалипсиса.

[1] Исправленная опечатка. Было: еосенъ. Исправлено: сосенъ. – Ред.

Дата добавления: 2015-11-14