Глава 26. Ересь доктора Герцля

В течение шести лет, с 1897 по 1903 гг., доктор Теодор Герцль, рядовой сотрудник венской еврейской газеты «Neue Freie Presse», был мировой фигурой совершенно необычного характера.

Он создал сионизм, как организованную политическую силу, и это стало роковым, как для него самого, так и для многих других евреев, пошедших по его стопам. Он ввёл сионизм в жизнь Запада, хотя сам он был при этом всего лишь маловажной тенью, продуктом венских кафе с их «Sacher Torte» и «Kaffee mit Schlagober».

Он оказался в роли человека, которого ловкий антрепренёр использовал ради его связей, выбросив за борт, как только дело хорошо стало на ноги.

Он никогда не был настоящим вождём сионизма, начав понимать это уже на первом конгрессе 1897 года, когда он со страхом и тревогой заметил, что «перед нами вдруг поднялось русское еврейство, силу которого мы даже не подозревали»; к 1904 году его жалкая роль пленника в чужих руках стала ему совершенно ясна, и это убило его.

Он написал как-то, что в Базеле в 1897 году «я основал еврейское государство... навязав нашим людям чувство гражданственности и заставив их чувствовать себя Национальным Собранием». Последующие шесть лет подтвердили на конкретных событиях то, что имел в виду в 1882 г. Лев Пинскер, говоря об «оказании непреодолимого давления на международную политику настоящего времени».

Венский журналист Герцль, родом из Будапешта, начал своё триумфальное турне по столицам, летая, как цирковой артист в ослепительном свете с трапеции на трапецию, по высшему свету Европы. Императоры, власть имущие и государственные мужи принимали его, видя в нём представителя всех евреев, однако разница между тем, чем он казался, и чем он был в действительности, была немалой.

Его ближайший помощник Макс Нордау сказал после его смерти: «У нашего народа был Герцль, но у Герцля никогда не было своего народа»; талмудистский раввинат на востоке презирал его как очередного ложного мессию, стоя между ним и сколько-нибудь существенной массой последователей.

Мир, в котором вращался Герцль, казался крепко стоящим на непоколебимых основах. Коронованная вдова в Виндзорском замке и стареющий барин в Шенбруннском дворце были любимцами своих народов; кайзер в Берлине тоже не молодел, становясь мягче и обходительнее; русский царь всё ещё был «царём батюшкой» для своего народа.

Повсюду царили законность и право людей на справедливый суд; фабричное закрепощение уступало место человечным условиям труда.

Однако повсюду правители и политики знали, что для полного успеха нужно время, и боялись, что мировая революция остановит этот процесс, уничтожив достигнутое, ибо к этому времени тайный заговор Вейсхаупта, разрастаясь в описанную Дизраэли «сеть тайных обществ», превратился в социалистическую партию коммунизма, организованную во всех странах.

Метод Герцля заключался в эксплуатации этого всеобщего страха для достижения его цели — создания еврейского государства. Он обещал внутренний мир там, где эта цель будет поддержана, и революцию в противном случае, утверждая, что говорит от имени всех евреев.

Это, разумеется, равнялось признанию, что руководство мировой революцией было в еврейских руках, лишний раз подтверждая то, что давно уже было сказано Дизраэли и Бакуниным. Свою веру в действенность этого метода он выразил знаменитой фразой: «Когда мы тонем, мы становимся революционным пролетариатом; когда мы идём в гору, растёт всемогущая власть наших денег».

Великому герцогу Баденскому Герцль обещал ослабить революционную пропаганду в Европе в соответствии с удовлетворением властями его территориальных амбиций. После этого, у ворот Иерусалима с ним беседовал германский кайзер, в каске и верхом на белом коне, обещав передать султану предложение Герцля о создании в Палестине договорной компании под германским протекторатом.

Когда из этого ничего не вышло, Герцль пригрозил революцией и кайзеру: «Если наше дело провалится, то сотни тысяч наших сторонников, как один человек, вступят в революционные партии».

В России Герцль был принят царём и говорил с ним в том же духе[11].

Примерно в то же время происходил третий Всемирный Сионистский Конгресс, на котором было постановлено, что каждый евреи, ставший членом сионистской организации, признает суверенную власть тогда ещё мифического еврейского государства.

Раввин Эльмер Бергер отмечает, что тем самым «сплочённое, геттоизированное существование еврейства снова стало реальностью в ещё более широком масштабе, чем когда-либо раньше».

Следующим владыкой, с которым разговаривал Герцль, был турецкий султан. Все эти путешествия не привели ни к чему существенному, но когда он перенёс свою деятельность в Англию, ему удалось добиться крупного успеха.

Подготовляя там одно из решающих событий в мировой истории, он явно имел доступ к самым высшим сферам, и его нигде не записанные переговоры определяли судьбы не только тех англичан, которые тогда ещё лежали в колыбелях, но и их детей и внуков.

Кто устраивал какому-то доктору Герцлю из Вены приёмы у великих мира сего во всех странах Европы и по чьим советам они терпеливо выслушивали его наглые и в то же время угрожающие требования?

Ясно, что «царские врата» (его собственное выражение) раскрывались перед ним не только потому, что он собрал в Базеле 197 столь же малоизвестных лиц, принявших какую-то резолюцию.

Другие, гораздо более влиятельные чем он должны были приложить руку к делу, устранив с его пути швейцаров, лакеев, секретарей, камергеров и всех прочих, призванных не допускать назойливых посетителей к своим хозяевам.

Здесь наша повесть переходит в область, секреты которой охраняются особенно ревниво. Источники мировой революции, её цели и захват её руководства евреями доказаны множеством собранных за это время документов; существование описанной Дизраэли, «сети», покрывающей земной шар, известно всем; характер «революционного пролетариата» тоже вполне ясен.

Однако, кроме всего этого существовала и вторая «сеть» влиятельных людей в высших сферах, где власть денежного мешка могла быть использована для оказания «непреодолимого давления на международную политику». Именно эта сеть людей, работающих во всех странах на достижение одной, общей цели, и позволила Герцлю с его домогательствами проникнуть на самые высшие ступени.

Опытные наблюдатели мировой политики знают об этой силе, по сей день действующей на высшем уровне международных отношений. Сионистские пропагандисты делают вид, будто еврейская оппозиция сионизму исходила из одних только кругов «солидных евреев», «еврейских магнатов» и «богачей» (все эти определения постоянно встречаются, например, в книге Хаима Вейцмана).

В действительности же раскол в иудаизме шёл по вертикали, равно затрагивая и богатых, и бедных, и хотя большинство западных евреев было решительно враждебно сионизму, но в числе про-сионистского меньшинства были именно наиболее влиятельные и богатые евреи.

Они одни в состоянии были обеспечить сионистскому призраку в лице Герцля успех его балетных прыжков в стиле Нижинского во дворцы и министерские кабинеты, куда он вдруг стал вхож, как если бы родился знатной персоной.

Его покровители явно были в союзе с организованной силой сионизма — местечковыми общинами русского талмудизма. Кастейн пишет, что «исполнительный комитет», созданный в Базеле 197-ю делегатами, «был первым воплощением настоящего еврейского интернационала».

Другими словами, что существовало и раньше, получило теперь своё видимое выражение. «Еврейский интернационал» давно был налицо и притом достаточно силён, чтобы обеспечить Герцлю аудиенции у королей и министров.

Об этой международной «сети» законспирированных единомышленников в дни доктора Герцля на самом высшем уровне европейского общества историк может составить себе представление только путём тщательного сопоставления мозаики отдельных эпизодов и наблюдений (в наши дни их существование и согласованные действия наглядно доказуемы, как будет показано в дальнейших главах, на основании растущей массы литературы и документальных свидетельств).

Например, Вейцман пишет, что когда он в разговоре с Герцлем назвал влиятельного английского еврея, сэра Френсиса Монтефиоре, дураком, то Герцль ему возразил: «Зато он открывает мне царские врата». Далее, некий барон Гирш, венский еврей и банкир, был главным покровителем Герцля, снабжавшим его деньгами.

О нём австрийский историк, граф Карл Лоньяй (см. библиографию) сообщает, что он отвалил немалый куш (100.000 гульденов) кронпринцу Рудольфу Австрийскому, когда тот, перед самоубийством в Майерлинге, пожелал обеспечить одну из свою «приятельниц».

Сделано это было «в благодарность за услугу, оказанную кронпринцем банкиру в декабре (очевидно 1888 г. — прим. перев.), когда тот устроил ему встречу с принцем Уэльским», будущим королём Англии, Эдуардом VII.

В результате этой встречи, барон Гирш стал доверенным лицом принца Уэльского, частным банкиром и финансовым советником будущего английского короля. Он же был шурином английского банкира Бишофсгейма, совладельца лондонской еврейской финансовой фирмы Бишофсгейм и Гольдсмит; другим совладельцем той же компании был родившийся в Германии, богатейший еврей сэр Эрнест Кассель.

Как пишет в своём биографическом исследовании английский историк Брайан Коннель (см. библиографию), сэр Эрнест унаследовал от барона Гирша дружбу с будущим английским королём: «Если Гирш был доверенным лицом, то Кассель стал ближайшим личным другом Эдуарда VII».

Он был последним, кто видел короля перед его смертью; король в день смерти настаивал на обещанном сэру Эрнесту разговоре и должен был встать с постели, чтобы одеться. Заканчивая эту историю, Коннель пишет:

«Существовало маленькое интернациональное братство, в котором он (Кассель) был вероятно ведущим членом среди людей с аналогичным положением, с которыми он сблизился во время своих многочисленных путешествий.

В их числе были: Макс Варбург, глава большого банкирского дома в Гамбурге; Эдуард Нетцлин, президент Парижского и Нидерландского банках Париже; Франц Филипсон — банкир в Брюсселе; Вертхейм и Гомперц в Амстердаме, также банкиры, и прежде всего Яков Шифф из фирмы Кун, Леб и Ко в Нью-Йорке.

Этих людей связывали воедино общность расы и интересов. Тонкая паутина их связей реагировала на малейшее прикосновение. Они поддерживали между собой невероятно точную сеть экономической, политической и финансовой разведки на самом высшем уровне.

Они могли прекратить поддержку в одном месте и предоставить фонды в другом; они могли с быстротой молнии и в полной тайне перебрасывать громадные суммы денег из одного конца своей финансовой империи в другой, влияя на политические решения в десятках различных стран».

«Общность расы и интересов... паутина... сеть... разведка на высшем уровне... перебрасывание громадных денежных сумм... влияние на политические решения...»; трудно сомневаться в том, что это и был тот «еврейский интернационал», о котором писал Кастейн, и тот аппарат, который действовал поверх всех государственных границ, поддерживая и продвигая Герцля.

Ничем иным нельзя объяснить последующие действия британского правительства, и если ранее ещё могли существовать какие-то сомнения относительно согласованных действий этих сил, за спиной всех народов и без всякого их участия, то события середины нашего века их окончательно развеяли.

С такой силой за спиной, доктор Герцль мог предъявлять требования и угрожать. Среди могущественных людей, входивших в состав этого международного директората (это обозначение отнюдь не представляется нам преувеличенным), в то время может быть ещё и не все уверовали в сионизм, а некоторые возможно в душе его вовсе и не одобряли.

Тем не менее, по глубокому убеждению автора этих строк, даже они были недостаточно сильны, чтобы противодействовать или хотя бы только отказать в поддержке политике, которую преследовали старейшины секты сионских мудрецов.

Разъезды Герцля начинали втайне приносить плоды, и он продолжал свои путешествия. Маленький венгерский еврей немало гордился своим неожиданным возвышением, наслаждаясь элегантным обществом во фраках и белых перчатках, с приёмами при свете канделябров.

Талмудистские мудрецы из грязных местечек черты оседлости, выросшие в кафтанах и пейсах, презирали этого выхоленного представителя «западной эмансипации», но использовали его, готовясь в то же время от него отделаться.

В 1903 году в жизни Герцля произошло событие, напоминавшее то, что случилось с Саббатай Цеви в 1666 году. Он поехал в Россию, становясь во время посещений еврейских местечек объектом восторженных оваций со стороны наивных единоверцев, приветствовавших его почти как мессию.

Он попробовал убедить русское правительство оказать давление на султана в предложенном им деле организации договорной компания в Палестине. Герцль произвёл некоторое впечатление на русского министра внутренних дел Плеве, которому он заявил, что действует «от имени всех российских евреев».

Если он сам верил этому, то очень скоро его постигло разочарование. Он сделал неожиданный шаг, свидетельствовавший либо о его безграничной смелости, либо же о полном непонимании того, что происходило вокруг него (с такими людьми, как он, это часто случается).

Беседуя с Плеве, он выдвинул свой обычный аргумент — «либо сионизм, либо революция», а чтобы придать больший вес своим словам, Герцль призвал русских евреев воздержаться от революционной деятельности, обсуждая в русских правительственных кругах их «эмансипацию».

Этим он подписал смертный приговор своей политической карьере, а вскоре приказал долго жить и сам. В глазах сионских мудрецов Герцль впал в ересь, сунувшись в запретную для него комнату.

Они всеми силами старались предотвратить еврейскую эмансипацию в России, видя в ней потерю своей власти над еврейством. Кроме того, если бы его переговоры с русским правительством закончились успешно, то в стране наступило бы успокоение, а это означало бы конец пропагандным россказням о «преследовании евреев» в России.

Когда он вернулся, чтобы выступить на шестом конгрессе Всемирной Сионистской Организации, грозный рок встал перед ним в виде слитной массы русских евреев, и теперь это было уже не только «унизительным», как он писал ранее, но и прямой угрозой.

В этот критический момент Герцль ещё воображал, что у него в кармане козырной туз, и выложил его на стол, сообщив, что в результате переговоров в Лондоне, при поддержке «непреодолимого давления», британское правительство предложило ему, Герцлю из редакции «Neue Freie Presse» целую страну в Африке — Уганду!

Если в истории когда-либо произошло нечто, ещё более странное, то это явно ускользнуло от нашего внимания. Козырная карта Герцля оказалась двойкой.

295 делегатов проголосовали за принятие английского предложения, но 175 голосовали против; стало ясно, что Герцль говорил далеко не от имени всех евреев. Значительное большинство этих 175 несогласных были русскими евреями.

Толпы простых евреев приветствовали в своё время Герцля, как мессию, но эти 175 эмиссаров местечкового раввината наложили на него проклятие, поскольку Уганда была бы концом их планов.

Они демонстративно распростёрлись на полу, как это делается при оплакивании умерших или разрушения храма. Одна из женщин назвала великого доктора Герцля предателем, а после его ухода карта Уганды была разорвана в клочья.

Если верить тому, что говорил и писал Герцль, то ему навсегда осталось непонятным, почему еврейские эмиссары из России отказались даже и думать о каком-либо ином месте для евреев, кроме Палестины, и если он искренен, то он должен был отличаться поразительным простодушием.

Вся его деятельность строилась на том, что необходимо предоставить «убежище» для «преследуемых евреев», а таковыми были разумеется евреи в России, поскольку во всех других странах они давно уже пользовались полным равноправием.

Если так, то нужно было бы радоваться любому убежищу, и он сумел им его обеспечить; а если кто-нибудь из евреев предпочёл бы остаться в России, и переговоры Герцля с русским правительством об эмансипации, т.е. о полном уравнении в правах, также закончились бы успешно, то и эти оставшиеся получили бы в России всё, чего они только могли желать.

С точки зрения талмудистского раввината в России, дело обстояло, разумеется, совершенно по иному. Они тоже распространяли сказки о «преследовании евреев в России», не допуская никакой эмансипации на деле, но всё это нужно было исключительно для выполнения древнего «закона», требовавшего, прежде всего, захвата Палестины со всеми последствиями, также заранее предписанными «законом».

Принятие Уганды стало бы судным днём талмудистского иудаизма. Вейцман описывает последнее унижение Герцля. После голосования он хотел встретиться с отвернувшимися от него евреями из России и пошёл в их комнату заседаний.

«Он вошёл, усталый и осунувшийся. Его встретило гробовое молчание. Никто не поднялся, чтобы приветствовать его, никто не аплодировал когда он кончил говорить. Это был первый случай, когда собрание сионистов так встретило доктора Герцля: его, кумира всех сионистов».

Первый случай оказался и последним. Меньше, чем через год после этого, Герцль умер в возрасте всего лишь 44 лет и о его смерти трудно делать какие-либо заключения. Еврейские писатели сообщают о ней лишь весьма туманно. Е

врейская Энциклопедия пишет, что в жизни ему пришлось претерпеть многое, и что этой было причиной его смерти, другие авторитетные источники отделываются столь же неясными, хотя и многозначительными намёками.

Кто на протяжении многих столетий подвергался анафеме или отлучению со стороны правящей секты, часто умирали весьма скоро и при плачевных обстоятельствах. Историк быстро убеждается, что в этих вопросах он стоит перед загадками, недоступными для обычного исследования.

Любопытно, что близкий друг Герцля, его правая рука и известный сионистский публицист, Макс Нордау, прекрасно понимал всё происходящее и ясно предвидел будущее. Он продемонстрировал столь же поразительную способность, как до него Пинскер, заранее знать, как будут развиваться события, указав на последствия еврейского «непреодолимого давления на международную политику», в своё время отмеченного Пинскером.

В ходе того же сионистского конгресса, на котором Герцль испытал своё фиаско и унижение, Макс Нордау (это, разумеется, псевдоним — его настоящее имя Зюдфельд) дал абсолютно точный прогноз событий:

«Позвольте мне сказать несколько слов и показать вам ступеньки лестницы, которые поведут наше дело всё выше и выше: Герцль, сионистский конгресс, английское предложение Уганды, будущая мировая война и мирная конференция, на которой с помощью Англии будет создана независимая еврейская Палестина».

Это было сказано в 1903 году, и здесь явно говорил посвящённый, иллюминат, говорил человек, знавший цели и силу «еврейского интернационала». Макс Нордау сам помогал успеху предсказанного им хода событий, опубликовав в девяностых годах прошлого века несколько книг, получивших немалую известность, в том числе «Вырождение» («Degeneration», см. библиографию), в которой он описал христианский Запад, как непоправимо испорченный.

Однако и Макс Нордау не довёл своих выводов до логического конца. Это сделал за него другой делегат конгресса, доктор Наум Соколов, заявивший, что «настанет день, когда Иерусалим будет столицей мира во всём мире».

Сейчас, в 1956 году, стремление сделать Иерусалим столицей мира уже настолько ясно, что западные правительства день-ото-дня опасаются, что сионистское государство захватит его силой; будет ли он столицей мира во всём мире, — весьма сомнительно.[12]

После смерти Герцля атаку на предложение Уганды повёл Хаим Вейцман, и на седьмом сионистском конгрессе в 1905 году он добился того, что согласие на принятие английского предложения было взято обратно. С этого момента сионизм окончательно стал орудием в руках талмудистского раввината в России.

Предложение Уганды и презрительный отказ от него со стороны еврейской правящей секты показывают полное безразличие последней к нуждам и желаниям еврейских масс, от имени которых она якобы выступала.

При внимательном рассмотрении еврейского вопроса более правильным представляется даже говорить о прямой враждебности руководства к нуждам этих масс.

Это становится ясным при анализе отношения к предложению Уганды трёх главных групп еврейства: западных евреев, русских евреев и тех евреев, о которых во всей описанной нами громкой полемике никогда даже не упоминалось, — евреев, уже проживавших в Палестине.

Евреи Запада были в то время настроены решительно против сионизма, как такового, что бы он им ни обещал: Уганду, Палестину или любое иное место; они хотели оставаться там, где они были.

Русских евреев изображали как «преследуемых» и нуждающихся в «убежище», и, если бы это было правдой, то Уганда могла бы быть для них подходящим решением.

Бурные овации, которыми евреи в России повсюду приветствовали Герцля, говорили об их готовности следовать за ним куда угодно, если бы на то было позволение раввината.

Остаётся подумать о евреях в Палестине.

Как показывает анализ фактов, общины этих настоящих евреев в Палестине страстно желали переселиться в Уганду и именно поэтому ожидовленные хазары в России, захватившие руководство сионизмом, объявили их «изменниками».

Процитируем отзыв о них в 1945 году (!) со стороны сионистской организации в Тель-Авиве. «Позорно и горько было видеть всех этих людей... в своё время первых строителей еврейской Палестины, теперь публично отказывающимися от своего собственного прошлого...

Стремление в Уганду соединялось у них со смертельной ненавистью к Палестине... В общинных центрах первых еврейских колоний молодые люди, воспитанники школ «Израильского Союза» (Alliance Israelite), порочили Палестину, как страну трупов и могил, страну малярии и глазных болезней, страну губящую своих жителей.

И это не было мнением немногих... Нaoбopот, лишь немногие кое-где... оставались лояльными... Вся Палестина была в состоянии брожения... Оппозиция Уганде пришли в Палестину извне, а в самом Сионе все были против Сиона».

Всё, чего желали народные массы — еврейские или нееврейские — не имело после 1903 г. никакого значения. Отказ или принятие тех или иных предложений ничего не меняли; само предложение Уганды евреям означало, что отныне Европа вовлекалась в предприятие, которое в будущем неминуемо должно было привести к катастрофе.

Как признал Вейцман, этим своим актом британское правительство признало русских талмудистов правительством над всеми евреями; этим признанием оно связало все будущие поколения англичан, а через десяток лет, когда были подготовлены соответственные условия, им же оказался связанным и американский народ.

Этим актом 1903-го года начались бедствия нашего столетия. История Сиона стала с тех пор историей западных политиков, которые «под непреодолимым давлением» подчинялись требованиям могущественной секты.

1903 год был годом триумфа международного заговора, а для Европы он оказался столь же роковым, как и 1914 и 1939 годы, оба стоявшие под тенью того же заговора.

Дата добавления: 2015-07-10