Гражданское противостояние 1 страница

Уже четыре года – и всего четыре года. Все великие события впереди; это, однако, не должно влиять на сам факт – четвертая фаза уже с нами, и ее прелести и недостатки уже должны проявиться.

Недостаток, хотя и временный, – прекращение властного давления, а это гражданам, привыкшим к кнуту, представляется как отсутствие власти. В. О. Ключевский пишет об обстановке, предшествовавшей перевороту 1762 года: «Языки развязались, как бы не чувствуя страха полицейского; на улицах открыто и громко выражали недовольство, без опасения порицая государя. Ропот незаметно сложился в военный заговор, а заговор повел к новому перевороту».

Вспомним, что с появлением у власти Горбачева очень быстро развязались языки. Но реально до 1989 года ни открытого недовольства, ни ропота, ни заговора не было. (Вспомним, какой страх сковал наши демократические издания весной 1988 года, когда опубликовала свое письмо Нина Андреева.) Лишь к 1989 году началось открытое неподчинение коммунистической власти и постепенное перетекание власти в новые структуры, что и спровоцировало августовский путч 1991 года.

Однако, несмотря на видимое безвластие, четвертая фаза отличается высочайшей самодисциплиной, тем более высокой, чем ближе столица. 36 лет террора, затем 36 лет повсеместного регламентирования и ограничений вырастили чрезвычайно организованный народ, которому никакая видимость безвластия не страшна. Приведу слова В. О. Ключевского о перевороте 1762 года: «Революция самая веселая и деликатная из всех нам известных, не стоившая ни одной капли крови».

Путч 1991 года многие называли опереточным, шутовским. В любом случае введение войск в 10-миллионный город в любое другое время, кроме как в четвертой фазе, привело бы к рекам крови. Для четвертой же фазы характерно, что и смерть трех юношей была отмечена реками слез. Во второй фазе убийства, казни были ежедневной реальностью, в третьей фазе все события такого рода тщательно скрывались (пример: Новочеркасск, 1962).

Слезы, судя по всему, нам еще предстоят в больших количествах, но слезы умиления. Ключевский: «...плакали при встречах императрицы, при чтении ее манифестов и «Наказа», плакали за парадными обедами в ее присутствии, плакали от радости при мысли, что бироновское прошлое уже не вернется; никогда, кажется, не было пролито в России столько радостных политических слез, как в первые годы царствования Екатерины II». А быстро ли устанавливались величие и порядок во времена Ярослава и Ивана III?

Четыре года до революции и четыре после нее – сплошная чехарда и неразбериха. В 1018-м, спустя год после революции, Ярослав еще собирался бежать в Скандинавию, и лишь в 1019 году, уже два года пребывая в четвертой фазе, он, разгромив печенегское войско Святополка на реке Альта, окончательно укрепился на Киевском престоле.

Да и настроение от непрекращающегося братоубийства, надо полагать, было прескверное. Святополк убил Бориса и Глеба, Ярослав – Святополка; все отягчалось еще и постоянным присутствием иностранных войск, поляков и печенегов (Святополк), варягов (Ярослав). Но именно тогда начинался самобытнейший период русской истории.

Революция 1461 года началась с массовых казней князем Василием Темным; московский князь открыто заявил о своем праве на единодержавие. Не только никакого блеска и расцвета, напротив, кругом одно беспокойство и неустройство. В Большой Орде к власти пришел энергичный и честолюбивый Ахмат, мечтающий возродить былой блеск державы Чингизидов. Над восточным рубежом нависает новое Казанское ханство, держава сыновей Улу-Мухаммада. Обостряется конфликт с Великим Новгородом. Неспокойно в Пскове, на вече произошло драматическое событие – наместника «спихнули» со степени. Оскорбленный князь поехал жаловаться в Москву. Новый митрополит Феодосий, жесткий и суровый аскет, руководствуясь требованиями церковной дисциплины, вздумал приструнить московских посадских священников. Церкви стояли без попов, отрешенных от службы. Посад роптал.

Так что наши нынешние, якобы смутные, времена ничем особым не отличаются от других вхождений в четвертую фазу. Правда, большинство сегодняшних историков и политологов с испугу ищут аналогии с длительными смутами, тянувшимися десятилетиями. Не смута у нас, а просто разминка перед золотым веком.

Сложнейшие клубки проблем доставались и Ярославу, и Ивану III, и Екатерине II, и распутывали они их с необычайной скоростью и изяществом. Однако не в личностях здесь главное. Конечно, ни Горбачев, ни Ельцин не «тянут» на Ярослава Мудрого, как далеко было до него и Петру III, что, однако, не помешало именно Горбачеву начать реформы. Это при нем (как некогда при Екатерине II) упразднили Тайную канцелярию, позволили вернуться раскольникам, вышел указ о вольности дворянства.

И теперь, независимо от слабости лидеров, все необходимые изменения в политике и экономике происходят в свое время. Например, освобождение технократии от политического (1990), военного (1991) и ведомственного (1992) контроля в кратчайшие сроки, несмотря на явное недоверие информационной и демократической властей к директорам.

Даже наша инфляция, как и в екатерининские времена, – это не изъяны экономики, а следствие некоей революционной эйфории, когда на радостях раздали слишком много денег.

Однако кризис налицо, и нам важнее видеть интеллектуальные и образовательные блики четвертой фазы.

Действительно, если во второй фазе правит бал чернь, а в третьей – серость, интеллект становится страшным грехом, то в четвертой фазе, напротив, профессионализм, блеск ума, гении становятся желанными как для власти, так и для народа. Элитарность становится легальной.

Ключевский заметил по поводу Екатерины II, что «обойтись без книги и пера ей было так же трудно, как Петру I без топора и токарного станка». Вот ясное противопоставление второй и четвертой фаз.

Екатерина II писала: «Я не боюсь чужих достоинств, напротив, желала бы иметь вокруг себя одних героев и все на свете употребляла, чтобы сделать героями тех, в ком видела малейшее к тому призвание».

Вспомним и мы, что единственный лидер нашей революции, академик Сахаров, – для политики интеллектуал беспрецедентного уровня. Вспомним, скольких интеллектуалов удалось за несколько лет поднять из безвестности. Культ серости, безусловно, канул в прошлое, даже апологеты серости стараются подобрать себе лидеров поярче.

Еще один признак: замена карательной функции государства на благодетельную. Ключевский: «Из грозной силы, готовой только карать, о которой страшно было говорить и думать, власть превращалась в благодетельное, попечительное общество, о котором не могли наговориться, которым не умели нахвалиться».

Может быть, мы еще не дошли до того уровня, но уже сейчас видно, как разные ветви власти соревнуются между собой не в суровости кар, а в том, кто больше пообещает благ, кто сильнее облагодетельствует стариков, ветеранов и т. д.

В завершение хотелось бы напомнить график перехода от смут и сомнений к решающим успехам и блеску побед.

1993 год – победа новой власти, начало экономической реформы, выход новой политики на международную арену. 1997 год – окончание экономической реформы, внешнеполитические победы, начало идеологической революции.

2001 год – окончательная стабилизация власти; слияние всех ветвей информационной власти. Завершится время «собирания камней», и, может быть, тогда и начнется самое важное строительство для себя и для всего человечества – единого дома и единого закона.

Иудея

Империя – торжество разума, власти, центр мира, неподвластный разрушениям и тлену. Все вечное, живое, продуктивное – все рождено Империей. То, что мы называем культурой, также порождение Империи. Условно разделив жизнь современного мира на три сферы, мы должны признать, что власти нас учил Рим, экономике – Лондон, религии – Иерусалим. Таким образом, три величайшие Империи создали современный мир. Мир будущего создаст четвертая Империя – Москва, Россия.

Но пока до нового мира (третьей эпохи) есть еще время, мы должны разобраться с миром уходящим. И наиважнейшим в прошлой истории является история первой Империи, Империи Духа – Иерусалима.

Существование этой Империи само по себе кажется невероятным. Находясь в тисках языческих держав, Иерусалим, казалось бы, не оказывал никакого влияния на окружающий мир, всегда оставаясь одной из провинций очередной сверхдержавы.

Однако факт налицо: могучие державы исчезали одна за другой, Израиль же продолжал жить. Важнейший признак Империи – создание Слова. Таким Словом стала Библия – величайшая книга человечества.

Признаком законченности Империи стало идеологическое чудо – рождение религии, породившей Прогресс. Христианство, перестав быть религией евреев, превратилось в мировую религию.

Две величайшие религии современности – христианство и ислам – корнями своими уходят не в Индию, не в Китай, не в Египет и не в Грецию, корни их в Империи Духа, Иерусалиме. Так что территория первой Империи гораздо шире, чем территория древней Иудеи, практически вся Америка, Европа, Африка, часть Азии...

Современное состояние теории позволяет объяснить скромное существование (по сравнению с последующими Империями) первой Империи. Все ее существование прошло в первой эпохе в окружении государств, идущих по ритму Востока, стало быть, в военном отношении для Империи непобедимых. Главное же состоит в том, что Империя в первую эпоху, в принципе, не может играть центральную роль и смотрится очень бледно на фоне великих стран Востока. Потому древний Израиль прожил незаметную жизнь, сохранив себя для истории только своими долгожительством и Вечной книгой.

И все же Империя есть Империя. И даже в первой эпохе она отличается принципиально более высокой энергетикой существования, принципиально иным народом. Напомним: на Западе народ – политик, на Востоке народ – коммерсант и лишь в Империи народ – идеолог. А потому для нас не было секрета: Иерусалим был первой Империей.

Еще один важный признак Империи: существование вечного города – Иерусалима.

«Иерусалим не потерял притягательной силы за тридцать веков, за него борются, как боролись во времена Тита, крестоносцев или Саладина. Город был взят тридцать шесть раз, при этом по крайней мере два раза завоеватель сравнял его с землей. Но он всякий раз снова возникал – этот город, более вечный, чем Рим» (Г. Соден).

И все же признаки для структурного гороскопа не равносильны доказательству. Необходимо было найти в истории ветхозаветной Империи все четыре имперских 144-летних цикла. Только такая находка могла снять все вопросы о существовании первой Империи.

1 Иудея (1072–928)*

2 Иудея (748–604)

3 Иудея (472–328)

4 Иудея (148–4)

* Все даты ветхозаветной истории – до нашей эры.

1 Иудея (1072–928)*

Первый волевой рывок – начало всех начал, однако волевой рывок не может начаться на пустом месте. В русской истории до первого имперского цикла был Рюрик, в еврейской истории был Моисей. Легендарные фигуры, не давшие, однако, государственного устройства, создавшие национальное тело, но не заставившие биться сердце имперского ритма.

«Моисей не дал союзу колен никакого политического устройства. Все его управление было основано на Завете с Богом и религиозном единении. Даже религиозный центр не был определен им...» (А. Мень.)

Однако жизнь требовала укрепления власти, создания государственного ритма:

«Гедеон (Иероваал) был первым, кого израильтяне захотели избрать царем. Они чувствовали, что централизованная власть есть надежная защита от врагов. Однако, как гласит предание, Гедеон отказался принять титул царя. "Пусть Ягве царствует над вами”, – сказал он. Вероятно, этот отказ имел чисто религиозное основание. В Моисеевой религии полностью отсутствовало учение о светской власти. Истинные ягвисты никогда не могли примириться с идеей монархии. Они были уверены, что Закон Божий и «судьи», которые бы судили людей по этому закону, вполне достаточная гарантия для процветания народа» (А. Мень).

Противоречие заложено не только в нежелании светской власти и одновременно желании покоя. Другим противоречием является стремление к единобожию и лишь духовной власти. Дело в том, что в ритме Востока при духовной власти всегда велика идеологическая терпимость, идет сосуществование различных верований, требование к единой вере невозможно без имперского развития.

Сочетание двух этих факторов спровоцировало наступление первого (в истории человечества?) имперского рывка.

Первая фаза (1072–1036, 1 Иудея)

В 1080 году, за восемь лет до начала имперского рывка, на сирийское побережье пришли филистимляне (от них пошло название Палестины).

«Кто мог остановить эту волну? Вооруженные чем попало крестьяне разбегались, едва заслышав грохот боевых колесниц и завидев пернатые шлемы» (А. Мень).

Таково положение перед самым началом имперского рывка. «Переживший глубокий духовный кризис Израиль оказался теперь лишенным и политической независимости» (А. Мень).

Как не удалось пока найти событие 909 года, послужившее началом российской истории, так же пока и не удалось найти событие 1072 года, послужившее началом еврейской истории. Однако толчок, безусловно, есть и об этом недвусмысленно пишет А. Мень: «Все эти события послужили как бы внешним толчком, способствовавшим возникновению нового религиозного движения, которое носило довольно странные формы, но благодаря которому Израиль вышел из состояния упадка и духовного умирания».

Как и полагается, в первой, сновидческой, мистической фазе Движение Сынов пророческих было насквозь мистическим, но уже по-имперски массовым:

«Если раньше ясновидцы и прорицатели выступали как одинокие посланцы Неба, то теперь новые пророки собирались толпами на богослужения, ходили по дорогам страны, распевая боевые псалмы и призывая народ к верности Богу-отцов. Прорицатели нередко приходили в состояние исступления или экстаза; их энтузиазм легко передавался окружающим. Зачастую стоило им где-нибудь появиться, как к ним присоединялись все даже случайные прохожие, увлеченные бешеным ритмом их пляски, завороженные свистом флейт и ритмичными ударами бубнов».

36 лет уходит на накопление энергии, вызревает идея более прочной государственной системы. Национальным лидером становится Самуил, неявно, исподволь превращаясь во властителя народа. Именно перед Самуилом старейшины впервые поставили вопрос о необходимости избрать царя. «Поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов» (1 Царств, 8, 5).

Вторая фаза (1036–1000, 1 Иудея)

К сожалению, дата 1036 года не документирована так точно, как соответствующий ей в русской истории 945 год. Мы можем лишь представить, что была одержана победа над филистимлянами, налажено взаимодействие между коленами. Вторая фаза уже лишена мистицизма, в ней берет верх реальная и очень жесткая политика. О Самуиле второй фазы А. Мень говорит: «Мы никогда не видим его впадающим в восторженное состояние или экстаз. Это трезвый, дальновидный человек с характером непреклонным и властным».

Но, конечно, истинным вождем второй фазы становится Саул. Поначалу «нелюдимый, застенчивый, отличающийся странным порывистым характером», Саул становится типичным вождем второй фазы, с одной стороны, простым и доступным, с другой – недосягаемо великим. Даже внешность его под стать эпохе: «Когда его вывели перед всеми и народ увидел его мужественную красоту и огромный рост – раздались восторженные крики: «Да здравствует царь!» (А. Мень).

«Застенчивый» Саул очень скоро показал свою силу, вернее, силу второй, насильственной фазы. Когда потребовалось собрать войско, Саул «заколол на месте своих волов и, разрезав на части, дал куски кровавого мяса послам. Эти куски мяса он велел нести спешно по городам как боевой призыв: «Так будет поступлено с волами тех, кто не пойдет за Саулом и Самуилом!» Угроза возымела действие. К царю собралось значительное ополчение; ему удалось быстрым маршем достичь Ябеша и нанести поражение амонитянам. Этот первый успех показал всем, что Саул может быть настоящим царем-воином, в котором так нуждался Израиль!» (А. Мень).

Можно найти черты Саула, равняющие его с иными фигурами второй фазы (Святослав, Петр I, Сталин). Оставаясь «крестьянином с узким кругозором и деревенскими привычками» (А. Мень), он, с другой стороны, «изображал из себя какое-то высшее, недоступное для простых смертных существо... сам возложил на себя золотую корону и не снимал ее даже в походах» (Г. Грец).

Так же как и другие вожди второй фазы, Саул имел свою гвардию. «Особый класс царских слуг представляли «скороходы», или «телохранители», послушные исполнители царских приказов, одновременно исполняющие обязанности полицейских служителей и палачей. Эта вооруженная команда во главе со своим начальником подчинялась лишь царю; по одному его мановению она со спокойной совестью могла вырезать целый город» (Г. Грец).

Так же, как Петр I и Сталин, Саул не был психологически уравновешен – страдал припадками тяжелой душевной болезни. И все же главную задачу царя-воина Саул выполнил, народ поднялся, государственное строительство началось. «У него не было ни хорошего оружия, ни настоящей столицы, ни людей, пригодных занимать административные должности» (А. Мень). Все это появится лишь в третьем 36-летии имперского цикла.

Третья фаза (1000–964, 1 Иудея)

Правление Давида наконец-то датировано, причем в классических имперских рамках – от 1000 до 965 года, от года Змеи до года Дракона 35 лет. Аналогичное правление в русской истории Владимира – 980–1015 – шло также 35 лет (от года Дракона до года Кота). На этом сходство двух правлений не ограничивается. И Владимир, и Давид начали активную политическую жизнь еще во второй фазе. Здесь у них есть еще один интересный аналог – Никита Хрущев активный политик сталинских времен.

Но ни Владимиру, ни Давиду (ни Хрущеву) во второй фазе успеха достичь не удалось, они были созданы для третьей фазы, для времени более аппаратного, менее жестокого.

Давид «наголову разбивает филистимское войско, его с триумфом встречают восторженные толпы, а женщины слагают песнь в честь его победы, в которой он ставится выше Саула. Иными словами, Давид в глазах всех становится как бы антиподом мрачного царя, терзаемого злыми духами... В припадках ярости Саул несколько раз метал копье в Давида, когда тот играл на арфе» (А. Мень).

Символичное столкновение второй и третьей фаз – копье против арфы...

Владимир во второй фазе княжил в Новгороде и боролся с Ярополком, Давиду пришлось скрываться от Саула, попросив убежище у филистимского царя.

Главное сходство, разумеется, в типе правления. Время царей-воинов прошло, в третьей фазе приходит время царей-правителей.

«Если Саул был просто военным вождем, то Давид проявил себя одаренным правителем. Он уделял много времени ведению судебных дел и прославился как справедливый судья. Он умел ослаблять сепаратизм колен, оказывал покровительство хананеянам, которых признавал равноправными членами общества. В состав его армии входили отряды наемников... Давид создает необходимые государственные должности, при его дворе появляются секретарь и летописец, он проводит всеобщую перепись. Военные успехи Давида привели к созданию империи, объединившей не только родственные евреям народы – амонитян, идумеев и маовитов, но и области арамеев-сирийцев до самого Кадеша на Оронте. Северные соседи – финикийцы – вступили с Давидом в дружественный союз» (А. Мень).

Какое поразительное преображение за каких-то сто лет! Но не простых, а имперских, где каждый год освещен целенаправленностью и смыслом.

Важнейшим достижением Давида было создание общеизраильской столицы. Владимир укрепил и застроил Киев, Давид – Иерусалим.

Около седьмого года правления (988) Владимир крестил Русь, около пятого года правления (995) Давид переносит Ковчег в новую столицы. «К стенам Града Давидова стекались многотысячные толпы со всех концов страны. Народ восторженными криками сопровождал процессию...» (А. Мень). Оба эти события из одного ряда: народное ликование третьей фазы.

Точно такую же координату имел 1961 год. Тогда ликовали по поводу полета Гагарина. Но дело не в поводе. Именно в третьей фазе (на восьмом ее году) начинается идеологический подъем, народ сознает, что чудо свершилось, преобразования были не напрасны.

По прихоти судьбы, именно правители третьих фаз прославлены религией: Владимир Красное Солнышко канонизирован православной церковью, Давид также почитался идеальным царем. «Народ при нем чувствовал себя сильным не только материально, но и духовно, сознавая, что он носитель великого Божественного учения... Великие деяния Давида, его справедливость, кротость и богобоязненность придали его образу черты идеального царя» (Г. Грец). Прибавим красоту и обаяние и как раз получим Давида Красное Солнышко.

Однако А. Мень считает, что следует различать Давида легенды и Давида истории. «Легенда, приписывая Давиду всю книгу Псалмов, превратила его в мистика-индивидуалиста и чуть ли не в христианского святого. Ополчаясь против этой легенды, некоторые увлекающиеся критики готовы были изображать Давида бесчестным разбойником и свирепым язычником (ничего себе диапазон! – Авт.). Обаятельный и щедрый, беззаветно отважный, великодушный, хранящий свято любовь и дружбу, пламенно-религиозный, поэтичный и страстный. Искусный тактик, необузданный и властный человек, беспощадный к врагам, не пренебрегающий порой сомнительными средствами для достижения своих целей».

Одним словом, достойный лидер третьей фазы, человек, угодный народу, человек, равный народу, не разрушитель старого уклада (вторая фаза), но и не новый человек, поднявшийся над обществом (четвертая фаза).

Четвёртая фаза (964–928, 1 Иудея)

С Соломоном искателям ветхозаветной империи повезло еще больше, чем с Давидом. В любой энциклопедии указаны года его правления (965–928), 37 лет от года Дракона до года Змеи. Точно так же, как и 35 лет Давида, 37 лет Соломона на своих границах отмечены революционной нестабильностью, что не оставляет сомнений в цельности фазы во времена Соломона. Единственное сомнение могло бы возникнуть по поводу номера фазы. Однако и эти сомнения легко развеять и по характеру Соломонова правления, и по последовавшим за этим правлением событиям.

Итак, Соломоновы годы в русской истории соответствуют временам Ярослава Мудрого. Аналогия уже в именах, оба правителя стали символами жизненной и политической мудрости.

«Соломон поднял израильское государство до такого невиданного дотоле могущества и блеска, что позднейшие поколения долго еще согревались в лучах ослепительного сияния, исходившего от его царствования» (Г. Грец).

«Прежде всего он в течение всего своего царствования поддерживал в стране мир и не вел никаких войн, хотя при тех военных ресурсах, какими он располагал, ему нетрудно было делать новые завоевания... продолжительным миром он умножал благосостояние народа; он правил народом мудро и справедливо и беспристрастно творил суд между отдельными лицами и целыми коленами; он основал много городов и заботился о безопасности дорог и следовавших по ним караванов; он украсил Иерусалим великолепными сооружениями и во славу Бога Израиля воздвиг роскошный храм; он поощрял занятия искусством и поэзией и тем внес в жизнь народа новый облагораживающий элемент...» (Г. Грец.)

По части мирной политики полнейшее сходство с Ярославом, который, как мы помним, «не приобрел оружием новых земель, но возвратил утраченное Россиею в бедствиях междоусобия».

Полнейшее сходство в методах ведения внешней политики. Союз с Египтом был скреплен браком с дочерью египетского царя. Но главное сходство конечно же в сфере культурного подъема.

Сходство настолько разительное, что даже А. Мень не удержался и упомянул об этом сходстве: «Со времен Соломона начинается стремительный взлет культуры Израиля. Народ, еще совсем недавно перешедший к оседлости, с поразительной быстротой догоняет своих соседей. Подобные примеры хорошо известны в истории. Достаточно указать на Киевскую Русь, культурный расцвет которой наступил вскоре после эпохи полупервобытного и родового общества». (Речь, разумеется, о Ярославе, ведь «Владимир распахал и умягчил сердца людей, просвятивши их крещением; сын его Ярослав насеял их книжными словами».)

Мень также дает объяснение этому феномену, очень близкое к пониманию структурного гороскопа: «Духовный подъем Израиля в правление Соломона вышел не из пустоты. Как мы знаем, еще из пустыни были принесены семена высоких религиозных постижений и поэтического творчества... Когда же после победы Давида и воцарения Соломона кончилась многолетняя раздробленность и борьба с врагами, подавленные войной творческие силы народа как бы вырвались на свободу».

Тут почти нечего добавить, идеологическое чудо четвертой фазы имперского рывка возможно лишь благодаря сильнейшему прессу государства во второй и третьей фазах.

Итак, во времена Соломона никому не известное еще недавно государство становится одной из сильнейших торговых и военных держав. Удобное географическое положение, мощный экспорт, надежное политическое устройство, богатство народа, красивейшая архитектура. Казалось бы, родилось еще одно мощное светское государство.

Однако это была лишь видимость. Стоило закончиться имперскому 144-летию (со смертью Соломона – 928), как государство начало разваливаться и уже в 922 году, через шесть лет после имперского цикла, единству Израильского царства был положен конец. «В политическом отношении раскол был губительным. Началась цепь братоубийственных войн. Палестина снова стала добычей соседей» (А. Мень). (Аналогичный 1061 год в русской истории Карамзин отмечает словами: «С сего времени начинаются бедствия России».)

Первый (легендарный) имперский рывок закончен, Израиль не стал могучей светской державой, ему была уготована иная судьба, может быть, очень печальная, но и великая. Стать духовной империей, империей, которая породит всю вторую эпоху – эпоху прогресса, эпоху становления разума человечества.

2 Иудея (748–604)

Рассматривая русскую историю, мы использовали схему, по которой первые два рывка (Ярослав, Иван III) были входом в православие, а третий (Екатерина II) и четвертый – выходом из православия и подготовкой к крещению всего мира новым учением. По этой же схеме можно рассматривать историю Израиля. Первые два рывка – углубление и укрепление национальной религии, третий и четвертый рывок – открытие в национальной религии всемирности и подготовка почвы для рождения христианства, которым был крещен мир.

Можно использовать и другую схему, проводя аналогию с четырьмя фазами 144-летия, когда второй и третий рывки являются «темным временем». Неудивительно, что второй рывок, а особенно третий в истории еврейского государства гораздо менее ярки и с трудом видны сквозь толщу веков.

Между концом первого рывка (928) и началом второго (748) прошло 180 лет, не принесших почти ничего нового в жизнь двух еврейских государств. Мир же тем временем не стоял на месте. «Две великие державы, Ассирия и Египет, много лет готовились к решительной схватке... необходимо было выбрать свою позицию между молотом и наковальней» (А. Мень).

Возможно, что именно такое положение, при котором существовала угроза самому существованию народа и государства, послужило толчком к началу второго имперского рывка. Однако не будем забывать, что история ветхозаветной империи – это в первую очередь история империи Духа, и причиной начала рывка мог стать и духовный застой:

«Дух самодовольства и пошлости, свойственный всякой узконационалистической вере, воцарился в Израиле. Все были убеждены, что благоволение Божие неизменно и что День Ягве не за горами» (А. Мень). Во всем царил застой, характерный для государства, идущего по ритму Востока. «Глашатаи Ягве, пророки, нередко превращались теперь в царских слуг: через них монархи вопрошали Божество перед войнами. Многие из этих прорицателей быстро деградировали и становились угодливыми приспешниками двора. Они постоянно ждали подачек и строили свои предсказания так, чтобы получить одобрение властелина» (А. Мень).

Вера, давшая такие замечательные плоды во времена Давида и Соломона, теперь превратилась в «добродушную бытовую религию, в которой народ видел свое, исконное, родное и которая помогала ему снимать с себя бремя тревог и забот. В ее стоячей воде, казалось, уже не могло родиться ничто великое, и жертвенный дым как бы означал, что светоч погас навсегда» (А. Мень).

И все-таки, по словам А. Меня, «произошло чудо, дух прорвался через наслоения лубочного крестьянского благочестия». И чудом этим, безусловно, было начало второго имперского рывка.

Первая фаза (748–712, 2 Иудея)

События вокруг 748 года больше связаны не с политическими изменениями, а с появлением пророков. Неожиданной и великой силы в эти годы написана книга пророка Амоса. Как всегда в первом (сновидческом) 36-летии, события как бы не имеют ни причин, ни следствий: «Мы не знаем, были ли учителя у Амоса, не знаем ни его единомышленников, ни близких, ни прямых последователей. Вообще облик этого великого реформатора едва различим в истории. Он необъяснимая загадочная личность, явившаяся, подобно грозный комете, на небосклоне и исчезнувшая столь же быстро и внезапно, как появилась» (А. Мень).

Впервые в истории человечества, по мнению А. Меня, была произнесена нравственная проповедь: «Вавилонские поэты прославляли богатырей, египетские – богов, фараонов и женщин, Гомер воспевал доблесть своих героев и их оружие; Амос отворачивался от всего этого, ибо им владеет одно: мысль о Божественной справедливости. Правда – его единственная царица и героиня, только о ней его вдохновенное слово. Будду, выступившего через полтора века после Амоса, потрясло царящее в мире физическое зло: болезни, старение, смерть. Иудейского же пастуха, взвесившего мир на весах Правды, ужаснуло зло нравственное, ужаснула низость и греховность человека».

Дата добавления: 2015-07-12