|
Читайте также: |
ограничивается только ущербом вочеловеченности. У большинства людей
подобного рода утрата способностей не только пробуждает всевозможные
защитные механизмы, хорошо описанные Фрейдом и другими представителями
психоанализа, такие как репрессия, отрицание, конфликт и др., - но она
порождает и стремление противостоять, о чем я писал уже очень давно
(110).
* Колин Уилсон в работе <Introduction to the New Existentialism> (159)
показал, как сказывается на жизни человека потеря способности к высшим
переживаниям.
Неврозы как ошиока личностными ризиити>
Конфликт сам по себе, несомненно, является проявлением некоторого
здоровья. Думаю, с этим согласится всякий, кто хоть раз в своей жизни
видел действительно равнодушного, апатичного, утерявшего надежду
человека, человека, который перестал надеяться, бороться, пере стал
реагировать. С этой точки зрения невроз не может не обнадеживать.
Внутренний конфликт обозначает, что человек, испытывающий страх, не
верящий в себя, человек со сниженной самооценкой и т. д., тем не менее
тянется к человеческому наследию и к тем понятным радостям жизни, на
которые каждый из людей имеет право просто в силу своей принадлежности
к человеческому роду. Можно повторить, что конфликт в данном случае -
это неуверенное, неуклюжее стремление к самоактуализации, к
вочеловеченности.
Конечно, ущерб может быть восполнен. Очень часто мы видим, как простое
удовлетворение доселе неудовлетворяемых потребностей может решить
проблему, особенно у детей. Вполне очевидно, что для того, чтобы
<вылечить> ребенка, которого мало любили, его следует первым делом
окружить вниманием и заботой. У меня нет статистических данных, но,
основываясь на своем клиническом и житейском опыте, я могу смело
заявить, что такая тактика срабатывает в девяти из десяти случаев.
Таким же образом человеку, терзающемуся от чувства собственной
никчемности, уважение станет лучшим лекарством. Все это приводит нас к
очевидному выводу: поскольку медицинские понятия <здоровья> и
<болезни> совершенно затерлись и обветшали, то и традиционные
представления о лечении и уходе, осуществяемыми властными докторами,
должны быть отброшены и заменены другими.
Комплекс Ионы
Я хочу рассмотреть одну из многих причин того, что Энджиел (4) назвал
уклонением от роста и развития. Каждый из нас имеет тягу к улучшению
самого себя, стремление к актуализации своих возможностей, к
самоактуализации, или тенденцию к вочеловечиванию, или к осуществлению
своей человечности, - называйте это как хотите. Но если так, то что
сдерживает
нас? Что мешает нам?
Я хотел бы остановиться на одном из защитных механизмов37,
препятствующих личностному росту, на который до сих пор почти не
обращали внимания и который я называю здесь <комплексом Ионы>*.
В черновиках я называл этот механизм <боязнью собственного величия>,
<уклонением от своего предназначения>, <бегством от своих талантов>.
Со всей возможной прямотой и остротой я хотел бы подчеркнуть не
фрейдистское происхождение этого термина, подчеркнуть, что в данном
слу-
* Название предложено моим другом, профессором франком Мануэлем, с
которым я обсуждал эту проблему.
Здоровье и патология
чае человек сдерживает как худшие, так и лучшие свои позывы, хотя и
поразному. Практически каждый из нас мог бы добиться в своей жизни
большего, чем достиг. В каждом из нас есть нереализованные или
нераскрытые возможности. Ясно, что многие из нас уклоняются от пути,
предначертанного нам природой. Мы пытаемся избежать ответственности,
которую возлагает на нас (или вернее, предлагает нам) наше устройство,
наша судьба, а иногда и случай, точно так же, как Иона тщетно пытался
избежать своей миссии.
Мы боимся своих лучших способностей (как и своих низших побуждений).
Мы боимся быть такими, какими представляем себя в краткие, прекрасные
минуты прозрения, в самые совершенные моменты своей жизни, собрав все
свое мужество в кулак. Мы восхищаемся собой и даже испытываем
благоговейный трепет перед божественными возможностями, которые
обнаруживаем в себе в эти прекраснейшие мгновения жизни. Но мы
одновременно трепещем от ужаса перед ними и чураемся их.
Мне было нетрудно продемонстрировать это своим студентам, просто
спросив их: <Кто из вас, сидящих в этой аудитории, желает или надеется
написать великий роман, или стать сенатором, или губернатором, или
президентом? Есть ли кто-нибудь, кто хотел бы стать генеральным
секретарем Организации Объединенных Наций? Или великим композитором?
Кто из вас мечтал стать безукоризненным до святости, как Швейцер, к
примеру? Есть ли ктонибудь, кто надеется внести заметный вклад в
историю человечества?> После такого вопроса все они, как правило,
смущенно хихикали, пожимали плечами и краснели. И тогда я задавал
следующий, вполне логичный, вопрос: <Если не вы, то кто?> Точно так
же, как я понуждал своих студентов соизмерить себя с высочайшими
вершинами человеческих устремлений, я мог бы спросить сейчас у вас:
<Что за великую книгу пишет каждый из вас втайне от остальных?> Я не
сомневаюсь, что на этот вопрос многие покраснеют и возмущенно фыркнут.
Но разве он неправомочен? Кто, если не психологи, должен писать книги
по психологии? Я могу спросить: <Разве вы не хотите стать
психологами?> - <Хотим>. - <Раз так, значит, вы собираетесь быть
пассивными, безголосыми психологами. Но какой в этом смысл? Это не
самый лучший путь к самоактуализации. Нет, вы должны стремиться стать
первоклассными психологами, в самом лучшем значении этого слова,
лучше, чем вы можете себе представить. Если же вы намеренно стремитесь
стать меньшим, чем можете стать, тогда я должен предупредить вас, что
вы будете глубоко несчастны всю свою жизнь. Вы не реализуете ваши
таланты, ваши способности>.
Мы испытываем и стремление, и страх не только по отношению к своим
собственным высшим возможностям, но мы также отягощены постоянной,
универсальной - и, возможно, даже закономерной - амбивалентностью по
отношению к высшим возможностям других людей и возможностям
человеческой природы в целом. Разумеется, мы восхищаемся и
преклоняемся перед честными, благородными, духовно чистыми, святыми
людьми. Но возьмется ли кто-нибудь, кто заглядывал в глубины
человеческой души, отрицать, что наше отношение к благородному и
святому человеку двойственное, а порой даже враждебное? А если человек
красив? Или велик? Или ге-
Неврозы как ошибка личностного развития
ний? Не нужно быть психотерапевтом, чтобы понять происхождение этого
феномена - поэтому назовем его <встречной оценкой>. История дает нам
множество тому подтверждений, я бы даже сказал, что во всей истории
человечества нельзя найти ни одного исключения. Мы, конечно, любим
великих людей, мы восхищаемся ими, воплотившими в себе все самое
лучшее, что может быть в человеке, - добро, справедливость, красоту,
совершенство, успех, - но при этом испытываем неловкое чувство,
тревогу, беспокойство, а возможно даже ревность и зависть. Эти люди
как будто напоминают нам о нашей собственной малости, нашей
неуклюжести, неловкости. Они лишают нас самоуверенности,
самообладания, самоуважения. (Ницше по-прежнему остается лучшим
учителем в этом вопросе.)
Здесь-то и спрятан ключ к разгадке. По моему мнению, великие люди уже
самим фактом своего существования и теми качествами, которыми они
прославились, вольно или невольно принижают нас. Даже если мы не
осознаем этого, не понимаем, почему при встрече с таким человеком или
при одном упоминании о нем мы чувствуем себя глупыми, или
безобразными, или низкими, мы тем не менее отвечаем проекцией, а
именно, реагируем так, словно этот человек действительно желает
унизить нас, как если бы мы были мишенью для его добродетелей (54).
Наша враждебность по отношению к нему вполне объяснима. И мне
представляется, что только осмысление и понимание способны победить
эту враждебность. То есть, если вы найдете в себе силы осознать и
проанализировать вашу собственную встречную оценку самого себя, понять
истоки вашего бессознательного страха и ненависти к настоящим,
благородным, красивым людям, тогда вы, наверное, сможете побороть свою
неприязнь к ним. Я могу продолжить эту мысль и предположить, что, если
вы научитесь любить высочайшие возможности другого человека, то вы не
будете бояться обнаружить их в себе.
Отсюда же проистекает страх перед высшим началом, классическое
описание которого дал Рудольф Отто (125). Если сопоставить наше
соображение с мыслями Элиаде (31) о сакрализации и десакрализации, то
становится ясна и универсальная причина этого страха. Это - боязнь
прямой конфронтации с богом или богоподобным. В некоторых религиях
неизбежным следствием подобной конфронтации считается смерть. В
верованиях многих народов с примитивной культурой присутствуют
местность или предметы, на которые наложено табу, поскольку они в силу
своей сакральности могут быть опасными для человека. В последней главе
моей <Psychology of Science> (81) я приводил и другие примеры,
преимущественно научные и медицинские, связанные с десакрализацией и
ресакрализацией, и пытался объяснить психодинамику этих процессов. В
основе ее, как правило, лежит страх, благоговейный ужас перед высшим и
лучшим. (Я хочу подчеркнуть, что это страх необходимый, оправданный,
здоровый, естественный, в отличие от фобии32 или страха <быть
излеченным>.)
Дело в том, что этот душевный трепет не надо воспринимать
исключительно в черных красках, от него не нужно прятаться или бежать.
Это чувство может оказаться и полезным, оно может принести человеку
даже радость, даря ему мгновения наивысшего восторга и экстаза39.
Познание причин соб-
Здоровье и патология
ственных страхов, возможность заглянуть в себя или <проработка> по
Фрейду являются лучшим ответом им. Это лучший путь из всех известных
мне, позволяющий человеку в конечном итоге согласиться со своими
высшими возможностями, взрастить заложенные в нем зерна величия и
добродетелей, мудрости и талантов, которые он до поры скрывал в себе
или старался не замечать.
Много пользы мне принесли попытки понять, почему экстаз бывает, как
правило, кратким и мимолетным (88). Ответ более чем очевиден. Мы
просто не в силах вынести большего! Экстаз потрясает и отнимает много
сил. Мы часто слышим от человека в такие мгновения: <Это слишком!>,
или:
<Я не вынесу этого>, или: <Я сейчас умру>. И я, сторонний наблюдатель,
не мог не чувствовать - да, он действительно может умереть. Невозможно
долго находиться в состоянии исступленного, бредового счастья. Наш
организм слишком слаб для собственного величия, так же как не
приспособлен он, например, для часового оргазма.
Слово <экстаз> кажется мне теперь гораздо более подходящим, чем
поначалу. Высшее переживание должно быть экстатичным и кратким, и на
смену ему должно прийти спокойное, созерцательное состояние счастья и
радость внутреннего постижения высших ценностей. Экстаз не может быть
вечным, но познание Бытия - может (82,85).
Разве это не помогает нам понять комплекс Ионы? Ведь это и был именно
такой страх перед всепоглощающим, лишающим рассудка, спокойствия и,
быть может даже, жизни, страх перед экстазом причастности к высшему
началу. Экстаз в конце концов действительно может не уместиться внутри
нас. Страх поддаться ему, страх, который напоминает нам об аналогичных
страхах при фригидности, может быть, на мой взгляд, понят лучше через
знакомство с литературой по психодинамике и глубинной психологии, а
также психофизиологии и психосоматике эмоций.
Но это не единственный психологический механизм, с которым я
столкнулся, пытаясь найти причины, препятствующие самоактуализации.
Уклонение от роста может быть вызвано в том числе и еще одной
разновидностью страха. Об этом явлении, которое я называю <страхом
перед паранойей>, известно давно и рассказано гораздо более
универсальным образом. Легенды о Прометее и Фаусте можно найти
практически в любой культуре*. Греки, например, называли это страхом
величия. Мы привыкли называть это <гордыней> и сочли одним из грехов -
судя по всему, взаимоотношения человека со своей высокой самооценкой
от века были проблематичными. Человек, который говорит себе: <Да, я
буду великим философом, я перепишу Платона и сделаю это лучше него>,
неизбежно испытывает ужас от грандиозности своих притязаний и
грядущего величия. В минуту слабости он говорит себе:
<Кто? Я?>, и замысел кажется ему неосуществимым, и он страшится его
как безумной фантазии. Он сравнивает себя, такого слабого,
неуверенного, не-
Блестящая книга Шелдона (135) не слишком часто упоминается в трудах по
этому вопросу, но возможно только потому, что она появилась раньше
времени (1936).
Неврозы как ошибка личностного развития
совершенного человека, с блистательным, сияющим, совершенным образом
Платона и, разумеется, начинает стыдиться своей претенциозности и
гордыни. (В чем он не отдает себе отчет, так это в том, что Платон,
скорее всего, чувствовал то же самое, однако шел вперед, отметая
сомнения.)
Для некоторых людей подобное уклонение от роста и развития, намеренное
занижение уровня притязаний, страх взяться за то, на что они способны,
психологическое членовредительство, псевдоидиотизм, лукавое
самоуничижение - все это способы защититься от приступов высокомерия,
нахальства, греховной гордыни. Они не могут соблюсти изящный баланс
между смирением и смелостью, необходимый в любом творчестве. Для того,
чтобы изобретать или творить, вы должны обладать <творческим
нахальством>, об этом прекрасно известно каждому изобретателю.
Разумеется, если изобретатель богат только творческим нахальством и не
способен к смиренному анализу, то это не кто иной как параноик. В
любом случае стоит осознавать не только свои божественные возможности,
но и объективные ограничения человеческой природы. Вы должны уметь
смеяться над собой так же, как и над претензиями других людей. Если вы
способны искренне позабавиться над тем, что червяк пытается стать
богом (162), тогда вы можете смело и нахально идти вперед, не боясь
впасть в паранойю и не страшась злобных взглядов завистников. Это
хороший способ проверить себя.
Могу предложить вам еще одну подобную технику, которую лучше всего, на
мой взгляд, применял Олдос Хаксли, поистине великий человек, именно в
том смысле, о каком я сейчас говорю. Он умел поверить в свой талант,
развить и проявить его в полной мере. Это удавалось ему потому, что он
беспрестанно поражался этому миру, не уставал находить в нем
интересное и новое для себя, как юноша удивлялся тому, что окружает
его, и часто повторял: <Как странно! Как замечательно! Как
удивительно!> Он умел смотреть на мир широко открытыми глазами,
принимать его с неиссякаемой невинностью, трепетом и восторгом, умел
осознать свою мизерность и незначительность по сравнению с этим миром
и в то же время спокойно и безбоязненно брался за решение великих
задач, которые смело ставил перед собой.
И наконец, я отсылаю вас к моей статье (87), которая важна здесь не
только в связи с ее содержанием, но еще потому, что она скорее всего
окажется первой в серии статей по этой проблеме. Ее название
<Потребность в знании и боязнь знания> хорошо иллюстрирует то, что я
хочу сказать о каждой из внутренних, или первичных, ценностей, которые
я назвал ценностями Бытия. Я хочу сказать, что эти первичные ценности,
которые, по моему мнению, являются одновременно и высшими
потребностями, или метапотребностями, как я называю их в главе 23,
наряду с базовыми потребностями подчиняются основной схеме фрейдизма
относительно импульса и защиты от этого импульса. Совершенно очевидно,
что каждый из нас нуждается в правде и любви и стремится найти их. Но
так же легко согласиться с мыслью, что правда нас страшит. Зачастую
постижение прав-
Здоровье и патология
ды автоматически влечет за собой необходимость принять на себя
ответственность за те или иные поступки, а это может вызвать у нас
тревогу. Отсюда следует очевидный способ избежать ответственности и
связанной с ней тревоги - избегать правды.
Я уверен, что мы обнаружим такую же диалектику для каждой из ценностей
Бытия; можно себе представить серию статей с заголовками типа <Зов к
прекрасному и смущение от прекрасного>, или <Любовь и раздражение>,
или <Стремление к идеалу и разрушение его>. Разумеется, этот механизм
встречной оценки гораздо сильнее развит у невротиков40, но мне
кажется, что всем полезно будет понять, что мы смотрим на окружающий
нас мир через призму мелочных придирок к нему. И я считаю, что лучший
способ побороть эти чувства, такие как зависть, ревность, предвзятость
и раздражительность, - это преобразовать их в смиренный восторг,
благодарность, признательность, обожание и даже преклонение, осознать
и проработать их (см. Приложение В). Это верный путь к чувству
собственной малости, слабости и никчемности и к согласию с ними, все
дальше от тягостной необходимости защищать в борьбе свою надуманную
значительность (49).
На мой взгляд, очевидно, что понимание этих основных экзистенциальных
проблем поможет нам принять ценности Бытия не только в других, но и в
себе, и, следовательно, избавит нас от комплекса Ионы.
О самоактуализации и о том, что выходит за ее пределы
Идеи, вынесенные мною для обсуждения в этой главе, достаточно сыры,
они еще в работе и далеки от того, чтобы быть прописанными жирным
шрифтом формулировок. Я делился своими мыслями и рассуждениями о
самоактуализации со студентами, с коллегами и обнаружил, что понятие
самоактуализации все больше напоминает мне тест Роршаха. Зачастую,
выслушав мнение того или иного человека, я понимал, что беседа
принесла мне больше в смысле понимания этого человека, но отнюдь не в
смысле объяснения искомого понятия. Я сейчас хочу рассмотреть лишь
отдельные аспекты природы самоактуализации, мне интересна она не сама
по себе, как некая абстракция, но в смысле того, как она проявляется в
отдельных конкретных ситуациях. Что мы можем сказать о
самоактуализации этого конкретного человека в этот конкретный момент?
Как сильна она во вторник в четыре часа пополудни?
С чего я начал изучать самоактуализацию. У меня никогда и в мыслях не
было заняться исследованием самоактуализации, и первый мой интерес к
этой проблеме не носил исследовательского характера. Началось все с
того, что я, тогда еще молодой интеллектуал, захотел понять двух своих
учителей, которых любил до обожания, которыми восхищался, которые на
самом деле были чудесными людьми. Это было своего рода
интеллектуальное посвящение. Мне было недостаточно просто обожать их,
мне хотелось понять, почему эти два человека так не похожи на других в
этом суетном мире. Эти двое были Рут Бенедикт и Макс Вертхаймер. Когда
я, молодой доктор философии, приехал с запада в Нью-Йорк, именно они
стали моими учителями, и, еще раз повторюсь, они были замечательными
людьми. То, что я узнавал о психологии, ничуть не помогало мне понять
их. Как будто они были не совсем люди, а чем-то большим. Мое
исследование началось как преднаучная деятельность. Я описывал Макса
Вертхаймера и Рут Бендикт в своем дневнике. По ходу того, как я
пытался понять их, размышлять о них и писать о них, в один чудесный
день меня вдруг озарило, что у моих испытуемых есть много об-
Здоровье и патология
щего. С этого дня я мог размышлять об определенном типе человека, а не
о двух несравненных людях. Это открытие доставило мне огромную
радость. Я искал их черты в других людях и находил их, -я находил их в
одном человеке за другим.
С точки зрения стандартов классического лабораторного исследования, я
разумею здесь точное и управляемое исследование, мой эксперимент не
заслуживал этого гордого звания. Мои выводы явились результатом моего
пристрастного отбора определенного типа людей. Очевидно, что для
полноценного исследования необходимы были и другие типы людей и
беспристрастные арбитры. А пока это выглядело так, что некий человек
встретил десяток-другой людей, которые понравились ему, которые
восхитили его своими качествами, которых он счел замечательными, затем
попытался понять их и обнаружил, что в них есть нечто общее,
укладывающееся в один синдром, в модель, которая применима к этому
десятку человек. Понятно, что то были люди только западной культуры,
люди, отобранные на основании пристрастий и предубеждений данной
культуры. И все же мое описание, а это была моя первая публикация по
этому вопросу, впервые предлагало экспериментально полученное
определение самоактуализации, пусть не до конца достоверное.
После той моей публикации появилось шесть, или восемь, или даже десять
других исследователей, которые, следуя своим подходам и своим
пристрастиям, подтвердили полученные мною данные. Данные, полученные
Карлом Роджерсом (128) и его студентами, подтверждают существование
выявленного мною синдрома в целом. Бугенталь (20, с. 266-267)
подтвердил мои выводы с точки зрения психотерапии. Эксперименты с
ЛСД41 (116), исследования эффектов терапии, результаты, полученные при
помощи новых тестов, - несмотря на разницу методов подкрепляют мои
выводы и мою уверенность в необходимости подобного рода исследований.
Лично я испытываю большое удовлетворение от этого. Мне трудно
представить себе исследование, которое смогло бы кардинально изменить
предложенную мною модель самоактуализированной личности, хотя
предполагаю, что некоторые поправки, скорее косметического свойства,
неизбежны. По прошествии времени я и сам вынужден был несколько
скорректировать эту модель. Но, согласитесь, уверенность в собственной
правоте - это еще не научный факт. Если вы, проверяя данные
исследований, полученные мною на обезьянах или собаках, усомнитесь в
моей компетентности или, например, назовете меня лжецом, то мне
нетрудно будет найти доводы, чтобы возразить вам. Но у вас есть
гораздо больше оснований усомниться в данных моих исследований,
касающихся самоактуализации, поскольку вы должны учитывать, что за
человек отбирал группу для своего эксперимента, а отбор в данном
случае зачастую предопределяет
О самоактуализации и о том, что выходит за ее пределы
выводы. Выводы подобных исследований всегда лежат в области
преднаучного, но аргументы, подкрепляющие их, должны быть приведены в
форму, подлежащую перепроверке. Только в этом случае их можно счесть
научными.
Люди, отобранные мною для исследования, были пожилыми людьми,
прожившими большую часть своей жизни, и внешне успешными. Мы пока не
знаем, применимы ли наши выводы к молодым людям, не знаем, что
означает самоакгуализация в рамках-других культур. Сейчас проводятся
исследования самоактуализации в Китае и Индии. Мы не знаем, каковы
будут результаты этих исследований, но одно для меня несомненно: если
вы отберете для тщательного изучения хороших, здоровых людей, людей
умных, сильных, творческих и добродетельных, - то есть таких, каких
отобрал я, - вы начнете иначе смотреть на человечество. У вас
обязательно возникнет научный интерес к тому, каких высот может
достичь человек и чем он может стать в конце концов?
Моя убежденность распространяется и дальше - как говорится, <чутье
подсказывает мне>. Но здесь у меня еще меньше объективных данных, чем
в описанном мною выше случае. Трудно очертить границы самоакгулизации,
но еще сложнее ответить на вопросы: что дальше? Что следует за
самоактуализацией? Или, если хотите: что нужно человеку после
аутентичности? Чтобы ответить на эти вопросы, уже недостаточно просто
быть честным перед собой. Что можем поведать мы о людях, пришедших к
самоакгуализапии?
Ценности Бытия. Самоактуализированные люди, все до одного, увлечены
чем-то, что не относится непосредственно к насущным запросам их
естества, чем-то внешним по отношению к ним. Они самозабвенно преданы
какому-то делу, они работают над чем-то, что очень дорого им, - они
поглощены неким призванием или посвятили себя служению, в старом,
религиозном смысле этого слова. Они трудятся по призванию судьбы и
настолько любят свое дело, что мучительного выбора <дело или потеха>
для них не существует. Один из них посвящает всю свою жизнь служению
закону, другой - борьбе за справедливость, третий - красоте или
истине. И все они, так или иначе, посвящают себя поиску того, что я
назвал (89) ценностями Бытия, -поиску главных, вечных, лежащих в
основании всего ценностей, которые не могут быть подчинены никаким
другим, более важным. Их около четырнадцати, этих высших ценностей,
ценностей Бытия, в их числе истина, красота и добродетель древних,
среди них простота, ясность и еще несколько. Подробнее я говорю о них
в главе 9, а полностью их перечень приведен в приложении к моей книге
<Religions, Values, and Peak-Experiences> (85). Это то, что я хотел
сказать о ценностях Бытия.
Метапотребности и мета-патология. Существование ценностей Бытия
придает структуре самоактуализации известную сложность. Эти ценнос-
Здоровье и патология
ти в данном случае выступают в роли потребностей и соответственно
ведут себя. Я назвал такие потребности метапотребностями. Депривация
метапотребностей вызывает определенные виды патологий, большинство из
которых до сих пор не были адекватно описаны, и я называю эти
патологии метапатологиями. Из их числа, к примеру, угнетение духа,
происходящее оттого, что человек вынужден жить в окружении неискренних
людей и не в состоянии никому поверить. По моему мнению, если мы уже
приняли необходимость существования специальных врачей, воспитателей и
психотерапевтов для решения проблем, вызываемых неудовлетворением
низших потребностей, то в скором времени мы осознаем необходимость и
метасоветников, людей, которые могли бы помочь людям решить проблемы и
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав