Глава 1. Великий Князь Ярослав 2 Всеволодович. Годы 1238-1247 6 страница

Ярославская победа окончательно утверждала Даниила на столе галицком: с этих пор никто из русских князей уже не беспокоил его более своим соперничеством; венгры также оставили свои притязания; должны были успокоиться и внутренние враги народа, бояре, не имея более возможности крамолить, не находя соперников сыну Романову. Но сколько славен был для Даниила 1249 год, столько же тяжек следующий, 1250: от татар пришло грозное слово: "Дай Галич!" В глубокой грусти оба Романовича стали думать: что делать? В чистом поле не было возможности сопротивляться татарам, городов не успели укрепить; наконец, Даниил сказал: "Не отдам пол-отчины моей, лучше поеду сам к Батыю". Даниил отправился в путь, приехал в опустошенный Киев, где сидел боярин Димитрий Ейкович, посланный туда великим князем Ярославом суздальским; в Киеве Даниил остановился в Выдубицком монастыре, созвал братию, попросил их отслужить молебен, чтоб бог помиловал его, и поплыл по Днепру в сильной тоске, видя перед собою беду грозную. В Переяславле, стольном городе прадеда своего Мономаха, он уже встретил татар; упомянутые выше западные путешественники рассказывают о тяжком впечатлении, которое произвело на них первое знакомство с татарами, показавшимися им какими-то демонами; такое же тяжкое впечатление произвели татары и на Даниила, по свидетельству летописца: варварские обряды, суеверия внушали глубокое отвращение сыну Романову, с ужасом думал он, что все приходящие к хану подчиненные владельцы должны исполнять эти обряды, ходить около куста, кланяться солнцу, луне, земле, дьяволу, умершим, находящимся в аде предкам их ханским. В черных мыслях приехал Даниил на Волгу, в Орду Батыеву, и первая весть, услышанная им здесь, не могла его утешить: пришел к нему слуга великого князя Ярослава суздальского и сказал: "Брат твой Ярослав кланялся кусту, и тебе кланяться". "Дьявол говорит твоими устами, - отвечал ему на это Даниил, да заградит их бог". К счастию, Батый не потребовал от него исполнения суеверных обрядов: когда Даниил при входе в вежу поклонился, по татарскому обычаю, то Батый встретил его словами: "Данило! зачем так долго не приходил; но все хорошо, что теперь пришел; пьешь ли черное молоко, наше питье, кобылий кумыс!" "До сих пор не пил, - отвечал Даниил, - но теперь, если велишь, буду пить". "Ты уже наш татарин, - продолжал Батый, пей наше питье". Даниил выпил, поклонился, по их обычаю, и, сказавши хану, что следовало о делах своих, попросил позволения идти к ханше; Батый сказал: "Иди". Князь пошел поклониться ханше; потом Батый прислал к нему вина, велевши сказать: "Не привыкли вы пить молоко, пей вино". Северный летописец, довольный относительным уважением, каким пользовались наши князья в Орде, повторяет постоянно, что они принимались там с честию; но южный, рассказавши о принятии Даниила ханом, разражается горькими жалобами: "О, злее зла честь татарская! Даниил Романович князь был великий, обладал вместе с братом Русскою землею, Киевом, Владимиром и Галичем; а теперь сидит на коленях и холопом называется, дани хотят, живота не чает, и грозы приходят. О, злая честь татарская! Отец был царем в Русской земле, покорил Половецкую землю и воевал на иные все страны; и такого отца сын не принял чести, кто ж другой после того получит от них что-нибудь? Злобе и лести их нет конца!" Пробывши двадцать пять дней в Орде, Даниил достиг цели своей поездки: хан оставил за ним все его земли. Приехавши в Русь, он был встречен братом и сыновьями, и был плач об его обиде, говорит летописец, но еще больше радовались, что увидели его опять здоровым.

Даниил мог немного утешиться немедленным полезным следствием своей поездки к хану: король венгерский, испуганный не столько Ярославскою победою, сколько благосклонностию Батыя к Даниилу, тотчас же прислал к последнему с предложением мира и родственного союза, который прежде отвергнул Даниил изъявил сперва сомнение в искренности короля; но митрополит Кирилл съездил в Венгрию и уладил дело: Лев Данилович женился на дочери королевской, и Даниил отдал королю пленников венгерских, взятых при Ярославле. Но чем спокойнее было княжение Даниила внутри, чем славнее становился он между соседними государями европейскими, тем тягостнее была для него злая честь татарская, и он стал искать средств к свержению ига. С одними средствами Галича и Волыни нельзя было и думать об этом; сломить могущество татар, отбросить их в степи можно было только с помощию новых крестовых походов, с помощию союза всей Европы или по крайней мере всей восточной ее половины. Но о крестовом союзе католических государств нельзя было думать без главы римской церкви, от которого должно было изойти первое, самое сильное побуждение; князь русский мог быть принят в этот союз только в качестве сына римской церкви - и вот Даниил завязал сношения с папою Иннокентием IV о соединении церквей. Легко понять, как обрадовался папа предложениям галицкого князя; письмо за письмом, распоряжение за распоряжением следовали от его имени по случаю присоединения Галицкой Руси. Он отправил доминиканского монаха Алексея с товарищем для безотлучного пребывания при дворе Даниила, поручил архиепископу прусскому и эстонскому легатство на Руси, позволил русскому духовенству совершать службу на заквашенных просвирах, признал законным брак Даниилова брата Василька на одной из родственниц, уступил требованию Даниила, чтобы никто из крестоносцев и других духовных лиц не мог приобретать имений в русских областях без позволения князя. Но с самого уже начала обнаружилось, что связь с Римом не будет продолжительна: время крестовых походов прошло, папа не имел уже прежнего значения, не мог своими буллами подвинуть целой Европы против Востока: в 1253 году он писал ко всем христианам Богемии, Моравии, Сербии и Померании об отражении татарских набегов на земли христианские и проповедовании крестового похода; но это послание не произвело никакого действия; то же в следующем году писал он к христианам Ливонии, Эстонии и Пруссии, и также безуспешно. Вместо помощи против татар папа предлагал Даниилу королевский титул в награду за соединение с римскою церквию. Но Даниила не мог прельстить королевский титул. "Рать татарская не перестает: как я могу принять венец, прежде чем ты подашь мне помощь?" - приказывал отвечать он папе. В 1254 году, когда он был в Кракове у князя Болеслава, туда же явились и послы папские с короною, требуя свидания с Даниилом; тот отделался на этот раз, велевши сказать им, что не годится ему с ними видеться в чужой земле. На следующий год послы явились опять с короною и с обещанием помощи; Даниил, не полагаясь на пустые обещания, не хотел сперва и тут принимать короны, но был уговорен матерью своею и князьями польскими, которые говорили ему: "Прими только венец, а мы уже будем помогать тебе на поганых"; с другой стороны, папа проклинал тех, которые хулили православную веру греческую, и обещал созвать собор для рассуждения об общем соединении церквей. Даниил короновался в Дрогичине; но событие это осталось без следствий; видя, что от папы не дождаться помощи, Даниил прервал с ним всякие сношения, не обращая внимания на укоры Александра IV; впрочем, титул королевский остался навсегда за князем галицким.

Предоставленный одним собственным средствам, Даниил не хотел, однако, отказаться от мысли о сопротивлении татарам: укреплял города и не позволял баскакам утверждаться в низовьях днестровских. Ближайшим соседом Данииловым в Приднепровье был баскак Куремса, не могущий внушить большого страха галицкому князю, так что в 1257 году последний решился предпринять наступательное движение против татар и побрал все русские города, непосредственно от них зависевшие. В 1259 году войско Куремсы явилось у Владимира, но было отбито жителями, сам Куремса не мог взять Луцка, потому что сильный ветер относил от города каменья, бросаемые татарами из машин. Но в 1260 вместо Куремсы явился другой баскак, Бурундай, с которым не так легко было управиться; Бурундай прислал сказать Даниилу: "Я иду на Литву; если ты мирен с нами, то ступай со мною в поход". Опечаленный Даниил сел думать с братом и сыном: они хорошо знали, что если Даниил сам поедет к Бурундаю, то не воротится с добром за явную войну с Куремсою, и потому решили, что Василько поедет за брата. Василько отправился, на дороге встретил отряд литовцев, разбил их и привез сайгат (трофеи) к Бурундаю; это понравилось татарину, он похвалил Василька, поехал с ним вместе воевать литву и после войны отпустил домой. Но этим дело не кончилось: в следующем 1261 году Бурундай опять прислал сказать Романовичам: "Если вы мирны со мною, то встретьте меня, а кто не встретит, тот мне враг". Опять поехал к нему Василько, взявши с собою племянника Льва и владыку холмского Ивана (на Руси узнали уже, что монголы уважают служителей всех религий); татарин встретил их сильною бранью, так что владыка Иван стоял ни жив ни мертв от страха; наконец Бурундай сказал Васильку: "Если вы со мною мирны, то размечите все свои города". Надобно было исполнить приказание: Лев разметал Данилов, Истожек, послал и Львов разметать, а Василько послал разрушить укрепления Кременца и Луцка. Владыка Иван отправлен был ими к Даниилу с вестию о гневе Бурундая; Даниил испугался и уехал сперва в Польшу, потом в Венгрию, а между тем Бурундай вместе с Васильком приехал к Владимиру и приказал разрушить городские укрепления; Василько видел, что такие обширные укрепления нельзя скоро разрушить, и потому велел зажечь их, и горели они целую ночь; сжегши свой город, Василько на другой день должен был угощать Бурундая в беззащитном Владимире; но татарину и этого было мало: он потребовал, чтоб рвы городские были раскопаны, и это было исполнено. Из Владимира Бурундай и Василько приехали к Холму, любимому городу короля Даниила; город был затворен, в нем сидели бояре и люди добрые с пороками и самострелами, так что взять его не было никакой надежды у Бурундая, и он стал говорить Васильку: "Это город брата твоего, ступай, скажи гражданам, чтоб сдались". Василько поехал, а при нем три татарина и толмач, знавший русский язык, - слушать, что Василько будет говорить с холмовцами. Но Василько догадался, как сделать: набрал в руки камней и, подъехавши к стенам, начал кричать главным боярам: "Константин холоп и ты другой холоп, Лука Иваныч! это город брата моего и мой, сдавайтесь!" - и, сказавши это, три раза ударил камнем об землю, давая этим знать, чтоб не сдавались, а бились с татарами. Константин, стоя на забралах, увидал знак, понял его смысл и отвечал Васильку: "Ступай прочь, если не хочешь, чтоб ударили тебя камнем в лицо, ты уже не брат королю, а враг ему". Татары, бывшие с Васильком, рассказали Бурундаю ответ Константинов, и тот, не смея приступить к Холму, отправился пустошить Польшу, а оттуда возвратился в степи. Таким образом, Даниил, обманутый слабостью Куремсы, рано начал действовать против татар и поплатился за преждевременную смелость городами галицкими и волынскими; но, с другой стороны, Даниил не ошибся относительно выбора главного средства сопротивления против степных полчищ, именно укрепления городов: наиболее укрепленный Холм остался цел; должно заметить, впрочем, что пред этим городом был один баскак со своим отрядом, конечно, и Холм не мог бы устоять против тех полчищ, которые приводил Батый на Русь.

Но если Даниил не имел успеха в борьбе с Востоком, зато он вознагражден был счастливою борьбою с европейскими своими соседями. Здесь первое место занимает борьба его с литвою, среди которой произошли важные перемены, имевшие решительное влияние на судьбы Юго-Западной Руси. До сих пор литовцы, подобно соплеменникам своим пруссам, были разъединены, повиновались многим князьям; такое разъединение, не препятствуя литовцам собираться многочисленными толпами и опустошать соседние страны, препятствовало единству, постоянству в движениях, не могло сообщать этим движениям завоевательного, прочного характера. Для этого нужно было единовластие; и вот в то время, как пруссы гибнут от меча немецких рыцарей или теряют свою народность вследствие разъединения, среди литовцев, значительно усиленных, без сомнения, беглецами прусскими, являются князья, которые начинают стремиться к единовластию; самым замечательным из них был Миндовг. Характер Миндовга ручался за успех дела в обществе варварском: этот князь был жесток, хитр, не разбирал средств для достижения цели, никакое злодейство не могло остановить его; но где нельзя было действовать силою, там он сыпал золото, употреблял обман. Из рассказа Плано-Карпини мы видели, что литовцы после нашествия Батыева безнаказанно опустошали русские области; но в 1246 году, возвращаясь с набега на окрестности Пересопницы, они были настигнуты у Пинска обоими Романовичами и поражены наголову; в следующем году встречаем известие о новом поражении их от князей - галицкого и волынского. В 1252 году Миндовг отправил дядю своего Выкынта и двоих племянников - Тевтивила и Едивида воевать к Смоленску; он сказал им: "Что кто возьмет, тот пусть и держит при себе". Но этот поход был хитростию со стороны Миндовга: он воспользовался отсутствием родичей, чтоб захватить их волости и богатство, после чего отправил войско, чтоб нагнать и убить их самих. Князья, однако, вовремя узнали о намерениях Миндовга и убежали к Даниилу, за которым была сестра Тевтивила и Едивида. Миндовг послал сказать Даниилу, чтоб тот не вступался за изгнанников, но Даниил не послушался сколько по родству с последними, столько же и потому, что хотел воспользоваться этим обстоятельством для обессиления Литвы: посоветовавшись с братом, он послал сказать князьям польским: "Время теперь христианам идти на поганых, потому что у лих встали усобицы". Поляки обещались идти с ним вместе на войну и не исполнили обещания. Тогда Романовичи стали искать против Миндовга других союзников и отправили Выкынта к ятвягам, в Жмудь, и к немцам, в Ригу; Выкынту удалось серебром и дарами уговорить ятвягов и половину Жмуди подняться на Миндовга; немцы также прислали сказать Даниилу: "Для тебя помирились мы с Выкынтом, хотя он погубил много нашей братьи" - и обещались также идти на помощь к изгнанникам. Обнадеженные этим, Романовичи выступили в поход: Даниил послал брата на Волковыйск, сына на Слоним, а сам пошел к Здитову, побрали много городов и возвратились Домой; потом отправил Даниил Тевтивила с русью и половцами воевать Миндовгову землю; но немцы не двигались, и Тевтивил сам отправился в Ригу, где принял крещение; это подействовало, и Орден стал готовиться к войне.

Миндовг увидал, что не может противиться в одно время двум врагам - и Романовичам и Ордену, и потому принялся за другие средства: он послал тайно к магистру Ордена Андрею фон Штукланду с богатыми дарами и с следующим предложением: "Если убьешь или выгонишь Тевтивила, то еще больше получишь". Андрей принял дары и отвечал, что питает к Миндовгу сильную дружбу, но не может помогать ему до тех пор, пока он не примет крещения. Миндовг просил личного свидания с магистром, и за роскошным обедом было улажено все дело. Миндовг крестился, и папа был в восторге: он принял литовского князя, по обычаю, под покровительство св. Петра, писал к ливонскому епископу, чтоб никто не смел оскорблять новообращенного, поручил епископу кульмскому венчать Миндовга королевским венцом, писал об установлении соборной церкви в Литве и епископа; но Миндовг принял христианство точно так же, как пруссы принимали его под мечом рыцарей, только для вида, до первой возможности возвратиться к отцовской вере. "Крещение его было льстиво, - говорит летописец, - потому что втайне он не переставал приносить жертвы своим прежним богам, сожигал мертвецов; а если, когда выедет на охоту, и заяц перебежит дорогу, то уж ни за что не пойдет в лес, не посмеет и ветки сломить там". Как бы то ни было, Миндовгу удалось отстранить опасность, грозившую ему от Ордена, и Тевтивил должен был бежать из Риги в Жмудь, к дяде своему Выкынту; он собрал войско из ятвягов, жмуди, вспомогательного русского отряда, присланного ему Даниилом, и выступил против Миндовга, на помощь к которому пришли немцы Война не ознаменовалась никаким решительным действием в 1252 году; в следующем 1253 сам Даниил принял в ней участие, опустошил область Новгородскую (Новогрудскую); потом Василько с племянником Романом Данииловичем взял Городен, а сын Миндовгов за то опустошил окрестности Турийска. Но этот набег не мог перевесить успехов русской рати, и Миндовг прислал к Даниилу с предложением мира и руки своей дочери для Шварна, сына Даниилова; литовский князь, впрочем, и тут нашел средство заставить Даниила благосклоннее выслушать его предложения: в одно время с Миндовговыми послами явился к Даниилу Тевтивил и объявил, что Миндовг подкупил ятвягов, и те не хотят больше воевать с ним. Даниил рассердился на ятвягов, но делать было нечего. Почти два года после того не встречаем известий о делах литовских; в конце 1255 года летописец рассказывает о мире между Даниилом и сыном Миндовговым, Воишелком, князем новгородским (новогрудским); характер и жизнь этого Воишелка очень замечательны для нас, потому что подобные явления всего лучше показывают состояние нравов в известный век, в известном обществе. Жесток был и Миндовг, но бесчеловечие Воишелка превосходило всякое вероятие; наивный рассказ летописца наводит ужас: "Воишелк стал княжить в Новгороде, будучи в поганстве, и начал проливать крови много: убивал всякий день по три, по четыре человека; в который день не убивал никого, был печален, а как убьет кого, так и развеселится". И вдруг пронеслась весть, что Воишелк - христианин; мало того, он оставляет княжение свое и постригается в монахи. Этот-то Воишелк явился в 1255 году к королю Даниилу посредником мира между ним и отцом своим Миндовгом; условия были так выгодны, что нельзя было не принять их: Шварн Данилович получал руку Миндовговой дочери, а старший брат его, Роман, получал Новогрудек от Миндовга да Слоним с Волковыйском и другими городами от Воишелка с обязанностию, впрочем, признавать над собою власть Миндовга. При заключении этого мира Воишелк просил Даниила дать ему возможность пробраться на Афонскую гору, и Даниил выхлопотал для него свободный путь через венгерские владения; но смуты, происходившие тогда на Балканском полуострове, заставили Воишелка возвратиться назад из Болгарии, после чего он построил себе свой особый монастырь на реке Немане между Литвою и Новогрудеком.

Таким образом, южным Мономаховичам удалось снова утвердиться в волостях, занятых было Литвою; но зато Изяславичи полоцкие должны были уступить свои волости князьям литовским. Последним полоцким князем является в наших летописях Брячислав, которого имя записано под 1239 годом по случаю брака Александра Невского на его дочери; но потом (в 1262 г.) полоцким князем является уже литвин Тевтивил, племянник Миндовгов от сестры. Но и Роману Даниловичу трудно было княжить в своей новой волости, среди родственников, подобных Воишелку: под 1260 годом встречаем известие, что король Даниил и брат его Василько воевали Литву, ища Романа Даниловича, схваченного Воишелком и Тевтивилом; чем кончилось дело, как освободился Роман - неизвестно; известно только то, что в 1262 году Миндовг, желая отомстить Васильку, который вместе с татарами воевал его землю, послал на Волынь две рати, набравшие добычи; но одну из них Василько нагнал у города Небла; литовцы стояли у озера и, увидавши неприятеля, сели в три ряда за щитами, по своему обычаю; Василько ударил на них и победил, причем не осталось из них ни одного человека: одни погибли от меча, другие потонули в озере. Василько отправил сайгат к брату своему Даниилу, который был тогда на дороге в Венгрию и сильно тосковал по брате и молодом племяннике Владимире, зная, что они пошли в поход, как вдруг один из слуг начал говорить: "Господин! какие-то люди едут за щитами с сулицами, и кони с ними в поводах". Король вскочил с радостию и сказал: "Слава тебе, господи! это Василько победил Литву!" Посланный подъехал и привел сайгат: коней в седлах, щиты, сулицы, шлемы. Эта война Романовичей с Литвою была последнею при жизни Миндовга. В то время как сын его Воишелк жил в монастыре, Миндовг ждал случая отвергнуть новую веру и прервать связь с Орденом или, лучше сказать, зависимость от него; он долго выказывал себя пред рыцарями ревностным христианином, послушным сыном папы, союзником Ордена, уступил последнему значительные земли; мало того, завещал ему всю Литву в случае своей беспотомственной смерти, а между тем толпы литовцев в 1259 г. вторгнулись в Курляндию и пустошили там орденские владения; отряд тевтонских рыцарей вышел к ним навстречу, и на берегах реки Дурбы произошла битва, которая служила печальным предвещанием для Ордена: литовцы одержали блистательную победу и отпраздновали ее сожжением пленных рыцарей в жертву богам. Эта победа Литвы служила знаком к волнению пруссов, подстрекнутых, как говорят, Миндовгом; а в 1260 г., в условленный день, вспыхнуло повсеместное восстание. Миндовг еще медлил, все выжидал, наконец, видя, что час пробил, решился действовать открыто: отрекся от христианства и королевского титула, вступил с войском в Пруссию и страшно опустошил ее. С другой стороны, его войско счастливо воевало польские владения, убило одного князя, взяло в плен другого; с литовским войском в этом походе находился рязанский выходец Евстафий, сын известного нам братоубийцы князя Константина; сын, как видно, был похож на отца, потому что летописец называет Евстафия окаянным и беззаконным. Такие успехи не могли быть перевешены неудачею, которую литовцы в последнее время потерпели от Василька волынского, и летописец говорит, что Миндовг начал сильно гордиться и не признавал себе никого равным. В 1262 году умерла у него жена, о которой он очень жалел. У покойной была сестра за Довмонтом, князем нальщанским; Миндовг послал сказать ей: "Сестра твоя умерла, приезжай сюда плакаться по ней"; но когда та приехала, то он стал говорить ей: "Сестра твоя, умирая, велела мне жениться на тебе, чтоб другая детей ее не мучила", - и женился на свояченице. Муж последней, Довмонт, озлобившись за это на Миндовга, стал думать, как бы убить его, но открыто сделать этого не мог, потому что сила его была мала, а Миндовгова велика; тогда Довмонт стал искать себе союзника и нашел его в племяннике Миндовговом от сестры, Треняте, князе жмудском. В 1263 году Миндовг послал все свои войска за Днепр, на князя Романа брянского, и Довмонт находился также в этом ополчении; усмотря удобное время, он объявил другим вожакам, что волхвы предсказывают ему дурное, и потому не может продолжать поход; возвратившись назад, он немедленно отправился ко двору Миндовга, застал его врасплох и убил вместе с двумя сыновьями. Тренята, вероятно вследствие прежнего ряда с Довмонтом, стал княжить в Литве, на месте Миндовга, и в Жмуди и послал сказать брату своему, Тевтивилу полоцкому: "Приезжай сюда, разделим землю и все имение Миндовгово"; но дележ повел к ссоре между братьями: Тевтивил стал думать, как бы убить Треняту, а Тренята - как бы отделаться от Тевтивила; боярин последнего, Прокопий Полочанин, донес Треняте о замыслах своего князя, тот предупредил брата, убил его и стал княжить один, но недолго накняжил: четверо конюших Миндовговых составили заговор отомстить убийцам прежнего князя своего и убили Треняту, когда тот шел в баню. Тогда начал действовать единственный оставшийся в живых сын Миндовга Воишелк; когда он узнал о смерти отца своего, то испугался и ушел из Литвы в Пинск; но когда услыхал, что Тренята убит, то с пинским войском отправился в Новогрудек и, взявши здесь другие полки, пошел в Литву, где был принят с радостью отцовскими приверженцами. Воишелк стал княжить и, как бы желая привести в забвение, что он был когда-нибудь монахом, начал поступать точно так же, как поступал, будучи князем в Новогрудке. "Он стал княжить по всей земле Литовской, - говорит летописец, - и начал избивать своих врагов, и перебил их бесчисленное множество, а другие разбежались". Воишелк утвердился в Литве с помощью зятя своего Шварна Даниловича и дяди его Василька Романовича волынского, которого он назвал отцом своим и господином; вместе с Шварном, приведшим в Литву сильное войско, Воишелк пошел на своих врагов, города их побрал, самих перебил; в числе убитых находился и рязанский изгнанник Евстафий Константинович.

Таким образом, отношения литовские при жизни Даниила кончились с явною выгодою для Руси: Миндовга не было более, а сын его Воишелк, обязанный утверждением своим в Литве русскому войску, признал зависимость свою от брата Даниилова, ибо таково значение слов, что он назвал Василька отцом и господином. С таким же успехом шла борьба и с другим соседним варварским народом - ятвягами: в 1248 году ятвяги потерпели сильное поражение от Василька Романовича при Дрогичине, потеряли сорок князьков своих. В 1251 году отправились на ятвягов оба Романовича с поляками и половцами, перешли болота и вошли в страну их, причем поляки не утерпели, зажгли первую весь; Романовичи сильно рассердились на них за это, потому что пожар дал весть варварам о рати; ятвяги собрались всею землею и, как видно, зная о гневе Даниила на поляков, прислали сказать ему: "Оставь нам поляков, а сам ступай с миром из земли нашей"; Даниил не согласился. Ночью ятвяги напали на укрепленный стан польский и готовились проломить острог, но польский князь Семовит послал просить стрельцов у Романовичей на помощь; русские князья насилу отпустили стрельцов, все еще сердясь на поляков. Стрельцам удалось откинуть ятвягов от острога, хотя во всю ночь не было от них покоя. На другой день Даниил двинулся вперед, а брат его Василько с Семовитом остался на месте, имея позади отряд половецкий; ятвяги ударили на последний, обратили его в бегство, отняли хоругвь и схватились потом с Васильком и Семовитом; сеча была лютая, и с обеих сторон падало много народу; известный нам Андрей дворский, крепкий сердцем и больной телом, поскакал было по привычке на неприятеля, но не мог удержать копья в слабых руках и едва не лишился жизни; Василько послал к брату за помощью, и возвращение Даниила дало перевес русским. Земля неприятельская была пожжена и попленена, много князей ее побито; но скоро к ятвягам пришли на помощь пруссы и борты; русские и поляки сошли с коней и пешком двинулись навстречу к врагам: щиты их сияли, как заря, шлемы, как солнце восходящее, копья казались густым тростником, а князь Даниил разъезжал на коне среди полков и рядил войско. Тогда пруссы сказали ятвягам: "Можете ли дерево поддержать сулицами и дерзнуть на эту рать?" Ятвяги отступили; Даниил также возвратился в свою землю, избавивши от плена многих христиан, которые пели победителям славные песни; как видно, эти песни имели влияние и на рассказ летописца.

Через три года (в 1255 году) Даниил с сыном Львом и польским князем Семовитом отправился опять на ятвягов, молодой Лев Данилович, узнавши, что один из князей ятвяжских, Стекинт, укрепился (осекся) со своими в лесу, пошел на него, убил самого Стекинта, ранил брата его, обратил в бегство остальных ятвягов и принес к отцу оружие Стекинтово и брата его, обличая тем свою победу: королю была большая радость, Ятвяги прислали просить мира, обещаясь быть в подданстве у Даниила; но это возбудило зависть поляков, и они стали благоприятствовать поганым; узнавши об этом, Даниил велел пустошить землю Ятвяжскую, причем истреблен был весь дом Стекинтов, так что и теперь, говорит летописец, пусто на этом месте. В 1256 году Даниил с сыновьями Львом, Шварном, Романом, который княжил тогда в Новогрудке, с двумя из остальных Изяславичей полоцких (минских) и с Семовитом польским наполнил ятвяжские болота своими многочисленными полками. Князья русские и польские собрали совет и сказали Даниилу: "Ты король, голова всем полкам: если кого-нибудь из нас пошлешь напереди, то другие не будут слушаться; а ты ратный чин знаешь, война тебе за обычай, все тебя побоятся и постыдятся; ступай сам напереди". Даниил, устроивши полки, поехал сам напереди с небольшим отрядом вооруженных отроков, перед собою пустил стрельцов, а другие стрельцы шли по обеим сторонам дороги; дворский ехал за королем, к которому присоединились потом и сыновья его Лев и Роман. Узнавши, что ятвяги дожидались неприятелей в веси Привище, Даниил послал сказать дворскому: "Как скоро увидишь, что мы поскакали вперед, то немедленно ступай за нами, распустивши полк, чтоб всякий мог ехать как можно скорее"; но посланный молодой отрок не понял приказания и передал его совершенно иначе дворскому; это подвергло короля и сыновей его страшной опасности, потому что, надеясь на подкрепление от дворского, они ударили на весь, крича: "Беги! беги!" Ятвяги точно дрогнули сначала и побежали, но потом остановились посередине веси, и Даниилу со Львом стоило больших усилий обратить их вторично в бегство; дворский приехал уже тогда, когда одержана была полная победа, следствием которой было обычное опустошение страны" На другой день ятвяги прислали просить мира и предлагали заложников, чтоб только русские не убивали их пленных. Неизвестно, какое следствие имело это предложение: летописец говорит, что Даниил, возвратившись с честию и славою домой, сбирался опять идти на ятвягов, но те поспешили отправить к нему послов с данью и с обещанием служить ему и строить города в земле своей, в удостоверение чего прислали детей своих в заложники. Так Даниил достиг того, что начал отец его, Роман Великий: тот заставлял дикарей расчищать землю под пашни, Даниил заставил их строить города в земле своей; торжество галицкого князя над ятвягами было торжеством гражданственности над варварством в Восточной Европе, и торжество это тем замечательнее, что в описываемое время цивилизующее племя само находилось под гнетом азиатских варваров. В 1257 году Даниил послал боярина своего взять дань с ятвягов черными куницами, белками и серебром; часть дани послана была польскому воеводе: пусть узнает вся земля Польская, что ятвяги платят дань королю Даниилу.

Дата добавления: 2015-07-12