Может ли быть причиной поведения чувство или эмоция?

Широко распространено представление о том, что аффект, чувство или эмоция в определенном смысле являются причинами поведения, т.е. могут вызывать наши действия. Это заложено во многих разговорных фразах типа «из чувства патриотизма он поступил таким-то образом» или «она сделала это из-за ревности». Такое представление глубоко укоренилось и в психоаналитическом мышлении (несмотря на то, что Фрейд отвергал его в своих последних работах)¹. Обоснованно ли такое представление? И если да, тов каком смысле?

______________

¹ В своем интересном обзоре Рапапорт (Rapaport, 1953) описывает три этапа в развитии теории Фрейда об аффектах. На первом этапе, когда основным было понятие катарсиса, аффект отождествлялся с количеством психической энергии (позднее осмысленным как «влечение-катексис»): здесь аффекту прямо отводилась роль причины поведения. На втором этапе аффекты мыслились как альтернативы поведению: они выполняли «функцию предохранительного клапана, когда разряд влечения-катексиса под влиянием влечения-действия наталкивается на сопротивление» (Rapaport, 1953). На третьем этапе, связанном с работой «Торможение, симптом и страх» (Freud, 1926), аффекты представлены «в качестве функции Эго и как таковые больше не являются предохранительными клапанами, а используются как сигналы, подаваемые Эго» (Rapaport, там же). Эта концепция близка к той, которая получила развитие в данной главе.

В рамках психоналитической теории, конечно же, продолжают использоваться такие термины, как «влечения» и «энергетические уровни»; и несмотря на то, что Фрейд изменил свою точку зрения по вопросу об аффектах, психоаналитическая теория иногда все-таки представляет аффект как нечто, что можно «сдержать», «выпустить» или «разрядить». Неудивительно поэтому, что в медицинских кругах аффект все еще иногда рассматривается как своего рода «движущая сила».

Если принятая в этой книге точка зрения правильна, то чувство — это свойство процесса оценивания, в какой-то степени оно аналогично свойству железа краснеть при нагревании. Поэтому, рассматривая нашу проблему, сначала нужно провести границу между чувством и процессами, свойством которых оно является. Легче начать с процессов.

Проще говоря, в причинной обусловленности любой конкретной формы поведения процессы оценки сенсорной информации (независимо от ее источника — им может быть и окружающая среда, и организм, а чаще все вместе) и процессы выбора подходящей формы поведения теснейшим образом связаны. Например, среди причин, побуждающих человека к такой последовательности поведенческих реакций, которая требуется, чтобы утешить плачущего младенца, необходима оценка младенца как существа, нуждающегося в утешении. Ведь оценка в данном случае может быть совсем другой: на плачущего младенца можно не обращать внимания или даже прикрикнуть. Оценка сенсорной информации играет аналогичную роль в причинах, например, такой простой реакции, как резкое отдергивание руки от горячей поверхности.

Отсюда следует вывод, что необходимо признать каузальную роль процессов расшифровки и оценки сенсорной информации в возникновении любого поведения. Как и другие причинные факторы, которые мы уже обсуждали, они составляют необходимое, но часто недостаточное условие¹.

______________

¹ Анализ каузальной роли процессов оценки привел Томкинса к утверждению в его двухтомном труде «Аффект, образы, сознание» (Tomkins, 1962—1963), что «аффекты образуют основную мотивационную систему», при этом мотив определяется как «сообщение о реакции, поступающее по каналам обратной связи».

Следует ли также и чувствам, которые мы считаем свойством процесса оценивания, приписывать роль причины, — вопрос гораздо более трудный. В приведенном примере человек будет испытывать сочувствие к ребенку (в противоположность, скажем, раздражению или гневу), если он сочтет, что ребенок нуждается в утешении. Тем не менее остается неясным, необходимо ли само сочувствие, чтобы вызвать соответствующее поведение. Например, для некоторых матерей утешение плачущего ребенка может быть настолько привычным, что ее действия не сопровождаются какими-то особыми чувствами. Если бы мы на этом заканчивали обсуждение данного вопроса, то должны были бы признать, что роль чувств или эмоций как причин поведения крайне мала или отсутствует вовсе.

Однако многие матери очень сильно сопереживают своему плачущему младенцу, и достаточно даже случайного взгляда, чтобы понять их чувства, когда они успокаивают своего малыша. Например, мать может сильно волноваться за ребенка. Если это правильная оценка, то как следует определить ее влияние?

Чувство, внимание и осознание «идут» рядом. Поэтому вопрос, встающий перед нами, — это частный аспект более широкой проблемы: добавляет ли осознание человеком своих действий что-то к самому процессу и если да, то что? Однако обсуждение этой проблем мы вывело бы нас за пределы этой книги. Тем не менее достаточно определенно можно утверждать, что, если чувство не слишком сильное, оно сопровождается живым вниманием, тонким перцептивным различением, обдуманным (хотя и необязательно хорошо взвешенным) планированием поведения и прочным усвоением результатов. Таким образом, независимо от того, осознаются ли процессы оценки или нет, они имеют значительные последствия для поведения. В частности, их осознание представляется особенно важным при необходимости какой-либо переоценки или изменении стандартов (критериев оценки), или моделей окружающей среды и организма, или изменении поведения в будущем. Врачам хорошо известно, что положительных сдвигов в состоянии пациента можно ожидать только после того, как пациент осознает, что и как он чувствует.

Однако нельзя сказать, что само чувство играет роль причины, в возникновении данного поведения. Потому что если принятая нами точка зрения правильна, то из нее следовало бы, что в наиболее тонкие процессы оценки и переоценки могут происходить только тогда, когда возникает осознаваемое чувство. Но такой вывод был бы аналогичен тому, что определенные действия с железом возможны только тогда, когда оно краснеет. В этом случае чувство играло бы роль причины ничуть не больше, чем красный цвет железа.

На этом мы должны закончить обсуждение данного вопроса. Оценочные процессы, в которых чувство может присутствоватьвкачестве их свойства, безусловно, играют роль причины. Но в какой степени и каким образом само чувство играет такую роль, не установлено.

Тем не менее мы все еще употребляем такие фразы, как «он поступил так из чувства патриотизма» или «она сделала это из-за ревности». Как в таком случае следует их понимать?

Этот вопрос рассматривается Райлом (Ryle, 1949), утверждающим, что, к примеру, такая фраза, как «Том поступил так из-за ревности», описывает не причину поступка Тома, а только то, что в обыденной речи можно было бы назвать основанием для его действий.

Объясняя разницу между причиной и основанием, Райл в качестве примера использует удар камня, разбивающий стекло. «В этом случае можно говорить об «объяснении» [такого] результата по крайней мере в двух совершенно разных смыслах», — замечает Райл. В ответ на вопрос, почему разбилось стекло, можно сказать: «Потому что камень ударил по стеклу» или «Потому что стекло хрупкое». Однако только первый ответ затрагивает причину: в этом случае объяснение дается с точки зрения произошедшего: камень ударил по стеклу и разбил его, став причиной такого результата. Во втором варианте ответа, наоборот, ссылки на произошедшее нет, следовательно, причина не указана. Вместо этого во втором ответе приводится только «гипотетическое утверждение общего плана относительно свойств стекла»: если резко ударить по стеклу, оно разлетится на кусочки, а не растянется, не испарится и не останется целым. Поскольку это высказывание условно, в нем, конечно, ничего не говорится, почему в какой-то момент стекло разлетелось на кусочки; вместо этого в нем утверждается, что при определенных условиях так обычно происходит. Здесь, следовательно, не указана причина, хотя и приводится какое-то основание.

Высказывание «Том укусил свою сестренку из-за ревности» с логической точки зрения эквивалентно высказыванию «Стекло разбилось, потому что оно хрупкое» и само по себе также не объясняет причину действия. Райл указывает, что существительное «ревность» несет в себе значение некоторой тенденции, склонности: при определенных обстоятельствах, например, если мать уделяет внимание маленькой сестренке, а не Тому, он скорее всего рассердится на девочку, вместо того чтобы с удовольствием играть с ней или ласкать ее. На самом деле это высказывание ничего не сообщает нам о каких-то конкретных случаях, когда Том кусал сестру: в нем лишь сообщается, что при определенных обстоятельствах такое действие может иметь место.

Поскольку недопонимание подобного рода может быть существенным в рамках клинической теории, имеет смысл проанализировать высказывание о Томе и его сестре с точки зрения представляемой в этой книге теории. Можно сказать, что Том склонен оценивать некоторые ситуации таким образом, что у него активизируется система управления поведением, связанная с попыткой напасть на сестренку и укусить ее. Более того, можно хотя бы приблизительно указать на те условия, которые приводят к такой оценке и активизируют соответствующее поведение. Очевидно, они представляют собой сочетание двух обстоятельств: с одной стороны, это ситуация, когда мать уделяет внимание сестре, а не Тому, а с другой стороны, это определенное состояние Тома (также в свою очередь вызванное какими-то конкретными условиями), например, из-за отцовского отказа в чем-то, усталости или чувства голода. Сочетание этих условий приводит к тому, что выносится определенная оценка, активизируется соответствующая система управления поведение ем, и Том кусает свою сестру.

Возникает вопрос, что именно в таком случае в рамках данной теории обозначается словом «ревность», если взять исходное высказывание? Склонность «ревновать» в этом контексте относится не к поведению Тома, а к имеющимся у него структурам, которые приводят его к определенной оценке ситуации, а затем к описанному действию. Поэтому сказать, что «Том укусил свою сестренку из-за ревности», значит допустить неточность, свойственную сокращенному характеру разговорной речи.

Но каким бы неточным ни было это высказывание, оно удобно, поскольку позволяет свидетелю этой сцены говорить о Томе и его поведении, не вдаваясь в казуистику предыдущего раздела. В конце этой главы мы вернемся к несомненному удобству простого языка чувств. Но прежде рассмотрим экспрессивную ролы чувств — роль, которая имеет величайшее значение и которая не столь сложна и противоречива, как вопросы, рассматриваемыевэтом разделе.

Дата добавления: 2015-07-12