Время феноменологии: воспоминание о будущем

Однажды на банкете по случаю спуска на воду очередного доктора наук, произносивший тост прогрессивный философ сделал неожиданное (мероприятие шло к концу) признательное заявление. В том, что к своему стыду он до сих пор не воспринимает феноменологию, работы и идеи Э. Гуссерля. Да, изучал, знаю и кажется понимаю все категории, знаком с многочисленными комментариями к ним, сам читаю лекции по истории философии, но все-таки, если честно, почему ей, в сравнении с влиятельными течениями ХХ века, придается какое-то «теоретико-эзотерическое» значение, что это чуть ли не создание никогда не существовавшего способа мышления, что в ней впервые разработана научная модель мира и т.д. Да, её протагонисты несут на себе печать приобщённости к чему-то элитарному, философски не всем доступному, утончённо высокоинтеллектуальному, однако что кроме попыток ещё и ещё раз интерпретировать Э. Гуссерля они предложили? Дальнейшего сколько-нибудь самостоятельного развития его идей, по крайней мере в России – нет. Вся «гуссерлиана» обращена в прошлое. Возникла своего рода «феноменология в себе», феноменология о феноменологии. Инструменты перекладывают, протирают, смазывают, но что ими создают или обрабатывают? По-видимому, несмотря на все усовершенствования, она, представляя собой некое философское «упражнение для ума», рационализированную неосхоластику, плохо соотносится с реальностью, тем более современной.

Почтенные слушатели прогрессивного философа неопределённо молчали (тайно соглашались).

А зря. Здесь он жестоко ошибается. Сейчас феноменология востребована как никогда и более актуальна, чем любое другое направление в истории мысли. Это высшая форма трансцендентализма, адекватная порыву человечества из предметной реальности «вверх», в невесомость, где мир не вес(щ)ит, к виртуальному, иному. Только в таком контексте можно понять её подлинное значение. Проблема прогрессивного философа в том, что он, с одной стороны, недостаточно прогрессивен, не видит её корреляции с новейшими постмодернистскими теориями, а с другой – недостаточно консервативен, ибо некритически воспринимает трансценденталистскую установку, сдаёт ей без боя всё, чему поклонялся, в том числе себя. Он «пропустил противоречие», вследствие чего не может по достоинству оценить важность феноменологических методов и представлений о мире. Потому что недостаточно глубоко, «без переживания» отнёсся к судьбе философии как метафизики, к обострению основного вопроса человечества: «что есть бытие» до рокового: «быть или не быть».

Феноменология - не «одно из течений» метафизики и не её игнорирование как в позитивизме, а знание, которое приходит на смену тому и другому виде «строгой науки». На месте философии и естественных наук возводится грандиозная конструкция из категорий чистого, то есть априорного, трансцендентального по отношению к любому опыту мышления. Оно чистое и строгое, а значит точное, потому что «не загрязнено» эмпирической реальностью, представленной в нем лишь интенционально, направленностью на неё, то есть в виде состояния сознания. Не более. Бытие как таковое, в качестве мира вещей или духовных сущностей «заключено в скобки» и в дальнейшей жизни мысли не участвует. Трансцендентальное со-знание, или чистое мышление настолько строгое, что (в нём) нет слов. В отличие от структурного семиотизма Гуссерль не говорит о его непременном языковом характере и существует оно как особая сущность, независимо от человека как индивида и как родового существа, то есть субстанциально. Вспомним знаменитое: «Истина тождественно едина, воспринимают ли её в суждениях люди или чудовища, ангелы или боги». Кроме онтологии, гносеологии, естественнонаучного знания гуссерлевская феноменология отменяет и наш жизненный мир, образы и знаки вещей – «наивную феноменологию», а также герменевтико-феноменологические подходы и феноменологию как учение об эмпирических явлениях, которым она, со своими «вещами сознания», прямо противоположна. Придавая феноменам статус ноуменов, она эти «ноуменальные феномены» считает реальностью. Единственной. Априорной. Трансцендентальной. Во избежание терминологической путаницы, мы бы учение Гуссерля называли не феноменологией, а абсолютным трансцендентализмом.

Конкретные носители трансцендентального сознания не субъекты бытия, а единицы, элементы универсального cogito, замкнутые на себя наподобие лейбницевских монад. Гарантом от угрожающего им солипсизма, в отличие от не обманывающего нас по своей благости Бога Декарта, является «аналогизирующая апперцепция», возникающая у монад из наблюдения других трансцендентальных сознаний, которые обладают точно таким же статусом, что и наблюдатель. Вместе элементы-монады (все-таки старая терминология, сейчас бы перевели – сингулярности) образуют некую множественную целостность. Происходит это в процессе их общения друг с другом (опять устаревший термин, сейчас бы перевели – коммуникации). В результате возникает то, что Э. Гуссерль называет интерсубъективным (модернизированный перевод, раньше бы сказали – объективным) миром[12].

Однако достаточно. Пересказ пересказов всех трансценденталистских идей Э. Гуссерля не наша цель. И так видно, что они напоминают что-то новое, современное, а само универсальное трансцендентальное со-знание имеет вполне адекватный, всем известный аналог, который Гуссерль, опережая свое время, предвидел и конструировал. Называл по другому, но по сути это, по-видимому, - … пока воздержимся, хотя прогрессивный философ может догадаться (слово из десяти букв, первая «и»). Тем лучше. Тем скорее он проникнется значимостью феноменологии.

Отказаться от «естественной установки», другими словами, от мира где мы живём, и даже от «физикалистского объективизма» науки, остаться среди логических значений и смыслов без соотнесения с тем, что они выражают, то есть без истины, и кажется без слов, отречься от человека как телесного и даже духовного существа (никакого психологизма не допускается), это ли не революция в представлениях о сущем? Это ли не смерть метафизики с её «бытием» и даже «картиной мира»? Феноменология - не мировоззрение, ибо ни объекта, ни субъекта больше не существует. Феноменология окончательно – Endlosung решает основной вопрос философии (мы начинаем повторяться, но по вине Гуссерля, воспоминания о котором поневоле уносят в настоящее и будущее). В то же время, гони проблему в дверь, хотя бы и два раза, она лезет в окно. Под лозунгом возврата к феноменологии возникло направление, отрицающее самость не бытия, а сознания. Всё есть бытие, сознание же, как опушка леса, его «просвет», то есть состояние бытия. Не более. Мартин Хайдеггер, откликаясь на «зов бытия», развил феноменологию, противоположную гуссерлевской. Антитрансцендентальную. Почвенническую. Экзистенциальную. Она уже не любит мышление, особенно строгое, а если допускает слова, то чтобы они были поэтические, метафорические, спонтанные и эмоциональные. Неартикулированный крик – вот высшее, подлинное выражение бытия, его страстей, боли и радостей. Немногим менее знаменитая, чем «Черный квадрат» К. Малевича картина Э. Мунка «Крик» классически показывает ужас бытия перед наступающим ничто. В итоге на кладбище метафизики выросло две феноменологии - трансцендентальная и фундаментальная, в совокупности, восстанавливающие, воспроизводящие «основной вопрос философии». Гуссерль и Хайдеггер – это Платон и Демокрит ХХ века. Феноменологические. И оба принадлежат метафизике, которая in toto, как птица феникс – воскресает. Хотя, конечно, в новом облике. Если согласиться с фактическим расколом феноменологии на традиционную, бытийную, т.е. собственно феноменологию и оставить за ней это имя, а с другой стороны, видеть её перерастание в абстрактную, абсолютно внешнюю любому сущему априористику, то слегка пост модернизировав некоего Владимира Ильича Ленина, можно сказать, что «вопрос об отношении феноменологии и трансцендентализма также актуален как 2 тысячи лет тому назад».

Но вернёмся непосредственно к крику о небытии. Как метафизик Гуссерль мощно и последовательно выражает линию «ничто», потенциализма и формализма, чистого и безмолвного математического знания. Линию когнитивизма. Это философия «mathesis universalis», что без обиняков признаёт Ж. Деррида. «Математический объект является, по-видимому, привилегированным примером и неизменной путеводной звездой гуссерлевского рассуждения. Этим он обязан своей идеальности. Его бытие исчерпывается феноменальностью и насквозь в ней просвечивается. Будучи абсолютно объективным, то есть полностью избавленным от эмпирической субъективности, он, однако, есть лишь то, чем кажется. Он, таким образом, всегда редуцирован к своему феноменальному смыслу, и его бытие с самого начала есть бытие-объектом для некоего чистого сознания»[13]. Как видим, в трактовке феноменологии Ж. Деррида тоже повторяется, в сущности воспроизводя (см. предыдущую цитату), что он писал о роли математики в грамматологии в наше время (по вине Гуссерля, воспоминания о котором кого угодно уносят в настоящее и будущее). Антропологически и экзистенциально ориентированный современник Гуссерля Лев Шестов трансценденталистско-математическую суть феноменологии уловил сразу, до подсказки из будущего, однако в отличие от Ж. Деррида, он обеспокоился и предупреждает об её постприродной, постчеловеческой природе. «Вся философия Гуссерля построена так, как будто бы в мире существовала одна математика… В качестве теории познания математики и математикообразных наук она могла бы найти себе оправдание. Но она хочет неизмеримо большего и её принимают за нечто неизмеримо большее» (курсив мой – В.К.).[14]

Неизмеримо большее – это претензия быть парадигмой, «эпистемой» мысли вообще, тем, чем она становится в постмодернизме, особенно после грамматологического поворота. Трансцендентальная феноменология – Past Perfekt (прошедшее завершенное время) постмодернизма. Что такое чистое сознание, со--знание, объективное универсальное знание, существующее без человека как самость и субстанция? Потом его назовут Информацией.. Которую теперь в один голос (плюрализм здесь неуместен) считают единственно подлинной реальностью. Все остальное - способы её кодирования. Трансцендентально-феноменологический поворот является предтечей информационной революции, её первыми, спекулятивно-философскими родовыми схватками, побочным гуманитарно-идеологическим продуктом которых стал постмодернизм. Что его праотец Гуссерль, а не Ницше или Хайдеггер, можно утверждать, не тревожа праха великих, не посылая их на дополнительную генетическую экспертизу. Если структурно-лингвистический поворот питал постструктурализм и деконструкцию как начальный этап постмодернизма, то научная феноменология «понадобилась» на его зрелой, позитивной стадии, когда на месте метафизики начали возводить конструкции постчеловеческой реальности. Отказ от натурализма и смерть субъекта, чистая мыследеятельность, трансцендентальный эмпиризм, концептуализм, коммуникационная «онтология» и многие другие понятия пост/транс/модернизма вполне вписываются в трансцендентальное сознание Гуссерля, логически и содержательно вытекая из него, раскрывая его. Особенно когда речь пошла о преодолении естественного языка, логоцентризма, их замене беспредметным и бессловесным математическим мышлением как коммуникацией, когда на повестку дня встала идеология информационно-компьютерных технологий и когнитивное знание. Абсолютный трансцендентализм осуществляется в виде универсальной топологии и дигитализма.. Мечта Гуссерля сбылась: вот она, аподиктическая, «строгая наука».

Пожалуй, только по двум параметрам трансцендентальная феноменология не дотягивает до самой высокой ноты в крике о небытии. В ней имелась ввиду математика и геометрия (теперь лучше говорить – топология) как очищенное от реальности мышление, однако оно все-таки «ручное», кустарное, головное, хотя бездуховное, не психологическое, но смысловое, короче говоря - человеческое, в то время как след и различание, письмо, особенно «архе» и автоматическое, грамма/би/тология предполагают машинную логику, вместо семантики топологию и исчисление, то есть информатику. Как вся предшествующая философия, Гуссерль ещё не разделяет, «не разводит» сознание и мышление. И ведя речь о чистом математическом мышлении, определяет его как трансцендентальное сознание. В подобном грехе можно упрекнуть даже Ж. Делёза с его «Логикой смысла», а не без(с)мыслия. Пожертвовав логикой истины, не считая необходимым различать виртуальное и бытийное, он долго не верил в «пустые знаки» и безбуквенное письмо, не был готов «пожертвовать смыслом» ради логики исчисления. Споры о «китайской комнате», опасности постинтеллектуализма тоже свидетельствуют о глухом сопротивлении консерваторов и традиционалистов информационно-коммуникационной концепции мышления, нежелании отказаться от семантики и логоса (сознания). Они не допускают мысли о возможности существования бессмысленного мышления, продолжая говорить о свободе и субъектности человека. О его «внутреннем», а совсем замшелые, о духовности и душе. Продвинутые из них – о каком-то «творчестве», забывая, что наряду с квалифицировавшим его как фантом Г.П. Щедровицким, другой признанный авторитет отечественной философии М. Мамардашвили тоже полагал, что «сознание случается с нами». Не человек думает, Сам, головой, а им думают – Там, без голов. Здесь остается, в лучшем случае – квази-субъект. Творчество, если так хочется сохранить это «вторичное качество», происходит в киберпространстве, машине Сети, а люди – проекция, получатели, в лучшем случае передатчики его результатов. Наступила «посткреативная эпоха», когда креаторы уже не новаторы, их тоже пора заносить в список консерваторов. Туда же надо включить вообще «людей с воображением», способных верить, любить, волить. Которые, догадываясь, что бездуховный, мыслящий без сознания человек это зомби, боятся доминирования матезиса, полного «овнешнения», информатизации и дигитализации реальности. Подозревают, что логотомия означает, в сущности, лоботомию. На «смерть бытия» почти согласны, или, не понимая о чём речь, не оказывают ей осмысленного, а не просто глухого сопротивления, а сами и на самом деле умирать или хотя бы зомбироваться, как то пред/по/лагает универсализация информационно-компьютерных технологий - не хотят. Тормозят инновационное развитие.

Второй существенный с точки зрения позитивного постмодернизма недостаток гуссерлианства – концепция интенциональности. Вот её Ж.Делез отбрасывает сразу, ибо логика смысла изначально опирается на потенциализм и ничто. Интенциональность соответствует периоду трактовки информации как «информации о», то есть на что-то направленной, что-то отражающей. Сейчас она превзойдена. Это происходило по мере того как из свойства и атрибута материи информация превращалась в субстанцию. Сейчас никаких «о», никакой интенциональности у неё нет. О познании как отражении существующей реальности и об истине как соответствии ей, продолжают говорить одни метафизические динозавры диалектического материализма. Всё стало информацией как таковой, картинная модель мира превратилась в матричную, информационно-проективную, конструктивистскую. Лишённое суще/го/ствования, которое в отличие от трансцендентального состояния постигается не мышлением, а опытом, т.е наличного бытия вещей, Бытие редуцируется к виртуальности как «реальному отсутствию». Смерть реальна, но для любого конкретного сущего она - ничто. Э. Гуссерль окончательно границу бытия все-таки не переступил. Не смог. Восхваляя И.Г. Фихте, которого можно считать первым радикальным конструктивистом, он продолжал оглядываться на существующий предметный мир. Заключив его в скобки, он помнил о своём узнике, а во второй половине жизни, разочаровавшись в «мировоззрении без мира», раскаялся и начал ходить к нему в зону на свидание. Носил передачи. Предлагал выпустить его. Постмодернизм предлагает его забыть, уморить и не оглядываться. В про--пасть ничто – безоглядно. Таков девиз, под которым развивается прогрессивная философия прогресса.

Что касается итоговой оценки этом процессе роли Гуссерля и первых постструктуралистов, в России формалистов и школы Г.П. Щедровицкого, а также победы в советском марксизме коррелятивной им бесприродной, социокультурной трактовки сознания Л.С. Выготским и Э.В. Ильенковым, то правомерно утверждать, что «готовя», «подходя к» и разрабатывая идеологию чистого когнитивного интеллекта, они остановились перед искусственным, техническим, машинно-компьютерным, хотя спекулятивно и на «естественном» материале сделали для его возникновения всё возможное.

Дата добавления: 2015-11-16