Господин Михайличенков был человеком, в сущности, неплохим – это время заставило его стать изворотливым и научило правдоподобно врать. К чести Василия Степановича надо отметить, что первые его побуждения были вполне порядочными, но потом ситуация и соратники вносили свои коррективы. Что же касается женского пола, то, будучи сильно женатым – жена была агрессивно-подозрительной и следила за каждым его шагом, – он старался не досаждать себе напрасными иллюзиями. Супруга его, использовавшая все достижения косметологии, в последние годы напоминала старую цирковую лошадь – всегда в плюмаже, всегда на арене, даже если нет сил, здоровья и настроения, только бы не списали на живодерню. Конечно, была у Василия Степановича любовница, молодая девица из Нижнего Новгорода, приехавшая учиться в Москву гостиничному бизнесу. Пассия была хороша необыкновенно, но в последнее время ее материальные запросы и требования стали настолько высоки, что Василий Степанович предпочитал избегать встреч с ней. Сейчас, сидя в машине, Михайличенков вдруг понял, что если соберется с духом и правильно поведет игру, то, вполне вероятно, получит и деньги, и эту «акулу». На минуту от восторга перехватило дыхание – он представил себе, каков будет резонанс среди его окружения. Еще неизвестно, что ценнее! «Алмазный полумесяц» или его владелица!
Когда они наконец подъехали к воротам, Василий Степанович от нервного возбуждения был красен, как рак. Во-первых, мечты, во-вторых, он никогда не занимался таким грубым и бессовестным шантажом. На молодцеватого охранника, который вышел из привратницкой, Василий Степанович посмотрел с завистью. Его дом тоже охраняли ребята в форме, но вид у них все время был такой, словно они только что загасили сигарету. Перемолвившись парой слов с приехавшими, охранник скрылся, а через десять минут ворота открылись и машина въехала в идеально ухоженный двор.
Когда господин Михайличенков вошел в гостиную, там была уже Берта. Одетая почему-то в национальный баварский костюм, состоящий из широкой юбки, жилета и кружевной блузки, она удобно устроилась в углу дивана. Горел камин, комната была освещена большими настольными лампами. «Ишь ты! И одета как… А что? С другой стороны, и не в джинсах, и не в этих страшных плюшевых костюмах со стразами. Как-то весело и мило. Черт, о чем я думаю?!» – гость неловко поздоровался и сел в предложенное кресло.
– Чем обязана? – Берта спокойно смотрела ему в лицо.
– Ну, во-первых, мы соседи…
– Не тратьте времени, мне завтра рано вставать, на стройку надо ехать, – Берта улыбнулась.
– А я как раз по поводу стройки. – Василий Степанович вспотел, сел на краешек кресла и начал сбивчиво излагать свой вопрос.
По мере того как Михайличенков продвигался к сути дела, ему становилось все хуже и хуже. Он все чаще заикался, запинался и повторял слово «как бы». Берта же, напротив, оставалась бесстрастной. Она даже улыбнулась в ответ на какое-то его предложение. Когда Василий Степанович закончил говорить и отер пот со лба, Берта встала, подошла к большому темному буфету, открыла дверцу и налила в тяжелый стакан щедрую порцию коньяка.
– Возьмите, полегчает. Извините, что раньше не предложила, вам было бы проще говорить.
Себе она налила обычной газированной воды и бросила туда ломтик лимона.
– Так все-таки что вы хотите? Если можно, повторите коротко. – Берта отпила из стакана.
Василий Степанович залпом осушил стакан, задержал дыхание, потом с выступившими от крепкого спиртного слезами произнес:
– Давайте подумаем, что можно сделать?
Берта с удивлением на него посмотрела:
– А здесь ничего нельзя сделать. Мне надо достроить дом, любой ценой. Даже очень высокой. Понимаете, это идея у меня такая – построить красивый, качественный дом, такой, чтобы в нем первый ремонт надо было сделать только через десять лет. Чтобы он стал памятником архитектуры, чтобы к нему возили экскурсии и показывали как достопримечательность, чтобы на том доме была мемориальная доска с моим именем. Боюсь, вам этого не понять…
– Вы слишком молодая, чтобы думать о мемориальной доске, – неожиданно для себя выпалил Василий Степанович.
– В самый раз, поверьте мне, – ответила Берта, а господин Михайличенков вдруг почувствовал, что душа его стала мягкой, а разговор, который он затеял, – подлый и дурацкий, может, шут с ними, с этими апартаментами, – видно сразу, что эта Берта вовсе не мошенница, просто она размахнулась, а средств свободных нет, и хорошо бы ей сейчас предложить денег.
– А может… – Василий Степанович запнулся, ведь перед ним оказалась незаурядная женщина – она не только красива, но и глубоко порядочна и думает не только о собственной выгоде, но и о славе города… Михайличенков почувствовал, что белый диван под ним куда-то поплыл, а большие лампы стали похожи на маяки, подмигивающие друг другу. Лицо собеседницы вдруг растворилось в тумане…
– У меня есть деньги, большие… Если надо, возьмите, – только и успел он сказать.
Он не помнил, как он очутился дома. Только вдруг показалось, что милое и тонкое лицо Берты стало немного одутловатым с губами-подушками.
– Берточка, зачем вы так?! Вы такая красивая, когда не сердитесь, – проговорил он и почувствовал, как чья-то холодная рука ударила его по щеке. «Все они одинаковые», – подумал шантажист Василий Степанович и провалился в глубокий сон. Его жена тем временем, роясь в карманах его одежды, восклицала:
– Вот старый дурень! Ну, сколько раз я ему говорила, что сердечные лекарства и коньяк несовместимы!
Василий Степанович все же стал плохим вестником. Через четыре месяца после его визита на Берту и ее компанию были поданы иски от обманутых покупателей. Сумма исков была просто фантастической. И как всегда бывает в таких случаях, Берте отомстили все, кто мог. Все те, кто побаивался ее характера, кто завидовал ее успеху, кто злорадно обсуждал ее личную жизнь, кто пальцем показывал на ее сумасшедший проект. Берта держалась мужественно – на вопросы срочно приехавшего Сани она почти не отвечала, просила только увезти отца:
– Пусть он поживет сейчас с тобой. Увози его. Это самое лучшее, что ты можешь сделать. Они конфискуют все мое имущество, его квартиру не тронут. Она останется. Но пусть побудет с тобой. Мне легче будет, если во время суда его здесь не будет.
Саня что-то говорил, горячился, пытался бегать по знакомым. Но магический круг неприятностей и бед замкнулся. Впервые в жизни Берта порадовалась тому, что у нее практически нет друзей: «Я представляю, сколько бы разочарований меня ожидало!» С другой стороны, с людьми, чье присутствие ее раньше тяготило – домашней прислугой, – ей сейчас было комфортно. В доме все шло так, как было заведено, и хотя за спиной, конечно же, перешептывались, в лицо улыбались и старались при малейшей возможности оказать внимание и участие несколько большее, чем это было положено по службе. На работе в ее стеклянный кабинет все входили с нарочито бодрыми улыбками. Бегство с корабля еще не началось – ни один человек не подал заявления об уходе. Более того, как-то на одном из последних совещаний поднялся финдиректор и, запинаясь, произнес:
– Думаю, что выскажу общее мнение – никакое развитие известных событий не сможет повлиять на наше отношение к вам и к тому, что вы делали. Особенно в последнее время.
И хотя фраза прозвучала двусмысленно, Берта все отлично поняла и испытала чувство благодарности. Она с удивлением отметила, что люди, едва ее знавшие или не знавшие вовсе, безоговорочно признали ее виновной еще до суда, даже не допуская мысли о благородных мотивах ее поступка. В их глазах она была мошенницей, и только. Они в каком-то сладострастном порыве приписывали ей всевозможные грехи и преступления. Люди близкие, у которых было, как правило, гораздо больше оснований осуждать, обижаться и мстить, были великодушны. Для Берты, человека замкнутого и сухого, это стало приятной новостью.
Вечерами она долго сидела дома в темноте и думала о том, что ее ждет. Потом вдруг вскакивала, начинала складывать какие-то дорогие ей мелочи, что-то прятать, что-то снимать со стен. Впрочем, это возбуждение быстро проходило, она оставляла в покое вещи и остаток вечера проводила на диване, перелистывая старые альбомы с фотографиями. Внутренне она приготовилась к худшему и теперь пыталась научиться вести себя так, чтобы никто не догадывался о чувствах, которые ею сейчас овладели. Сожаления об ошибках она отмела сразу же. Ей ни в коем случае нельзя было почувствовать себя виноватой, в противном случае защищаться было бы сложно. Адвокат, с которым она консультировалась и который согласился вести дело, влюбился в нее с первого же взгляда. Это сначала раздражало Берту, потом она смирилась – в защитнике ее устраивали безупречные манеры, выдержка, опыт и чувство юмора:
– Мы с вами…
Пока следственная группа проверяла факты по предъявленным искам, Берта была спокойна. Временами ей казалось, что история разрешится сама по себе – она сможет доказать отсутствие злого умысла и убедить следователей в том, что деньги она возвратила бы сразу, как только закончилось бы строительство. Временами ей было обидно видеть недоверие и даже усмешку на лицах оперативников, когда она показывала им накладные на самые дорогие строительные материалы.
– Зачем вам надо было это? Ведь сотни домов строят и не тратят такие безумные деньги.
– Я строила настоящий дом. Такие строили раньше, такие дошли до наших дней из прошлого века.
Ее слова не убеждали – за каждой суммой, за каждой строкой виделся обман. Наконец миновали обыски, закончилась выемка документов, замороженную и опустевшую стройку посетила последняя комиссия, и дело передали в суд. Берта, затаив дыхание, ждала приговор судьи. К счастью, на время процесса ее оставили на свободе под подпиской о невыезде. Берта тогда еще не знала, что это заслуга Волкова. Александр Иннокентьевич жалел ее и старался как-то помочь, но делал это тайно, не обнаруживая своей заинтересованности в ее деле.
Слушания дела проходили в присутствии прессы и немногочисленных зрителей из числа близких Берты. Однажды в зале суда она увидела Василия Степановича. Михайличенков был бледен, что-то пытался сказать, комично шевеля губами. Она посмотрела на него – все ее беды начались с его визита, скорее всего, именно из-за него на нее завели дело. Видимо, он, не получив требуемого, решил таким образом отнять «Алмазный полумесяц». Берта оставалась спокойной – смысл гневаться со связанными руками?! Василий Степанович, мучительно переживавший случившееся, правдами и неправдами добился встречи с ней:
– Поверьте, я ни слова никому не сказал! Поверьте мне, я тогда был зол, но, увидев вас, услышав вас, я все понял… Простите, но не я виноват!
Берта посмотрела на Михайличенкова. В ее глазах было спокойствие обреченного человека. Василий Степанович больше ничего не сказал, а вышел и всю последующую неделю провел в приемных и кабинетах высокопоставленных друзей.
Часть IV
Если ты упал, постарайся что-нибудь поднять с пола, пока лежишь.
Шотландская поговорка
«Когда женщина проявляет характер, ее называют «сукой». Когда мужчина проявляет характер, про него говорят: «хороший парень» – Маргарет Тэтчер знала, о чем говорила. Лиля Сумарокова за долгие годы научилась быть такой «сукой», что все стали ее считать «хорошим парнем». От прошлой Лили остался пронзительный птичий взгляд из-под волнистой челки. Все остальное ей подарили прошедшие годы – приятную полноту, неторопливость, скорее, даже медлительность, страсть к широким одеждам и фронде, которой было пропитано все ее существо. Это сочетание – полусонные движения и революционный дух – производило весьма обманчивое впечатление на окружающих. У человека усыплялась бдительность, и он тут же попадал под очарование инакомыслия Сумароковой. Впрочем, ее революционное мировоззрение, касающееся вопросов политики, культуры, общественной жизни, было не более чем игрой ума.
В новые времена Лиля вошла легко – она не потратила ни грамма сил на пустопорожние стенания по поводу невозвратности эпох. Ровно месяц она прожила на скудную, в силу бешеной инфляции, зарплату, потом уволилась и, как обычно, не обращая внимания на своего мужа Георгия Николаевича, стала выпускать литературно-политический альманах. Все окружение из числа пишущих коллег крутило у виска – все шли торговать на рынок или от отчаяния пили спирт «Ройяль», а она… А она знала, что делала. Она договаривалась с типографиями, которые стояли без работы и были счастливы любому заказчику, самому привередливому и жадному, у разорившегося издательства Лиля скупила задарма полсклада финской бумаги. Она лично объездила всех, кто продавал хоть какие-то товары, и договорилась, что они будут платить за рекламу в ее журнале. Всех, кто наблюдал за ней в те времена, интересовал еще один вопрос – где она взяла стартовый капитал – хоть двадцать тысяч, но они были нужны. Из зарплаты собственной и послушного Георгия Николаевича их не выудишь. Лиля, если бы ей задали этот вопрос, ответила бы, что продала бриллиантовые серьги и две картины. Продавала не торопясь, с пониманием того, что продает, а потому не «велась» на театрально брезгливые гримасы спекулянтов. Она спокойно, дождалась самой высокой цены – ее предложила жена итальянского дипломата. Эти деньги она не потратила на еду или питье – она по мере необходимости их вкладывала в дело. Рассуждала Лиля при этом так: «Купил – денег нажил. Продал – денег отдал». Когда вышел первый номер, Лиля беспристрастно изучила свое детище и поняла, что оно ей не любо. Более того, ей стало ясно, что сделать то, что хочется, у нее не получится. Лиля терпеть не могла «тащить чемодан без ручки», а потому закрыла издание, подсчитала запасы бумаги, съездила в Финляндию и открыла книжное издательство.
Тиражи первых двух изданий – сборник поэтов Серебряного века и сборник английских детективных романов – были проданы за две недели. Сказывался прошлый дефицит книг. Лиля очень внимательно проанализировала ситуацию и пришла к выводу, что ниша, которую она заняла, весьма «уютна» – конкурентов нет, авторское право вроде есть, а вроде и нет, бумаги у нее полно, а в Финляндии печатают лучше и дешевле, чем здесь, на родине. Была только извечная проблема с книготорговцами – о какой бы форме взаимоотношений ни договорись с ними, всегда будешь в проигрыше. Лиле надоело выяснять отношения, и она открыла свой книжный магазин под экстравагантным названием «Диван». И вот тогда дело пошло. Где-то через два года Лиля перевела дух: конкурентов было немного – она как-то умудрялась идти на полголовы впереди всех. Когда у нее появились деньги, появилось и свободное время.
– Знаешь, чем отличаются прежние времена от нынешних? – спросила как-то Лиля своего мужа. – Тем, что раньше свободное время заработать было нельзя. Его тебе выделяли. А сейчас – запросто.
Георгий Николаевич видел, как жена приспособилась к новым временам, и понимал, что потенциал, который был ей отпущен природой, она еще не исчерпала. И вправду, в один прекрасный день Лиля села за стол и написала детективный роман. Роман был такой захватывающий, с таким острым и необычным сюжетом, что, прочтя рукопись, Георгий Николаевич подошел к жене, поцеловал ее в волнистую челку и сказал:
– Ты, мать, стерва, если не сказать сильнее, но какая же ты талантливая! Я это отдаю в печать.
Лиля улыбнулась – она хоть и не слушалась мужа, но не могла не признать в нем требовательного профессионала.
Книга имела успех, и потребовалось продолжение. И теперь уже Георгий Николаевич командовал в издательстве, а Лиля сидела за письменным столом и строчила детектив за детективом. В свободное же время она занялась общественной деятельностью. Дело в том, что Лиля учредила общественно-политическое движение.
Она строчила статьи в рупор движения «Новый Симплициссимус», устраивала вечера-чтения, вечера-прения и прочее. Ее детективные романы тем временем продавались оптом и в розницу со скоростью бегущего гепарда. Лиля уже хотела было отдохнуть и всецело предаться общественной деятельности, но Георгий Николаевич теребил ее:
– Ты не представляешь, какие у тебя продажи!
Лиля смеялась, говорила, что устала, но послушно садилась за письменной стол. «Еще одна книжка, и все, хватит! Сколько можно! Надо бы делом заняться – провести общественные чтения», – думала она и не подозревала, что в издательстве, где командует муж, полное расстройство финансов. Узнала она об этом случайно – из разговора с бухгалтером.
– Георгий, – строго спросила Лиля этим же вечером, – что там происходит в издательстве? Почему такая ситуация с платежами? И почему я об этом узнаю случайно?
Георгий Николаевич обомлел от страха – он рассчитывал как-то перекрутиться, хотя сам не знал как. Прирожденный газетчик оказался очень нетребовательным коммерсантом – он доверял старым друзьям, прощал долги, закрывал глаза на несвоевременные платежи и верил на слово. Результат в виде хаоса и почти банкротства на фоне огромных тиражей не заставил себя ждать.
– Ты понимаешь, я думал, что вот-вот… – Георгий Николаевич имел вид одновременно задиристый и жалкий. Лиля плюнула на недописанный роман, на позиционные разногласия внутри учрежденного ею движения и кинулась исправлять ситуацию.
Лиля принялась искать директора по маркетингу.
– Зачем он нам? Что за новомодные штучки?! Всю жизнь работали без директоров по маркетингу, – как-то спросил Георгий Николаевич. Лиля, листающая резюме кандидатов на эту должность, посмотрела на него тем самым взглядом, каким смотрела давным-давно, когда они работали в одной редакции в Риге…
В Москву Лиля Сумарокова приехала из небольшой европейской страны, куда ее мужа отправили в долгую командировку. Георгий Николаевич никогда не вспоминал, что случилось, никогда не задавал вопросов, никогда, даже намеком не позволил усомниться в своей жене. Что он переживал, что он думал – Лиля так никогда и не узнала. Она была очень благодарна ему за такое отношение и безоговорочно приняла одно-единственное условие – никогда и ни при каких обстоятельствах не встречаться с Вадимом Костиным. Лиля, человек слова, прекрасно понимала, что в Москве, пусть и большом городе, очень высока вероятность пересечься с Костиным – все-таки круг общения у них один. «Ничего, даже если увижу, не поздороваюсь!»
Но чем больше проходило времени, тем чаще Лиля обращалась в прошлое. Иногда ей казалось, что вернуть его не составляет труда. Так иногда смотришь на свою фотографию десятилетней давности и думаешь: «Вот сделаю сейчас такую же прическу, и этих десяти лет как не бывало!» В такие минуты Лиля искала телефоны старых друзей, планировала встречи, но здравый смысл приводил ее в чувство – вернуть молодость, прошедшую на узких улочках старого города, невозможно. Тогда Лиля начинала думать о Вадиме Костине – в воспоминаниях день за днем она проживала их роман, и ей казалось, что она совершила ужасную ошибку, не согласившись тогда стать его женой. «Может, не было бы той трагедии, которая случилась, не было бы этой книги!» Лиля на миг забывала о муже. Сейчас ей приятно было разбираться в своих чувствах. Сейчас выходило все очень красиво и не пошло. И упрекать ей себя не в чем, ну, кроме расточительности – такими мужчинами, как Вадим, не бросаются. Подумав об этом, она тут же про себя возмущенно фыркала: «Не хватало еще за него держаться!» Одним словом, прошлое Лилю не отпускало. Очень часто она представляла их встречу, на каком-нибудь официальном мероприятии, где встречаются известные, уважаемые люди, добившиеся успеха и славы. И опять в этих воображаемых картинах они были по-прежнему молодыми, стройными и влюбленными. В глубине души тот ее роман, единственный за всю ее семейную жизнь, оставил в ней след. Она Костина любила совсем иначе, чем мужа, – это была любовь-игра. «А мужа любить, – размышляла постаревшая Лиля, – это работа! Вот что делать с его головотяпством? Теперь же за должниками издательства не набегаешься!» Она вздохнула и стала по второму разу просматривать резюме кандидатов на место директора по маркетингу. Из всех этих листочков, где люди, желающие получить место, старались описать себя как можно лучше, выделялся один. Это было резюме молодой женщины, с весьма приличным послужным списком, в конце которого черным по белому было напечатано: «Осуждена условно». Лиля два раза прочла это резюме, и чувство противоречия («ей везде отказывают, а я с ней встречусь») заставило ее набрать указанный номер телефона.
Берта вошла в издательство без пяти минут два, ровно за пять минут до начала собеседования. Она не хотела ждать долго, но и опаздывать было непозволительно. Пройдя пост охраны, она задержалась у большого зеркала – не хотелось быть растрепанной. Берта добиралась на метро – машины у нее давно не было. Нельзя сказать, что она как-то переживала по этому поводу. Ее волновали другие проблемы. Но для начала необходимо было устроиться на нормальную работу. Поднявшись на второй этаж, она нашла нужный кабинет и постучалась. Никто долго не отвечал, но потом вдруг дверь распахнулась, и на пороге показалась полная дама в темных широких бархатных брюках и в такой же бархатной блузке. Всем своим видом она напоминала художницу, которая лишь на минуту выпустила из рук палитру. Берта невольно улыбнулась – взгляд встретившей ее дамы был совершенно птичий. Быстрый, умный и внимательный.
– Здравствуйте! Проходите. Мой секретарь куда-то делась, верно, кофе пьет внизу. Но ничего, мы и без нее справимся, – дама посторонилась, впустив в кабинет Берту. Берта поздоровалась, прошла в большую квадратную комнату и остановилась посередине.
– Кофе или чай? – дама вопросительно взглянула на Берту.
– Спасибо, ни то ни другое.
– Отчего? Я все равно налью вам кофе, а вы посидите и решите, пить вам его или нет.
Дама, несмотря на свою полноту, двигалась легко, почти стремительно. Включила кофеварку, поставила на стол сахарницу, печенье и чашки.
– Давайте приступайте, а то остынет. Кстати, меня зовут Лиля. Отчество у меня, разумеется, тоже есть, но я предпочитаю – Лиля.
– Спасибо. Вы не волнуйтесь, я не голодаю, – Берта улыбнулась.
Лиля покачала головой:
– Все равно, когда читаешь, что человек осужден, хочется его поддержать, пусть даже крепким кофе. Скажите, почему вы упомянули, что осуждены условно? Ведь в документах у вас это никак не отображено?
– Как-нибудь вы все равно узнали бы. Но вы первый руководитель, который пригласил меня на собеседование.
– Это совпадение, думаю, просто я успела раньше других, – великодушно сказала Лиля. Она пила кофе с печеньем так аппетитно, что Берта непроизвольно протянула руку к чашке, стоящей напротив.
– Вот это правильно, так удобней разговаривать, – одобрительно кивнула Лиля и добавила: – Ваше лицо мне очень знакомо. Мы, наверное, встречались раньше?
– Вряд ли, но мое лицо вы могли видеть на больших рекламных щитах, в газетах и по телевизору, – с этими словами Берта вытащила из сумки газету. Лиля, отставив чашку, развернула ее.
– Да, точно, это вы. Так вам дали условный срок?
– К удивлению многих. Все ведь так жаждали моей крови. Можно подумать, я украла у каждого человека по миллиону.
– Но вы обманули многих, продав их собственность.
– Это было сделано для того, чтобы продолжить строительство и сдать объект в намеченные сроки. Я бы все вернула, для этого была даже разработана специальная схема. Все были бы с квартирами. Просто время сыграло против нас.
– Ходили слухи, что вас, что называется, заложили… Кто-то рассказал о ваших махинациях. Вы уж извините, что так говорю.
– Да, я даже знаю, кто это… Но что делать?!
– Вам же хотели очень серьезный срок дать, но дали условный.
– Это еще одна загадка в моем деле. Но, с другой стороны, я погасила все задолженности. У меня конфисковали все. Осталась квартира отца. Ее не имели права отобрать. Поэтому суд и смягчил так сильно наказание, но многие в такой ситуации отсидели бы реальные сроки.
– Думаете, кто-то заступился за вас?
– Хочется думать, и еще хочется узнать, кто это был. Со мной сейчас разорвали отношения все, кто раньше дружил и старался подружиться.
– Ну, это меня не удивляет… Человечество непостоянно и в своей любви, и в своей ненависти. Вам жалко ваш недостроенный дом?
– Ужасно. У меня мечта – достроить… В моей теперешней ситуации это звучит смешно. Но кто знает, как повернется жизнь?!
– Да, действительно, чем черт не шутит. Одним словом, я принимаю вас на работу. Оклад будете получать максимально большой, принятый у нас в издательстве. Завтра выходите на работу.
– А как же собеседование? – Берта удивленно посмотрела на Лилю.
– Вы его прошли успешно. Если бы вы ответили, что не хотите достроить свой дом, я бы вас не взяла. До завтра. У нас тут такое творится – работы непочатый край.
Впервые в жизни Берта поняла, что маленькая вязаная салфеточка может в корне поменять жизнь. В тот момент, когда она встретила старушку, продававшую свое вязание у метро, у нее в кармане лежало совсем немного денег, дома, вернее в квартире, которую она только что сняла, лежал килограмм картошки, кусочек венгерского шпика и пакетик с изюмом в шоколаде. Вчера она отдала почти все деньги хозяйке, а потому картошку планировала сварить в мундире и съесть ее с кусочками шпика. На десерт полагался изюм в шоколаде и чай. Берта совершенно не переживала по поводу еды, дешевой одежды и отсутствия дорогих жизненных мелочей. Она спокойно обходилась без вещей, уже ставших привычными. Берта даже не приняла помощь от Сани, который раз за разом присылал ей деньги, звонил, звал приехать к нему, жить в одном доме.
– Послушай, это тебя ни к чему не обязывает. Мы можем даже не встречаться. Переведешь дух, отдохнешь, осмотришься. И отцу будет легче.
Берта была благодарна Сане за заботу. Еще во время следствия он увез отца к себе, поселил в маленьком гостевом доме, чтобы тот не чувствовал себя обязанным и скованным. Саня не оставлял его надолго в одиночестве, постепенно привлекая к своим делам. В самые тревожные дни, когда решалась судьба Берты, они были вдвоем. Берта запретила приезжать им в Москву.
– Ты пойми, для меня будет ужасно видеть здесь отца. Если ты хочешь как-то мне помочь – будь с ним там. Это действительно мне надо.
Саня смотрел на Берту такими глазами, что у нее сжалось сердце – Саня ее любил до сих пор, и для него случившееся было такой же трагедией, как и для ее отца. Берта помнила тот день, когда провожала их – отец был растерян, невнимателен, он толком не понимал, что и как надо сейчас делать. В его сознании была только одна мысль – его дочь кто-то оклеветал. Именно оклеветал, поскольку не могла Берта, воспитанная им, совершить то, в чем ее обвиняют.
– Папа, я это сделала, ты должен это понять, – Берта говорила нарочно суровым тоном. Она понимала, что отцу тяжелее будет воспринимать незаслуженное обвинение, чем справедливый приговор.
– Как сделала?! Зачем?! – вскинулся отец.
– Мне нужны были деньги, чтобы закончить строительство. Понимаешь, мы не могли быстро продать активы – либо деньги предлагали смешные и они не решали наших проблем, либо вообще не было покупателей. Банки, где мы кредитовались, давили, выдвигая зверские условия. Я могла потерять все, во что вложила огромные средства. Я боялась потерять дом. У меня были «ножницы», а деньги за вторичные продажи вдруг потекли ручьем. Ты же помнишь, какой был ажиотаж!
– Ты зачем это сделала?! Зачем?! Столько горя сейчас у нас…
– Папа, я не рассчитала собственные силы. Так иногда бывает. А потом, у меня всего столько было – дома, земля, квартиры, машины. Мне казалось, стоит продать хоть что-нибудь, так все проблемы и исчезнут…
Отец уезжал полный горя, но Берта знала, что Саня его поддержит. Сама же она вздохнула с облегчением, когда осталась одна. Ей сейчас никто не нужен. Ей нельзя было отвлекаться на эмоции и чувство вины перед близкими.
Ей предстояла борьба.
Самое удивительное произошло на процессе. Несмотря на безумные цифры исков, несмотря на «жажду крови» тех, кто еще вчера пытался через высокопоставленных знакомых стать счастливым обладателем жилых метров в «Алмазном полумесяце», несмотря на явно раздутый скандал в прессе и на телевидении, приговор оказался очень мягким. Из зала суда она вышла почти свободной. «За сотрудничество со следствием, за быстрое возмещение ущерба, нанесенного заинтересованным лицам, за…» – адвокат частил, поддерживая Берту за руку. Он сам был безумно рад такому исходу и в глубине души понимал, что это решение суда – не только его заслуга. Ему хотелось пообедать с Бертой, наконец поговорить с ней о чем-то еще, кроме процесса. Но Берта, с благодарностью пожав ему руку и пообещав обязательно позвонить «на днях», поехала домой. Ее домом пока была квартира отца, поскольку все ее имущество было опечатано. Придя домой, она приняла несколько важных решений. Во-первых, она будет жить одна, квартиру будет снимать. Во-вторых, надо уговорить отца остаться пока у Сани, тем более что, по последним сообщениям, Саня нашел ему работу. В-третьих, ни при каких обстоятельствах она не примет ни от кого помощи ни в каком виде – ни в виде жилья, ни в виде денег или работы. Отцовскую квартиру, которая будет пустовать, пока тот гостит у Сани, она сдавать не будет – все в ней останется так, как было. В том, что произошло, виновата только она, она и будет исправлять свои ошибки. Надо только подумать, как это сделать. В глубине ее души затаилась маленькая мечта о большом реванше. Но сейчас она благодарила высшие силы, которые оказались так милостивы к ней. «Мой день еще наступит!» – думала она, борясь с желанием съездить и посмотреть, что происходит с ее домом. Квартиру она нашла быстро. Долго не раздумывая, она выбрала квартиру в районе Коломенского. Район был не близкий, хоть и в пятнадцати минутах езды от метро. Берту это устраивало – вряд ли ее соседи по кирпичной девятиэтажке семьдесят пятого года постройки следили за громким судебным процессом. Подъезд был чистый, хозяйка квартиры спокойная, сама квартира аккуратная. Мебели в ней было немного, и вся она была сурово-громоздкая.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |