Ты – ангел Господа Бога.

Амон-Pa улыбнулся божественной улыбкой, как будто на его лице мимолетно вспыхнул фиолетовый огонь.

Юстиниан понял только то, что на камне, оказывается, написано что-то и Августа прочла это. Остальное для него осталось загадкой.

– Что означают эти слова? Почему ты им радуешься? – спросил он Августу.

– Мой добрый властелин, – сказала она, обращаясь к Юстиниану, – на этом камне записан мой путь жизни. Это не простой камень, а мой камень-письмо, который прислал мне когда-то мой Учитель, Великий Дух! Об этом сказал мне вчера Амон-Ра!

Юстиниан совсем растерялся.

– Камень-письмо?! – повторил он с удивлением, – И каков этот путь?

Августа собралась что-то сказать, но умолкла. Потом все же проговорила, скорее для себя:

– Мой путь жизни... В самом деле, каков мой жизненный путь? К чему призывают меня эти слова и линии?

– Госпожа, – обратился к ней Амон-Ра, – вы разгадали текст, но теперь вам предстоит разгадать самое главное: смысл текста и линий. Тайну смысла знает только ваше сердце, спросите у него. Тогда вы полностью будете знать путь, который поведет вас к совершенствованию духа. Знание пути поставит вас перед выбором, ибо путь этот не будет легким и беспечным.

Августа внимательно выслушала наставление Амон-Ра.

– А теперь садитесь, – попросил он ее.

Сразу несколько десятков вопросов возникло в голове Юстиниана по поводу камня-письма и странного разговора между Августой и Амон-Pa, но он воздержался задавать их, так как Амон-Pa приступил к лечению.

Августа села на ложе. Амон-Pa взял обе ее руки в свои и призвал в себе огонь сердца. Сердце задрожало, затрепетало, наполнилось огнем невидимым, и Амон-Ра приказал огню переходить в тело Августы. Теперь задрожало и затрепетало тело Августы. Она чувствовала, как из ее сущности вытеснялась и выбрасывалась наружу какая-то темная сила и как наполнялась она могущественной силой света. Происходило нечто таинственное и трудно описуемое. Юстиниан, однако, видел, как усиливался свет в глазах Августы.

Спустя некоторое время Амон-Pa начал рассказывать.

– Слушайте предупреждение Иисуса Христа о дне Судном. Это будет день великий, когда придет Он во славе Своей и все святые ангелы с Ним, сядет на престоле славы Своей. Соберутся перед Ним все народы. Он отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлищ, и поставит «овец» по правую свою сторону, а «козлищ» – по левую. И скажет Он тем, которые по правую сторону Его: «Придите, благословенные Отца моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира. Ибо был голоден, и дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне». Тогда праведники, удивленные теми словами, скажут Ему: «Господи, когда мы видели Тебя голодным, и накормили? Или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? Или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?» И Он скажет им: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне...»

Августа слушала с закрытыми глазами, в ее воображение рисовалась вся картина судного дня. Юстиниан же смотрел в лицо Амон-Pa, ловил каждое слово и старался осмыслить его. «Что же скажет Он тем, которые по левую сторону от Него?» – и Юстиниан ждал продолжения. Амон-Pa заговорил снова.

– А тем, которые по левую сторону, Он скажет: «Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготовленный для вас дьяволом и его ангелами. Ибо был Я голоден, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и вы не приняли Меня; был наг, и вы не одели Меня; был болен и в темнице, а не посетили Меня». Удивятся они и скажут Ему: «Господи, когда мы видели тебя голодным или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» И скажет Он им в ответ: «Истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». И пойдут они в муку вечную, а праведники в жизнь вечную.

Амон-Pa умолк. Из его рук опять лился мощный поток огня сердца в тело и душу Августы.

Августа и Юстиниан погрузились в мысли.

Августа думала о смысле слов камня-письма. Как понимать – быть матерью для не имеющих матерей и быть светом для не имеющих свет? Как исполнить свой долг, как нести служение на своем жизненном пути, чтобы прийти к Судному дню праведной?

Юстиниану же не давала покоя судьба юного богача. Что же он предпримет: продаст ли он все свое имущество и раздаст бедным, а затем последует за Иисусом Христом, или же не разлучится со своим богатством? А если он останется при своем богатстве, как же предстанет перед Господом Богом в Судный день?

Амон-Ра молчал долго, давая им думать и искать ответы на свои же вопросы.

И когда Августа открыла глаза, он сказал ей:

– Госпожа, к вам вернулся ваш чудный голос. Ваше пение очарует всех.

Лицо Августы испустило голубое сияние.

– Это правда?! – воскликнула она. – Я смогу играть на арфе и петь по-прежнему?

– Да, госпожа, – ответил спокойно Амон-Ра.

– Можно ли спеть мне сейчас же? – ее охватило нетерпение, ибо пение доставляло ей радость полета и соприкосновения с Высшим Миром.

– Да, госпожа, можно...

Из дальнего угла своей большой комнаты она сразу достала давно забытую и заброшенную золотую арфу. Разве могла она предположить, что ее любимая арфа понадобится ей когда-нибудь еще. Она нежно счистила с арфы густую пыль, настроила струны, села напротив Юстиниана и Амон-Pa и приготовилась петь.

Юстиниан был встревожен: что, если голос Августы не будет таким же звучным, чарующим, каким он помнил его, что случится тогда с Августой? Может быть, ему следует покинуть комнату, чтобы... В общем, Юстиниан волновался отчасти из-за Августы, боясь за ее голос, отчасти же ожидая погружения в божественные звуки.

– Амон-Pa, а если я не смогу? – и пальцы ее застыли на струнах арфы.

– Не бойтесь, госпожа, сможете... Вы будете петь лучше, чем пели раньше! – с верой ответил Амон-Ра и тем самым освободил ее от всяких сомнений и страха. – Госпожа, только пусть не покинет вас вера в себя!

Пальцы Августы смело и решительно коснулись струн, и комната наполнилась первым потоком божественных звуков. Потом еще и еще, и по комнате полился огонь звуков; в них вплетала Августа свой голос. Как только она осторожно затронула звучащие огоньки, порхающие по комнате, и как только убедилась, что голос полностью подчиняется ее воле, из глубин ее сердца и души вырвалась давно забытая радость.

Пела она песню благоговения и любви к Творцу, она молилась Ему песней, а из ее больших небесных глаз одна за другой выступали крупные капельки слез. Они медленно струились по ее сияющим щекам, превращались в жемчуг, падали прямо на струны и, соприкасаясь с ее пальцами, усиливали божественность льющихся звуков. Песне стало тесно в большой комнате, звуки ее вылетали через окна наружу, пробивали стены, открывали двери всех комнат дворца. Звуки песни, как крылатые ласки и поцелуи, облетали сад и доставляли всему живому и неживому радость бытия; они, как утренняя роса, опускались на землю, где четыре дня тому назад ступал Иисус.

Почуяв божественное вдохновение, запели все соловьи, собравшиеся в саду из разных далеких краев. Ручеек оживился, потянулся вверх в исполнении огненного танца, а облака на небе приняли образ молящейся Матери Мира. Вокруг дворца собралась толпа и, затаив дыхание, впитывала духовную пищу.

Плакал Юстиниан, и слезы доставляли ему облегчение. Пение Августы связывало его душу с необъяснимым еще для него светом. Амон-Pa, щедро отдавший огонь сердца Августе, а потому сам изнуренный и ослабленный, теперь восполнял чистейшую Высшую силу через ту незримую нить, которую протянула Августа своей песней между его сердцем и Беспредельностью.

Августа закончила свою песню-молитву, песню-хвалу. И песня, заключенная в звуках арфы, становилась Вечностью.

Амон-Pa исполнил волю Господа Бога.

Юстиниан долго не мог выйти из оцепенения.

– Августа, моя богиня! – воскликнул он.

Августе, исполненной необычного счастья и радости, казалось, что все происходит во сне. Да, действительно, она почувствовала, что песня о величии Творца, о благоговейной любви к Нему, лившаяся прямо из ее сердца, и голос, и звуки арфы, создававшие Высшую Божественную красоту, были не сравнимы с прежними песнями.

Августа сияла.

– Богиня моя... Богиня моя! – не находил других слов для выражения своего восхищения и любви Юстиниан. Он бросился к ней и так же, как в Афинах пять лет тому назад, поднял ее своими мощными руками вверх и пронес по комнате. А Августа смеялась, смеялась, и смех ее тоже был похож на песню.

Осторожно опустил Юстиниан Августу и подбежал к мальчику. Расцеловал ему руки, лицо, прижал к себе.

– Что мне для тебя сделать, сын Божий, мальчик-загадка! Скажи мне, чем тебя наградить за спасение жизни Августы! Все равно, я буду в вечном долгу перед тобой! – вырвались у него слова эти.

Юстиниан убедился, что Амон-Pa не могут соблазнить никакие богатства. Он был готов одарить его щедро, но чем? Может быть, подарить ему этот дворец с огромными владениями, где он может жить как царь? Но Амон-Pa не прельстить ничем. И вдруг он вспомнил, что сказал ему мальчик неделю тому назад, когда вез его к Августе. Юстиниан пообещал тогда, что если тот спасет жизнь Августы, то вознаградит Амон-Pa равным ему по весу количеством золота. Амон-Ра ответил: «Я ничего от вас не хочу. Но если сделаете одно хорошее дело, тем самым украсите свою честь». Юстиниан был готов выполнить все, что скажет ему этот чудо-мальчик.

– Скажи мне, Амон-Pa, чем мне оплатить свой долг перед тобой? – умоляюще произнес Юстиниан.

Амон-Pa ласково взглянул на римского вельможу, в сердце которого все больше раскрывалась устремленность к благу.

– Господин, – сказал он своим спокойным голосом, – Августа вылечилась по воле Господа, я лишь исполнил Его волю. У вас нет никакого долга передо мной, а перед Богом мы будем в вечном долгу.

– Тогда что мне сделать для Господа Бога, скажи мне, мальчик! – взмолился Юстиниан.

– Господин, постройте Храм на другой стороне реки Иордан, перед вашим новым дворцом. И поручите строительство тому же самому неизвестному вам архитектору. Эго доброе дело украсит вашу честь.

Юстиниан и не задумался.

– Согласен! Пусть будет воздвигнут величественный храм, подобного которому мир еще не знал! – и сразу добавил. – Однако этого недостаточно, чтобы я проявил свое служение Господу. Скажи, что мне еще сделать?

– Сердце вам подскажет, господин...

– Да, подскажет сердце, однако пока я научусь языку своего сердца, пройдет время. А я не хочу медлить. Прошу тебя, дай совет!

– Господин, раз вы настаиваете, скажу вам. Зачем вам новый дворец? Разве мал вам тот, который уже имеете? Подарите новый дворец Августе, чтобы она использовала его по заданию Свыше. Она есть мать для не имеющих матерей и свет для не имеющих света. Она ангел Господа!

Юстиниан вздрогнул, он не ожидал такого совета.

Новым дворцом он намеревался утвердить в Иудее свое величие, прославиться в Римской Империи. «И вот мое испытание, – промелькнуло у него в голове, – я или тот молодой богач, который не пожелал следовать Иисусу Христу, или тот, который пройдет сквозь игольное ушко, чтобы усилием воли завоевать Царство Небесное».

С сердца Юстиниана упал тяжелый камень собственника. Лицо его просветлело.

– Августа, моя богиня, бери новый дворец, он твой! Ты есть мать и свет для нуждающихся, ты ангел Господа. Пользуйся дворцом, как сочтешь нужным!

В это же самое мгновение перед Августой опять возникла тайна камня-письма: дворец, мать, свет... Что все это значит?

– И этого недостаточно для служения Господу! – продолжал Юстиниан.

– Человек никогда не исчерпает возможности своего служения Господу, – сказал Амон-Ра.

Но Юстиниан не унывал.

– Я уже начинаю это служение, мой чудо-мальчик! Потому, может быть, продать все свое имущество и раздать деньги бедным?

Амон-Pa понял, что богатство и высокое положение теряют свою власть над Юстинианом, сердце его готовится для творения добра. Нет, Юстиниан не должен раздавать имущество. Так обесценятся блага. Будет куда лучше, если он, свободный от чувства собственника, обратит свое богатство на свершение добрых дел.

– Господин, расскажу я вам старинную восточную мудрость, – ответил Амон-Ра. – Однажды ученики спросили Благословенного[1]: «Как нам понять заповедь, которая призывает отказаться от собственности и имущества? Один ученик оставил все вещи, и все имущество раздал бедным, но Ты все же упрекаешь его в собственности. Другой же оставил все при себе, но от Тебя не заслужил упрека».

Благословенный ответил: «Чувство собственности измеряется не вещами и имуществом, но мыслями».

Таким образом, господин, если человек освобождается от отравляющего дыхания собственника, тогда богатство не помешает ему завоевать Царство Небесное. Через богатство будет свершать он дела Господа: строить храмы, мосты, дороги, колодцы.

Юстиниан обрадовался.

– Амон-Pa, я начинаю понимать, что говорит мне сердце. Оно мне подсказывает стоять рядом с ангелом Господним и служить вместе с ним!

Юстиниан вздохнул с великим облегчением: такого счастливого и светлого утра никогда еще не бывало в его жизни.

Дата добавления: 2015-07-12