Психология эмоций 28 страница

Наше, на первый взгляд, холодное определение страха ни в коем случае не означает, что мы недооцениваем силу этой эмоции. Субъективное переживание страха ужасно, и что странно - оно может заставить человека оцепенеть на месте, тем самым приводя его в абсолютно беспомощное состояние, или, наоборот, может заставить его броситься наутек, прочь от опасности.

По мере взросления человека меняется характер объектов, вызывающих страх. Потенциальная возможность физического повреждения для большинства из нас не представляет собой угрозы, хотя бы в силу ее редкости. Гораздо чаще нас страшит то, что может уязвить нашу гордость и снизить самооценку. Мы боимся неудач и психологических потерь, которые могут произвести в душе каждого из нас настоящий переворот.

ПРИЧИНЫ СТРАХА

В качестве причин страха Томкинс (Tornkins, 1963) называет драйвы, эмоции и когнитивные процессы. Некоторые исследователи (Bowlby, 1973) рассматривают развитие эмоции страха как функцию качества привязанности ребенка к матери. Другие исследователи, говоря о причинах страха, выделяют специфические события и ситуации.

Драйвы и гомеостатические процессы как активаторы страха

По сравнению с эмоциями и когнитивными процессами, драйвы и процессы, обеспечивающие гомеостаз организма, составляют наименее значимый класс активаторов страха. Драйв приобретает психологическое значение тогда, когда его интенсивность достигает критического уровня, когда он сигнализирует человеку об остром физиологическом дефиците. В этих случаях драйв активирует эмоцию, и такой эмоцией может быть страх. Томкинс приводит следующий пример:

Когда потребность в кислороде становится настолько критической, что активирует драйв, она в то же самое время активирует и аффект, и этим аффектом, как правило, является массированная реакция страха. Если препятствия, стоящие на пути удовлетворения потребности, не будут немедленно устранены, реакция страха перерастет в панику. Потребность в кислороде - одна из жизненно важных потребностей живого организма, и мощный аффект, сопровождающий ощущение удушья, гарантирует немедленную концентрацию внимания на удовлетворении потребности, и потому является одним из важнейших факторов безопасности (Tornkins, 1962, р. 46).

Эмоции как активаторы страха

Любая эмоция может активировать страх по принципу эмоционального заражения, о котором говорилось в главе 5. По мнению Томкинса, реакции испуга и возбуждения в силу сходства их нейрофизиологических механизмов с механизмами, лежащими в основе эмоции страха, часто являются активаторами последнего. Он полагает, что базовая взаимосвязь между эмоциями интереса, удивления и страха обусловлена сходством их нейрофизиологических механизмов. Томкинс считает, что <внезапное и полное освобождение от длительного и интенсивного страха активирует радость, тогда как частичное освобождение от страха вызывает возбуждение> (Tornkins, 1962, р. 290). Обратную связь между страхом и возбуждением мы наблюдаем, когда эмоция интереса-возбуждения перерастает в страх. Косвенное подтверждение тесной взаимосвязи между страхом и возбуждением можно найти в исследовании Балл (Bull, 1951), посвященном гипнотически внушенному страху. Она пишет о том, что испытуемые, переживая внушенный страх, одновременно стремились исследовать объект страха и избежать его. Балл рассматривает этот конфликт как доказательство двойственной природы страха. Теория дифференциальных эмоций интерпретирует подобный поведенческий конфликт как результат колебания между эмоцией страха (мотивирующей реакцию избегания) и эмоцией интереса (мотивирующей исследовательскую активность).

Специфические взаимосвязи между возбуждением и страхом или удивлением и страхом могут быть результатом научения. В процессе научения человека и приобретения им эмоционального опыта активаторами страха могут становиться любые эмоции. Кроме того, страх сам для себя является активатором. Переживая страх и выражая его в поведении, человек получает обратную связь от собственной эмоциональной экспрессии, и это может усиливать его страх. В этом смысле само по себе переживание страха пугает человека.

Когнитивные процессы

Страх (как и любая другая эмоция) может быть результатом когнитивной оценки ситуации как потенциально опасной; Томкинс называет такую причину когни-тивно сконструированной. Действительно, когнитивные процессы составляют самый обширный, самый распространенный класс активаторов страха. Так, например, страх может быть вызван воспоминанием об определенном объекте, мысленным образом объекта или антиципацией определенной ситуации. К сожалению, эти когнитивные процессы довольно часто отражают не реальную угрозу, а вымышленную, в результате чего человек начинает бояться ситуаций, не представляющих реальной угрозы, или слишком многих ситуаций, или жизни вообще. Воспоминание о пережитом страхе или ожидание страха само по себе может быть активатором страха. Если человек ошибочно воспринимает другого человека как источник угрозы, он может испытывать страх не только при реальной встрече с ним, но и когда думает о нем или ожидает его увидеть. Таким образом, человек, предмет или ситуация могут стать источником страха в результате: а) формирования гипотез (воображаемых источников вреда), б) ожидания вреда, в) непосредственного столкновения со сконструированным (воображаемым) объектом страха (Tornkins, 1963, р. 66).

ЕСТЕСТВЕННЫЕ АКТИВАТОРЫ СТРАХА

Как и в случае с другими эмоциями, попытка жесткой классификации активаторов страха, отнесения их к двум противоположным категориям (врожденные и приобретенные), представляется мне не слишком продуктивной. Однако для каждой базовой эмоции, по-видимому, существуют такие активаторы, корни которых глубоко уходят в наше эволюционно-биологическое наследие. Но этот факт не должен быть источником тревоги или пессимизма: даже наша биологическая предрасположенность испытывать страх перед теми или иными событиями может претерпеть изменения в процессе научения и обретения опыта.

Вместо того чтобы делить активаторы страха на естественные и приобретенные, было бы разумнее поразмышлять о роли биологии и опыта в активации страха. Психиатр Джон Боулби (Bowlby, 1969) говорите том, что определенные объекты, события и ситуации имеют тенденцию пробуждать страх, то есть являются <естественными сигналами> опасности. В своем подходе и терминологии он отталкивался от исследований биологов и этологов, изучавших поведение животных в их естественных условиях обитания. В качестве естественных сигналов опасности Боулби называет только четыре фактора, а именно: боль, одиночество, внезапное изменение стимуляции и стремительное приближение объекта. Эти факторы не обязательно являются врожденными, внутренними активаторами страха, но мы, по-видимому, биологически предрасположены реагировать на них страхом. Несмотря на свою малочисленность, естественные сигналы опасности лежат в основе многих производных и культуральных активаторов страха.

Боль и антиципация боли

Боль, первый и важнейший из естественных активаторов страха, воистину хороший учитель. Страх, вызванный ожиданием боли, чрезвычайно ускоряет процесс научения. Любой объект, событие или ситуация, связанные с переживанием боли, могут стать условными стимулами, повторная встреча с которыми напоминает индивиду о прошлой ошибке и о переживании боли. Что именно вызывают эти условные стимулы, до сих остается предметом дискуссий. Долгое время психологи считали, что животное избегает повторения ситуации, некогда вызвавшей у него боль, потому что данная ситуация является для него условным сигналом страха, который, в свою очередь, и заставляет животное избегать повторения ситуации. Однако, по мере того как животные научаются избегать опасных ситуаций, сама способность к избеганию исключает или заметно снижает их страх. Многочисленные эксперименты показывают, что при многократном предъявлении опасного стимула животные успешно избегают его, не выказывая признаков страха.

Эта способность к <изживанию> страха играет чрезвычайно адаптивную роль как в жизни животных, так и в жизни человека, она подтверждает тезис о том, что боль является хорошим учителем. Мы научаемся избегать потенциально болезненных ситуаций без всяких негативных последствий для себя, порой даже не испытывая страха перед болью. По-видимому, ожидание боли вызывает у индивида страх только тогда, когда он не уверен в том, что сумеет избежать опасности. Приняв этот постулат, мы можем задаться вопросом: что же на самом деле происходит внутри нас, чем мотивированы те наши действия, которые направлены на избегание опасных ситуаций и которые мы совершаем практически ежедневно?

Рассмотрим ситуацию, когда человеку нужно перейти оживленный перекресток, не оборудованный светофорами. В этом случае существует потенциальная опасность оказаться под колесами автомобиля, но несмотря на это, большинство людей не испытывают особого страха, перебираясь через дорогу. Однако длябольшинстваизнас (хотя бы мы никогда не попадали под машину) неожиданное приближение мчащегося на полной скорости автомобиля является приобретенным сигналом опасности.

Для того чтобы научиться испытывать страх в определенной ситуации, совсем не обязательно испытать боль. На самом деле многие из людей, страдающих фобиями, не смогут назвать вам ни одного случая, когда бы объект их страха причинил им вред. Впрочем, вполне возможно, что они, некогда все же испытав боль, связанную с предметом своей фобии, просто забыли о ней, но об этом мы поговорим позже. В любом случае, за многими из наших страхов и фобий не стоит никакого конкретного негативного опыта.

Одни люди боятся змей, хотя, мало того, что никогда не были укушены змеей, но вообще никогда не сталкивались с ними в естественной обстановке. Другие боятся летать на самолете, хотя никогда не попадали в авиакатастрофу. Таким образом, наши страхи и фобии взрастают не только на почве реальных переживаний боли, они могут оказаться плодом чистой фантазии.

Вернемся, однако, к приведенному выше примеру с оживленным перекрестком. Маленький ребенок, который только учится правилам дорожного движения и постоянно слышит предостережения родителей и воспитателей, может испытывать страх в этой ситуации. Но старшие дети, так же как подростки и взрослые, безбоязненно переходят через дорогу, и это объясняется тем, что они приобрели опыт успешного избегания опасности. Навык избегания выступает как один из способов регуляции страха и защиты от потенциальной угрозы. Возможно, что на особо оживленных перекрестках вы испытываете небольшой страх, и это еще раз напоминает нам о том, что страх, как и любая другая эмоция, не несет в себе абсолютистских черт, не становится знанием <либо-либо>. Страх может быть настолько слабым, что будет переживаться вами лишь как смутное предчувствие опасности, и наоборот, он может быть настолько интенсивным, что вас охватит ужас. В детстве, когда вы только учились переходить через дорогу, ваше поведение было мотивировано скорее предчувствием страха, нежели предчувствием боли. Это предчувствие страха может присутствовать и у взрослого человека, помогая ему успешно избегать опасностей на трудной стезе пешехода. Однако большинство из нас, по-видимому, достигает такого уровня развития навыка, что необходимость перейти через дорогу не вызывает даже предчувствия страха; мы безбоязненно перебегаем через дорогу, повинуясь неожиданно вспыхнувшему интересу к какому-то объекту на противоположной стороне улицы.

Анализ этого примера показывает нам, в какой последовательности развивается мотивация нашего поведения по мере совершенствования навыков избегания опасности, и эта последовательность такова: предчувствие боли, предчувствие страха, интерес. При определенных условиях, например, если человек, переходя через дорогу, недооценивает скорость приближающегося автомобиля, его интерес может смениться предчувствием страха, которое в свою очередь может вызвать предчувствие боли и развернутую эмоцию страха, которая обратит его в бегство. Благодаря этой мотивационной иерархии мы сохраняем бдительность, необходимую для успешного избегания опасности. Наши визуальные и моторные навыки так точны именно потому, что эмоция интереса с легкостью перерождается в эмоцию страха.

Одиночество

Другим естественным активатором страха является одиночество. Зачастую, оставаясь в одиночестве, человек ощущает угрозу своей безопасности, но стоит ему оказаться среди людей, как страх отступает. Старая пословица гласит: <На миру и смерть красна>. Как всякое обобщение, эта народная мудрость применима далеко не всегда, но мысль, заключенная в ней, безусловно, заслуживает внимания.

Ребенок, самостоятельно переходящий через дорогу, имеет больше шансов попасть под машину, чем тот, который переходит через дорогу вместе со взрослым. Боулби проанализировал статистику дорожно-транспортных происшествий, жертвами которых стали дети, в одном из районов Лондона. Из пострадавших детей 44 % в момент дорожно-транспортного происшествия находились на дороге одни, 34 % - со сверстниками.

В определенных ситуациях для взрослого одиночество также может стать фактором риска. Очевидно, что, отправляясь в одиночку в кругосветное плавание, в горы или в пещеры, человек подвергает себя большой опасности. Разумеется, эти ситуации не очень типичны, но, скажем, ночные прогулки по городу также могут таить в себе много опасностей.

Внезапное изменение стимуляции

Действенность фактора внезапного изменения стимуляции как активатора страха исследована недостаточно, но одна из разновидностей этого условия изучалась еще на заре развития бихевиоризма. Уотсон и Рэйнор (Watson, Raynor, 1920), пытаясь выявить врожденные эмоции, провели ряд экспериментов на младенцах. Результаты этих экспериментов привели Уотсона к заключению, что эмоция страха может быть вызвана внезапной потерей опоры. Возможно, в данном случае Уотсон наблюдал не столько эмоцию страха, сколько реакцию испуга.

В экспериментах младенцы часто отвечают негативной эмоциональной реакцией на перемещение из рук матери в руки экспериментатора. Даже такого рода изменение стимуляции способно вызвать у маленького ребенка физический дискомфорт или негативную эмоцию, но это не обязательно эмоция страха. По-видимому, для того чтобы рассматривать внезапное 'изменение стимуляции в качестве естественного сигнала опасности, следует определить данный примерно так: внезапные изменения стимуляции, к которым индивид не в состоянии приспособиться, могут служить для него сигналом опасности и вызывать эмоцию страха.

Внезапное приближение

К естественным активаторам страха Боулби относит внезапное приближение. Мы не располагаем достаточными данными, которые позволяли бы нам с уверенностью поддержать его точку зрения. Реакция избегания, которую демонстрировали новорожденные дети в ответ на внезапное приближение крупного объекта, была интерпретирована Бауэром (Bower, 1971) как реакция страха. Однако Бауэр не имел в своем распоряжении системы объективного кодирования эмоционально-экспрессивных реакций, которой сейчас располагаем мы. Критерии, на основании которых он интерпретировал наблюдаемые им реакции как проявления страха, не отвечают современным стандартам. Так, например, если ребенок отворачивал голову и плакал, Бауэр делал вывод о наличии страха. Хотя заключение Бауэра не совсем безосновательно, следует иметь в виду, что отворачивание головы и плач могут также свидетельствовать о физическом дискомфорте или служить проявлениями базовой защитной реакции.

Результаты некоторых исследований позволяют предположить, что внезапное приближение объекта может являться естественным активатором гнева. Много лет тому назад психиатр Рене Шпитц заметил, что восьмимесячные младенцы иногда реагируют на приближение незнакомого человека реакцией страха или тревоги. На протяжении многих лет в большинстве учебников и научных журналов фигурировал вывод о том, что в восьмимесячном возрасте все дети вдруг начинают обнаруживать тревогу при приближении незнакомца. Потребовалось несколько лет систематических исследований, прежде чем ученые смогли с уверенностью заявить, что приближение незнакомца не обязательно вызывает у младенцев страх, что дети могут обнаруживать при этом и интерес, и радость, и гнев. Лишь при определенных условиях они реагируют на приближение незнакомого человека страхом. Важными факторами страха в данной ситуации являются внешность незнакомца и скорость, с которой он приближается к ребенку. Обнаружено, что у младенца скорее вызовет страх стремительное приближение крупного мужчины, чем приближение ребенка. Таким образом, стремительное приближение объекта при определенных условиях может служить, по крайней мере для младенцев, естественным сигналом опасности (Lewis, Rosenblum, 1978).

Необычность

Необычность как фактор страха следует рассматривать в дополнение к перечню естественных сигналов опасности Боулби. Данный фактор можно отнести к той категории стимулов, о которых некоторые психологи говорят в терминах гипотезы несоответствия (Bronson, 1972: Kagan, Kearsley, Zeiazo, 1978). В общем виде эта гипотеза постулирует, что любой стимул, достаточно отличный от привычных стимулов, может активировать эмоцию, причем степень несоответствия этого стимула привычным стимулам, по мнению некоторых психологов, влияет на тип и интенсивность активируемой эмоции. Хотя в рамках данной гипотезы невозможно объяснить, почему тот или иной <несоответствующий> стимул активирует конкретную эмоцию, она тем не менее имеет некоторую объяснительную силу. Очевидно, что стимул умеренной степени несоответствия может активировать эмоцию интереса, тогда как несообразно измененный стимул может активировать страх.

Когда незнакомый стимул характеризуется высокой степенью несоответствия, то есть его качество и интенсивность не соответствуют прошлому опыту индивида, вероятность активации страха значительно возрастает. Вы, наверное, уже задаетесь вопросом - в чем разница между понятиями <необычность> и <несоответствие>?

В данном контексте, говоря о <необычности> стимула, мы имеем в виду, что стимул не только отличен от знакомых индивиду, но и представляется ему в некотором роде <странным>, <непонятным>. Именно в силу своей странности и непонятности он чужероден индивиду и воспринимается им как источник угрозы. Так, например, шимпанзе с головой нормальных размеров, но необычно маленьким и в то же время функционирующим телом воспринимается другими особями как чрезвычайно странный объект. По данным экспериментов Хебба, один вид головы шимпанзе без тела также вызывает у других обезьян сильнейший страх.

Результаты экспериментов с детьми согласуются с наблюдениями Хебба (Schwartz, Izard, Ansual, 1985). Исследователи предъявляли детям объемные маски искаженных человеческих лиц, это были точные копии тех масок, которые использовал в своем исследовании Каган (Kagan et а1., 1978). В лаборатории был устроен небольшой <театр>. Ребенка усаживали на расстоянии четырех футов от импровизированной сцены в отгороженную с трех сторон кабинку, так что он мог видеть только сцену; затем открывался занавес, и перед ребенком возникала либо маска нормального человеческого лица, либо маска одноглазого уродца, которая приближалась к нему либо постепенно, либо стремительно.

Дети по-разному реагировали на предъявляемые им маски. Одни выказывали сильнейший интерес, другие протестовали и выказывали гнев, третьи реагировали развернутым мимическим выражением страха. Страх проявили около 20 % 7-месячных детей и около 35 % детей в возрасте 14 месяцев. Анализ результатов исследования показал, что скорость приближения маски и степень ее <необычности> не оказывали существенного влияния на реакцию ребенка. Эмоциональные реакции конкретного ребенка при разных условиях и разных типах масок были практически одинаковы. Исследователи пришли к выводу, что человеческая маска размером с нормальную человеческую голову, помещенная на белую квадратную панель (12 х х 12 дюймов), является для младенцев столь же несоответствующим и необычным объектом, каким для особей шимпанзе в экспериментах Хебба являлась голова шимпанзе без тела. Таким образом, несмотря на невозможность точного определения понятия <необычность> или <странность>, фактор необычности, по-видимому, можно считать одним из естественных сигналов опасности.

Высота

Высота как активатор страха также может рассматриваться в качестве естественного сигнала опасности. При определенных условиях и на определенном этапе индивидуального развития дети начинают бояться высоты. Изучение реакции младенцев на высоту проводили с помощью специального сооружения, называемого <ложным провалом>. Оно представляет собой большой стол со стеклянной поверхностью, к нижней стороне которой прикрепляется клетчатая скатерть, причем на одной половине стола скатерть прикрепляется непосредственно к стеклу, а на другой она размещается двумя футами ниже. В середине стола устанавливается прочная непрозрачная доска, на которую усаживают ребенка. Таким образом, ребенок, глядя в одну сторону, видит стол, покрытый скатертью, а глядя в другую - имитированный обрыв.

Для изучения реакций младенцев на ложный провал Кэмпос и соавт. (Campos et а1., 1978) применяли следующие процедуры. Первая заключалась в том, что ребенка усаживали на доску в середине стола, а затем всевозможными способами заманивали на ту сторону стола, где был ложный провал. В другом случае ребенка осторожно помещали либо на <мелкую> половину стола, либо на <глубокую> (техника непосредственного помещения)

Кэмпос обнаружил, что очень маленькие дети (6 месяцев и меньше) не выказывают видимых признаков страха, когда их помещают на <глубокую> половину стола. Некоторые ученые объясняют это тем, что в этом возрасте у детей еще не сформировано восприятие глубины и поэтому они не способны к восприятию связанной с ней опасности. Однако Кэмпос, используя технику непосредственного помещения, показал, что даже в этом возрасте дети способны воспринимать разницу между <мелкой> и <глубокой> половинами стола. Он пришел к этому выводу, измеряя у маленьких испытуемых частоту сердечных сокращений. Когда младенцы находились на <мелкой> половине стола, частота сердечных сокращений была у них ниже, чем на <глубокой> половине. По данным Лэси (Lacey, 1967), снижение частоты сердечных сокращений характерно для процесса ориентировки и связано с восприятием и обработкой новой информации. Как уже говорилось, эмоция интереса первоначально сопровождается снижением частоты сердечных сокращений. Следовательно, мы имеем основания предполагать, что дети, находясь на <мелкой> половине стола, испытывали интерес и воспринимали и обрабатывали информацию, поступающую от зрительных рецепторов.

Когда младенцев переносили на <глубокую> половину, частота сердечных сокращений у них резко возрастала, и это свидетельствовало о том, что младенцы отличали одну половину стола от другой, а единственное видимое различие между ними, даже для взрослого человека, заключалось в расстоянии от поверхности стола до клетчатой скатерти. Результаты эксперимента Кэмпоса косвенно указывают на то, что 6-7-месячные дети способны к восприятию глубины.

Вскоре другими исследователями была разработана новая процедура эксперимента, которая позволяла непосредственно оценить способность младенцев к восприятию глубины (Fox, Aslin, Shea, Durnais, 1980). Младенцу предъявляли двухмерный и трехмерный образцы стимульного материала, они были абсолютно идентичны за исключением одного дополнительного измерения, соответствующего параметру глубины. Фоке и соавт. показали, что уже в 4-месячном возрасте младенцы имеют хотя бы рудиментарное восприятие глубины. Таким образом, изменение частоты сердечных сокращений, отмеченное у младенцев в эксперименте Кэмпоса, и пер-цептивная дискриминация двух-и трехмерных стимулов, зарегистрированная в эксперименте Фокса, прямо и косвенно свидетельствуют о том, что 4-месячные дети способны к восприятию глубины.

Тот факт, что дети в возрасте от четырех до семи месяцев не обнаруживали страха перед <ложным провалом>, объясняется не отсутствием у них способности к восприятию глубины, а другими факторами. Проведя серию оригинальных экспериментов, Кэмпос и соавт. показали, что фактор возникновения страха перед <ложным провалом> складывается из двух составляющих - способности к восприятию глубины и способности к передвижению (на основе как минимум трехнедельного опыта ползания). Вполне возможно, что есть и другие факторы, однако Кэмпосу не удалось выявить их. На сегодняшний день известно лишь, что, несмотря на то что дети начинают ползать в разном возрасте (от семи до одиннадцати месяцев), они обнаруживают страх перед ложным провалом только после трехнедельного опыта ползания.

КУЛЬТУРАЛЬНЫЕ СИГНАЛЫ ОПАСНОСТИ: РОЛЬ НАУЧЕНИЯ И ОПЫТА

Мы уже рассматривали один из способов научения страху - простое обуслов-ливание (или ассоциативное научение). В этом случае эмоция страха связывается с каким-то нейтральным стимулом: со временем этот нейтральный стимул начинает активировать страх в отсутствии исходного (безусловного) стимула. Стимулы, ассоциированные, например, с болью, становятся условными и начинают самостоятельно сигнализировать об опасности и активировать страх. Суть обусловливания заключается в том, что индивид подвергается воздействию некоего безусловного стимула (например, боли) в присутствии стимула, который должен стать условным. Однако возникновение многих человеческих страхов не всегда укладывается в жесткую логику процесса обусловливания. Многие страдающие фобиями люди не могут связать свою проблему с каким-либо травматическим переживанием или безусловным стимулом, который в прошлом вызвал у них боль или страдание. Но об этом мы поговорим позже.

Многие наши страхи являются результатом особой формы научения, которую можно было бы назвать <социальным заимствованием>. В определенных обстоятельствах эта форма научения может быть чрезвычайно эффективной. Так, когда маленький ребенок наблюдает реакцию страха у отца, то вероятность того, что он начнет бояться того же объекта, который испугал отца, очень велика.

Минска, Дэйвидсон, Кук и Кэйр (Mineka, Davidson, Cook, Keir, 1984) изучали роль социального заимствования в развитии страхов у макак резусов. Некоторые из наблюдаемых ими обезьян выросли в естественных условиях и попали в лабораторию только в возрасте четырех-шести лет. У этих обезьян большой страх вызывали змеи и любые объекты змееподобной формы. Обезьяны, родившиеся и выращенные в лаборатории, то есть не имевшие опыта жизни на воле, не боялись змей.

Удивительно - прошло по меньшей мере 24 года с тех пор, как первые из лабораторных макак были завезены из Индии, однако они до сих пор обнаруживали страх перед змеями! Воистину, страх - хороший учитель. Переживания, связанные со страхом, навсегда запечатлеваются в нашем сознании.

В исследовании Мински обезьяны, выросшие на воле и обнаруживавшие страх перед змеями, стали для лабораторных обезьян своего рода образцами для подражания: наблюдая за ними, обезьяны очень быстро научались бояться змей. В качестве стимульного материала экспериментаторы использовали живого удава, чучело змеи, игрушечную резиновую змею, черный электрический шнур и четыре нейтральных предмета, таких, например, как деревянный брусок. В клетку подавался прозрачный плексигласовый ящик, который перемещался по направлению к животным. В дальнем конце ящика на планке лежала какая-нибудь пища; чтобы завладеть ею, обезьяне достаточно было протянуть руку. При этом на дне ящика находился один из стимульных объектов - живая змея, змееподобный предмет или нейтральный предмет. Когда в ящике была змея, дикие обезьяны демонстрировали реакции, которые Минека интерпретировала как проявления страха. В отсутствие своих диких собратьев лабораторные обезьяны не выказывали никаких признаков страха; их реакции на змею, змееподобные и нейтральные объекты были совершенно одинаковыми. Однако, когда лабораторным обезьянам предоставлялась возможность наблюдать реакцию диких обезьян, они быстро и надолго научались испытывать страх перед змеями и змееподобными объектами. По наблюдениям Мински, <заимствование> реакции страха происходило независимо от факта наличия детско-родительских отношений между <подражателем> и <образцом>. Любопытно, однако, что в тех случаях, когда <подражатель> был детенышем <образца>, заимствование происходило несколько быстрее, а реакция страха была несколько интенсивнее.

Эти захватывающие эксперименты по изучению социального заимствования дают нам много интересной и полезной информации. Они ясно показали, что для усвоения страха не обязательно иметь опыт непосредственного столкновения с опасным стимулом. Кроме того, они продемонстрировали, какую мощную роль в процессе научения играет эмоциональная экспрессия, 0безьяны-<подражатели> не имели непосредственных контактов с обезьянами-<образцами>, ни разу за время проведения эксперимента <образец> не притронулся к <подражателю>. Всю информацию <подражатели> черпали только из экспрессивного поведения других обезьян, которое ясно сигнализировало им об опасности. Складывается впечатление, что для обезьян-<подражателей> исходным стимулом был сигнал об опасности, а змея выступала лишь как условный раздражитель. Результаты исследования Мински позволяют предполагать, что происхождение очень многих наших страхов объясняется феноменом социального заимствования.

Дата добавления: 2015-07-11