Любовь правит без правил.

Флорентийский ресторан по‑прежнему обслуживает туристические автобусы («групповая еда» – так я с легким пренебрежением называю еду, которую мы им выносим), его меню по‑прежнему эклектичное и международное. Интересное новое добавление – запеченная провола, которая подается разными способами. Формочки, выложенные толстыми ломтями этого мягкого копченого сыра, заполняют анчоусами, панчеттой, сырыми яйцами или соусом из белых грибов, а затем отправляют в духовку, пока начинка не начинает плавиться и бурлить.

Но самым популярным блюдом по‑прежнему остаются гамбургеры. Я вспоминаю поездку на побережье в самом начале нашего с Джанфранко романа, когда он и еще трое незнакомых мне мужчин отправились в новое фастфуд‑кафе, где подавали гамбургеры. По дороге один из них взахлеб рассказывал о цветном панно над кассами с фотографиями различных сэндвичей. Когда мы наконец приехали, я единственная из всех не прыгала до потолка от восторга, а в душе была разочарована жителями этой страны, чьим кулинарным традициям так поклонялась – как же легко они соблазнились дешевой одноразовой культурой.

К своему удивлению, я без усилий вхожу в прежний ритм, несмотря на то что почти весь персонал сменился. Раймондо по‑прежнему работает, развлекая посетителей своими шуточками и мрачно нашептывая мне гадости про ведьму Мари‑Клер; после рабочего дня он везет меня в пиццерию «Йеллоу», где мы едим кальцоне с колбасой, запивая его слишком большим количеством белого «Корво». А еще у нас работает Игнацио.

Я лежу в своей старой кровати в квартире Джанфранко: он попросил меня пожить здесь неделю, пока они с Мари‑Клер в отпуске. Я в своей старой кровати, в своей старой квартире, но так жестоко простужена, что не могу ни меланхолично размышлять о прошлом, ни горевать о настоящем. По случаю возвращения во Флоренцию я придумала себе диету, состоящую из низкокалорийных крекеров на завтрак, обед и ужин, пока не начнет тошнить от них, и дикого коктейля из таблеток от кашля и простуды. По телевизору показывают клипы, я смотрю и вдруг вижу на экране знакомое лицо. Это «Дюран Дюран», и их солист дико похож на нашего юного официанта Игнацио.

Потеряв связь с реальностью от голода и таблеток, я выдумываю фантазию, в которой соблазняю официанта, хотя мы едва перекинулись с ним словом. На следующий вечер на работе, как обычно, выпив пива в десять часов (я очень легко возвращаюсь к старым привычкам), говорю Игнацио, зашедшему на кухню с пустыми тарелками, как бы мне хотелось его соблазнить. Он улыбается чудесной улыбкой херувима и уходит; я в ужасе от своего импульсивного поступка, но и взбудоражена им. Убираюсь на кухне, как в трансе, не замечая своих действий и обдумывая последствия своих безумных идей. Когда чуть позднее Игнацио возвращается, как можно спокойнее спрашиваю: «Так что ты думаешь?» Он отвечает, что не расслышал меня в прошлый раз. Теперь я поставлена в очень неловкое положение, единственный выход из которого – идти напролом, и я повторяю свое предложение. В ответ он краснеет, все лицо и даже шея заливаются краской. «Хорошо», – отвечает он, словно я предложила ему сходить за мороженым! Ему семнадцать лет, мне – тридцать один.

Два года жизни в Италии в некотором роде увековечили обычный ход моей жизни – постоянные скачки от одного набора обстоятельств и возможностей к другому. Я не составляю пятилетних планов, долгосрочных проектов, у меня нет реальных амбиций, не считая туманного неопределенного желания когда‑нибудь что‑нибудь написать, поэтому полная, многоцветная, идущая как попало жизнь всегда казалась мне необходимостью. В семье у нас амбиции не ценились, никогда не считались особенным достоянием, в отличие от купонов на книги или билетов в оперу и балет, которыми нас вознаграждали за школьные успехи. Не были мы и семьей, где значение уделялось собственности и материальным объектам, что, видимо, объясняет ту легкость, с которой всю свою взрослую жизнь я переезжала из одной съемной квартиры в другую, из города в город; единственным моим ценным приобретением была дорогая стереосистема. В эту страну я приехала, чтобы учить язык, но потом влюбилась. А когда любви пришел конец, я обнаружила, что за это время меня каким‑то образом «поженили» с окружающими людьми и обществом; мне предлагали работу, и круговерть обычных каждодневных дел отвлекала от глобальных вопросов. А теперь вот опять пришла любовь.

Дата добавления: 2015-07-11