Глава 8. Еще тогда, когда я перешел на конспиративное положение

Еще тогда, когда я перешел на конспиративное положение, самой главной задачей для меня было уцелеть и остаться на свободе. Для этого нужно было залечь на дно и как можно меньше «светиться» под взглядами прохожих. Хотя лицо мое было скрыто черными очками, а одежду свою я поменял на потертый, но легкий и удобный комбинезон строительного рабочего, приобретенный мною за бесценок в лавке у старьевщика, но, помимо лица и одежды, человек, к сожалению, может выдать себя фигурой, осанкой, походкой, голосом и жестами. Можно изменить что-то в отдельности, но нельзя преобразиться полностью – тем более, если не являешься профессиональным актером. Именно поэтому каждый шаг в толпе для меня был чреват столкновением с кем-нибудь, кто очень жаждал меня видеть: полицейскими, получившими ориентировку на мое задержание, а в случае сопротивления с моей стороны – и наверняка на убийство; журналистами и телевизионщиками, которым позарез нужно было знать, куда это я подевался; наконец, просто со знакомыми разных мастей, особенно из уголовного мира, потому что именно преступники лучше всех остальных знают в лицо тех, кто ведет с ними борьбу.

Одно из неприятных открытий, которые я сделал для себя в первый же день, заключалось в том, что мне некуда было податься. Когда-то мой друг Слан Этенко, имевший предрасположенность к стихоплетству, написал: «Мир для тебя – обилие работы, а для меня – лишь запертые двери… Твоя судьба – одни сплошные взлеты, моя же – лишь паденья и потери». Однако если и существует тот, кто распоряжается моей судьбой, то этот малый явно склонен к метаниям из крайности в крайность. То под кипяток меня сунет, то обдаст ледяным душем. То – в мед, то – в дерьмо, причем по самые уши. То вознесет меня до начальственного кресла, то, чтобы жизнь не казалась мне усыпанной розами, опустит до положения бездомного бродяги…

Бродяга – это как раз то слово, которое точно характеризует меня в те два дни, что прошли до встречи с Велом.

«У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…», а вот у меня не было перспективы обрести крышу над головой. Краткий анализ ситуации убедил меня в том, что соваться к Севе самоубийству подобно, к Роле – тем более, путь обратно в свою четырехкомнатную конуру закрыт наглухо и опечатан полицейскими… Что еще у нас остается? Пальмира Сасова с ее нелегальным бардаком? Того и гляди, на нее выйдет мой шустрый последователь Леб Штальберг, и тогда не миновать массированной облавы и окружения притона со всех сторон… Вела Панина я забраковал по той причине, что он слишком известен, и вокруг него наверняка роем вьются журналисты и поклонницы…

Да, покидая свой дом, я захватил с собой ту наличность, которая у меня имелась, но деньги сейчас были так же бесполезны, как пистолет, изготовленный из чистого золота, бесполезен в перестрелке. Я не мог ни купить, ни снять коттедж, квартиру или даже захудалую комнатушку, потому что для оформления любой сделки требовались документы, удостоверяющие мою личность (если бы знать, что когда-нибудь мне пригодятся подложные паспорта – ведь столько липовых ксив, конфискованных у темных личностей, прошло через мои руки в свое время!). Я также не мог поселиться на несколько дней в каком-нибудь пансионе, мотеле, не говоря о гостиницах – уж кому-кому, а мне было отлично известно, что даже в самом тихом из этих заведений вечно дремлющий за стойкой портье или швейцар из «отставников» являются полуштатными осведомителями полиции.

Оставалась безрадостная перспектива ночевать, стуча зубами от холода и сырости, на скамейке в сквере, под каким-нибудь мостом или вообще за городом. Последнее я и выбрал для своего базирования, и именно там я провел две ночи.

… Когда за спиной остались узкие улочки городской окраины, я свернул с шоссе и побрел по пустырю, усеянном ямами и кустарником. Справа протекала мутная речка. Здесь не было никого.

Судя по всему, когда-то, во времена буйного и неудержимого строительства Интервиля, на этом пустыре брали песок и глину. В зарослях кустарника, примерно в километре от шоссе, каким-то чудом сохранилась шаткая хибара, своим видом символизирующая тот факт, что все бренно на земле. Это был сарай, в котором строительные рабочие некогда хранили свой шанцевый инструмент и который обветшал настолько, что грозил ежесекундно обвалиться от чересчур резкого движения.

Однако, постройка имела некоторые стратегические преимущества: достаточно всесторонний обзор окрестностей, удобная близость кустов, куда в случае необходимости можно было шмыгнуть и затаиться, а также удаленность от всего цивилизованного мира. В самую первую ночь, правда, обнаружились и кое-какие неудобства в виде крыс, шнырявших под прогнившими досками, и дыр в крыше, не спасавших от природных осадков – но со всем этим пришлось смириться. В конце концов, стратегические соображения всегда важнее тактических…

После встречи с Велом я запасся в пригороде кое-каким провиантом, не требующим дополнительной обработки, а в качестве пищи духовной приобрел по одному экземпляру из широкого ассортимента городских газет. Единственное, что не заслужило моего внимания, – так это эротические издания. Эротики мне только не хватало в нынешнем положении!..

Плотно перекусив супом-концентратом из банок с самоподогревом и прочими консервными деликатесами, я почувствовал, что глаза мои слипаются – ведь прошлой ночью мне так и не дали выспаться – и решил вздремнуть. Через пару часов я проснулся в липком поту. Лучи высоко стоявшего солнца попадали на меня сквозь щели и дыры в крыше сарая. Делать было нечего, кроме как изучать прессу.

Новости были на редкость неприятными.

На первой полосе почти всех газет фигурировала перепечатка интервью с недавно назначенным на должность городского полицмейстера господином Л.Штальбергом. Из него я почерпнул, что Леб намерен всеми способами обеспечить мирную жизнь сограждан, в связи с чем будет вести суровую, жесткую борьбу с преступниками всех мастей, которых немало расплодилось в городе за последнее время (читай между строчек: «при попустительстве прежнего начальника полиции, некоего М.Любарско-го»). А вот, кстати, речь и обо мне: «Не могли бы вы назвать причину, по которой ваш предшественник Любарский подал в отставку, и по которой в данное время он скрывается от журналистов?». Ответ: «На первую часть вашего вопроса комментариев не имею, а что касается второй, то хотел бы напомнить, что главным завоеванием демократии в Интервиле является свобода личности, и вполне логично, что, уйдя в отставку, Любарский решил немного отдохнуть. Каждый человек имеет право на анонимное существование, не правда ли?»… Браво, Леб, какой блестящий слог! Далеко пойдешь, братец… Что там еще интересного? Ага, вот и о Демиурге: «Имеет ли полиция какую-либо версию относительно таинственных исчезновений людей в городе в последние месяцы? Оправданы ли слухи о том, что это – дело рук маньяка-одиночки?». Ответ: «Думаю, все подобные измышления несколько преувеличены. В настоящее время мы проверяем одну версию, о которой не хотелось бы распространяться преждевременно. Однако, утверждать о том, что в городе действует маньяк, я пока не могу. Наоборот, скорее, можно допустить, что с какой-то целью людей похищает неведомая преступная группировка, во главе которой стоит волевая и целеустремленная личность»… Читай между строчек, Рик: «Бывший начальник полиции М.Любарский возглавляет банду похитителей людей, вследствие чего он должен быть как можно скорее изловлен и предан правосудию»… Все остальное в интервью – сплошная болтовня, не представляющая для меня никакого интереса.

Почти в каждой газете имелись в изобилии фотографии мэра Авера Гунибского, честно исполняющего свой нелегкий долг по управлению городом. Вот он разрезает ленточку на открытии новой выставки одежды, изготовленной по моделям знаменитого Марьяна Геталова. Вот он озабоченно следит за тем, как строители покрывают асфальтом новые улицы. Вот он же, на каком-то приеме иностранных гостей, с бокалом в руке, ослепленный вспышками цифровых камер и лучами юпитеров…

Если сначала я зорко просматривал всю ту чепуху, которой были заполнены газеты, то потом моя бдительность притупилась, и я почти безостановочно листал пухлые еженедельники и тощие ежедневники, целые развороты, посвященные звездам эстрады и кино, псевдоглубокомысленные статьи о политике и экономике, псевдосенсационные подвалы об убийствах, грабежах и благих делах сограждан, страницы, заполненные кроссвордами и кулинарными рецептами…

В душе моей все больше нарастало отчаяние и злоба на тех, кто исковеркал город, заставив людей быть безвольными игрушками, интересующимися лишь деньгами, жратвой, сексом и развлечениями, не требующими умственных усилий. Невидимое проклятье лежало на нашем городе, но замаскировано оно было потоком общепринятых, но ничего не значащих слов и неуклонным ростом добрых поступков на душу населения. И самое страшное, что абсолютно никто не подозревает: все это мнимое благополучие висит на волоске, и в один прекрасный день взорвется к чертовой матери! Слишком быстро зарастают травой руины и развалины, оставшиеся в Интервиле после последней Бойни, когда обезумевшие обыватели убивали друг друга и жгли свои дома и дома соседей, а я, с жалкой кучкой своих людей, каким-то чудом сохранивших здравый смысл среди всеобщего хаоса, метался по городу, пытаясь прекратить это массовое побоище, и два раза в меня чуть не угодили из пистолета с десяти шагов, а еще, по крайней мере, трижды не зарезали или не проломили камнем голову, и я думал, что эта ночь никогда уже не кончится… Однако, тогда все закончилось очень быстро – как и началось, и уже через неделю все опять приветливо улыбались друг другу на улицах, и некого было карать и сажать за решетку, потому что виноваты были все. Общество потенциальных преступников – вот в кого мы превратились под влиянием Воздействия, а убеждаем себя в том, что это не так, что мы хорошие и добрые, что лишь иногда позволяем себе лишнего, а так – ни-ни!.. Преступники и игрушки, а точнее – игрушки-преступники, вот кто мы есть на самом деле…

Я очнулся только тогда, когда в разделе «Криминальные вести» одной из газетенок мой взгляд натолкнулся на знакомое лицо. Это был тот самый мясник, один из трех потенциальных жертв Демиурга, кого я расспрашивал на рассвете… Его физиономия была заключена в яркую рамку, под которой крупными буквами было написано: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ». В коротенькой заметке излагалось, что сегодня утром владелец мясной лавки бесследно исчез из собственного дома, причем ни жена, ни дети ничего не слышали. Ни записки, ни признаков похищения обнаружено не было. Родные мясника обращались к согражданам с просьбой сообщить о местопребывании данного человека за солидное вознаграждение.

Я отложил газету в сторону и уставился на дощатую стену сарая.

Значит, Демиург не запугивал тех, кого он избрал в качестве своей следующей жертвы. Он действовал надежно и бесперебойно, как машина, которую забыли выключить. Но почему тогда он оставил в покое меня? Неужели, встретив отпор с моей стороны, он решил, что я ему не по зубам? Хм, это не похоже на него. Тем более, что угрозы исправно продолжались вплоть до той ночи, когда ко мне заявился этот идиот Штальберг. В чем же дело?

А почему ты, собственно, решил, что он оставил тебя в покое, шепнул внутри меня чей-то голос. Может, он просто отложил исполнение приговора до более удобного случая? И, кстати говоря, такой случай ему подвернулся. Если все это время он следил за тобой, держась на дистанции, то теперь ничто и никто не помешает ему заявиться в эту развалюху, чтобы взять реванш за неудачно проведенный первый тайм.

Я невольно поежился и на всякий случай достал пистолет из-за пояса. Сняв его с предохранителя, дослал патрон в патронник. Тяжесть оружия в руке несколько успокоила мои нервы, и я вернулся к газетам.

Вскоре я обнаружил еще одну любопытную вещь. Это произошло совершенно случайно. На последней странице каждой газеты имелась программа передач стереовидения, и мое внимание вдруг привлек тот факт, что интерактивный сериал под названием «Мертвые не плачут», транслировавшийся изо дня в день по сто первому каналу, отсутствовал в программе. Вместо него по этому же каналу и в те же часы анонсировалось начало нового «интерактива» «Лучше убей его!». Разумеется, несведущему человеку это абсолютно ни о чем не говорило. Но я-то знал, что именно в розыгрыше «Мертвых» ежедневно участвовал исчезнувший мясник. Совпадение было слишком очевидным, чтобы его не заметить: пропадает человек – и с экранов исчезает тот фильм, в котором он добился впечатляющих успехов на ниве угадывания дальнейших поворотов сюжета.

Какая здесь могла быть связь? Что являлось причиной, а что – следствием? Человек или сериал? Сериал или человек?

Я ломал голову над этой загадкой до тех пор, пока снаружи не сгустились сумерки. Мне не терпелось проверить одну догадку, всплывшую из глубин моего мозга. Поэтому, не дожидаясь, когда окончательно стемнеет, я покинул свое убежище и двинулся, оступаясь в ямы и пробиваясь сквозь кусты, в город.

На Тридцать Первой улице я забрался в ярко освещенный стеклянный кокон общественного комп-терминала и подключился к информ-сети Публичной библиотеки. Мне потребовался почти час, чтобы пролистать программы стереовидения за последние полгода.

Вскоре я убедился, что корреляция между исчезновениями людей и окончанием тех интер-сериалов, которые им нравились, была достаточно устойчивой. Проявлялась явная закономерность: как только пропадал бесследно человек, так по стереовидению его сериал тут же сменялся другим. В связи с этим у меня начинала постепенно выкристаллизовываться абсолютно невероятная на первый взгляд, но зато способная объяснить все парадоксы в этом деле версия. Я надеялся, что все точки над "и" поможет расставить Вел Панин.

Не знаю, почему – видно, сработало подсознание, – но, прежде чем возвратиться в свою загородную резиденцию, я сделал небольшой крюк, чтобы пройти мимо дома, где проживал учитель геометрии.

Было уже около часа ночи, и окна в доме не светились. Однако напротив парадного, на другой стороне улице, стоял широкий, как галоша, «льюис» с зажженными фарами. Турбина его чуть слышно журчала на холостом ходу. Через тонированные стекла совершенно не было видно, кто находится в машине. Номера на машине не было – не то ее только что купили и не успели зарегистрировать, не то хозяин испытывал стойкое отвращение ко всякого рода номерам.

Я уже прошел мимо парадного, как вдруг дверь за моей спиной хлопнула, и, обернувшись, я увидел моего недавнего знакомого, направлявшегося странной походкой к «льюису». Он был одет кое-как – длинный серый плащ был накинут прямо поверх пижамы, волосы были взъерошены, а на ногах его были домашние шлепанцы. Создавалось такое впечатление, будто его поднять подняли, а разбудить забыли, потому что двигался он неестественно прямо, словно следовал по невидимой линии, отклониться от которой он не имел права.

В ходе утреннего разговора мне удалось выяснить, что у учителя нет ни богатых родственников, ни знакомых, которые могли бы заехать за ним ночью на роскошной машине.

На всякий случай я окликнул его по фамилии, но учитель мне не ответил. Он не слышал меня, и сомневаюсь, что в тот момент он мог слышать вообще кого бы то ни было.

Я настиг его, когда он уже подходил к машине. Из машины так никто и не вышел, но я кожей чувствовал, что там кто-то есть. Я дернул учителя за руку, развернув его к себе лицом, и невольно потерял дар речи. Из-под очков на меня смотрели пустые, ничего не выражающие глаза.

Бесполезно было что-то спрашивать. Рука моя сама скользнула за пазуху, нащупывая рукоятку пистолета. Одновременно я контролировал взглядом все конечности учителя, чтобы не прозевать того момента, когда он попытается отключить меня. В том, что он, а точнее – тот, кто им сейчас управлял, – обязательно попытается ударить меня, я уже не сомневался. Я наверняка представлял собой досадную помеху для людей, сидевших в «льюисе». Вопрос заключался лишь в том, что именно со мной попытаются сделать: убить или только отключить на время.

Судя по тому, что на несколько секунд в моей голове наступил необъяснимый провал, они избрали второе. Обморок был кратковременным, и очнулся я от того, что где-то рядом взревел мотор. Оказалось, что учителя рядом со мной уже нет, я сижу на асфальте, покрытый горячим потом, и тупо смотрю, как «льюис» выруливает на проезжую часть.

Меня все-таки ударили, но не кулаком и не дубинкой – уж такой-то удар я бы никак не прозевал. Нет, это был удар по моему сознанию. Гипном шокового типа, причем довольно легкий – второй категории, не больше.

В голове еще звенело, перед глазами все плыло, но я вскинул руку с пистолетом, целясь в удалявшийся «льюис» так, чтобы пуля пробила бак с горючим.

И тут меня вдарили второй раз, уже более сердито. В глазах моих почернело, асфальт косо ушел вниз, и когда я снова пришел в себя, то оказалось, что стою я на набережной Озера, возле светящегося огнями экспресс-бара «Нобель», и запоздалые парочки с осуждением оглядываются на меня и ускоряют на всякий случай шаги, потому что в руке моей до сих пор зажат пистолет.

Голова моя кружилась, меня подташнивало, а пересохшее горло горело огнем. Я с трудом подтащил руку к лицу, чтобы взглянуть на часы. Было уже два часа тринадцать минут. Оставалось только догадываться, где меня носило в течение часа с лишним.

Видимо, кто-то из прохожих вызвал полицию, потому что не успел я окончательно прийти в себя, как вдали показалась мигающая огнями патрульная машина. На полной скорости она неслась ко мне, но у меня не было никакого желания объясняться с полицейскими.

Спрятав пистолет за пазуху, я на подгибающихся, ватных ногах бросился в кусты. За спиной послышались скрип тормозов, топот ног и грозные окрики: «Стой! Стой, кому говорят!.. Стрелять буду!». Я ломился через заросли кустарника, не обращая внимания на ветки, хлеставшие меня по лицу. В одном месте я споткнулся и, не удержавшись, упал, но тут же вновь поднялся и устремился дальше. Легкие хрипло хватали воздух, но его было слишком мало, чтобы восстановить силы.

Потом кустарник закончился, и я выскочил на тротуар. По другую сторону улицы, за высокими решетчатыми заборами, тянулись двухэтажные коттеджи. На улице не было никаких подходящих укрытий. Но и людей тоже не было видно, и это было мне на руку – чем меньше свидетелей, тем лучше, потому что меня уже догоняли двое вооруженных полицейских, и у меня был только один способ отвязаться от них.

Главное – не дать им продраться сквозь кусты на тротуар, потому что тогда они увидят мое лицо. Будет еще одно очко не в мою пользу, если когда-нибудь меня поймают.

Я присел на корточки в том месте, где, по моим расчетам, должен был появиться первый полицейский, и, когда он проломился, наконец, через кусты, поймал его за руку и крутнул вокруг оси, придавая его телу дополнительное ускорение. Патрульный полетел кубарем на мостовую. Пистолет выпал из его руки и откатился на мостовую, но поднимать его я не собирался. В два прыжка я оказался возле упавшего и нанес ему два удара, когда он еще только собирался подняться. Один – обеими кулаками по вискам, второй – коленом в подбородок. Лица его я так и не успел разглядеть, слишком быстро все произошло. Полицейский отлетел мешком и остался лежать, неловко подвернув под себя руку.

– Ни с места! Ты у на меня на мушке! – раздался сзади голос. – Не оборачиваться! Руки за голову!

Расстояние между мной и тем, кто стоял позади меня, было метров пять. Не допрыгнуть. Оставалось подчиниться – по крайней мере, в данный момент, а там видно будет.

Что он собирается предпринять, напарник того, кого я послал в нокдаун? На его месте я бы постарался положить задерживаемого мордой вниз, с широко расставленными ногами и руками за спиной, надеть наручники и вызвать подмогу.

Но этот, видимо, был новичком и просто-напросто обошел меня по широкой дуге, пока не оказался прямо передо мной.

И тут я узнал его.

Это был тот самый тип, которого я однажды застукал во время дежурства за просмотром «интерактива» про яйца Дракона. Впрочем, несмотря на скудное освещение и многодневную щетину на моем лице, он меня тоже опознал и даже рот открыл от удивления.

– Э-это вы? – запинаясь, спросил он.

– Привет, – как можно радушнее сказал я. – Как тебе служится?

Однако, на мой вопрос он не обратил никакого внимания.

– Но зачем, Маврикий Павлович?.. – начал он, переводя недоуменный взгляд с меня на все еще лежащего без сознания своего напарника.

Грех было бы не воспользоваться его замешательством.

– Осторожно! – крикнул я, сделав страшное лицо.

Полицейский, не поворачивая головы, бросил быстрый взгляд по сторонам, но и этого мне хватило, чтобы после длинного шага совершить прыжок и ударить ногой по руке с пистолетом. Он успел нажать курок, но пуля ушла в небо, а в следующую секунду он уже свалился, как подкошенный, от моего второго удара, составив компанию своему напарнику.

Когда я уже собирался юркнуть обратно в спасительные кусты, возле тротуара остановилась машина, дверной люк со стороны пассажира приглашающе открылся, и с места водителя мне крикнули:

– Залезай быстрее!

Хотя это был не «льюис», а «зауэр», по моей спине пробежал невольный холодок, но рискнуть стоило, потому что нетрудно было прикинуть, что шансы на спасение бегством равны сотым долям процента. Полиции достаточно окружить квартал, и ни одна собака не проскользнет сквозь оцепление. К тому же, мой бег будет привлекать внимание прохожих и жителей окрестных домов.

Я плюхнулся на сиденье и бросил быстрый взгляд на человека, который сидел за рулем. Видимо, сегодня был день случайных встреч со старыми знакомыми, потому что это был не кто иной, как Жора Стюш, известный всему уголовному миру специалист по открыванию любых замков, в основном – квартирных и банковских. В свое время лично я взял его с поличным при ограблении и способствовал тому, чтобы на суде ему дали срок по максимуму.

– Куда едем, начальник? – по-свойски осведомился Жора, не без лихости срывая с места машину.

Я покосился на него. В машине было уютно, пахло разогретым пластиком. Чуть приглушенно играла музыка – не то из приемника, не то из магнитофона. Стюш был одет с иголочки, так что, глядя на него, никак нельзя было предположить, что этот франт имеет за плечами, по крайней мере, пять отсидок и столько же побегов из мест заключения.

– За город, по шоссе номер два, – сказал я. – Ты что, опять сбежал из тюрьмы? А машину, конечно же, угнал?

– Уж не собираешься ли ты, начальник, заложить меня? – криво осклабился Жора. – По-моему, в твоем положении надо самому сидеть тише воды и ниже травы и не высовываться по пустякам… Кстати, здорово ты приложил тех двух оболтусов! Я так думаю, что было за что?..

– Не твое дело, – сердито оборвал его я.

– Не груби, начальник, – осклабился Жора, – а то ведь я могу подвезти тебя до ближайшей ментовки!.. Кстати, ты не боишься, что Жора может иметь на тебя зуб за старое?

– Боюсь, – сказал я. – Так дрожу и обливаюсь путом от страха, что у меня даже пистолет за пазухой стал мокрым.

– А, ну тогда, конечно, – с непонятной интонацией протянул Жора. Сам он оружием никогда не пользовался из принципа и частенько говаривал, что его главное оружие – это смекалка и гибкость пальцев. – И все-таки, могу я поинтересоваться, что за дело тебе шьют, шеф?

– Ничего мне не шьют, – уклончиво ответил я. – Это недоразумение скоро прояснится.

– Может, тебе какая-нибудь помощь нужна?

– Ты мне ее уже оказал, так что, когда попадешься в следующий раз, буду ходатайствовать, чтобы тебе заменили смертную казнь на пожизненное заключение, – сказал я.

– Все шутишь, начальник? – кисло осведомился Стюш и добавил: – Типун тебе на язык за такие шуточки!..

– Высадишь меня сразу за кольцевой дорогой, понятно?

Некоторое время Жора Стюш молча вел машину. Потом вдруг хлопнул кулаком по колену и воскликнул:

– И все-таки, ты не представляешь, шеф, до чего приятно видеть, как тот, кто тебя раньше ловил, теперь сам удирает от полиции! Сразу становится легче на душе, потому что сама жизнь показывает, что все эти ваши разговорчики о законопослушности и о нравственности – пустая болтовня и только! Взять, к примеру меня… Сколько раз меня ловили и сажали за решетку ты и твои подручные! А что толку? Вот он я опять – на свободе и продолжаю делать, что хочу… А почему? Да потому что такие, как я, нужны людям!..

– Интересная теория, – хмыкнул я. – Для чего же это людям нужны грабители и убийцы?

– Поясняю доходчивее, начальник, – с серьезным видом сказал Стюш. – Преступность существует столько же, сколько на Земле существует человечество. Да, нас, тех, кто нарушает законы и правила вашего общежития, – меньшинство, но, тем не менее, вам, большинству, никогда не удастся ликвидировать нас всех до одного. По одной простой причине: как только вы сажаете в тюрьму или казните одного из нас, на его место тут же приходит другой, числившийся до поры до времени в порядочных. Почему так происходит? Объяснение может заключаться только в том, что если вы представляете собой Порядок, а мы – Хаос, то в любом обществе, видимо, должно соблюдаться определенное соотношение между Порядком и Хаосом. Полностью упорядочить этот мир нельзя, начальник, как вы до сих пор еще этого не поняли? Но в то же время любое общество никогда не допустит того, чтобы в нем наступил беспредел. Вот возьмем, к примеру, тюрьму. Сидят в одной общей камере воры, мокрушники, насильники, карточные шулеры и мошенники всех мастей. Все они не признают законов, и, следовательно, представляют собой Хаос. Однако, сведенные вместе в тесном пространстве, они не кидаются друг на друга, как скорпионы в банке, а сами устанавливают свои законы совместной жизни. И пускай эти законы не всегда справедливые и человечные, но, в сущности, они представляют собой определенную меру Порядка. Так разве не очевидно, что сама система человеческого общества основана на определенном соотношении Порядка и Хаоса? И то, что вы называете преступностью, на самом деле является реакцией Системы на нарушение этого соотношения в пользу Порядка, а то, что, рано или поздно, любого преступника ловят и сажают или отправляют на эшафот, является реакцией Системы на выход Хаоса за установленные рамки…

Я сидел, не в силах произнести ни слова. Больше всего в монологе Жоры меня поразила не изложение концепции, оправдывающей необходимость преступности – она не была оригинальной, я немало прочел подобных теорий в специальной литературе, – а стилистика речи. Можно было подумать, что устами Стюша вещает какой-нибудь солидный ученый авторитет с трибуны международного симпозиума.

Я испытующе взглянул на Жору. Мозг мой сверлила одна мысль: неужели он находится под Воздействием? А если это так, то кто им управляет, и к каким сюрпризам мне нужно быть готовым?

Но Жора Стюш, грабитель-рецидивист, уже был не похож на «иг-рушку». Он сидел, небрежно покачивая штурвалом и насвистывая в такт мелодии, доносящейся из бортового радиоприемника.

Мимо промелькнула светящийся указатель с надписью «Шоссе?2», и я сказал Жоре:

– Ладно, философ, мы уже приехали.

Дата добавления: 2015-07-11