Орнаментальная проза. Творчество Бориса Пильняка

В контексте творческих исканий советской повествовательной прозы 20-х годов особое место занимает «орнаментализм», определяемый иногда как ритмическая, поэтическая или динамическая, а так же «рубленая» проза. Родоначальниками этого направления в русской литературе явились А. Белый и А. Ремизов. Для орнаментальной прозы характерны следующие повествовательные и стилевые особенности:

а. повторы (лексические, синтаксические и др.).

б. ритмизация.

в. образная насыщенность, активная символизация и метафоризация. Орнаментальная проза создала оригинальную «орнаментальную» метафорику, от которой и взяла свое название.

г. монтажные принципы композиции, фрагментарность, «бессюжетность», хаотичность повествования.

д. редукция авторского слова наряду с актуализацией несобственно-прямой речи и различных видов сказа.

е. деперсонализация характеров. Герои выступают как носители идей, тем, точек зрения.

ж. установка на эстетическую активность слова, словесное экспериментаторство вплоть до косноязычия.

В 20-е годы представителями орнаментализма являются Б. Пильняк, Артем веселый, Всеволод Иванов, Исаак Бабель, Л. Леонов, А. Малышкин, Ник. Никитин и другие. Писатели-орнаменталисты создали своеобразную модель отношений между человеком и миром, выработали стиль, соответствующий динамике эпохи и связанному с ним отсутствию единой системы взглядов на окружающую человека действительность. Орнаментализм представляет собой отход от традиционного реализма и принадлежит к так называемой «неклассической прозе».

Наиболее ярким представителем орнаментализма является Борис Пильняк (1894-1938). По словам В. Шаламова, «имя Пильняка было самым крупным писательским именем 20-х годов». Г. Струве определил его как «ключевую фигуру советской литературы». «Знак Пильняка, – писал критик 20-х годов В. Гофман, – оказался в известном смысле, знаком эпохи, знаком истории». Творчество этого писателя было на долгие годы вычеркнуто из истории русской литературы, и многие его произведения относятся к «возвращенной литературе» («Повесть непогашенной луны»). «Возвращенная литература» – условное обозначение произведений, не допускавшихся в советскую печать и опубликованных в СССР в период перестройки (в основном во второй половине 80-х годов). В 30-е годы наряду с А. Платоновым и М. Булгаковым Б. Пильняк подвергся яростной травле, ибо в своих произведениях раскрыл бесчеловечную суть современной ему тоталитарной системы.

Борис Андреевич Пильняк (настоящая фамилия Вогау) родился в 1984 году в Можайске Московской губернии. Отец писателя был сельским ветеринарным врачом, мать принадлежала к старинному купеческому роду. Детство Пильняка прошло в уездных городах московской губернии (Можайске, Богородске, Коломне) и в Саратове. Впечатления от уездной жизни впоследствии нашли отражение во многих произведениях Б. Пильняка. Особенно много он писал о Коломне. Именно этот город стал одной из важнейших смыслообразующих мифологем в его творчестве, стал основой «картины России», созданной в 1910 – начале 20-х годов. Коломна выступает под разными названиями – «Колымень-город», «Ордынин город», Росчиславль.

Началом своей литературной деятельности Пильняк считал 1915 год. Именно в этом году возник псевдоним писателя, от названия хутора Пильнянка («пильнянка» – местное название лесоразработок) в Харьковской губернии, где он гостил в октябре 1915 года у своего дяди Савинова, художника и реставратора церковной живописи.

Исследователи выделяют в творчестве Пильняка три этапа:

I – период с 1918 по 1922 год (сборники рассказов «С последним пароходом» (1918), «Былье» (1920), «Метель» (1921), «Белый год» (1922));

II – период НЭПа вплоть до года великого перелома – 1929 («Мать-мачеха» (1922), «Машины и волки» (1924), «Повесть непогашенной луны» (1926), «Мать сыра-земля» (1927), «Красное дерево» (1929)). Повесть «Красное дерево» наряду с «Повестью непогашенной луны» сыграла роковую роль в судьбе писателя. Эти произведения инкриминировали ему в обвинительном заключении 1937 года;

III – период, с 1930 по 1937 год, когда литературный путь Б. Пильняка обрывается (романы «Красное дерево», «Созревание плодов», книги очерков «О’кэй» и «Таджикистан»).

Поэтика раннего рассказа Б. Пильняка близка импрессионистической манере письма Б. Зайцева. Не случайно эпиграфом к сборнику «С последним пароходом» стали слова из рассказа Б. Зайцева «Земная печаль»: «И все же безмерно жаль земного». Этой цитатой Б. Пильняк указал на линию своего литературного родства. Рассказы этого сборника отличает тонкий лиризм в изображении человеческих переживаний. Сюжет в них ослаблен, как правило, взят из жизни и восходит к какому-либо случаю, происшествию, переживанию, имевшему место в действительности. Героями рассказов являются обычные, ничем не примечательные люди, по большей мере уездные интеллигенты. Писатель сосредоточен на передаче их переживаний, их индивидуального мироощущения. Ранние рассказы Пильняка исполнены чувством завороженности природной жизнью; жизнь человека подчинена биологическим ритмам, природному круговороту. Автор акцентирует внимание на биологическом, инстинктивно-бессознательном начале жизни, считая его главным по сравнению с социальной жизнью.

Идея доминирования природного над социальным лежит в основе сборника «Былье» (13 рассказов). В этих рассказах Б. Пильняк утверждает «Языческое приятие жизни, что миром правят не идеологические формы («было сотни религий, сотни этик, сотни наук, сотни философий»), а природное естество, вселенский закон рождения и смерти. Идеологические формы существования человека изменяются, но неизменным остается инстинкт Жизни: «Все родят, и вика, и рожь, и моллюск там какой-нибудь и – человек». А тот, кто нарушает этот установленный природой закон, обречен на тоску и одиночество. В своем языческом утверждении природного могущества Пильняк заходит в крайности, предлагая заменить христианскую Пасху, «праздником великой Блудницы». 21 марта 1915 года в день Пасхи он написал, делясь своими размышлениями с редактором альманаха «Жатва» А. Альвингом: «Такой природа создала самою себя, что весной она нарождается, живет летом, замирает осенью и умирает зимой. В жизни человеческой два изначала – Рождение и Смерть, Весна и Осень октября. И в природе Рождение и Смерть прекрасны! Для меня христианство – немая грамота, не нужная мне, ничем не связанная со мной и далекая от меня. И христианская наука, как память страдания Христа – не нужна мне. Но люблю я Пасху язычески, как великий весенний праздник великой Блудницы, зажигающей кровь в жилах! И с ней, с Блудницей этой, мне хочется поздравить вас Арсений Александрович».

В сборниках рассказов «С последним пароходом» и «Былье» выявляется центральная антимония всего последующего творчества Б. Пильняка – антимония жизнь – смерть – две силы, правящие миром. Писатель при изображении природного мира применяет прием антропоморфизации. Так в рассказе «Над обрывом» антропоморфизации подвергаются чувства и переживания птиц – героев рассказа. Автор повествует об истории встречи, любви и разрыве отношений между двумя лесными птицами – самцом и самкой. Благодаря антропоморфизации в рассказе возникает эффект символического параллелизма между миром природы и человеческой жизнью, в основе которых лежит единый закон – инстинкт продолжения рода. В рассказе «Поземка», применяя тот же прием, Пильняк повествует о судьбе вожака волчьей стаи.

В рассказах «Смертельное манит» Б. Пильняк показывает, что жизнь человека по сути своей мало, чем отличается от жизни зверя. Героини рассказов – Алена и Марина – живут в соответствии с биологическими ритмами: любят, рожают, и это их главное жизненное предназначение. При этом в описании внешности героинь автор подчеркивает их естество, их томление по земному, физической любви, выявляя их соприродность тому инстинктивно-природному миру, частью которого они являются.

Подчеркивая могущество инстинктивно-бессознательного начала жизни, Б. Пильняк, однако, показывает, что человек не сводится лишь к своей «природности». Он включен в социальный универсум и тем самым оказывается разделенным между природным и социальным, между телом и духом. Писатель постоянно ставит своих героев перед выбором между биологическим законом (инстинктом) и законом Божьим (нравственными, моральными нормами), между сознательным и бессознательным, между приверженностью традициям и приятием нового, в частности революции.

Современные Пильняку критики отметили своеобразие его стиля, сформировавшегося под влиянием писателей «новой школы»: Б. Зайцева, А. Ремизова, А. Белого. Критик Лутохин писал в 1920 году: «Он любит русский быт, фольклор, хорошо знает московские закоулки, далекую провинцию. Здесь он напоминает Печерского, Ремизова, Замятина. Но это сродство, а не подражание. У Пильняка свои слова, свой ритм, свои темы. У него какой-то особенно четкий рисунок и тонкая мысль подлинного модерниста». Горький считал Б. Пильняка подражателем А. Ремизова и А. Белого, отказывая ему в оригинальности. Среди важнейших черт писательской манеры Б. Пильняка, критики выделяли «эскизность», «отрывочность», которые создают впечатление случайных заметок, вписанных в записную книжку без всякого разбора. При этом фрагментарность повествования, выведение сырого, необработанного материала расценивалась как осознанная эстетическая позиция писателя. Поэтика фрагмента была характерной для литературы 20-х годов, направленной на динамическое отражение меняющейся реальности.

Ведущие темы творчества Б. Пильняка, характерные особенности его стиля наиболее ярко проявились в одном из самых известных его произведений – в романе «Голый год», написанном в 1920 году и впервые изданном в1922.Он вызвал оживленную дискуссию и сделал имя писателя известным. Этот роман является образцом орнаментальной прозы. В переработанном виде он включил в себя рассказы из сборника «Былье».

Черты «орнаментализма в романе:

1. отсутствие единого сюжета;

2. отказ от фабулы и традиционных романных характеров, их деперсонализация;

3. принцип монтажа, совмещение, «склейка» разнородных в тематическом и стилевом направлении «кусков» повествования;

4. принцип повтора;

5. отсутствие единой ценностной позиции, которая могла бы быть идентифицирована с авторской:

6. метафоричность, символическая ассоциативность образов;

7. использование графизмов, документов, цитат, текстов объявлений, анекдотов, заговоров, частушек, то есть внелитературных элементов.

Созданная в романе модель мира близка к картинам отношений человека и мира, воспроизводимых писателями-авангардистами. По мнению многих критиков Б. Пильняк создал новую разновидность жанра романа, «одну из возможных моделей литературного произведения европейского авангарда».

Критик А. Рашковская выделила в романе две основные тенденции. На уровне содержания – стремление к постижению инстинктивно бессознательного начала жизни, вскрытого революцией (тема революции одна из главных в романе). На уровне формы – поиски новых путей воплощения романного замысла, порывающего с традицией сюжетного повествования и развивающего принципы «симфонизма» и орнаментализма, намеченные А. Белым и А. Ремизовым.

Критиками роман был назван первым откликом на революцию. Главное место действия город Ордынин. В центре внимания автора – жизнь и жители уездного города в революционные годы. Пильняк воспроизводит картину жизни российской провинции переломленной революцией. Российская действительность предстает в романе через восприятие различных персонажей, но все эти изображения связаны едиными лейтмотивами: Россия – революционная метель. Мотив метели сыграет у Пильняка ведущую роль. Метель – символ революции. Россия революционная – это анархия, голод, бесправие, болезни: тиф и сифилис. Пильняк использует внутреннюю форму слов (метель – от мести, выметать, метель – от мястись, приходить в смятение). Отсюда возникает многозначность слова метель – символ революции как стихии и одновременно чего-то нового, сметающего на своем пути старый уклад жизни. Одной из тем романа является столкновение России новой со старинной, с трудом поддающейся перековке.

Герои романа – представители разных социальных классов: купечество, дворянство, мещанство, духовенство. Впервые в художественной прозе появились здесь «люди в кожаных куртках» – большевики. Особое место занимает традиционная для русской литературы тема умирающих дворянских родов. На материале истории семьи князей Ордыниных Б. Пильняк показывает вырождение и распад дворянства.

Революция показана как разрушительная стихия, как проявление бунтарства и анархизма, заложенных в русской душе. «Революцию понял как бунтарство; Октябрь увел Русь к XVII веку. Никакого Интернационала нет, а есть национальная мужицкая революция, изгнавшая все наносное» (Фурманов). Пильняк обращается к национальным истокам русской революции, аккумулируя национальные легенды, мифы, например, миф о Степане Разине (с. 101). Покажется, что, не смотря на социальные изменения, неизменной остается биологическая основа жизни, природные законы: Люди любят друг друга, совокупляются, рожают. Пильняк слишком большое внимание уделяет именно инстинктивно-бессознательным проявлениям жизни, за что критики нередко упрекали его в натурализме и бытописательстве. Тип романа соответствует динамике истории; он создает впечатление осколочности, распадения привычных связей.

Экспериментальным по форме и содержанию явился роман Б. Пильняка «Машины и волки» (1924). Считается, что этим романом Пильняк опередил «Фальшивомонетчиков» А. Жида и «Контрапункт» О. Хаксли. «Машины и волки» – это образец так называемого автотематического романа, романа, в котором доминирующую роль играют рефлексии на тему самого процесса писательской работы, принципов и методов конструирования данного произведения, потенциальных судеб героев и возможных разрешений конфликтов. В романе этого типа автор сам анализирует свою работу и подробно описывает и объясняет структуру своей книги, заставляя читателя стать как бы участником творческого процесса.

Одним из самых совершенных произведений в творчестве Б. Пильняка исследователи по праву считают «Повесть непогашенной луны» (1926). Первую публикацию этой повести в 1926 году в журнале» Новый мир» можно считать несостоявшейся, так как номер был сразу конфискован. В России она была опубликована только в 1987 году в журнале «Знамя». Повесть стала одной из причин травли Б. Пильняка, организованной в 1929 году после публикации в берлинском издательстве «Петрополис» повести «Красное дерево». Некоторые исследователи именно с этим произведением связывают начало нового этапа в творчестве Б. Пильняка. В «Повести непогашенной луны» автор показал механизм зарождения тоталитарного режима, и поэтому современные исследователи относят ее к литературе «ранней социальной диагностики советского общества». По словам А. Латыниной Б. Пильняк написал повесть «о политическом убийстве, о человеке бессильном противостоять приказу». Писатель раскрыл бесчеловечную суть тоталитарной системы, в рамках которой, как заметил один из критиков, «приглашение на казнь отклонить психологически невозможно». Главный герой повести – командарм Гаврилов, человек, как его характеризует автор, имя которого сказывало о героике всей Гражданской войны, о тысячах, десятках и сотнях тысяч смертей, страданий, калечеств, холода, голода, гололедиц и зноя походов, о громе пушек, свисте пуль и ночных ветров (80). «Это был человек, имя которого обросло легендами войны, полководческих доблестей, безмерной храбрости, отважества, стойкости. Это был человек, который имел право и волю посылать людей убивать себе подобных и умирать». Неожиданно Гаврилов получает приказ покинуть армию. Ему предлагают лечь на операцию. Гаврилов понимает, что это операция не нужна ему, ибо чувствует себя здоровым. Однако после беседы с неким «негорбящимся человеком из дома № 1» даже сама мысль об отклонении операции становится недопустимой. Гаврилова оперируют. Но после операции врачам становится ясно, что эта операция была не нужна. Гаврилов умирает под операционным ножом. Его усыпляют хлороформом. А, обнаружив, что язвы у него нет, о чем свидетельствует белый рубец на желудке, живот больного экстренно зашивают. Но поздно, ибо Гаврилов отравлен обезболивающей маской. Для отвода подозрений «заживо мертвого человека» кладут на несколько дней в операционную палату.

Гаврилов, старый солдат революции, который сам посылал тысячи людей умирать, «завершение военной машины, предназначенной убивать» сам становится ее жертвой. Главный конфликт повести, столкновение зарождающейся тоталитарной системы, олицетворенной негорбящимся человеком, и личности, попавшей в орбиту этой системы. Пильняк провидчески распознал механизм подчинения, порабощения личности в условиях тоталитарной системы. Современники писателя увидели в повести политические аллюзии, в частности аллюзию смерти в 1925 году на операционном столе военкома М. В. Фрунзе; по свидетельству историков, его смерть была инспирирована Сталиным. В предисловии Пильняк просит не усматривать во Фрунзе и Сталине прототипов персонажей его повести. Однако это уведомление выглядит как подсказка читателю, приглашение именно к такому, историко-политическому прочтению.

Современные исследователи выходят за пределы политической трактовки повести, стремясь прочитать ее в контексте общей эстетической концепции писателя, связанной с особой значимостью биологического начала. В произведении исследуются социально-психологические предпосылки одного из этапов исторического развития страны, которое совершается по законам насилия над органикой жизни и имеет истоки еще в петровской эпохе. Структура повести включает в себя мотив возмездия. Писатель раскрывает закономерность гибели Гаврилова, который понес кару за совершенное им насилие, за нарушение природного органического процесса. Пильняк показывает, что тот, кто убивает, и более того, возводит убийство в систему, не уйдет от возмездия. Луна в повести – символ зарождения жестокой тоталитарной системы, в условиях которой психологически невозможно отказаться от приглашения на казнь.

А. Грин и его проза как проявление творческого эскапизма в идейных и художественно-эстетических исканиях 20-х гг.

Фигура А. Грина (1880-32) стоит особняком, занимает уникальное место) не только в творческих исканиях 20-х гг., но и в дореволюционной прозе. Произведения этого писателя в течение долгого времени не пользовались расположением критиков. Дореволюционные гриновские рассказы чаще всего рассматривали как эпигонские сочинения, представляли их в качестве подражательных образцов западноевропейской литературы. В послереволюционное десятилетие, когда в значительной мере закладывались основы нового мировоззрения, созвучного революционным преобразованиям общества, антигриновские настроения еще более усилились. Писателя часто упрекали в антиисторизме, антисоциальности. В 30-е гг. отношение несколько изменилось. Гриноведение пополнилось новыми исследованиями, в которых оценка творческого наследия писателя стала более непредвзятой и объективной. Однако со второй половины 40-х гг. антигриновская волна вновь вернулась. В худших традициях вульгарного социологизма были написаны две статьи, в которых в единый узел оказались стянуты все основные негативные трактовки творчества писателя предшествующего времени (одна из них - В. Важдаев «Проповедник космополитизма: Нечистый смысл «чистого искусства» А. Грина). Эти статьи и послужили теоретической мотивировкой исключения Грина из фонда советской литературы. С 1946 г. издание гриновских произведений прекратилось. Вновь они вернулись к советскому читателю только в 1956 г., с которого начинается так наз. «оттепельный» период. Грин обрел довольно большую популярность. В 60-е гг. он превратился в одного из самых издаваемых в СССР авторов, став кумиром молодых читателей. В 60-80-е гг. гриноведение развилось в отдельную, серьезную спецдисциплину. Среди наиболее известных гриноведов – В. Е. Ковский, Л. Михайлова, Н. А. Кобзев. Интересным является тот факт. Что именем Грина названа одна горная вершина и открытая астрономами звезда. Много исследований о творчестве писателя сделано за рубежом.

Несмотря на грубые, антиэстетические трактовки, данные социологическим литературоведением творческой позиции Грина, в них есть, если можно так выразиться, некоторый отсвет истины, только истины искаженной, вульгарно извращенной в угоду господствующей идеологии. Как справедливо отмечает В. Е. Ковский, «Грин являет в русской литературе советской эпохи уникальный пример творческого эскапизма (в пер. с англ. Бегство от жизни, замыкание в самом себе): он не участвует в лит. Борьбе, не примыкает ни к одному из эстетических направлений, течений или группировок, которыми столь обильны были «серебряный век» и 20-е гг, не откликается на … требования актуальности и современности художественных произведений». Это ярко выраженный писатель-одиночка, своего рода творческий отшельник, живущий сугубо в созданном им самом мире – Гринландии. Так исследователи называют обобщенный хронотоп гриновской прозы. Гринландия – это вымышленная страна со своей собственной географией, из которой ныне всем знакомы Лисс, Гель-Гью, Зурбаган.

Нужно сказать, что и как человек Грин многим казался странным, очень замкнутым и одиноким, живущим очень отчужденно, как бы вне основных интересов и социальных пристрастий своего времени. В 1924 г. писатель переехал из Петербурга сначала в Феодосию, а затем в маленький городок недалеко от нее – Старый Крым. Именно в период крымского отшельничества им были созданы все наиболее значительные (за исключением «Алых парусов») произведения: романы «»Блистающий мир», «Золотая цепь», «Бегущая по волнам», «Джесси и Моргиана», «Дорога никуда».

Одни из наиболее примечательных основ гриновской романической эстетики – чудесное, прекрасное, фантастическое, а также категории добра и зла. Так, феерия «Алые паруса» (1921) – это по сути развернутый писателем образ-концепция чуда, творимого собственными руками.

В основе идейного смысла романов «Блистающий мир» и «Бегущая по волнам» лежит категория фантастического. Грина относят к числу основоположников современного fantasy. А роман «Джесси и Моргиана» - это, по существу, произведение о поединке добра и зла, прекрасного и безобразного в природе, душе и жизни человека.

Грина относят к неоромантикам, усматривая истоки его метода в творчестве Эдгара По, Стивенсона. Основной пафос его романов – лирико-романтический.

Прозу Грина отличает углубленный психологизм, связанный со сферой подсознания, необъяснимыми, порой мистическими состояниями души.

Варламов А.Н. Александр Грин. – М.: Мол. Гвардия, 2005. – 452 [12] с.: ил. – (Жизнь замечат. людей: Сер. Биогр.; Вып. 919).

Говоря о жизненном пути Александра Грина, надо признать, что по-настоящему христианской была не жизнь его и не литература …, но смерть, однако для христиан именно кончина имеет особенное значение.

По воспоминаниям Нины Грин, «он умирал без ропота и кротко, никого не проклиная и не озлобясь».

Нина Грин, жена писателя намного пережила мужа, она много сделала для сохранения памяти о нем. Написала мемуары. Несмотря на сопротивление властей (Нина Грин отсидела в ГУЛАГЕ) добивалась, чтобы в доме, где последнее время жил писатель, был открыт мемориальный музей. Нина Грин завещала похоронить ее вместе с Грином. Но ее завещание не было исполнено, и тогда ее перезахоронили тайно. В течение более чем десятилетия она была женой Грина, человека, с которым было довольно нелегко: алкоголизм, частое безденежье, одиночество в литературной среде. А за плечами непростая жизнь, наполненная скитаниями, борьбой за признание, тюрьма. Грин создал целый художественный мир – Гринландию. Его часто упрекали в подражательности (за писателем закрепился имидж иностранца русской литературы), многие собратья по перу не принимали его всерьез. В конце 1920-х гг. произведения писателя почти не издавали, считая их несозвучными духу нового времени. Грин и до революции как бы выпал из той духовной эпохи, в которой жил. Он почти не вписывается в типичные веяния, тенденции Серебряного века)богоискательство, сектантство, эротизм, декадентство и ин.). Грин всегда был подчеркнуть индивидуален, немоден, даже нарочита антимоден. Он никогда не изменял своей манере, оставаясь самим собой.

«В судьбах Грина и Пришвина, несмотря на пропасть различий, много общего: изгнание за дурное поведение из школы, революционная деятельность в молодости, тюрьма (очень тяжело пережитая), следующие а ней разочарование и отказ от революционных идей, скитания, поздний приход в литературу, полупризнание в литературе Серебряного века, «народобоязнь» в революцию, стремление к уединенности в советское время, противопоставление себя литературной среде и наконец попытка уйти в мечту: у Грина в Гринландию, у Пришвина в 30-е годы – в Дриандию. У Грина – Юг, у Пришвина – Север, и у обоих Дом – как итог жизненного пути и последнее прибежище.

«Алые паруса» написал в Голодном послереволюционном Петрограде, живя в Диске. Трудно поверить, что одно из самых поэтичных произведений русской литературы, солнечная феерия была написана в сумрачном, холодном, полуголодном городе, в зимних сумерках сурового 1920 года.

Подлинным гимном «Алым парусам» стала эпоха 60-х годов ХХ века, которая породила огромный интерес к личности и творчеству Грина. По всей стране возникали клубы молодежи, носившие название «Алые паруса», в противопоставление к комсомольскому бюрократизму и заорганизованности. «Алыми парусами» назывались детские хоровые и танцевальные студии, футбольные команды, рестораны, кинотеатры, театральные студии. Именно тогда имя Грина сделалось известным буквально каждому советскому человеку, хотя зачастую «Алыми парусами» знакомство с его творчеством и ограничивалось.

В послевоенное десятилетие Грина объявили космополитом, лишенным чувства национальной принадлежности, патриотизма. «архиреакционное явление. Этот писатель отказался от изображения русской действительности. Он постоянно жил в мире условных, выдуманных им самим иностранных персонажей. Имена и географические названия, избранные Грином, носят откровенно откровенный характер. В основе творчества Грина лежало продуманное презрение ко всему русскому, национальному…

Не любил машин, аэропланов, веря в то, что человек был раньше крылатым, умел летать. Неслучайно главным героем его Романа «Блистающий мир» стал летающий человек. Многие оставили о нем воспоминания как о человеке мрачном, замкнутом, высокомерном, нелюдимом, чопорном, конфликтном. Так, во время жизни в Диске, не с кем не сдружился, производил впечатление неприятного и некоммуникабельного субъекта.

С первой женой разошелся. Ее звали Вера Павловна Абрамова (он познакомился с ней, когда она была «тюремной невестой») Калицкая. И она тоже оставила о нем воспоминания.

Что такое Гринландия? «Это и не пародия, и не утопия, и не сатира, и не космополитический рай, и не какая-то новая реальность. Даже современные попытки сравнить ее с волшебными мирами Толкиена и Льюиса выглядят натяжкой и попыткой нанести «ответный удар» с целью создать отечественное фэнтези. Гринландия – это Гринландия, и к этой формуле добавить нечего. В советской литературе 20-х годов был не единственным писателем, переносившим действие своих произведений в условный или не условный капиталистический мир. Нечто подобное можно найти у И. Эренбурга, Б. Лавренева, М. Шагинян, А. Толтого, А. Беляева, К. Федина, у Олеши в «Трех толстяках»… Но все это делалось с политическими целями: показать борьбу рабочего класса (народа) за свое освобождение (против богачей). У кого-то выходило талантливее, у кого-то все к этой борьбе сводилось, у иных она выступала лишь фоном, как у Олеши, а у некоторых при желании можно найти сатиру на революцию, как у Эренбурга. Но для всех революция – свершившийся факт. У Грина же ее просто нет… Социалистической революцией, этим главным событием в истории ХХ века, в Гринландии и не пахнет.

У него была тяжелая, мучительная жизнь…

О его действительном самочувствии в советскую пору и в среде советских писателей очень хорошо написал Вл. Лидин:

«Бледный, уставший и одинокий, мало кем из московских литераторов знаемый в лицо, он сидел один на скамеечке.

- Александр Степанович, может быть вам нехорошо? – спросил я, подойдя к нему.

- Он поднял на меня несколько тяжелые глаза.

- - Почему мне может быть нехорошо? – спросил он в свою очередь – Мне всегда хорошо.

- Я ощутил, однако, в его словах некоторую горечь.

- У Грина есть свой мир, - сказал он мне наставительно, когда я подсел к нему. – Если Грину что-нибудь не нравится, он уходит в свой мир. Там хорошо, могу вас уверить.

Его оппозиционность к советскому строю не имела ни капли примеси открытого или даже скрытого противостояния или тайной симпатии к эмиграции, куда уехали многие из его литературных друзей, к Белому движению, монархии, антисоветскому подполью.

Согласно одному воспоминанию на литературной встрече И. Бунин, пораженный тем, как Грин выпил «американского ерша» (дикую смесь из шампанского, пива, лимонада и водки, с добавленными в нее молотым перцем, рюмкой уксусу и полсотней валерьяновых капель) спросил не из Сибири ли он? Грин ответил: Из Зурбагана!

Бунин объездил весь свет, отлично знал все города и страны, и тогда он переспрсил. И тогда Бунину ответил Куприн:

- Зурбаган – это, мамочка, город, придуманный Александром Степановичем. Разве не читали?

Джесси стоит в том же ряду, что Ассоль, Молли, Тави Тум и Дези. Все это вариации одного образа, во многом навеянного Ниной Грин, которая много лет играла роль женщины-ребенка, и неслучайно именно ей этот роман посвящен взамен посвящения, снятого с «Бегущей».

Моргиана идет от Руны из «Блистающего мира», отженщин-оборотней из «Крысолова», от Диге из «Золотой цепи», от Корриды Эль-Бассо из «Серого автомобиля», но зло в ней сгущено, зло так сильно, что уродует не только ее внутренний мир, но и внешность, в этом романе напрямую связанные между собой.

Грин не любил картину «Джоконда».

Последние годы жил в Крыму. Крымский отшельник. Но был уже тяжело больным человеком. Выглядел всегда намного старше. Не любил Севера, русскую провинцию (Город детства – Вятка не любил). Севернорусский и среднерусский национальный пейзаж практически отсутствует в его прозе. Вместо него представлен пейзаж экзотический, южный.

Литература

1. Голубков М. М. Русская литература ХХ в.: После раскола: Уч. пособие для вузов. – М., 2001.

2. Старков А. Михаил Зощенко. – М., 1990.

3. Старков А. Н. Юмор Зощенко. – М., 1974.

4. Грякалова Н. Ю. Бессюжетная проза Б. Пильняка 1910- нач. 1920-х гг. // Русская литература. 1998. № 4.

5. Сухих И. Н. Книги ХХ века: русский канон: Эссе. – М., 2001.

6. Давыдова Т. Т. О современном изучении прозы 20-х годов (на примере «Собачьего сердца» М. Булгакова // Русская словесность 1999. № 3.

7. Давыдова Т. Т.. Евгений Замятин. – М., 1991.

8. Шишкина Л. И. Литературная судьба Е. Замятина. – СПб., 1992.

9. Ковский В. Е. Романтический мир Александра Грина. – М., 1969.

10. Шайтанов И. Когда меняется течение // Пильняк Б. А. Романы. – М., 1990.

.

Дата добавления: 2015-07-12