Джеймс Клавелл - Сегун

Двум морякам, капитанам Королевского военно‑морского флота, которые любили свои корабли больше, чем женщин, как от них и ожидалось.

ПРОЛОГ

Ветер рвал его на части, у него все болело внутри, и он знал, что если они не пристанут в течение трех дней, то все умрут. «Слишком много смертей в этом плавании, – размышлял он, – Я главный кормчий мертвого флота. Из пяти остался один корабль – из команды в сто семь человек – двадцать восемь, – и теперь только десять из них могут ходить, а остальные близки к смерти, в том числе и командир эскадры. Нет пищи, почти нет воды, а та, что есть, – солоноватая и грязная».

Его звали Джон Блэксорн, и он был один на палубе, за исключением впередсмотрящего на бушприте, съежившегося в укрытии, откуда он оглядывал океан.

Корабль накренился от внезапного шквала, и Блэксорн удержался за ручку морского кресла, прикрепленного около штурвала на юте, пока судно не выпрямилось. Такелаж стонал. Судно водоизмещением двести шестьдесят тонн называлось «Эразмус». Оно имело три мачты и было двадцатипушечным военно‑торговым кораблем из Роттердама. Это было единственное судно, которое уцелело из первых экспедиционных сил, посланных из Нидерландов уничтожать врага в Новом Свете. То были первые голландские корабли, которые открыли тайны Магелланова пролива. Четыреста девяносто шесть человек, все добровольцы. Все голландцы, за исключением трех англичан – двух штурманов и одного офицера. У них были приказы: грабить и поджигать испанские и португальские владения в Новом Свете, открывать новые острова в Тихом океане, которые могли бы служить постоянными базами и свидетельствовать о принадлежности территории Нидерландам, а через три года вернуться домой.

Протестантские Нидерланды воевали с католической Испанией более четырех десятилетий, боролись, чтобы сбросить ярмо ненавистных испанских хозяев. Нидерланды, иногда называемые Голландией, или низкими землями, все еще официально оставались частью Испанской империи. Англия, единственный их союзник, первой из стран христианского мира порвала с папским двором в Риме и стала протестантской 27 лет назад, она также воевала с Испанией последние 20 лет и открыто объединилась с Нидерландами уже 10 лет назад.

Ветер посвежел, и судно накренилось. Оно шло без парусов на мачтах, но со штормовыми топселями. Даже в таком положении течение и шторм быстро несли его вперед к темнеющему горизонту.

«Там еще больше штормит, – сказал себе Блэксорн, – и больше рифов и мелей. И незнакомое море. Бог мой! Я всю жизнь ставил себя против моря и всегда побеждал. Я всегда побеждаю. Первый английский кормчий, прошедший когда‑либо через Магелланов пролив. Да, первый – и первый кормчий, когда‑либо плывший через эти азиатские воды, не считая нескольких негодяев португальцев или безродных испанцев, которые все еще думают, что они владеют миром. Первый англичанин в этих морях… Так много первых мест. Да. И так много смертей за них».

Вновь он попробовал ветер и понюхал его, но на землю не было даже и намека. Он осмотрел океан, но тот был уныло‑серым и неприветливым. Ни пятнышка водорослей или света, намекающих о наличии песчаного шельфа. Он увидел верхушку другого рифа далеко по правому борту, но это ничего не сказало ему на этот раз. Вот уже месяц эти выходы угрожали им, но никогда не было видно земли. «Этот океан бесконечен, – подумал он, – Боже всемогущий!» Вот для чего обучали его – плавать в неизвестном море, составлять карту и возвращаться домой. Сколько дней, как они выплыли из дома? Год, одиннадцать месяцев и два дня. Последняя высадка была в Чили, сто тридцать три дня назад, за океаном, который Магеллан первым проплыл – восемьдесят лет назад – и назвал его Тихим.

Блэксорн страдал от голода, а его рот и тело – от цинги. Он напряг глаза, чтобы проверить курс по компасу, и в уме определил примерное положение. Поскольку его курс был нанесен в его руттере – морском журнале, он был в безопасности в этой части океана. И если он был в безопасности, его судно было в безопасности, и тогда они все вместе могли найти Японские острова или даже христианского короля Джона и его Золотую империю, которая, как говорится в легенде, лежит к северу от Китая, где бы Китай ни находился.

«И со своей долей богатств я опять поплыву, уже на запад, домой, первый английский кормчий, когда‑либо обогнувший земной шар, и никогда больше не покину дома. Никогда. Клянусь своим сыном!»

Порыв ветра прекратил его праздные мечтания и не дал заснуть. Спать сейчас было бы глупо. «Ты никогда не пробудишься от этого сна», – подумал он и протянул руки, чтобы успокоить ноющую боль в спине, и поплотнее закутался в плащ. Он увидел, что паруса в порядке и штурвал надежно закреплен. Впередсмотрящий не спал. Тогда он спокойно вернулся назад и помолился о том, чтобы появилась земля.

– Спустись вниз, кормчий. Я постою на вахте, если хочешь. – Третий матрос, Хендрик Спец, тащился вверх по сходням, его лицо было серым от усталости, глаза ввалились, кожа в пятнах и болезненно‑бледная. Он тяжело наклонился вперед к нактоузу, чтобы стать поустойчивее, тужась, чтобы его вырвало. – Благословенный Боже, будь проклят тот день, когда я оставил Голландию.

– Где твой товарищ, Хендрик?

– В своей койке. Он не сможет выйти, похоже, до судного дня.

– А… адмирал?

– Вымаливает пищу и воду, – Хендрик причмокнул. – Я сказал ему, что зажарю каплуна и принесу ему на серебряной тарелке с бутылкой бренди. Гут!

– Придержи язык!

– Я придержу, кормчий. Но он, глупец, с причудами, и мы погибнем из‑за него, – Молодой человек напрягся, и его вырвало пестрой слизью. – Благословенный Боже, помоги мне!

– Спускайся. Вернешься на закате. Хендрик с болезненным видом опустился в другое кресло.

– Там внизу воняет смертью. Я подежурю, если ты не возражаешь. Какой курс?

– Куда потащит ветер.

– Где берег, который ты обещал? Где Японские острова, где, я тебя спрашиваю?

– Перед носом.

– Всегда перед носом! Черт побери! Это не в твоих правилах – плыть в неизвестность. Нам бы теперь вернуться домой невредимыми, с полными желудками, а не гнаться за огнями Святого Эльма.

– Спустись вниз или заткнись.

Хендрик угрюмо отвел взгляд от высокого бородатого человека. «Где мы теперь? – хотел он спросить. – Почему я не могу видеть секретный руттер?» Но он знал, что не задаст вопросов кормчему, особенно этого. «Сейчас, – подумал он, – я хотел бы быть таким же сильным и здоровым, каким я был, когда покидал Голландию. Тогда бы я не ждал. Я бы размазал твои голубые глаза и сбил бы с твоего лица эту сводящую с ума полуулыбку и отправил тебя в преисподнюю, которой ты заслуживаешь. Потом я бы стал адмиралом и мы направили бы корабль в Нидерланды. Мы хотим одного и того же – командовать на море, контролировать все морские передвижения, управлять Новым Светом и разбить Испанию».

– Может быть, это не Японские острова, – пробормотал внезапно Хендрик, – а мираж.

– Они существуют на самом деле. Между 30‑м и 40‑м градусами северной широты. Теперь придержи свой язык или спускайся вниз.

– Там, внизу, смерть, кормчий, – пробормотал Хендрик и стал смотреть вперед, оставив судно на волю волн.

Блэксорн заворочался в своем кресле – его тело сегодня болело сильнее. «Ты удачливее остальных, – подумал он, – удачливее, чем Хендрик. Нет, не удачливее. Аккуратнее. Ты сохранил свои фрукты, когда другие беззаботно поедали их вопреки твоим предупреждениям. Tак что твоя цинга все еще в умеренной стадии, в то время как у остальных постоянно кровотечения, их мучают поносы, глаза болят и гноятся, а зубы или выпали, или шатаются. Почему мужчины никогда не учатся?»

Он знал, что все боялись его, даже адмирал, а большинство ненавидели. Но это было нормально, так как в море командовал кормчий – это он прокладывал курс и направлял корабль, это он вел их из порта в порт.

Сегодня любое путешествие было опасным, так как немногие имеющиеся карты были так же непонятны, как и бесполезны. И совершенно не было способов определения долготы.

– Найди, как определить долготу, и ты станешь самым богатым человеком в мире, – говорил его старый учитель Альбан Карадок. – Королева, благослови ее Господь, даст тебе десять тысяч фунтов и титул герцога, если ты решишь эту задачу. Говноеды португальцы дадут тебе золотой галеон. И безродные испанцы дадут двадцать! Не видя земли, ты заблудишься, парень. Не видя земли, ты всегда будешь теряться, парень, – Карадок сделал паузу и печально покачал головой. – Ты заблудишься, парень, если не…

– Если у тебя нет руттера! – радостно крикнул Блэксорн, зная, что он хорошо выучил свои уроки. Тогда ему было тринадцать, и он уже год был учеником у Альбана Карадока, штурмана и корабельного плотника, заменившего ему потерянного отца. Карадок никогда его не бил и учил секретам судостроения и жизни в море.

Руттер был и корабельным журналом – маленькой книжкой, содержатся детальные наблюдения кормчего, побывавшего здесь раньше. Там записывался курс по магнитному компасу между портами и мысами, места причаливания и проливы. В ней отмечались отмели и глубины, цвет воды и природа морского дна. Там указывалось, как мы попали сюда и как нам отсюда выйти: сколько дней идти каким курсом, характер ветров, когда они дуют и откуда; время штормов и время хороших ветров, где килевать корабль и где брать воду, где друзья и где враги, отмели, рифы, приливы, гавани, в общем, все необходимое для безопасного плавания.

Англичане, голландцы и французы имели описания своих вод, но воды остального мира посещались только капитанами из Португалии и Испании, и эти две страны считали все свои руттеры секретными. Руттеры открывали путь к Новому Свету или объясняли загадки пролива Магеллана и мыса Доброй Надежды – оба открыты португальцами, поэтому морские пути в Азию охранялись как национальные сокровища португальцами и испанцами, и поэтому за ними с одинаковой яростью охотились их враги – англичане и голландцы.

Но корабельный журнал был хорош, если был хорош кормчий, который его составил, переписчик, который его переписывал, очень редко – печатник, который перепечатывал, или ученый, который переводил. Следовательно, такой журнал мог содержать ошибки. Даже умышленно вводить их. Кормчий никогда не знал этого наверняка. По крайней мере до тех пор, пока сам не попадал в эти места.

В море кормчий был лидером и окончательным судьей над кораблем и его командой. Один он командовал с юта. «Это как крепкое вино, – сказал себе Блэксорн. – Однажды выпив, никогда уже не забудешь и всегда будешь стараться найти, и всегда оно будет тебе нужно. Это одна из вещей, которые сохраняют тебе жизнь, когда другие уже умерли».

Он встал и помочился в шпигаты[1]. Позднее, когда в часах на нактоузе высыпался весь песок, он перевернул их и позвонил в судовой колокол.

– Ты сможешь стоять на вахте и не уснуть, Хендрик?

– Да. Я думаю, что смогу.

– Я пошлю кого‑нибудь, чтобы сменить впередсмотрящего. Смотри, он стоит на ветру, а не в укрытии. Это не дает ему уснуть.

На мгновение он задумался, сможет ли он привести корабль по ветру и управляться с ним ночью, и, решив что нет, спустился по лестнице и открыл дверь. Трап вел в каюты команды. Кубрик занимал всю ширину корабля и вмещал кровати и подвесные койки для ста двадцати человек. Теплота окружила его, и он был рад этому и не заметил даже зловония трюма, идущего снизу. Ни один из двадцати с лишним человек не двинулся на своей койке.

– Поднимайся, Маетсуккер, – сказал он по‑голландски, на смешанном жаргоне, на котором говорят в Нидерландах и которым он владел в совершенстве, так же как и португальским, испанским и латынью.

– Я умираю, – сказал маленький, остролицый человек, съеживаясь в своей кровати. – Я болен. Посмотрите, цинга забрала все мои зубы. Господи Иисусе, помоги нам, мы все погибнем. Если бы не ты, мы бы все сейчас были дома, в безопасности. Я купец. Я не моряк. Я не член экипажа… Возьми кого‑нибудь еще. Там Джохан… – Он плакал, когда Блэксорн вытащил его из койки и пихнул в сторону двери. Кровь выступила у него изо рта, он был оглушен. Жестокий удар в бок вывел его из ступора.

– Ты высунешь свою морду на палубу и останешься там, пока не помрешь, или мы не достигнем берега. Моряк открыл дверь и с трудом вышел. Блэксорн посмотрел на остальных, а они смотрели на него.

– Как ты себя чувствуешь, Джохан?

– Достаточно хорошо, кормчий. Может быть, я выживу. Джохану Винку было сорок три, он был главным артиллеристом и другом главного боцмана, самым старым на борту. Он был лыс и беззуб, цвета старого дуба и так же крепок. Шесть лет назад он плавал с Блэксорном на неудачные поиски Северо‑Восточного прохода, и они оба знали, кто чего стоит.

– В вашем возрасте большинство мужчин уже умирает, а вы держитесь лучше всех нас. – Блэксорну было тридцать шесть. Винк грустно улыбнулся.

– Это все бренди да бабы и вообще праведная жизнь, которую я вел.

Никто не засмеялся. Потом кто‑то указал на койку.

– Кормчий, умер главный боцман.

– Так поднимите тело наверх! Обмойте его и закройте глаза! Ты, ты и ты!

На этот раз люди быстро выбрались из своих коек и все вместе наполовину выволокли, наполовину вынесли труп из кубрика.

– Постой вечернюю вахту, Винк, а ты, Джинсель, – на носу впередсмотрящим.

– Да, сэр.

Блэксорн вышел на палубу.

Он увидел, что Хендрик все еще не спал, так что на корабле все было в порядке. Сменившийся впередсмотрящий, Соломон, в растерянности стоял за ним, скорее мертвый, чем живой, его глаза вспухли и покраснели от режущего ветра. Блэксорн подошел к другой двери и спустился вниз. Коридор привел его в большую каюту на корме, которая служила апартаментами адмирала и пороховым погребом. Его собственная каюта была по правому борту и рядом другая, ближе к бойницам для пушек, которая обычно предназначалась для трех человек. В настоящее время в ней жили Баккус ван Некк, главный купец, Хендрик и юнга Крук. Все они были больны.

Он вошел в большую каюту. Адмирал Паулюс Спилберген лежал на койке в полубессознательном состоянии. Невысокий, краснолицый, обычно очень толстый, сейчас он был очень худ, кожа на животе вяло свисала складками. Блэксорн взял кувшин с водой из потайного ящика и помог ему отпить немного.

– Спасибо, – слабо сказал Спилберген. – Где земля, где земля?

– Впереди, – ответил кормчий больше не веря в это, потом убрал кувшин, не слушая стенаний адмирала, и вышел, ненавидя его с еще большей силой.

Почти ровно год назад они достигли Тьерра дель Фуэго, ветры благоприятствовали броску в неизвестный Магелланов пролив. Но адмирал приказал высадиться на берег в поисках золота и драгоценностей.

– Ради Бога, поглядите на берег, адмирал! В этих пустынных местах нет сокровищ!

– Легенда гласит, что это место богато золотом, и мы можем объявить эти земли владениями славных Нидерландов.

– Здесь были испанские команды пятьдесят лет назад.

– Может быть, но не так далеко к югу, кормчий.

– Так далеко к югу времена года меняются. В мае, июне, июле и августе здесь мертвая зима. Корабельный журнал говорит, что это время – критическое для прохождения проливов; ветры изменятся через несколько недель, и тогда мы останемся здесь на зиму – это несколько месяцев.

– Через сколько недель, кормчий?

– Журнал говорит, через восемь. Но сезоны не всегда одинаковые.

– Тогда мы поищем пару недель. Это дает нам массу времени, и потом, если надо, мы повернем к северу опять и разграбим несколько городов, а, джентльмены?

– Мы должны попытаться сейчас, адмирал. У испанцев в Тихом океане есть военные корабли. Здешние моря кишат ими, и они ищут нас. Я считаю, мы должны выплыть сегодня же.

Но адмирал не послушался его и поставил вопрос на голосование перед другими капитанами – не перед кормчими, один из которых был англичанин, а трое – голландцы, – и совершил бесполезный выход на берег.

В тот год ветры переменились рано, и они должны были зимовать там; адмирал боялся плыть к северу из‑за испанских кораблей. Прошло четыре месяца, прежде чем они смогли выплыть. К тому времени сто пятьдесят шесть человек во флотилии умерли от голода, холода и дизентерии, они съели всю кожу, которой были покрыты снасти. Ужасные штормы в проливе раскидали флотилию. «Эразмус» оказался единственным кораблем, который прибыл на место встречи в Чили. Они ждали остальных месяц и потом, настигаемые испанцами, поплыли в неизвестность. Секретный руттер кончался на Чили.

Блэксорн прошел обратно по коридору и открыл дверь в свою собственную каюту, запрев ее за собой. Каюта была с низкими балками, маленькая и опрятная, и он должен был наклониться, чтобы сесть к столу. Он отпер ящик и аккуратно развернул сверток с остатками яблок, которые так тщательно хранил тайком весь путь от острова Санта‑Мария в Чили. Они были мятые и маленькие, с гнилыми боками. Он съел четвертинку одного. Внутри было несколько мелких личинок. Он съел их с мякотью, вспомнив старую легенду, что яблочные черви полезны от цинги наравне с фруктами и что, растертые в желе, они предохраняют зубы от выпадения. Блэксорн жевал фрукты осторожно, так как зубы болели и гнойники были очень чувствительны, потом выпил воды из винного меха. Она была отвратительна на вкус. Он завернул остаток яблок и запер их обратно в ящик.

Крыса пробежала в тени, отбрасываемой масляной лампой, висящей над его головой. Шпангоуты приятно поскрипывали. На полу роились тараканы.

«Я устал. Так устал…»

Он взглянул на свою койку. Длинная, узкая, соломенный тюфяк звал его.

«Давай, поспи часок, – шептал ему дьявол. – Даже десять минут – и ты отдохнешь за неделю. Последние дни ты спишь всего по несколько часов, и большую их часть – наверху, в холоде. Ты должен спать. Спи. Они надеются на тебя…»

– Я не могу. Я посплю завтра, – сказал он вслух и заставил себя отпереть ящик и вынуть оттуда свой руттер. Увидел, что другой, португальский, был в безопасности и нетронутый, и это обрадовало его. Блэксорн взял чистое перо и начал писать:

«21 апреля 1600 года. Пятый час. Сумерки. 133‑й день с момента отплытия с острова Санта‑Мария в Чили, на 32‑м градусе северной широты. Волна все еще высокая, и корабль идет под теми же парусами. Цвет моря однородный, серо‑зеленый, дна не видно. Мы все еще идем по ветру курсом 27 градусов, склоняясь к северо‑северо‑западу, двигаясь быстро, около двух лиг, по три мили в час. Большие рифы в форме треугольников были видны полчаса на расстоянии в половину лиги к северо‑востоку и северу.

Ночью умерли три человека от цинги – парусный мастер Джорис, артиллерист Рейсе, второй матрос де Хаан. Поскольку адмирал все еще болен, мне пришлось приказать опустить их в море без саванов, так как шить их некому.

Сегодня умер старший боцман Риджклов.

Сегодня в полдень я не мог определить склонение по солнцу, и опять из‑за облаков. Но я предполагаю, что мы все еще на курсе и земля появится скоро…»

«Но как скоро? – спросил он морской фонарь, который висел над головой, качаясь вместе с кораблем. – Как сделать карту? Должен быть курс, – сказал он себе в миллионный раз. – Как определить долготу? Должен быть курс. Как сохранить свежесть овощей? Что с цингой…»

«Говорят, что ее приносит море, парень», – так считал Альбан Карадок. Это был добродушный человек с большим животом и угловатой седой бородой.

«Но, может быть, варить овощи и сохранять их в виде супа?»

«Плохая идея. Никто не находил еще способа сохранять их».

«Говорят, что скоро отплывает Френсис Дрейк».

«Нет, ты не сможешь отправиться с ним, парень».

«Мне почти четырнадцать. Вы позволили Тому и Уатту записаться к нему, и ему нужен ученик кормчего».

«Им по шестнадцать. Тебе же только тринадцать».

«Говорят, что он собирается найти пролив Магеллана, потом плыть вдоль берегов неисследованных земель – до Калифорнии, чтобы найти проливы Аниан, которые соединяют Тихий и Атлантический океаны. Из Калифорнии все пути ведут к Ньюфаундленду, Северо‑Западным проходам, наконец…»

«Предполагаемым Северо‑Западным проходам. Никто еще не доказал, что это не просто легенда».

«Он докажет. Он уже адмирал, и мы будем первым английским судном, прошедшим Магелланов пролив, первыми в Тихом океане, – у меня никогда не будет другого такого шанса».

«О да, ты будешь, а он никогда не пробьется секретным маршрутом Магеллана, если только не украдет руттер или захватит португальского кормчего, чтобы тот провел его. Сколько раз говорить тебе – кормчий должен иметь терпение. Научись терпению, парень».

«Ну, пожалуйста!»

«Нет!»

«Почему?»

«Потому что он будет плавать два, три года, может быть, и больше. Слабые и молодые будут получать самую плохую пищу и меньше всех воды. И из пяти вышедших только его судно вернется обратно. Ты не выживешь, парень».

«Тогда я запишусь только на его судно. Я сильный. Он возьмет меня!»

«Слушай меня, парень, я был с Дрейком на „Юдифи“, его пятидесятитонном судне, в Сан‑Хуан‑де‑Юлия, когда я и адмирал Хоукинс – он был на „Минионе“, – когда мы пробивались из гавани через этих говноедов испанцев. Мы торговали рабами с Гвинеи для испанского Мейна, но у нас не было испанской лицензии на торговлю, и они обманули Хоукинса и поймали нашу флотилию в ловушку. У них было тринадцать больших кораблей, у нас шесть. Мы потопили три из них, а они потопили наши „Своллоу“, „Ангела“, „Каравеллу“ и „Иисуса из Любека“. О да. Дрейк с боем вывел нас из ловушки и привел домой. Если говорить честно, на борту оставалось одиннадцать человек. У Хоукинса – пятнадцать. Из четырехсот восьмидесяти матросов. Дрейк безжалостен, парень. Он хочет славы и золота, но только для себя, и слишком много людей умерло, доказывая это».

«Но я не умру, я буду одним из…»

«Нет, ты отдан в ученичество до 20 лет. Мы подождем еще десять лет, и тогда ты будешь свободен. Но до этого момента, до 1588 года, ты будешь учиться, как строить корабли и как управлять ими, – ты будешь слушаться Альбана Карадока, мастера‑корабела, кормчего и члена Тринити Хаус, или ты никогда не получишь лицензию. А если ты не будешь иметь лицензии, ты никогда не будешь штурманом ни одного английского корабля в английских водах, ты никогда не будешь командовать на юте ни одного английского корабля ни в каких водах, потому что таков закон доброго короля Гарри, упокой, Господи, его душу. Был закон этой великой проститутки Мари Тюдор, пусть ее душа вечно горит в аду, и это закон королевы, пусть она правит в веках, это закон Англии, и это лучший из морских законов, который когда‑либо был принят».

Блэксорн помнил, как он ненавидел тогда своего хозяина и Тринити Хаус, монополию, созданную Генрихом VIII в 1514 году для обучения и выдачи разрешений всем английским кормчим и мастерам‑корабелам, ненавидел свои двенадцать лет полурабства, без которых, как он знал, он никогда не мог бы получить единственную вещь в мире, которую хотел. И он ненавидел Альбана Карадока еще больше, когда, покрытые немеркнущей славой, Дрейк и его стотонный шлюп «Голден Хинд» чудесным образом вернулись в Англию после исчезновения на три года. Это был первый английский корабль, совершивший кругосветное путешествие. На его борту был самый богатый груз награбленных богатств, когда‑либо привозимый к этим берегам: невероятные полтора миллиона фунтов стерлингов золотом, серебром, пряностями и драгоценностями.

То, что четыре из пяти кораблей погибли, восемь из каждого десятка человек погибли, Тим и Уатт пропали, а экспедицию Дрейка провел через Магелланов пролив в Тихий океан захваченный в плен португальский кормчий, не успокоило его ненависть. То, что Дрейк повесил одного офицера, отлучил от церкви капеллана Флетчера и не мог найти Северо‑Западный проход, не уменьшило народного восхищения. Королева оставила ему половину привезенных сокровищ и наградила рыцарским званием. Джентри – мелкопоместные дворяне – и купцы, которые дали деньги на экспедицию, получили триста процентов прибыли и просили взять у них денег на следующее корсарское мероприятие. И все моряки хотели плыть с ним, потому что он много награбил и со своей долей добычи вернулся домой, а немногие выжившие счастливчики были богаты до конца жизни.

«Я бы тоже выжил, – сказал себе Блэксорн. – Я бы выжил. И моя доля сокровищ была бы достаточна, чтобы…»

– Риф впереди!

Он сначала почувствовал, а потом услышал крик. Потом вместе с ревом бури донесся пронзительный вопль.

Блэксорн выскочил из каюты и помчался по лестнице на ют – сердце его колотилось, горло пересохло. Была уже темная ночь, лил дождь, и он возликовал, так как понял, что сделанные много недель назад парусиновые сборщики дождя скоро наполнятся доверху. Открытым ртом он ловил почти горизонтально летящий дождь, чувствуя его сладость… Но откуда этот вопль?

Он увидел Хендрика, парализованного ужасом. Впередсмотрящий Маетсуккер съежился на носу, крича что‑то неразборчивое и указывая вперед. Тогда он тоже посмотрел в море.

Риф был почти в двухстах ярдах впереди – большие черные скалы, о которые разбивались волны ненасытного моря. Пенистая линия прибоя тянулась налево и направо, время от времени прерываясь. Волна вздымала огромные валы пены и бросала их в ночную темноту. Вырвало фал на форпике и унесло самую высокую перекладину. Мачта дрожала в гнезде, но держалась, и волна безжалостно несла корабль к смерти.

– Все на палубу! – прокричал Блэксорн и с яростью зазвонил в колокол.

Звук вывел Хендрика из ступора.

– Мы погибли! – прокричал он по‑голландски. – О Боже, помоги нам!

– Собирай команду на палубу, негодяй! Ты проспал! – Блэксорн толкнул его в сторону лестницы, подошел к штурвалу, освободил веревки, крепящие рукоятки в одном положении, привязался и с трудом закрутил штурвал налево.

Он напряг все свои силы, когда руль ударился о стремительно несущийся поток воды. Весь корабль дрожал. Затем по мере того, как ветер переставал так сильно дуть, нос корабля начал поворачиваться со все увеличивающейся скоростью, и вскоре они стали бортом к ветрам и волнам. Штормовые топсели надулись и отчаянно пытались выдержать вес корабля, все веревки натянулись, как струны, и звенели. Еще одна волна взгромоздилась над ними и понесла их параллельно рифу, когда он увидел следующую, еще большую волну. Он предупреждающе закричал морякам, идущим от полубака, и изо всех сил вцепился в руль.

Волна, упав на корабль, накренила его и почти опрокинула, но он встряхнулся, как мокрый терьер, и выскочил из впадины между волнами. Вода каскадами скатывалась в шпигаты. Блэксорн глотнул воздуха. Он увидел, что тело старшего боцмана, лежавшее на палубе для завтрашнего погребения, исчезло и что следующая волна еще больше. Он схватил Хендрика и поднял его, держа и упираясь в борт со стороны волны. Вторая волна с ревом прокатилась через палубу. Блэксорн схватился рукой за штурвал, и вода прошла мимо него. Теперь Хендрик был в 50 ярдах от правого борта. Волна захватила его, отступая, потом подбросила высоко вверх – он момент продержался там, пронзительно крича, – потом унесла, измолотила струей о скалы и поглотила.

Корабль направился в море, пытаясь уйти подальше. Сорвало еще один фок и блок, а снасти бешено крутились, пока их не закрутило о такелаж.

Винк и второй матрос пробрались на ют и наклонились над рулем, пытаясь помочь. Блэксорн мог видеть, как риф стремительно приближался х правому борту. Впереди и слева в нескольких местах были видны проходы.

– Вперед, Винк. Крепи фок!

Фут за футом Винк и два других моряка поднимались по вантам фок‑мачты, тогда как остальные упирались в веревки, помогая им.

– Смотрите вперед! – прокричал Блэксорн. Волна вспенилась на палубе и уволокла еще одного моряка, опять выкинув на борт труп старшего боцмана. Нос поднялся из воды и ушел вниз, на палубу хлынула вода. Винк и другой моряк освободили парус. Он резко открылся, хлопнув, как пушечный выстрел, когда ветер заполнил его и корабль накренился.

Винк и его помощники висели, качаясь над морем, потом начали спускаться.

– Риф, риф впереди! – прокричал Винк.

Блэксорн и другие моряки закрутили штурвал вправо. Корабль заколебался, потом повернул и заскрежетал, когда скалы, едва видимые на поверхности воды, прошли вдоль борта корабля. Но это был косой удар, и раскрошился только выступ скалы, а корабль остался цел. Люди вздохнули свободно.

Блэксорн увидел проход в рифе впереди и направил корабль туда. Ветер теперь стал сильнее, море еще яростнее. Корабль накренился от порыва ветра, и колесо вывернулось из его рук. Все вместе они ухватили колесо и опять поставили корабль на курс, но он качался и вертелся как пьяный. Волна хлынула на корабль, ворвалась на полубак, ударив одного моряка о переборку, и палубу залило водой.

– Все к насосам! – прокричал Блэксорн. Он увидел, что двое моряков побежали вниз.

Дождь хлестнул его по лицу, и он скривился от боли. Свет у нактоуза компаса и кормовой огонь давно были погашены. Тут другой порыв ветра сбил судно с курса, рулевой поскользнулся, и колесо снова вырвалось у него из рук. Человек вскрикнул, когда рукоятка штурвала ударила его в висок, и упал, отдавшись на волю моря. Блэксорн поднял его и держал, пока этот кипящий вал не прошел. Тут он увидел, что моряк был мертв, толкнул его в кресло, и следующая волна смыла его в море.

Проход через рифы был в трех румбах от ветра, и, как ни пытайся, Блэксорн не мог бы пройти. Он с отчаянием искал другой проход, но знал, что его там нет, поэтому дал судну уйти от ветра, чтобы набрать скорость, потом резко отвернул его от ветра. Удалось немного выиграть в расстоянии и удержать курс.

Затем раздалось воющее, мучительное содрогание судна, когда киль скреб по острым выступам рифа под ними, и все на борту представили, как они видят расходящиеся дубовые шпангоуты, и море врывается в трюм. Корабль наклонился вперед, выходя из‑под контроля.

Блэксорн закричал, взывая о помощи, но никто не услышал его, поэтому он один боролся со штурвалом, один против волны. Он был отброшен в сторону, но ощупью вернулся обратно, удивляясь смутно, как может так долго удерживать руль.

В самом узком месте прохода море превратилось в сплошной водоворот, окруженный скалами. Громадные волны разбивались о риф, откатывались обратно, ударялись о вновь набегавшие и сталкивались в бешеном вихре. Неуправляемый корабль был втянут боком в этот водоворот.

– Плевать на тебя, шторм! – проревел Блэксорн. – Убери свои говноедские руки от моего корабля!

Колесо закрутилось снова и отбросило его, палуба угрожающе наклонилась. Бушприт ударился о скалу и оторвался вместе с частью такелажа, после чего судно выпрямилось. Передняя мачта изогнулась как лук и сломалась. Люди на палубе бросились на такелаж с топорами, чтобы рубить его, когда судно проскочило в бушующий пролив. Они отрубили мачту, которая ушла за борт, увлекая запутавшегося в такелаже моряка. Человек закричал, попав в ловушку, но никто ничего не мог сделать. Все только следили, как он и мачта появились и исчезли у борта и больше уже не появлялись.

Винк с остальными моряками, которые были на левой стороне судна, оглянувшись, увидели, что на юте Блэксорн как сумасшедший борется с бурей. Они перекрестились и удвоили свои молитвы, некоторые плакали от страха.

Проход на мгновение расширился, и корабль замедлил ход, но впереди он опять угрожающе сужался, и скалы, казалось, выросли, возвышаясь над судном.

Течение отбойной волной било в борт судна, увлекая его за собой, сбивая с курса и бросая на волю судьбы.

Блэксорн перестал проклинать шторм и пытался повернуть штурвал влево, повиснув на нем, – его мускулы свело от напряжения. Но корабль не слушался ни руля, ни волн.

– Поверни, ты, старая шлюха из ада! – Он задыхался, его силы быстро убывали. – Помоги мне!

Напор волн усилился, и он почувствовал, что его сердце разрывается, но все еще противостоял давлению воды на руль. Он изо всех сил напрягал зрение, но то, что он видел, качалось, краски расплывались. Корабль был в самом центре пролива и не двигался, но как раз в это время киль царапнул по глинистой отмели. Удар вернул его к жизни. Обломок руля упал в море. И тут ветер и море объединились, вместе они повернули корабль по ветру, и тот прошел через горловину в укрытие. В бухту, находившуюся впереди.

Дата добавления: 2015-07-12