Глава вторая. В ставке Верховного Главнокомандования

В один из сентябрьских дней меня поздно вечером вызвали в штаб флотилии. Получен приказ наркома Н. Г. Кузнецова назавтра вылететь в Москву.

В самолете я был единственным пассажиром и, забравшись в меховой мешок, всю дорогу спал. Когда проснулся, самолет летел совсем низко над землей. Москва была рядом.

Квартира пустовала, семья была в отъезде.

Позвонил друзьям, никто не подходил к телефону, все разъехались. Позвонил в наркомат, доложился. Нарком Кузнецов назначил прибыть завтра, в двенадцать дня.

На улицах столицы пустынно. Редкие прохожие, почти не видно детей. Часть населения эвакуирована, многие в эти дни строят укрепления на подступах к городу. На улице Горького, у здания Моссовета, встретил отряд противовоздушной обороны, переводивший на Красную площадь аэростат воздушного заграждения.

Ветер метет по улицам обрывки бумаги, всякий мусор. Часть учреждений и магазинов закрыта. Рестораны превращены в столовые, там кормят по карточкам.

После обеда позвонил профессору Московского университета Н. Н. Зубову. Мне захотелось посоветоваться с Николаем Николаевичем, крупным ученым, ледовиком, выслушать его мнение. Зубов прекрасно знал условия плавания в Арктике. Мы познакомились с ним в 1940 году. Он редактировал мою книгу. Вместо с Н. Н. Зубовым мы написали статью о предварительных итогах научных работ, проведенных на ледокольном пароходе «Георгин Седов». Нам удалось в самом сжатом виде сказать основное, сделать некоторые теоретические и практические выводы note 15.

Николай Николаевич оказался дома и сразу пригласил к себе. В городе он был один, жена и двое детей жили на даче. Соображения о зимних перевозках Зубов выслушал со вниманием и одобрил. Я дал ему прочитать копию письма Верховному Главнокомандующему.

– Можно кое-что уточнить, расширить, но главное, по-моему, здесь написано, – сказал Николай Николаевич, возвратив мне мои три странички. – Хотел бы поработать на таком деле. Хотел бы повоевать. Я ведь старый русский офицер.

– Согласились бы вы работать на зимних проводках?

– Конечно.

Я был рад и растроган. Мнение Николая Николаевича было для меня весомо, он никогда зря не поддакивал, был прямым и благородным человеком. Среднего роста, коренастый, с военной выправкой. Волосы седые, высокий лоб. Темные проницательные глаза, небольшие усики. Юношей мичманом участвовал в знаменитом Цусимском сражении.

Домой я вернулся часов в десять и сразу заснул так крепко, что не слышал сигнала воздушной тревоги. Поднял с койки страшный грохот. Вскочил и, ничего не понимая со сна, бросился к окну. Темное небо было исполосовано лучами прожекторов. Стреляла зенитная артиллерия. Враг прорвался в центр, рвались фугасные бомбы. Над Москвой поднималось зарево пожаров… Незабываемо и страшно. Целый час не отходил я от окна.

Но вот все стало стихать, погасли прожектора. В репродукторе послышался спокойный голос диктора:

«Опасность воздушного нападения миновала, отбой».

По улице промчались санитарные машины с синими фарами. Они спешили к разрушенному взрывом дому.

Неожиданно зазвонил телефон.

– Докладываю, Константин Сергеевич, был на крыше, потушил две зажигательные бомбы, – радостно сообщил Николай Николаевич Зубов.

В эту ночь я уже больше не заснул…

Без пяти двенадцать дня я вошел в приемную наркома Военно-Морского Флота Николая Герасимовича Кузнецова. Ровно в двенадцать был принят. Николай Герасимович полностью согласился с необходимостью зимних перевозок в Белом море. Он задал несколько уточняющих вопросов и объявил, что назначает меня командиром ледокольного отряда Беломорской флотилии. Добавил, что весь ледокольный флот будет мобилизован и передан в этот отряд.

– Есть ли у вас вопросы? – спросил нарком.

Общая картина была для меня ясна. Ледокольный флот я знал хорошо. Как он будет работать в Белом море, тоже представлял. Одно беспокоило: не отдаст ледоколы Иван Дмитриевич Папанин, не выпустит их из ведения Главсевморпути. И я спросил:

– Какова позиция Папанина?

– Для меня его позиция не главное, вопрос будет решать товарищ Сталин. Что у вас еще?

– Есть просьба, Николай Герасимович: мобилизовать и назначить начальником штаба в ледокольный отряд профессора Зубова.

– Зубов? Знаю, согласен. – И тут же отдал распоряжение адъютанту. – Без моего приказа из Москвы не выезжайте, – сказал на прощание нарком.

Через час после беседы мне вручили пакет со штатным расписанием ледокольного отряда.

В тот же день у коменданта Москвы я получил пропуск на проезд по городу в любое время (после 24 часов и во время воздушной тревоги) и решил переночевать на даче в Малаховке, арендованной у Моссовета перед самой войной. Она так и осталась пустовать.

Вечером, в половине девятого, я выбрался из Москвы и через полчаса въехал в лесок, где находилась дача. Признаться, я был здесь всего два раза и с трудом нашел ее, тем более что сделалось совсем темно. Остальные дома, едва видимые среди густо разросшихся кустарников, тоже пустовали. Шумели в темноте вершины деревьев.

Я поставил машину во дворе и с фонариком вошел внутрь дома.

Запустение. Пыль, чьи-то газеты, расстеленные на полу, окурки, пустые консервные банки. Ехать обратно через лес в полной темноте не хотелось. Ладно, ночую на свежем воздухе в машине.

В 10 часов началась стрельба. На Москву летели вражеские бомбардировщики. Опять по небу заметались лучи прожекторов. В воздухе запылал один, потом другой бомбардировщик, сбитый нашими истребителями.

К двенадцати все затихло. Немного погодя послышались иные звуки, лес будто ожил: голоса людей, собачий лай. Я насторожился. Кто это мог быть? Не диверсанты ли, о которых уже наслышан? На всякий случай вынул пистолет и снял предохранитель. Теперь голоса слышались совсем рядом, у самого забора.

– Ломай, ребята, – услышал я начальственный голос, – пойдем напрямик, тут везде заборы.

– Кто идет? – крикнул я.

Забор затрещал. Солдаты с автоматами и собаками на поводках окружили машину.

– Документы!

Я предъявил документы. Старший лейтенант в кожаной куртке внимательно их просмотрел.

– Зачем вы здесь?

– Это моя дача, – показал я на деревянный домик. – Хотел переночевать.

– Не советую вам здесь оставаться. Все может быть. Фашисты сбрасывают своих людей. Вы и машина с пропуском – находка для них.

– Учту.

Лейтенант и его группа ушли, а я отсидел в машине часа два-три, пока немного рассвело, и поехал в Москву.

Весь день прошел в отделах наркомата Военно-Морского Флота. Только в шесть часов вернулся домой. Поставил на огонь чайник, стал проглядывать газеты. Позвонил телефон.

– Слушаю.

– Кто у телефона?

– Бадигин.

– Константин Сергеевич.

– Да.

– Вас сегодня примет товарищ Сталин. Просьба никуда не уходить из дома. За вами приедут. Когда пошлем машину – позвоним.

– Буду ждать.

Я еще раз перечитал свое письмо, снова продумал каждое слово.

Время шло, уже девять. Зазвонил телефон.

– Константин Сергеевич?

– Да.

– Машина выехала, будьте готовы.

Ждать пришлось недолго. Звякнул дверной звонок, пять минут езды, и машина затормозила у небольшого особняка на улице Кирова. Встретивший меня Поскребышев поторопил:

– Товарищ Сталин ждет.

Скорым шагом прошли по коридору, миновали переднюю, вошли в большую приемную, заполненную генералами всех рангов.

У высокой двери с медной литой ручкой Поскребышев остановился.

– Входите, – открыл дверь.

В продолговатом кабинете стоял стол из полированного дерева. За столом сидел Сталин. Я подошел к нему, Сталин привстал и молча подал мне руку. Однако садиться не предложил. Я сразу заметил на его столе свое письмо. У стены, вытянувшись во весь свой гвардейский рост, стоял Николай Герасимович Кузнецов. Направо и налево от Сталина сидели члены Политбюро. Я подошел к Кузнецову и встал с ним рядом.

– Вы считаете возможным регулярные и надежные перевозки через Белое море зимой? – сразу спросил Сталин, пристально рассматривая меня. – Вы уверены в этом, товарищ Бадигин?

– Да, уверен, Иосиф Виссарионович.

– Сколько один ледокол может провести за собой пароходов?

– В средних ледовых условиях нужен один ледокол на пять пароходов, – сказал я. – В тяжелых условиях один ледокол может провести только три.

– А если пароходы зажмет лед и «юнкерсы» забросают караван бомбами?

– Ледоколы должны быть хорошо вооружены, необходима защита с воздуха. Риск, конечно, есть.

– Сколько ледоколов смогут работать в Белом море? Сколько их числится в Архангельске?

– Два. Если в Белое море будет направлен «Красин», тогда будет три. Ледорез «Литке» может быть на подмоге. В Архангельске есть несколько ледокольных пароходов, они тоже принесут пользу.

– Сколько нужно времени для одного рейса во льдах?

– При средних условиях ледокол может за неделю вывести пять пароходов и вернуться в Архангельск с другими пятью.

– Куда легче вести караван? В Архангельск или из Архангельска?

– Это зависит от ветра.

– Что нужно, чтобы ледоколы работали с полной нагрузкой?

– Главное – люди, потом уголь и ремонтная база.

Сталин задал еще несколько вопросов: уточнял, сколько можно провести транспортов за месяц, неделю, за всю зиму. Потом вдруг спросил:

– А если сделать порт в Индиге note 16? Что это даст? Не решит ли этот порт рационально все вопросы?

Это было неожиданно. Проект доставки грузов в этот порт я не изучал, однако слышал о нем и сам бывал в Индиге на пассажирском судне.

Сталин заметил мое замешательство и сказал, не спуская с меня тяжелого взгляда:

– Не знаете – не говорите.

– Дайте минуту подумать, товарищ Сталин. Чувствовал я себя спокойно.

– Думайте.

Сталин все время сидел в кресле. Лицо его было угрюмо, взгляд тяжелый. Когда я видел Сталина в мирное время, он был не таким.

Собравшись с мыслями, я так ответил насчет порта в Индиге:

– Во-первых, там мелко. Во-вторых, чтобы построить порт, надо много времени. В-третьих, там нет железной дороги. С таким же успехом можно выгружать грузы на Новой Земле.

– Понятно, – Сталин помолчал. – А кого бы вы, товарищ Бадигин, могли рекомендовать в руководители беломорских проводок?

Нарком Кузнецов, до сих пор молчавший, вмешался в разговор.

– Товарищ Сталин, я назначил командовать ледокольным отрядом Бадигина.

В первый раз Сталин улыбнулся.

– Что ж, так и запишем, – сказал он. – Если что-нибудь понадобится, обращайтесь прямо к нам, товарищ Бадигин… Больше вопросов нет? – Он посмотрел на присутствующих членов Политбюро…– До свидания.

Мы вышли из кабинета вместе с Кузнецовым.

На следующий день поехал к Н. Н. Зубову.

– Мобилизовали, – встретил меня Николай Николаевич, – был сегодня в военкомате. Снова стал капитаном второго ранга. Назначили к вам начальником штаба. – Он был радостно возбужден. – Повоюем, Константин Сергеевич, во льдах нам воевать способнее, чем немцам. Что они о льдах знают? Однако и нам будет нелегко. Я тут порылся в книгах: ничего существенного по Белому морю нет, одна беллетристика. Будем нажимать на ледовую разведку… За три часа можно все море облететь, не Арктика.

Я пересказал в общих словах доклад в Ставке. Настроение у нас было боевое. Мысль одна: как бы получше выполнить поручение? Да, Зубов прав, авиация может сыграть решающую роль в организации беломорских зимних перевозок.

Зубов был очень оживлен. Рассказывал о своих плаваниях на научно-исследовательском судне «Персей», даже продекламировал гимн «Персея». Плавучий институт «Персей» возник по декрету Владимира Ильича Ленина еще в 1922 году. Николай Николаевич был влюблен в свое судно.

От Зубова зашел к И. Д. Папанину в Главсевморпути на улице Разина, сообщил ему о решении Сталина. Папанин выслушал хмуро.

– А как же я без ледоколов?

Я промолчал.

В тот же вечер на Арбате произошла памятная встреча. Неожиданно около меня затормозила забрызганная грязью «эмка». Из машины вышел Отто Юльевич Шмидт.

– Увидел вас и решил узнать, что нового на Севере. Я ведь теперь в Академии наук, в отрыве от Арктики.

Шмидт был вице-президентом академии. Мы вспомнили кое-кого из знакомых. Я поделился своими планами.

– Поздравляю. Большое, нужное дело. Уверен, беломорские льды будут побеждены.

Отто Юльевич, как всегда, поглаживал по привычке пышную бороду. Поговорили о военных делах. Минут через десять мы попрощались, пожелав друг другу успехов.

На следующий день самолет доставил меня в Архангельск.

Завертелись организационные дела. Помещение для штаба ледокольного отряда нам предоставили в здании управления морского порта. Прибыли специалисты. Через три дня приехал Н. Н. Зубов и приступил к своим обязанностям…

В сентябре наши войска оставили Петрозаводск. В Архангельск прибывало все больше раненых. Открывались новые госпитали. Шла мобилизация мужчин и женщин на строительство укреплений на Карельском фронте. Однако и заводы не оставались без людей. На лесозаводе № 3 более ста рабочих выполняли по две-три нормы. На лесозаводе № 16-17 по две-три нормы давали за смену почти двести человек, многие вырабатывали по четыре нормы.

Основная масса продовольствия шла на фронт. Для гражданского населения было оставлено самое незначительное количество. Резко сократилась выдача продуктов по карточкам. В это время архангелогородец мало отличался от ленинградца по нормам получаемого в день хлеба.

Архангельск – город северный, овощи и фрукты, как правило, привозные, а подвоза не было. Началась цинга. Для борьбы с ней на всех предприятиях готовили настой из хвои. Бочки с настоем стояли в проходных, и каждый, идя на работу, выпивал кружку целебной жидкости.

Начались трудные дни и на судоремонтном заводе «Красная кузница». Иной день рабочие получали в столовой только болтушку – суп-мучицу да котлеты из морской капусты. Завод выполнял оборонные заказы, но даже он часто оставался без электроэнергии; останавливались станки, моторы, компрессоры.

Не хватало топлива для электростанции, для обогрева школ и больниц. На Кегострове и в других местах стали раздобывать топливо на старых древесных свалках, извлекали из дельты Северной Двины осевшие в прошлые годы бревна.

Для Архангельска очень велика была пожарная опасность. Постройки в городе почти все деревянные, на лесобиржах скопилось много пиломатериалов. После того как сгорела биржа на Маймаксе, противопожарные дела не раз обсуждались в обкоме партии.

В самые короткие сроки два десятка самых сильных портовых буксиров были оборудованы в пожарные суда. Мощность паровых насосов увеличили. Все суда снабдили специальными пожарными шлангами длиною в километр. По некоторым улицам проложили от реки железные трубы, по ним пожарные суда могли подавать воду. Когда через год самолеты противника стали бомбить город, многие деревянные постройки были спасены судами, снабженными насосами и шлангами.

В нашем штабе все шло своим порядком. Флагманские специалисты знакомились с особенностями Белого моря. Интересные учения проводил Николай Николаевич Зубов. Он был требователен, и молодые офицеры его побаивались. Я знакомил их с азами ледокольной практики. Однако главным в нашей работе, как и положено, была военная подготовка.

Узнал об ухудшении здоровья А. К. Бурке. Чем ему помочь? У него оказался туберкулез горла. Значит, прежде всего необходимо хорошее питание. Посоветовался с Зубовым и решил рекомендовать капитана Бурке консультантом по беломорским льдам. Доложил об этом члену Военного Совета В. Е. Ананьину. Он согласился. Таким образом решался вопрос и о военном пайке для Артура Карловича.

Разрешу себе сделать отступление.

Когда-то, еще в школьные годы, мне попался роман Стивенсона «Остров сокровищ». Было мне пятнадцать, и я задумывался: кем быть в жизни? Замечательная книга Стивенсона помогла выбрать профессию. Я окончательно и бесповоротно решил стать капитаном морского корабля.

Через полтора десятка лет, сделавшись капитаном, снова прочел «Остров сокровищ» и задумал сам написать приключенческую повесть из морской жизни. Но тут началась война, я в прифронтовом Архангельске… Время самое неподходящее – это я хорошо понимал. Однако непреодолимое желание заставило меня взять в руки перо. Тут же стал набрасывать какие-то строчки… И позже несколько раз принимался писать, однако и опыта не было, и война требовала от меня не книг. По-настоящему занялся писательством только после войны.

Дата добавления: 2015-07-12