Глава 43. Сионистское государство 2 страница

Если бы хоть один из руководящих политиков в каком-либо западном государстве поддержал его, он мог бы спасти положение. Вместо этого все они набросились на него, как стая волков; в их самозабвенном подчинении сионизму было нечто от истерического фанатизма сектантских сборищ.

Бевин был крепкой натурой, в его жилах текла кровь обитателей британского запада с их бесстрашной традицией, но даже его сломили физически немногие годы непрекращавшейся кампании злостной клеветы. Они не смогли сломить или запугать его духовно.

Но он ясно понял, что имеет дело с предприятием по сути дела заговорщическим, с заговором, в котором революция и сионизм неразрывно связаны между собой, и он был, вероятно, единственным из политиков нашего века, который употребил именно это слово «заговор», исчерпывающе характеризующее, согласно любому словарю, создавшееся положение вещей.

Вейцману он заявил в лицо, что никому не удастся ни заставить его, ни уговорить на действия, противные британским интересам. Вейцману никто ещё не отваживался давать такого урока и притом на столь высоком уровне, начиная с 1904 года, и его бешенство вылилось при посредстве сионистских организаций всего мира в последовавшую затем кампанию непрерывной клеветы против Бевина.

Останься Черчилль английским премьером, он наверняка бросил бы английские войска на раздел Палестины. Трудно сделать иной вывод из его меморандума союзному Комитету начальников штабов от 25 января 1944 г., в котором он писал: «Предоставленные самим себе, евреи разобьют арабов; нет поэтому никакой опасности в том, чтобы нам объединиться с евреями для насильственного проведения предлагаемого раздела...».

Читатель заметит, что одно и тоже далеко не всегда является одним и тем же: раздел Европы был в глазах Черчилля «позорным разделом, который не может долго продержаться»; раздел Палестины насильственным путём заслуживал в глазах Черчилля того, чтобы «объединиться с евреями».

Бевин не желал иметь ничего общего с подобными планами. По его инициативе социалистическое правительство объявило, что оно «не намерено согласиться с тем, что евреев нужно убрать из Европы или что им не должно быть разрешено снова проживать в этих (европейских) странах без всякой дискриминации, приобщая свои способности к восстановлению европейского процветания».

Эти слова показывают, что Бевин вполне понимал природу сионистского шовинизма, вызванные им проблемы и единственное возможное их разрешение. Они рисуют нам то, что неизбежно должно в один прекрасный день осуществиться, но теперь этот день отодвинут от нас до поздних времён, после нового разрушительного периода в Палестине, в осложнения которого возможно окажется впутанным весь мир.

Он был либо первым британским политиком, полностью понявшим положение, или же первым, имевшим смелость действовать согласно этому пониманию.

Социалистическое правительство 1945 года вынуждено было, в силу своей ответственности, сделать то, что до него также были вынуждены делать все ответственные правительства: послать ещё одну комиссию (которая могла лишь повторить то, что уже докладывалось всеми прежними) для расследования положения, регулируя тем временем сионистскую иммиграцию и обеспечивая интересы коренного арабского населения, в согласии с обязательством первоначальной декларации Бальфура.

Для Вейцмана это было «возвращением к старой, изворотливой и двойственной политике обязательств по отношению к палестинским арабам», и сионистская машина была пущена в ход на уничтожение Бевина, на чью голову в последующие два года обрушилась развёрнутая во всём мире кампания, действовавшая целеустремлённо, синхронизировано и с невероятной силой.

Вначале была двинута в поход консервативная партия, которую социалисты победили в своё время с помощью капитуляции перед сионизмом, что поставило на их сторону всю контролируемую печать. Вытесненные из правления консерваторы разыграли теперь этот козырь против социалистов, капитулировав в свою очередь перед сионистами.

Цель была ясной: объявив в своё время, что она будет бороться против внутренней политики социалистов и поддерживать их внешнюю политику, консервативная партия немедленно сделала одно только исключение в этой второй части, сразу же после социалистической декларации о Палестине; она повела атаку против палестинской политики социалистического правительства, что означало атаку против Бевина.

С безопасных высот в оппозиции, Черчилль унизил себя, обвинив Бевина в «антиеврейских настроениях», выпустив снаряд из арсенала Анти-Диффамационной Лиги и добавив к её каталогу клеветнических ярлыков ещё один: «бевинизм».

Выдающийся коллега Черчилля в течение долгих военных лет, Бевин никогда не унижал себя подобного рода клеветой на своего политического соперника. На своём полном опасностей посту Бевин, таким образом, мог рассчитывать на поддержку своей внешней политики со стороны оппозиции во всём, кроме палестинского вопроса.

Возможно, что ему и тут ещё удалось бы спасти положение, если бы не вмешательство нового американского президента, Гарри Трумана, чьё автоматическое выдвижение на эту должность, после смерти Рузвельта, придало истории 20-го столетия характер античной трагедии, если не просто комедии ошибок.

Труман утопил свою страну по уши в палестинской трясине в тот самый момент, когда в Англии нашёлся наконец достаточно твёрдый политик, способный ликвидировать эту катастрофическую авантюру. Как маленький городишка на американском среднем Западе, так и Канзас Сити трудно считать подходящим местом для изучения вопросов мировой политики, если только речь не идёт о гении, не нуждающемся в образовании, дополняющем его врождённые качества.

К тому времени, когда на него неожиданно свалилось президентское бремя, у Трумана было два главных недостатка, делавших его мало подходящим для этой должности. Одним было воспитание в медвежьем углу вдали от всякой мировой политики; другим — слишком близкое знакомство с политиканством на провинциальных задворках.

В Канзас Сити он видел эту машину в действии и был хорошо знаком с кумовством и политическим «блатом», как и с манипуляцией избирательных голосов. В его представлении политика была гешефтом с весьма простыми правилами, не оставлявшими места для высокопарных идей.

Поставить свою подпись под актами ещё невиданного в западной истории разрушения выпало на долю вечно-улыбающегося здоровяка среднего роста, бодро выскочившего на арену великих событий. В Потсдаме он нашёл, что «дядя Джо» был «хорошим парнем», и закончил начатое Рузвельтом перекраивание политической карты Европы и Азии.

Он же распорядился обрушить атомное разрушение на беззащитные Хиросиму и Нагасаки. Никогда ещё участие в серии подобного рода дел не выпадало на долю разорившегося торговца галантереей, волею судеб оказавшегося на посту «премьера-диктатора».

После этого он устремил взгляд на внутреннюю политику и занялся предстоящими выборами в Конгресс и президентскими выборами. Он хорошо знал (и открыто заявил), что для того и другого важно было заручиться выборной поддержкой американского еврейства.

В то время, как Бевин силился распутать палестинский клубок, Труман сводил все его усилия на-нет. Прежде всего он потребовал немедленного допущения новых ста тысяч евреев в Палестину, а затем организовал посылку в Палестину первой односторонней комиссии расследования, что было разумеется единственно возможным путём добиться результатов, благоприятствовавших целям сионистов.

Из четырёх американских членов этой комиссии двое были заядлыми сионистами; единственными её английским членом был известный сионистский пропагандист, ярый враг Бевина из левого крыла партии. Эта «англо-американская» комиссия выехала в Палестину, где источником её информации стал главным образом доктор Вейцман, околачивавшийся в этой стране уже, по крайней мере, в десятый раз на протяжении 30 последних лет.

Комиссия рекомендовала (хотя и с добавлением «с осторожностью») допустить в Палестину 100.000 «перемещённых лиц», так называемых «ди-пи», что разумеется служило лишь целям дезинформации общественности, в то время весьма озабоченной судьбами миллионов «ди-пи», ни один из которых, однако, не желал ехать в Палестину.

Так были заготовлены дрова для костра следующей войны, а президент Соединённых Штатов открыто выступил в поддержку «враждебных действий» против арабов, поскольку ничем иным принятые решения быть не могли.

Очередной сионистский конгресс в Женеве в 1946 г. с удовлетворением отметил новые «обязательства» Запада, к которым были причислены «предложение» Трумана и «осторожные рекомендации» пристрастной и односторонней Палестинской комиссии.

Сам сионистский конгресс также представлял собой весьма любопытное сборище главным образом палестинских евреев (уже там проживавших) и евреев американских (туда вовсе не собиравшихся); согнанные со всей Европы для перевоза в Палестину еврейские массы представлены на конгрессе не были.

Большое значение имели принятые этим конгрессом решения, которые описывает Вейцман. По его словам, этот конгресс был «особого характера», показав «тенденцию использования методов... обозначавшихся различными терминами, как-то сопротивление, оборона или активизм».

Несмотря однако на эти «оттенки», пишет Вейцман, «одно было общим для всех: убеждение в необходимости активной борьбы с британскими властями, как в Палестине, так и в любом другом месте в данном вопросе». Завуалированную терминологию Хаима Вейцмана следует рассматривать в общем контексте настоящей книги и всей истории сионизма.

Его слова означают, что Всемирным сионистским конгрессом в Женеве в 1945 году было решено возродить методы террора и политических убийств, применявшихся в России в эпоху расцветания двухголового заговора революции и сионизма.

Конгрессу было хорошо известно, какие методы имелись в виду, «обозначаясь различными терминами» в его дебатах, ибо они уже были возрождены убийством лорда Мойна и многими другими актами террора в Палестине.

Побудительным мотивом к фактическому принятию подобного решения явилась инициатива американского президента силой водворить сто тысяч иммигрантов в Палестине. Сионисты приняли это как очередное «обязательство» Америки санкционировать всё, что бы они ни творили дальше в Палестине, и в этом они были совершенно правы.

Похоже, что д-ру Вейцману стало ясно, что стояло на карте и что на склоне своих лет он отшатнулся от раскрывшихся перед ним перспектив: от возврата к культу кровожадного божества Молоха. В своей жизни он видел достаточно крови, пролитой во имя революционного коммунизма и революционного сионизма, обеих сил, довлевших над жизнью в отцовском доме и его родном местечке в черте оседлости.

В дни юности он принимал активное участие в беспорядках и революциях, считая политическое убийство их естественным атрибутом; в зрелые годы он с ликованием принял разрушение России, несмотря на вызванные им десятилетия кровавого террора. В течение 55 лет подряд он звал к разрушению и спускал с цепи псов войны.

Почти неизвестный ввергнутой с его помощью в две мировых войны общественности, он превратился в одну из влиятельнейших личностей в мире. Начиная с 1906 года, когда он впервые одурачил Бальфура, он неизменно подымался вверх по лестнице успеха, пока его слово не стало законом в приёмных, вынуждая аудиенции у монархов и подчинение президентов и премьер-министров.

Теперь, когда столь давно задуманное им предприятие было накануне завершения, он отшатнулся от перспектив дальнейшего кровопролития безгранично раскрывшегося перед его глазами. Кровь, снова кровь, а в конце... что же в конце? Д-р Вейцман вспомнил судьбу Саббатая Цеви.

Он выступил против «подчинения деморализующим силам в нашем движении»; этой туманной фразой он прикрывал то, что Черчилль называл «экстремизмом», а британские администраторы на местах просто «терроризмом».

Видно он сильно изменился под конец своих дней, ибо ему должно было быть ясно, что без террора сионизму никогда не удалось бы стать на ноги, и что в 1946 году, если сионистское государство должно было быть создано, то это могло быть достигнуто только с помощью насилия.

По всем данным, доктору Вейцману стала наконец ясна вся тщетность полувекового «давления за кулисами» и он увидел неизбежное в будущем фиаско, грозившее рождённому террором сионистскому государству. Психологически это был один из самых интересных моментов нашей истории.

Возможно, что со старостью приходит также и мудрость; люди устают от жестоких слов и дел, которые, как им казалось в дни их заговорщической юности, способны разрешить все проблемы, и отвращение к ним вероятно овладело Хаимом Вейцманом. Если это действительно произошло, то было уже слишком поздно, чтобы что-либо изменить.

Построенная им машина должна была продолжать работать по инерции до своего собственного разрушения, как и уничтожения всего, что стояло на её пути. Остаток сионистского будущего был теперь в руках «деморализующих сил движения», и он сам им его передал.

Вейцман не получил вотума доверия и не был переизбран президентом Всемирной сионистской организации. Через 40 лет после Герцля его отставили в стороне, как в своё время он сам отставил в сторону Герцля, и по той же самой причине. Со «своими» хазарами из России он свергнул Герцля, согласного принять Уганду, что означало отказ от Палестины.

Его свергли за то, что он испугался возобновления террора, что также фактически означало отказ от Палестины. Нота отчаяния прозвучала в его записках уже раньше в связи с убийством лорда Мойна: «Палестинские евреи... должны вырвать с корнем это зло из их среды... это совершенно не-еврейское явление».

Эти слова предназначались для западных ушей и были обманными; политическое убийство вовсе не было «совершенно не-еврейским явлением» в талмудистских районах России, в которых Хаим Вейцман провёл свою революционную и заговорщическую юность; это было ему хорошо известно и ряд подобных же актов запятнал сионизм уже в прошлом.

Выступая перед чисто сионистской аудиторией он и не характеризовал политический терроризм как «нееврейское явление», а наоборот открыто заявил: «Чем является террор в Палестине, как не древним злом под новой, отвратительной личиной?»

Это «древнее зло», выпущенное как джинн из талмудистской бутыли и вставшее перед Вейцманом в Женеве в 1946 году, навело его на предчувствия, которыми полны последние страницы его книги, изданной в 1949 году, когда сионистское государство уже было создано при помощи открытого террора.

Как он пишет, убийство Мойна осветило пропасть, в которую приводит терроризм». Так под конец своих дней Вейцман увидел единственную цель своей неутомимой поездки: пропасть. Он дожил до того, когда она приняла первый миллион своих жертв.

С момента его отставки фактический контроль над сионизмом перешёл в руки террористов (как он их называл) и его запоздалые крики «стой!» не достигали ничьих ушей. «Активисты» (как они сами себя называли) оказались наделёнными властью разжечь третий мировой конфликт в любой момент, когда они сочтут это нужным.

Вейцман ещё дожил до того, чтобы сыграть решающую роль в следующей стадии этой авантюры, но никогда с тех пор не пользовался в сионизме действительной властью.

Завладев в 1946 г. властью, террористы принялись прежде всего выживать из Палестины англичан, зная что при созданном во время Второй мировой войны положении им обеспечен успех. Если бы англичане стали защищаться сами или защищать семитских арабов, — крик об «антисемитизме» не умолк бы до тех пор, пока политики в Вашингтоне не выступили против англичан; когда убрались бы англичане, пришёл бы черёд изгнанию арабов.

Террор фактически продолжался уже долгие годы, и убийство Мойна было лишь одним из многочисленных эпизодов. Один из допекаемых сионистами британских министров колоний, Оливер Стенли заявил уже в 1944 г. в Палате общин, что этот террор существенно нарушил «ведение английских военных операций», другими словами способствовал отдалению конца войны.

Стенли заслуживает, как источник, доверия, ибо после его смерти сионисты восхваляли его, как «нашего верного друга». В 1946 и 1947 гг., после женевского конгресса сионистов, террор резко усилился и сотни британских солдат были перебиты в засадах или во сне, взорваны бомбами и т.д.

«Древнее зло» этого террора было намеренно продемонстрировано, когда двух английских сержантов медленно замучили до смерти и оставили повешенными в роще. Выбор этой левитской формы убийства указывал, что здесь действовал иудейский закон: «повесить на дереве» было смертью, уготованной «проклятым Богом».

Дрожа под яростными нападками американской и английской печати, британское правительство боялось обеспечить защиту своим чиновникам и военным, и один британский военный писал в «Таймс»: «Какая армии польза от симпатий правительства? Оно не наказывает за убитых и не предотвращает дальнейших убийств. Неужели у нас нет больше достаточной смелости для обеспечения закона и порядка там, где они лежат на нашей ответственности?»

Именно в этом и была зарыта собака. В результате «непреодолимого давления» правительства западных великих держав превратились в безвольных рабов, а Великобритания и Америка перестали быть суверенными нациями.

Доведенное до отчаяния английское правительство передало в конце концов палестинский вопрос новой организации в Нью-Йорке, называвшей себя «Объединёнными Нациями» и имевшей так же мало прав распоряжаться Палестиной, как и Лига Наций до неё.

Делегаты с острова Гаити, из Либерии, Гондураса и других медвежьих углов «свободного мира» толпами пёрли к «Лейк Саксес» (Озеро Успеха), забытому пруду в предместье Нью-Йорка. Из лона ООН с шипением выползали всё новые отпрыски с именами вроде КОБСРА (Совет британских благотворительных обществ помощи заграницей), УНРРА (Администрация объединённых наций по вопросам помощи и размещения), ЮНЕСКО (Организация ОН по вопросам просвещения, науки и культуры) и пр.

В один прекрасный день нечто под названием ЮНСКОП (Специальный комитет ООН по вопросам Палестины) представило ООН доклад, рекомендуя «раздел Палестины».

Наш доктор Вейцман, хотя давно уже уволенный за свои предостережения против терроризма, был опять главным источником информации для прибывших в Иерусалим деятелей ЮНСКОПа; теперь он срочно вернулся в Нью-Йорк, где он в октябре-ноябре 1947 г. руководил закулисными махинациями еврейского лобби, «непреодолимое давление» действовало с неослабевающей силой.

Делегаты, показывавшиеся публике в киножурналах, были пустыми куклами; вся большая игра велась за кулисами, и в этом, по словам Честертона, «реальном мире», о существовании которого общественность даже и не подозревала, организовывались две операции, с помощью которых судьба Палестины должна была решиться вдали от болтовни в залах ООН.

Прежде всего, сотни тысяч евреев из России и восточной Европы перебрасывались контрабандой через всю западную Европу для вторжения в Палестину; далее, приближающиеся президентские выборы в США были использованы сионистами, чтобы заставить обе соперничающие партии драться за поддержку сионистов, обеспечив тем самым подачу решающего американского голоса в ООН в пользу этого вторжения.

В том и другом случае, как и неоднократно в ходе предыдущих трёх десятилетий нашлись люди, пытавшиеся избавить свои народы от опасных последствий такого вторжения. Контрабанда восточных евреев через западную Европу была разоблачена английским генералом, сэром Фредериком Морганом (чья роль в планировании союзной высадки в Нормандии с признательностью отмечается в воспоминаниях Эйзенхауэра).

По окончании военных действий британское военное министерство «одолжило» генерала Моргана организации УНРРА, отпрыску ООН, роль которого предположительно должна была заключаться в «помощи и размещении» пострадавших от войны.

Генералу Моргану доверили попечение о самых несчастных из них (т.н. «перемещённых лицах», ди-пи), и он скоро смог убедиться в том, что УНРРА, стоившая американским и британским налогоплательщикам кучу денег, использовалась в качестве ширмы для контрабандной переброски целых орд евреев с Востока в Палестину.

Эта публика не имела ни малейшего отношения к «перемещённым лицам», их родные места были «освобождены» от немцев Красной армией и они имели полную возможность продолжать там жить, будучи защищёнными особыми законами против «антисемитизма», навязанными всем этим советизированным странам их новыми московскими хозяевами.

Их никто не «изгонял из Германии», которой они никогда в жизни не видели. Это снова были те же восточные евреи, «ост-юден», хазары, которых их талмудистские властители гнали в новые страны с заговорщическими целями.

Тем самым на потухающих углях прошедшей войны готовилось варево новой, и генерал Морган дважды (в январе и августе 1946 г.) публично заявил о наличии «тайной организации с целью массовой переброски евреев из Европы, второго исхода».

Американский сенатор Герберт Лейман, ведущий сионист и генеральный директор УНРРА, квалифицировал это заявление, как «антисемитское», потребовав отставки генерала.

Он смилостивился после уверения генерала Моргана о полном отсутствии у него «антисемитских» намерений, но когда восемь месяцев спустя генерал повторил своё предостережение, он был немедленно уволен новым генеральным директором, известным сионистским прислужником и бывшим мэром Нью-Йорка, г. Фиорелло Ла Гуардия, прозванным ньюйоркцами (за его итальянское имя) «маленьким цветочком».

На место генерала Моргана Ла Гуардия назначил некоего Мейера Когана, а британское правительство поторопилось наказать генерала, уволив организатора нормандской высадки в отставку, якобы по его собственной просьбе, что было неправдой.

Разоблачения генерала Моргана были подтверждены, независимо один от другого, двумя высокопоставленными премиями, однако, в силу зависимого положения западной печати, едва дошли до сведения общественности.

Особый бюджетный комитет британской Палаты общин доложил парламенту в ноябре 1946 г., что «очень большое число евреев, почти равняющееся второму исходу, мигрировало из восточной Европы в американские зоны оккупации в Германии и Австрии с намерением в большинстве случаев в конечном итоге прибыть в Палестину.

Совершенно ясно, что речь идёт о вполне организованном движении с необходимыми денежными средствами и влиятельными силами позади, однако комитету не удалось получить конкретных доказательств того, кто были действительные организаторы». Американский сенат, в свою очередь, послал в Европу т.н.

Военно-расследовательную комиссию, которая доложила, что «массовая миграция евреев из восточной Европы в американскую зону Германии является частью тщательно организованного плана, финансируемого особыми группами в Соединённых Штатах.

Перед нами, таким образом, снова картина заговора, поддерживаемого западными правительствами, в данном особом случае правительством США. «Организаторы» в Америке щедро разбазаривали общественные средства, осуществляя массовую переброску целого населения под ширмой помощи жертвам войны.

Руководители этой организации обладали властью немедленно увольнять находившихся на правительственной службе и государственном жалованье высоких должностных лиц, позволивших себе разоблачить их махинации, а британское правительство оказывало подобным действиям полную поддержку.

Несмотря на то, что к этому времени (1946-47 гг.) опасность политики революционного коммунистического государства якобы уже стала ясной западным политикам (и была начата «холодная война» против этой опасности), все три правительства в Вашингтоне, Лондоне и Москве действовали в одной только данной области в полном согласии.

«Исход» пришёл из России и той части Европы, которую запад выдал как военную добычу революции. Всем было известно, что ни один человек не мог покинуть советского государства, как и всех прочих советизированных стран восточной Европы, без специального разрешения, дававшегося лишь в самых редких случаях; однако, в одном лишь этом случае «железный занавес» вдруг поднялся, выпустив громадное количество людей, вполне достаточное для обеспечения немедленной войны и постоянного очага беспорядков на Ближнем Востоке.

За 30 лет до того столь же бесшумно раскрылись порты и границы враждебной Германии, союзной Англии и нейтральной Америки, чтобы спустить революционную орду на Россию. В обоих данных случаях, на этом высшем уровне международной политики, другими словами на сверх-национальном, не существовало ни союзников, ни врагов, ни нейтралов: все правительства подчинялись велениям высшей силы.

В своё время один из британских министров колоний, ранее других замешанный в дела сионизма и декларацию Бальфура 1917 года, Леопольд Эмери, констатировал, что «опубликовывая декларацию Бальфура, мы полагали, что евреи образуют еврейское государство, если они смогут стать большинством в Палестине».

В годы 1946-48 эта идея начала наконец реализовываться единственным возможным путём: массовой пересадкой восточных евреев в Палестину. Оставалось только одно: получить от «объединённых наций» нечто вроде липовой легализации готовившегося вторжения.

Для этого нужно было обеспечить полную покорность американского президента, а её можно было добиться, пригрозив его партийным советникам проигрышем на президентских выборах, предстоявших через год. В рассеивающемся тумане прошедшей войны эта подпольная переброска целого населения фактически раздувала пламя нового конфликта, и в Америке (после увольнения генерала Моргана в Европе) нашлись два человека, пытавшихся по долгу службы подавить эту опасность в зародыше.

Одним из них был генерал Маршалл, чьё вмешательство в вопросе высадки в Европе, а впоследствии и в китайском вопросе, оказалось чреватым самыми роковыми последствиями. В палестинском вопросе, однако, он оказался на высоте.

В 1947 г. он был государственным секретарем США и нёс, таким образом, главную ответственность перед президентом за внешнюю политику. Он стремился уберечь страну от вовлечения её в палестинскую афёру и, как это всегда бывало во всех подобных случаях, результатом была лишь его скорая отставка.

Другим лицом был министр обороны Джеймс Форрестол. Успешный банкир, он был привлечён в правительство во время войны за свои административные способности; он был состоятельным человеком, и одно лишь желание послужить своей стране побудило его принять официальную должность.

Он также предвидел катастрофические последствия вовлечения Америки в палестинскую историю и умер увидев, что потерпел поражение, стараясь отвести опасность. Из всех, кто на протяжении двух поколений оказывался причастным к упомянутому вопросу, он был единственным, оставившим дневник, полностью разоблачающий методы, с помощью которых Сион контролирует правительства и правителей, и манипулирует ими.

Труман зашёл даже дальше Рузвельта в деле изъятия внешней политики и государственной безопасности из ведения ответственных за них по конституции министров и в принятии решений вопреки их совету под давлением со стороны советников по делам выборов. Картина происходившего получила полное освещение в «Дневнике» Форрестола, в мемуарах самого Трумана, и в книге Хаима Вейцмана.

Закулисная борьба за влияние над американским президентом, а следовательно и над всей республикой, продолжалась с осени 1947 г. до весны 1948 г., другими словами начиная с дебатов в ООН по вопросу о разделе Палестины и до провозглашения сионистского государства Израиль после насильственного захвата страны.

Немаловажное значение имеют точные даты событий. В ноябре 1947 г. сионисты потребовали голосования о «разделе», а в мае 1948 г. они желали признания их вторжения в Палестину. Президентские выборы в США должны были состояться в ноябре 1948 г., а существенно важный предварительный выбор кандидатов в президенты был назначен на июнь-июль 1948 г.

Партийные организаторы внушили Труману, что его переизбрание находится в руках сионистов; оппозиционный кандидат получил такой же совет от своих партийных организаторов. Предвыборная кампания превратилась в своего рода аукцион, на котором организаторы выборов непрестанно понуждали обоих президентских кандидатов набивать цену, соревнуясь друг с другом в поддержке сионистского вторжения в Палестину.

Одержавший победу неизбежно должен был проникнуться уверенностью, что его выбор был наградой за «поддержку раздела» в ноябре 1947 г. и за «признание Израиля» в мае 1948 г.; ничто не могло нагляднее продемонстрировать громадные изменения в политической жизни американской республики, происшедшие в результате массовой иммиграции восточных евреев в США после окончания гражданской войны в прошлом столетии.

Форрестол оставил нам исчерпывающее описание главных ходов в этой скрытой, роковой борьбе. Бомба замедленного действия, заложенная Бальфуром за 30 лет до того, созрела к взрыву в этот момент, когда британское правительство объявило в 1947 г., что оно отзовёт свои власти и войска из Палестины, если прочие страны будут продолжать саботировать беспристрастное управление страной.

Это было ответом на проект Трумана немедленно допустить дальнейшие 100.000 «перемещённых лиц» в Палестину. Ответственные сотрудники госдепартамента не замедлили указать американскому правительству на неизбежные последствия британской эвакуации Палестины.

Генерал Маршалл информировал кабинет, что за этой эвакуацией последует кровавая война между арабами и евреями» (8 августа 1947 г.), а заместитель государственного секретаря США Роберт Ловетт указал (15 августа 1947 г.) на опасность «усиления неприязни всего арабского и магометанского мира» против США.

На это предостережение последовали возражения со стороны партийных политиков. На одном из правительственных обедов министр почт и телеграфа Роберт Ханнеган, бывший председатель демократической партии (партия президента Трумана), наседал на президента с требованием, чтобы тот «сделал официальное заявление по вопросу палестинской политики», в котором разрешалось бы «допущение 150.000 сионистов» в страну.

Дата добавления: 2015-07-10