Октября. Равновесие сил

Итог: до сих пор (17 октября, понедельник) – равновесие сил, царизм уже не в силах, – революция еще не в силах победить.

От этого громадные колебания, страшное, гигантское усиление революционных явлений (стачки, митинги, баррикады, комитеты общественной безопасности, полная парализация правительства и т.д.) – с другой стороны, отсутствие решительной репрессии. Войска колеблются. Двор колеблется: диктатура или конституция. Двор колеблется и выжидает. Собственно, это правильная тактика с его стороны: равновесие сил заставляет выжидать, ибо власть в их руках. Революция дошла до такого момента, когда контрреволюции нападать, наступать невыгодно.

Для нас, для пролетариата, для последовательных революционных демократов, этого еще мало. Если мы не поднимемся еще ступенью выше, если мы не осилим задачи самостоятельного наступления, если мы не сломим силы царизма, не разрушим его фактической власти, – тогда революция будет половинчатая, тогда буржуазия за нос проведет рабочих.

Слух, будто решена конституция. Если да, тогда царь, значит, учитывает уроки 1848 года и других революций: без учредительного собрания, до учредительного собрания, помимо учре­дительного собрания даровать конституцию. Какую? В лучшем (для царя) случае – кадетскую.

Значение этого: осуществление идеала конституционалистов-демократов, перескакивание через революцию. Обман народа, ибо полной и реальной свободы выборов все же не будет.

Не перескочить ли революции через эту пожалованную конституцию? Под этим заглавием либеральная берлинская газета «Vossische Zeitung» помещает следующее небезынтересное сообщение:

«С неудержимой силой развиваются события в империи царей. Для всякого беспристрастного наблю­дателя ясно, что ни правительство, ни какая-либо оппозиционная или революционная партия не является хозяином положения. Безвременно умерший князь Трубецкой и другие профессора высших учебных заведений тщетно пытались отговорить русское студенчество от опасного решения превратить университеты в места политических народных собраний. Студенты с энтузиазмом почтили память Трубецкого, превратили похороны его во внушительную политическую демонстрацию, но его совета, не пускать в университет посторонних эле­ментов, они не послушались. И в Петербургском университете, и в горной академии, и в политехникуме происходят гигантские народные собрания, в которых студенты составляют часто меньшинство и кото­рые тянутся с раннего утра до позднего вечера. Говорятся страстные зажигательные речи, поются революционные песни. Кроме того усердно ругают либералов, особенно за их «половинчатость», которая-де не случайно свойственна русскому либерализму, а обусловлена будто бы вечными историческими законами.

Есть что-то глубоко трагическое в этих упреках. Не дела либералов, а их страдания тормозят их жизненный путь. Правительство столь же беспомощно перед этими событиями, как беспомощно оно и перед рабочими волнениями и перед общим брожением. Конечно, возможно, что оно замышляет снова сильное кровопускание, дожидаясь лишь момента, когда движение созреет для ка­зацкой атаки. Но если даже до этого дойдет, то все-таки никто из власть имущих не уверен, не приведет ли это к еще более бурному взрыву недовольства. Даже и генерал Трепов не верит уже больше в свое дело. Перед своими друзьями он не скрывает, что считает себя обреченным на смерть и что он не ждет никаких положительных результатов от своего управления. Он говорит: «Я уже только исполняю свой долг и исполню его до конца».

Плохи, должны быть, дела царского трона, если глава полиции приходит к таким заключениям. И в самом деле, нельзя не признать, что, несмотря на все усилия Трепова, несмотря на лихорадочную дея­тельность бесконечных комиссий и конференций, напряженное положение с прошлого года не только не улеглось, а, напротив, усилилось. Куда ни взглянешь, везде положение стало хуже и опаснее, везде дела заметно обострились.

Пролетариат по всей России пробивает себе дорогу героическими усилиями. Гражданская война приняла форму отчаянно-упорной и повсеместной парти­занской войны. Рабочий класс не дает отдыха врагу, парализует промышленную жизнь, останавливает всю машину местного управления, создает по всей стране тревожное состояние, мобилизуя все новые и новые силы для борьбы.

Никакое госу­дарство не выдержит долгое время такого натиска, а тем менее прогнившее царское правительство, от которого один за другим отпадают прежние его сторонники.

Либеральной монархической буржуазии борьба кажется слишком упорной, ее пугает гражданская война и это состояние тревожной неуверенности, в котором жи­вет страна. Среди идеологов бур­жуазии начинают появляться люди, которые принимаются тушить революционный пожар своей проповедью мирного легального прогресса, которые за­ботятся о притуплении, а не обострении политического кризиса[oo].

Но для революционного пролетариата за­тягивание борьбы является насущно-необходимым делом. Сознательный пролетариат, никогда не сомневавшийся в предательской натуре буржуазного свободо­любия, неуклонно пойдет вперед, поднимая за собой крестьянство, внося разложение в ряды царского войска.

Упорная борьба рабочих, постоянные стачки, демонстрации, частичные восстания, все эти пробные, так сказать, сражения и схватки неизбежно втя­гивают войско в политическую жизнь, а следовательно, и в круг революционных во­просов. Опыт борьбы просвещает быстрее и глубже, чем могли бы при других условиях сделать годы пропаганды.

Внешняя война окончилась, но правительство явно боится возврата пленных и возврата маньчжурской армии. Сведения о ее революционном на­строении все умножаются[pp].

Мобилизация не останавливается, несмотря на за­ключение мира. Становится все очевиднее, что армия нужна всецело и исключительно против революции.

А при таких условиях мы, революционеры, ровно ничего не имеем против мобилизации, мы готовы даже приветствовать ее.

Оттягивая развязку ценой во­влечения в борьбу новых и новых частей армии, приучая все большее и большее коли­чество войска к гражданской войне, правительство не уничтожает источника всех кри­зисов, а, напротив, расширяет почву для них.

Оно получает оттяжку ценою неизбежно­го расширения поля борьбы и обострения ее.

Оно поднимает на борьбу самых отсталых и самых невежественных, самых забитых и самых мертвых политически, – борьба просветит, встряхнет и оживит их.

Чем дальше протянется это состояние гражданской войны, тем неизбежнее будет выделение из контрреволюционной армии массы ней­тральных и ядра борцов за революцию.

Весь ход русской революции за последние месяцы свидетельствует о том, что дос­тигнутая теперь ступень не является и не может быть высшей ступенью. Движение поднимется еще выше, как поднялось уже оно со времени 9-го января.

Тогда мы видели впервые движение, пора­зившее мир единодушием и сплоченностью гигантских масс рабочих, поднявшихся во имя политических требований.

Но это движение было еще крайне несознательное в ре­волюционном отношении и совершенно беспомощное в смысле вооружения и военной готовности.

Польша и Кавказ дали образец борьбы уже более высокой, где пролетариат стал выступать отчасти вооруженным, где война приняла затяжную форму.

Одесское восстание ознаменовалось новым и важным успехом: перехо­дом части войск на сторону народа.

Правда, сразу успех не был достигнут; трудная задача «сочетания морских и сухопутных сил» (одна из труднейших задач даже для ре­гулярного войска) не была еще разрешена. Но она была поставлена, и все признаки го­ворят за то, что одесские события не останутся единичным казусом.

Московская стачка показывает нам распространение борьбы на «истинно русскую» область, устойчивость которой так долго радовала реакционеров. Революционное выступление в этом районе имеет гигантское значение уже потому, что боевое крещение получают массы пролета­риата, наименее подвижного и в то же время сосредоточенного на сравнительно не­большой области, в количестве, не имеющем себе равного нигде в России.

Движение началось с Питера, обошло по окраинам всю Россию, мобилизовало Ригу, Польшу, Одессу, Кавказ, и теперь пожар перекинулся на самое «сердце» России.

Позорная комедия Государственной думы кажется еще презреннее наряду с этим действительно революционным выступлением готового на борьбу и истинно передово­го класса.

Соединение пролетариата с революционной демократией, о котором мы не раз говорили, становится фактом. Радикальное студенчество, принявшее и в Петербур­ге и в Москве лозунги революционной социал-демократии, является авангардом всех демократических сил, которые гнушаются подлостью «конституционно-демократических» реформистов, пошедших в Государственную ду­му, которые тяготеют к настоящей решительной борьбе с проклятым врагом русского народа, а не к маклерству с самодержавием.

Завтрашний день несет нам великие, всемирно-исторические битвы за свободу. Возможно, что борцы за свободу потерпят еще не одно поражение.

Но пора­жения только глубже и глубже встряхнут рабочих и крестьян, только еще более обост­рят кризис, только еще грознее сделают неминуемую окончательную победу дела сво­боды.

И мы приложим все усилия, чтобы к этой победе не присосались буржуазные пиявки монархического помещичьего либерализма, чтобы этой победой не воспользова­лись главным образом господа крупные буржуа, как не раз бывало в Европе.

Мы при­ложим все усилия, чтобы эта победа рабочих и крестьян была доведена до конца, до полного разгрома всех ненавистных учреждений самодержавия, монархии, бюрокра­тии, военщины, крепостничества.

Только такая победа даст настоящее оружие в руки пролета­риату, – и тогда мы зажжем Европу, чтобы сделать из русской демократической рево­люции пролог европейского социалистического переворота.

Дата добавления: 2015-07-12