Глава первая. Кровавая отметина

Джон Норман

Пираты Гора

Глава первая. КРОВАВАЯ ОТМЕТИНА

До меня уже доносился запах моря, величественной Тассы, мифы о которой утверждают, что у нее нет другого берега.

Я выбрался из зарослей тростника и, зачерпнув пригоршню воды, попробовал ее на язык. Тасса должна быть где-то недалеко.

Я снова налег на широкое весло и двинул вперед свое, едва достаточное для одного человека, узкое и легкое суденышко из связанного болотной лианой длинного и гибкого, пустотелого воскского тростника.

Внезапно справа от меня на глубине каких-нибудь двух-трех футов я заметил быстро промелькнувшее желтоватое брюхо водяного тарлариона, вероятно, охотившегося на воскских карпов или черепах. Через мгновение у поверхности воды показалась и тут же снова ушла в глубину целая стая его неизменных спутников, питающихся крохами с его стола, — маленьких, не больше шести дюймов, тарларионов-мусорщиков, состоящих, казалось, только из прожорливой пасти и хвоста.

Слева, из прибрежного тростника, оглашая все вокруг пронзительными криками, вспорхнула ярко раскрашенная птица и, быстро набирая высоту, взмыла в небо. Однако уже через минуту она снова ринулась вниз и затерялась среди тонких, едва шевелящихся под легким ветром стеблей, очевидно вернувшись к своему гнезду, устроенному где-нибудь у самой кромки воды. Только одно из живущих в заболоченной дельте Воска существ — хищный ул, крылатый ящер, — осмеливается совершенно безбоязненно подниматься в небо.

Впереди уже в нескольких футах трудно было что-нибудь разглядеть в сумерках; иногда я даже с трудом различал слегка приподнятый над водой изогнутый нос моего маленького суденышка, осторожно продирающегося сквозь сложное переплетение стеблей тростника и густой болотной растительности.

Близился к концу четвертый день, оставшийся до осеннего равноденствия, с которого, согласно общепринятому горианскому календарю, начинается месяц се'кара. По календарю Ко-ро-ба, который, как и большинство горианских городов, ведет летосчисление по годам правления глав городской администрации, это будет одиннадцатый год правления моего отца — Мэтью Кэбота. По календарю Ара, уходящий год был первым после восстановления в должности Марленуса — убара убаров, — однако в целях упорядочения обычного для горианской хронологии хаоса принято считать этот год 10119-м после Контасты Ара, или, другими словами, со времени основания Ара.

Оружие мое лежало здесь же, в лодке, рядом с заполненной питьевой водой тыквенной бутылью и жестянкой с хлебом и куском вяленого мяса боска. У меня был короткий меч в ножнах, щит, шлем и завернутый в кожу длинный горианский лук из желтой древесины ка-ла-на, увенчанный на концах рогом боска, с тетивой из переплетенных с пенькой прочных шелковых волокон, и целая связка стрел. Такой лук не пользуется у горианских воинов особым расположением, но они тем не менее отдают ему должное. По величине он превышает рост среднего человека; его дальняя от лучника сторона плоская, а сторона, обращенная к нему, — полукруглая, В ширину он обычно достигает полутора дюймов, а толщина его в центральной части около дюйма с четвертью. Он представляет собой грозное оружие, и стрельба из него требует значительных сил: многие, в том числе — как это ни покажется удивительным — даже воины, не смогли бы натянуть его тетиву. Он обладает изумительными характеристиками стрельбы: из него можно одну за другой выпустить девять стрел, пока выпущенная первой не коснется земли, а убойная сила просто невероятна: стрела в начале полета способна пробить насквозь четырехдюймовую доску, за две сотни ярдов пригвоздить к стене человека, а за четыре сотни ярдов убивает даже толстокожего боска. Скорострельность — девятнадцать стрел за один горианский эн, что составляет около восьмидесяти земных секунд, и предполагается, что достаточно тренированный, хотя и не обладающий выдающимися способностями лучник поражает всеми девятнадцатью стрелами цель размером с человека, находящуюся от него на расстоянии двухсот пятидесяти ярдов.

Однако это грозное оружие имеет свои серьезные недостатки, и поэтому на Горе значительно большей благосклонностью пользуется уступающий по точности стрельбы и скорострельности арбалет. Длинный лук может быть использован только в положении стон или, в крайнем случае, с колена, что превращает лучника в отличную мишень для противника. Им также сложно пользоваться с седла и он не годится для стрельбы в небольших, замкнутых пространствах, например, при сражении внутри какого-либо помещения, и не может быть заранее заряженным, что с успехом способен предоставить стреляющему арбалет. Арбалет — превосходное оружие для убийцы. При значительно меньшей по сравнению с длинным луком скорострельности, — поскольку зарядка его происходит путем натяжения тетивы сложным приводным механизмом, — он не требует значительных физических усилий и, таким образом, им может пользоваться любой, даже самый слабый человек. А кроме того, на коротких дистанциях он не требует столь высокого умения и мастерства в обращении.

Нетрудно заметить, почему имеющий широкое распространение арбалет считается, по общему мнению, более действенным оружием, нежели длинный лук, хотя и уступает ему в дальности полета стрелы, точности поражения цели и скорострельности. В умелых руках длинный лук значительно эффективнее арбалета, но лишь немногие люди обладают необходимой силой и глазомером, чтобы использовать его как подобает. Я лично горжусь своим мастерством в обращении с этим достойным оружием.

Опершись на одно колено, я продолжал осторожно вести вперед свое маленькое, послушное суденышко.

«Но ведь это оружие крестьян», — услышал я снова всплывшие в моей памяти слова и рассмеялся. Их не раз повторял мне Тэрл Старший, мой бывший учитель и наставник в обращении с оружием, когда нам случалось беседовать с ним на эту тему в Ко-ро-ба, моем родном на этой планете городе Башен Утренней Зари. Я окинул любовным взглядом длинный, тяжелый, обернутый кожей лук из гибкого ка-ла-на, покоящийся на дне лодки. И улыбка тронула мои губы.

Длинный лук действительно служит основным оружием крестьян, и они нередко пользуются им с завидным мастерством. Уже сам факт, что длинный лук является оружием простолюдинов, позволил многим горианцам, особенно тем, кто не знаком с ним близко, относиться к нему с пренебрежением. Горианские солдаты набираются, как правило, из городской касты воинов. Крестьяне же, живущие в деревнях довольно изолированно, обрабатывающие свои небольшие клочки земли, составляют более низкий кастовый слой, и потому крестьянин рассматривается горожанами как существо необразованное, темное, суеверное, злобное и кровожадное, упрямое и утопающее в грязи, мало чем отличающееся от животного. Им приписываются все смертные грехи человечества, однако я знаю, что в каждом крытом соломой конусообразном доме, служащем крестьянину и его семье жилищем, на грязном полу у очага непременно хранится Домашний Камень. Сами же крестьяне, рассматриваемые повсеместно большинством населения планеты как низшая каста, называют свою касту быком, на котором покоится священный Домашний Камень Гора, и я думаю, в этом они правы.

К тому же крестьяне, за исключением случаев крайней необходимости, редко используются в качестве вооруженной силы, что является еще одной немаловажной причиной, почему их длинный лук пользуется значительно меньшей известностью в городах, чем он того заслуживает.

Горианцы, по моему мнению, часто, хотя и не всегда, склонны обосновывать свои соображения историческими и культурными традициями, неизменно приобретающими в их толковании определенную рациональность и правдоподобность. Доказательством тому, например, могут служить нередко слышанные мной утверждения, будто крестьяне используют длинный лук только потому, что им, мол, не хватает сообразительности сделать арбалет, как будто они не могут продать часть своего урожая или животных, чтобы купить на вырученные деньги арбалеты, если только они, конечно, пожелают их приобрести. Кроме того, тяжелое с бронзовым наконечником копье и короткий обоюдоострый меч традиционно считаются более достойным — имеющим первостепенную важность — оружием горианского воина, или, по крайней мере, считающего себя настоящим воином горианца; точно так же, по традиции, вести боевые действия, поражая врага на расстоянии, не сходясь с ним в достойном мужчины поединке, а выпуская быстрые, почти невидимые человеческим глазом стрелы, считается делом презренным. Сельские жители в героических горианских сказаниях обычно и выступали в качестве стрелков из лука. Мне приходилось слышать от воинов, что они скорее предпочли бы быть отравленными женщиной, нежели пасть от стрелы.

Сам я, вероятно, потому, что родился и вырос на Земле, а не на Горе, не был, к счастью, склонен к подобным предубеждениям и использовал длинный лук, не ощущая при этом стыда, без малейшего ущемления чувства собственного достоинства. Я считал длинный лук великолепным оружием и выбрал его себе без каких-либо колебаний.

Справа, футах в сорока — пятидесяти от меня вскрикнула птица, судя по всему, болотный гант — небольшая рогатая птица с широким клювом и перепончатыми лапами. Местные девушки иногда охотятся на них с помощью деревянных дротиков.

В некоторых городах, как, например, в Порт-Каре, длинный лук почти совершенно неизвестен, не имеет он широкого признания и в Аре — крупнейшем из городов известной мне части Гора. Зато он довольно распространен на Тентисе, особенно в его гористых районах, а также в Ко-ро-ба, моем родном городе, украшенном Башнями Утренней Зари. В этом смысле между городами есть, конечно, существенные различия, но в основном длинный лук их жителям мало знаком. Довольно распространенный короткий прямой лук степняков, безусловно, не идет с ним ни в какое сравнение, зато частенько используется в спортивных состязаниях и для охоты, например, на толстогривого квалая, табука-однорога или на беглых рабов.

Снова ярдах в пятидесяти раздался крик болотного ганта, но на этот раз справа от меня.

День близился к вечеру. То там, то здесь виднелись нависшие над стеблями осоки небольшие облачка болотных насекомых, но они не досаждали мне: в это время года большинство видов горианских кровососущих насекомых занято выведением потомства. Мне на глаза попался розовый зарлит — огромная, не меньше двух футов длиной муха с четырьмя прозрачными, размахом в целый ярд крыльями. Монотонно жужжа, она на какое-то время зависла надо мной, шевеля мохнатыми лапами, и, спланировав, легко заскользила по поверхности воды.

Спускаясь на речных баржах вниз по течению Воска, я за последние несколько дней оставил позади сотни пасангов. Когда течение реки замедлилось и она постепенно разделилась на многочисленные мелководные рукава, теряющиеся среди образуемых морскими приливами заливных болот, скрадывающих дельту могучей реки при ее впадении в Тассу, мне пришлось приобрести у одного из местных ренсоводов кое-какие съестные припасы и эту лодку, на которой я вынужден был продолжать свой путь в одиночку, протискиваясь сквозь густое переплетение болотного тростника, осоки и дикого ренса.

Вдруг на одном из стеблей ренса, сразу под распустившимися лепестками его соцветия, я заметил привязанный обрывок белой репсовой материи.

Я наклонился, чтобы рассмотреть его поближе, огляделся и некоторое время сидел, прислушиваясь. Затем осторожно обогнул растение и медленно двинулся дальше.

До меня снова донесся крик болотного ганта, на этот раз раздавшийся где-то у меня за спиной.

Мне не удалось найти никого, кто мог бы проводить меня по дельте Воска. Владельцы речных барж никогда не заводят свои широкие, с низкой посадкой, неповоротливые суда в ее заболоченное мелководье. Протоки Воска, меняющие свою глубину в зависимости от времени года, часто превращаются в совершенно непроходимые, протянувшиеся на многие сотни миль рукава. Во многих местах они становятся слишком мелководными даже для маленьких барж, передвижение на которых сквозь заросли тростника и осоки, переплетенные гибкой болотной лозой, превращается тогда в сплошное мучение. Но не это является главной причиной, по которой я не сумел найти себе проводника среди выращивающих ренс крестьян. Дело в том, что дельта Воска является владением Порт-Кара, расположенного в нескольких сотнях пасангов на северо-запад от нее, на берегу мелководного Тамберского пролива, за которым и лежит море — блистательная Тасса.

Порт-Кар — перенасыщенный людьми, грязный, запущенный, злонравный город — часто именуют Тарном-над-Морем. Название это является символом жестокости и пиратства. Целые флотилии кораблей Порт-Кара курсируют по безбрежным водам Тассы, нападая на попадающиеся им на пути чужие суда и свозя рабов отовсюду — от горного массива Та-Тассы в южном полушарии Гора до северных, покрытых вечными льдами озер, а на запад пираты добираются до плоскогорного острова Кос и скалистого, изрытого нескончаемым лабиринтом пещер Тироса.

Об одном из рабовладельцев Порт-Кара — некоем Самосе — поговаривают даже, что он является агентом самих Царствующих Жрецов.

Именно туда, в Порт-Кар, я и направлялся — в единственный из горианских городов, благожелательно принимающий чужестранцев, хотя никто, кроме изгнанников, отщепенцев, беглых убийц, воров, бандитов и прочих головорезов, не решился бы искать приют среди населяющих его отбросов общества.

Мне вспомнился Самос, развалившийся в мраморном кресле, кажущийся праздно-ленивым, но эта его лень больше напоминала сытость хищника, умиротворенно переваривающего сожранную им жертву. Плащ он, как правило, носил простой, темный, завязывая его на манер порткарцев узлом на левом плече. Капюшон его плаща был всегда отброшен назад, открывая крупную, массивную голову с редкими прилизанными седыми волосами. Его задубевшее на ветрах красное лицо покрывала сеть глубоких морщин, а в ушах виднелись небольшие золотые кольца. Во всем его облике ощущались сила, властность, опыт и жестокость. Я почувствовал в нем тогда нечто от плотоядного животного, слишком сытого, чтобы охотиться и убивать. Больше я не искал с ним встречи, хотя от пользующихся моим доверием людей я слышал, что он действительно состоит на службе у Царствующих Жрецов.

Я не был чрезмерно удивлен, обнаружив привязанный к стеблю ренса клочок репсовой материи, поскольку дельта Воска была обитаема. Человек не отдал ее всецело во власть ула и тарлариона. Здесь попадались кое-где небольшие поселения, жители которых занимались выращиванием ренса и таким образом сводили концы с концами. Так что обнаруженный мной клочок материи вполне мог служить указателем кому-нибудь из лодочников.

Кстати, из ренса изготавливается и бумага. Само растение имеет длинный, толщиной до четырех дюймов корень, лежащий горизонтально под поверхностью воды, от которого вниз отходят достигающие дна более мелкие ответвления, а вверх поднимаются до дюжины стеблей, пятнадцати — шестнадцати дюймов длиной, увенчанных обычно одиночным шишковидным соцветием.

Помимо использования в качестве сырья для изготовления ренсовой бумаги, растение имеет и иное, довольно широкое употребление. Его тяжелый, мясистый корень, легко поддающийся изгибу, часто идет на изготовление домашней утвари и различных частей деревянных станков и механизмов, а в высушенном состоянии служит превосходным топливом. Из его стеблей, которые можно скорее назвать стволами, ренсоводы делают легкие лодки и мачты к ним, а из волокон плетут веревки и ткут своеобразную, довольно грубую материю, часто идущую на изготовление парусов. Мякоть ствола съедобна и вместе с рыбой составляет для ренсоводов основную пищу. При необходимости используется она и для проконопачивания днищ лодок, хотя более употребительными являются все же пакля и деготь, покрываемые сверху слоем жира.

Для изготовления ренсовой бумаги стебель распускают на тонкие узкие волокна, причем наиболее предпочтительны те, которые лежат ближе к его сердцевине. Затем волокна укладывают двумя слоями — один вдоль, другой поперек и длительное время вымачивают в воде, отчего выделяемая волокнами клейкая субстанция пропитывает и надежно приклеивает слои друг к другу, превращая их в однородную структуру. Полученный таким образом лист осторожно вынимается из воды и сушится на солнце, после чего его грубая поверхность полируется размельченной скорлупой болотных ракушек либо крошкой из рога кайилы. Затем бумага сматывается в плотные рулоны, обычно листов по двадцать в один рулон, что позволяет довольно длительное время хранить ее защищенной от непогоды и продлевает общий срок ее службы. Различается до восьми степеней качества ренсовой бумаги. Продажа ее осуществляется, как правило, здесь же, на берегах Воска, но иногда ренсоводы на узких лодках спускаются в море, чтобы обменять свой товар у перекупщиков, живущих на побережье Тамберского пролива. Однако ренсовая бумага вовсе не единственный на Горе тип употребляемого для письма материала. В обиходе чаще используется линованная бумага из древесины, в больших количествах производящаяся в Аре, а также изготавливаемые во многих городах калька и пергамент.

Тут мне на глаза попался еще один привязанный к стеблю ренса лоскут белой материи, на этот раз большего размера, чем первый. Я решил, что это следующая путевая отметка, и продолжал движение. Крики болотных гантов, напоминающие резкий, низкой тональности свист, раздавались теперь чаще и, казалось, несколько ближе. Я внимательно огляделся по сторонам, но за стоящими плотной стеной зарослями ренса, тростника и осоки, конечно, не смог разглядеть птиц.

Вот уже шестнадцатый день, как я, неустанно работая веслом, продвигался по дельте Воска, медленно приближаясь к Тассе. Я снова попробовал воду на вкус: она стала более соленой, да и морской запах теперь чувствовался сильнее.

На душе у меня повеселело, и я повел лодку вперед с удвоенной энергией. К этому времени мои запасы питьевой воды были на исходе, да и желтый хлеб, давно засохший, подходил к концу.

Вдруг я остановился: впереди на стебле ренса был привязан клочок красной материи.

Теперь я уже знал, что две предыдущие встреченные мной отметки были не простыми путевыми указателями, а пограничными предупредительными знаками. Я очутился там, где мое плавание, возможно, было нежелательным, на территории, принадлежащей, должно быть, какой-нибудь маленькой ренсоводческой общине.

Жизнь ренсоводов, несмотря на ценность производимого ими продукта и выгодный товарообмен, несмотря на защищающие их болота и изобилие рыбы, позволяющие им, казалось бы, вести безбедное существование, при ближайшем рассмотрении оказывается далеко не легкой. И не только потому, что им приходится постоянно опасаться нападения акулы или плотоядного угря — весьма многочисленных обитателей нижней части дельты реки Воск, не говоря уже об агрессивных водяных тарларионах и крылатых, коварных по своей натуре хищных улах. В гораздо большей степени им приходится опасаться человека, и прежде всего — человека из Порт-Кара.

Как я уже упоминал, Порт-Кар рассматривает долину Воска как часть своей территории, находящейся у него в безусловном подчинении. В связи с этим вооруженные банды то одного, то другого находящихся в постоянной вражде убаров Порт-Кара довольно часто входят в дельту реки, чтобы собрать полагающуюся им дань. Когда им удается отыскать какую-либо небольшую ренсоводческую общину, подати взимаются со всей возможной жестокостью, часто забирается все, что представляет собой хоть малейшую ценность. Чаще всего в качестве дани требуют колоссальное количество рулонов ренсовой бумаги; уводятся юноши, чтобы стать гребцами на торговых галерах, и девушки, которым уготована судьба рабынь в многочисленных тавернах города.

Я не мог отвести взгляда от привязанного к стеблю ренса клочка красной материи; он напоминал мне цвет крови, и у меня не было никаких сомнений в том, что он означает. Дальше следовать запрещено.

Внимательно оглядевшись, я снова двинул свое легкое суденышко сквозь заросли, оставляя позади предупреждающе знак. Я должен попасть в Порт-Кар.

Крики болотного ганта за моей спиной не утихали.

Дата добавления: 2015-07-12