Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Возможно, не столь важно, где и когда происходила описываемая история. Важно, чтобы люди, читающие её, нашли в ней что-то полезное для себя. 5 страница



Прошло несколько дней. Валентина больше не думала о нищем, но когда однажды утром решила идти на базар, она опять увидела своего старого знакомого.

Как всегда, он сидел на ящике, но, что Валентина сразу заметила, сменил свою старую одежду на новую. Этот бородатый мужчина теперь выглядел намного приличнее.

В момент, когда Валентина оказалась напротив, он усердно протирал свои очки.

Она остановилась и увидела, что у него только одна нога. «Как же я этого раньше не заметила?» - подумала девушка и почувствовала к бедному человеку ещё большую жалость.

- Здравствуйте, дедушка! - произнесла она негромко. Мужчина вздрогнул и, поспешно надевая очки, ответил:

- О, наконец-то я Вас опять вижу! Пожалуйста, не уходите. Мне очень необходимо с вами поговорить.

Валентина смотрела на него, но не могла себе представить, о чём собирался с нею говорить этот нищий.

- Подождите, подождите! - просил он. Валентина заметила, как дрожали его руки. Он поднялся и, стоя на одной ноге, старался поднять с земли свой костыль, - Сейчас, одну минуточку, - просил мужчина, стараясь справиться с костылями. Когда он, наконец, поднялся во весь рост, сделал шаг вперёд, чтобы приблизиться к Валентине и, посмотрев ей в глаза, сказал: - Вот, смотрите, барышня, мне кажется, что вы потеряли эту карточку. Я нашёл её здесь тогда, после вашего ухода, когда вы мне дали деньги.

Валентина взяла в руки фотокарточку, посмотрела на неё и сказала:

- Да, конечно, она моя, но как я её могла выронить? Не имею представления.

- Это ваша дочка? Я плохо вижу, но мне показалось, что на карточке изображено детское лицо.

- Ой, что Вы! Дочки у меня пока нет. Это я сама. У меня было только это единственное фото. Недавно отдавала для перефотографирования. С тех пор оно осталось в моём кошельке.

- Значит, у Вас есть ещё такие? - голос нищего изменился.

- Да, теперь есть, но я вам всё равно очень благодарна за ваше внимание. Спасибо, что её нашли.

- Не надо меня благодарить, это я у вас в большом долгу, но тем не менее, у меня опять к вам просьба.

- Пожалуйста, просите. Если смогу, то постараюсь исполнить.

- Скажите мне, пожалуйста, как Вас зовут?

- И это всё, о чём вы просите?

- Нет, не всё, но прежде мне надо знать, как вас называть, если не барышней.

Валентина засмеялась и, взглянув ещё раз на маленькую фотокарточку, сказала:

- Моё имя Валентина. Валентина Пронина. А почему вы желаете знать моё имя?



- Потому что вы, Валентина, мне очень нравитесь. Вы милосердны и с очень доброй душой. Я бы очень обрадовался, если бы вы мне оставили на память эту маленькую фотографию.

- К чему это? Ведь я здесь не похожа на себя.

- Ну, всё равно. Я тогда всегда буду знать, что из этого ребёнка выросла девушка, оказавшая мне большую помощь.

- Ладно уж, если она, действительно, вас интересует, то я её вам оставлю. Будьте здоровы! - сказала на прощанье Валентина и пошла своей дорогой домой.

 

***

 

Вечером того же дня, когда нищий пришёл к себе домой, если так можно назвать его убежище, он первым долгом достал из собственного тайника свою, тоже единственную фотокарточку и сравнивал её с той, полученной от Валентины. Если бы он имел полноценное зрение, то, возможно, упал бы в обморок, но теперь не был уверен в том, что на этих карточках одно и то же лицо. И всё же, он очень заволновался, сложил их вместе и вышел на улицу, чтобы попросить помощи у прохожих. Когда один молодой человек ему сказал, что на карточках действительно одно и то же лицо, бедный нищий побледнел и не мог больше вымолвить ни единого слова. Молодой парень пошёл

дальше, а нищий так и остался стоять на тротуаре.

«Как это возможно, что фотография моей дочки вдруг оказалась у чужой девушки? - думал он. - Но ведь она сказала, что это она. Выходит, что я разговаривал со

своей дочерью. Нет, это немыслимо! У этой же другое имя. Она назвала себя Валентиной.

Да, да. Я хорошо помню: Валентина Пронина. Как же всё это понять?»

Медленным шагом направился бедный нищий в своё укрытие. Несколько раз в течение ночи он обращался с молитвой к Богу. От всего сердца просил, чтобы Всемогущий Бог помог ему встретиться с дочерью, но потом вдруг вспомнил, что он уже не тот отец для любимой Катюши.

«Я - бедный нищий, инвалид беспомощный. Что я смогу сделать для моей дочери? Только лишь молиться, ведь это я делаю и так».

Утром, намного раньше обычного, нищий отправился к своему обычному месту, где надеялся встретиться с дочкой. Но этого не случилось. Ни в первый день и не в

последующие. Валентина больше не появлялась.

 

А теперь, уважаемый читатель, настало время рассказать, о нелёгкой судьбе нищего, который, как вы уже знаете, оказался настоящим отцом Валентины - Кати. Это был бывший арестант Герман Браун.

Как уже сказано в начале этой истории, его арестовали и увезли из родного дома, когда дочке Екатерине едва исполнилось четыре годика. В то далёкое от нас время,

в начале тридцатых годов двадцатого столетия, по всей стране арестовывали служителей церквей. Советская власть, у руководства которой были коммунисты, хотела искоренить религию, чтобы люди не знали о Боге и молились не Ему, Творцу Вселенной, а своей, антибожественной партии. Для этого и началась в стране ликвидация священнослужителей. Арестовывались попы, проповедники, миссионеры и просто верующие люди. Этих людей, как правило, не содержали долго в лагерях. Их всячески пытали и мучили во время допросов, требуя подписать ложные обвинения, после чего расстреливали. В числе таких несчастных оказался и Герман Браун. Беспощадно, без всякой жалости к детям, арестовывались и расстреливались отцы многих, многих тысяч. Только очень немногие тогда остались в живых. Это был год 1933. Конечно, таких «врагов народа» отрывали от семей, ликвидируя особо много верующих. Они облагались непосильными налогами, затем конфисковывалось их имущество, а самих высылали в самые разные места. Они не имели права на жизнь среди основного населения, а, значит, должны были погибать.

И если тогда, в начале тридцатых годов, ещё кого-то и пощадили, то других расстреляли в 1937-1938 гг.

Герман Браун, как и большинство из числа арестованных в то время, никогда не совершал каких-либо преступлений против советской власти, кроме одного: он не отказался от веры в Бога. И за это был приговорён к смертной казни.

 

...Группу арестантов, в которой находился Герман, вели к месту казни. Была ночь, стояла тихая, безветренная погода. Казалось бы, почему людям не жить дружно, в любви и уважении друг к другу? Почему не благодарить Великого Творца – Бога за чудесный и прекрасный мир. Не растить детей и радоваться своему счастью? Нет, неблагодарные, безбожные люди захотели жить без Бога. Пожелали построить свой мир, а для этого прежде всего надо было уничтожить верующих, чтобы не мешали в строительстве коммунизма.

 

Колонна арестантов следовала на встречу своей смерти. Кругом стояли высокие деревья, иногда попадался цветущий кустарник, но люди не обращали внимания на окружающую их природу. Тихо, без сопротивления, следовали несчастные люди к своей большой общей могиле. Слово могила слишком гуманное выражение, потому что это была всего-навсего

вырытая тракторами траншея. После, спустя три - четыре десятилетия, такие траншеи будут рыть для заделывания силоса. Но то будут делать уже дети и внуки. Они и не вспомнят о невинных жертвах, а будут вступать в комсомол и в партию коммунистов, будут славить новый советский строй. Но мы вернёмся к заключённым тридцатых годов.

 

...Когда всех, приговорённых к смерти людей, выстроили вдоль траншеи, на них направили стволы винтовок и пистолетов. По одному, и по нескольку сразу падали они в траншею. Некоторые ещё кричали, другие произносили слова молитвы. В траншее они лежали друг на друге, кто-то ещё стонал и ворочался, потому что из-за плохого попадания не все были убиты сразу на смерть. Такие истекали кровью медленно.

Когда всех расстреляли, и конвою казалось, что в живых никого не осталось, палачи покинули место казни. Была ночь, поэтому решили закидать трупы землёй утром или

в следующую ночь, когда опять приведут группу арестантов для расстрела.

 

Герман Браун сначала потерял сознание, но потом пришёл в себя, как после наркоза или длительного сна. Он почувствовал сильную боль в левом плече. Когда его сознание постепенно возвратилось, он смутно вспомнил последнее событие, случившееся с ним. Он попробовал приподняться. Под ним лежали окровавленные трупы, а один придавил сверху его ногу, которая тоже невыносимо болела. Стараясь освободиться, Герман

другой ногой столкнул с себя покойника. Но в тот же момент заметил, что его колено было прострелено. Штанина раненой ноги пропиталась кровью, как и рукав нательной рубашки. От запаха крови, трупов у Германа началась рвота. Возможно, это было ещё и от потери крови.

«Надо попытаться выбраться из ямы», - подумал смертник и, стиснув зубы, пополз к обрыву.

Очень медленно, с большим трудом, сильной болью в ноге и раненом плече, ему удалось выбраться из этой страшной могилы. Из раны правого колена все ещё сочилась кровь.

Надо было что-то предпринять, чем-то перевязать раны, но чем и как? Левая рука висела, как плеть а подняться не позволяла нога.

«Господи, помоги мне, если Ты мне сохранил жизнь. Я не могу без Тебя, поэтому прошу: дай мне силы и возможность скорее покинуть это место..».

Ещё немного полежав на спине, Герман всё же решил ползком удалиться в сторону леса. Но прежде надо было перевязать раны. Он знал, что из-за большой потери

крови мог вторично потерять сознание и тогда возрастал риск, что его обнаружат.

Раненый Герман приподнялся и сидя попытался снять с себя рубашку. Когда с этим справился, он разорвал рубашку и перевязал раны. Голова кружилась, но для долгого отдыха не было времени. Посидев несколько минут на сырой земле, пополз дальше, в сторону ближайшего кустарника. Если бы он знал, когда опять появятся солдаты с заключёнными, то смог бы какое-то время отдохнуть для накопления сил, но теперь, когда ему ничего не было известно, оставалось только одно: как можно скорее и как можно подальше уйти от места казни заключённых.

Герману не суждено было умереть. То, что он один остался в живых, можно назвать только чудом. Начиная со дня ареста, над ним постоянно издевались. Уже на допросе, во время следствия, ему предлагали свободу и право на возвращение к своей семье, если он откажется от Бога. «Нет, - ответил тогда Герман своему следователю, - я никогда не променяю вечную жизнь на Небесах на короткую земную жизнь».

«О каких небесах вы говорите, гражданин Браун? Наукой давно доказано, что Бог не существует, а вы, попы разных мастей, продолжаете морочить людям головы! Здесь, на земле, надо строить счастье для людей, а не обещать им загробную жизнь. Вы отсталые, безграмотные люди! Все честные граждане страны заняты строительством коммунизма, а вы тянете народ назад, в болото! Вот поэтому мы и вынуждены изолировать вас от общества!»

Браун не спорил со своим следователем. Он знал, что тот являлся инструментом в руках сатаны. Этих «служителей» называли следователями, но они фактически ничего не расследовали, а наоборот, выдумывали, составляли всякие ложные обвинения,

чтобы любыми путями сфабриковать дело и вынести смертный приговор. Они, опытные сотрудники ГПУ, были обязаны это делать, но многие ещё и старались от себя, чтобы заслужить благодарность от вышестоящего

начальства. Спустя много лет, когда уже несколько раз сменилось высшее руководство страны, в одной газете было напечатано, что в 1937 - 1938 гг. многие отделы НКВД имели свой план на количество арестов людей. Но об этом читатель узнает из других книг, а мы вернёмся к раненому Брауну.

 

Здоровый человек не может себе представить, с какими чувствами и напряжением человек борется, видя перед глазами смерть. Это неописуемо. Тогда всё, кроме

жизни, отодвигается назад, и человек прилагает чуть ли не сверхвозможные усилия, чтобы спастись.

Именно так поступал тогда Герман Браун. Страх, сильные боли и неведомое будущее соединились воедино и заставляли продвигаться вперёд. Одна нога волочилась, оставляя на земле след, а другой он отталкивался, чтобы не остаться на месте. Сколько он так полз, ему самому было неизвестно, потому что где-то на грани, между жизнью и смертью, он всё же потерял сознание.

Два крестьянина, ехавшие ранним утром по лесной дороге на сенокос, нашли на опушке леса лежащего на земле человека. Это был он, Герман Браун. Эти двое жили на небольшом хуторе, хорошо знали живущих поблизости людей, поэтому сразу определили, что это - чужой. Испугавшиеся мужики даже растерялись, когда нашли окровавленного, полураздетого мужчину. Старший опустился на колени, приложив ухо к груди, и понял, что тот ещё жив. «Что теперь с ним делать?» - спросил младший, не отрывая взгляда от раненого.

«Не знаю, Ваня, но кто бы он ни был, мы должны попытаться его спасти», - ответил старший. Осторожно положив раненого на телегу, они отвезли его к себе на хутор.

Когда его раздели и помыли раны, пожилая хозяйка приготовила настой из целебных трав и приступила к лечению. Прежде всего приложила к ранам компресс, после чего попыталась влить больному в рот какого-то лекарства. Когда супруг подошёл поближе, она сказала: «Его раны похожи на огнестрельные, но кто мог в него стрелять?»

- Это мы пока не знаем, мать, но меня ещё удивляет, почему он так плохо одет? И не имеет при себе документов...

- Может, его ограбили?

- Не знаю, мать. Он потерял много крови. Надо бы его отвезти в больницу, но тогда, возможно, и у нас возникнут лишние неприятности. Начнут допытываться, где и что, и почему не сразу заявили в милицию?

- А если он у нас умрёт? Как быть тогда? - вмешался в разговор сын и вопросительно посмотрел на отца.

- Если умрёт, то это воля Божья, но наша обязанность - помочь бедному человеку, - ответил глава семьи, и на этом разговор закончился.

 

К вечеру того же дня раненый пришёл в себя. Он открыл глаза и долго смотрел на потолок. Во рту всё пересохло, его мучила жажда. Память возвращалась постепенно, и Герман молча обдумывал своё положение.

«Если я в больнице, то, скорее всего, меня опять отправят в тюрьму, а если меня подобрали добрые люди, то мне придётся рассказать им правду, всю случившуюся

со мной историю. А, возможно, я уже в тюрьме, и мои бывшие следователи ждут, чтобы я очнулся для новых пыток?» - Герман пытался повернуться на бок, но, почувствовав острую боль в ноге, застонал. Наверное, его услышали в соседней комнате, потому что он вдруг увидел перед собой хозяйку дома.

- Ну вот, слава Богу, вы, наконец, проснулись! - сказала женщина и спросила:

- Вам что-нибудь нужно?

- Пить... - едва слышно прошептал больной и опять закрыл глаза. Хозяйка вышла и буквально через несколько минут явилась к нему с кружкой в руках.

- Проснитесь, молодой человек, и попейте чаю, от него вам сразу станет лучше, - сказала она, поднеся кружку ко рту больного. - Вам надо есть и пить, иначе не выживете.

Раненый с жадностью выпил почти всё содержимое кружки, после чего спросил:

- Где я?

- Не беспокойтесь, вы в доме простых людей. Мой муж с сыном нашли вас в лесу. Сейчас я вам принесу поесть.

Женщина вышла из комнаты и снова вернулась с тарелкой в руках.

- Вот, этот наваристый суп прибавит вам силы.

Этот обмен несколькими словами состоялся вечером, а ночью, когда все спали, раненый Герман был вынужден придумать себе новую биографию. Он ни при каких условиях и обстоятельствах не мог рассказать незнакомым людям правду о себе. Только Господь

Бог знал всё. Он не хотел, чтобы кто-то совершил грех, но что делать, если правда означает смерть?

В эту ночь, измученный физически и морально, Герман Браун думал и молился, чтобы найти путь к спасению. Он сам всегда всех учил говорить правду, а теперь получалось, что вынужден будет врать.

«Возможно, это испытание веры? - пришла ему в голову мысль, - Но для чего Господь меня тогда спас во время расстрела?»

Уже к утру, когда начало светать, Герман пришёл к выводу, что ему необходимо принять другое имя. Тот Герман Браун расстрелян, и поэтому его имя не должно

больше произноситься среди живых. Только тогда его не будут искать, если будет жить под другим именем.

«Но что сказать этим людям? Они спросят, как его зовут, откуда родом и почему оказался в этих краях. Они мне спасли жизнь, но могу ли я им довериться и рассказать

всю правду?»

Герману казалось, что это добрые люди.

«Ладно, будь что будет», - подумал Герман и решил всё рассказать хозяину дома.

Он мог бы утаить свою историю и от него, но честность и собственная совесть не давали ему покоя. Но это было не всё. У Германа невыносимо болели раны.

Утром, когда к нему явилась милосердная хозяйка, чтобы справиться о его здоровье, он попросил, чтобы к нему пришёл хозяин. Герман набрался смелости и всё ему рассказал.

Со всеми подробностями, со слезами на глазах. Тот слушал Германа очень внимательно.

Больной успокоился, он верил, что хозяин его не предаст.

«Будь совершенно спокоен, милый ты мой. Я всё сделаю, что в моих силах. А властям я тебя не выдам. Моего родного брата тоже арестовали антихристы и, возможно,

расстреляли так же, как ты рассказываешь. Так что, не бойся меня, но больше никому не рассказывай свою историю, никому, понял? А за то, что мне доверился, спасибо».

С этого момента Герману казалось, что с его сердца свалился камень. К нему вызвали врача, отвезли в больницу, но раненую ногу не смогли спасти. Из-за сильного воспаления её пришлось ампутировать.

Через четыре недели больного выписали из больницы. Сердечно поблагодарив своих добрых хозяев, Герман поездом отправился в другой город.

Он решил, что не должен возвращаться к своей семье, хотя всегда об этом мечтал.

Без одной ноги и с бездействующей левой рукой инвалид не способен был работать, поэтому оставалось только одно: просить милостыню. Когда у него на руках уже

имелись документы (конечно, с другим именем), он пытался отыскать свою семью, но безуспешно. О ней никто ничего не знал.

Несколько лет несчастный Герман блуждал по свету. Он ездил на поездах то в один, то в другой город, прося у пассажиров милостыню. Как инвалида его не прогоняли

из вагона, и этим он пользовался. Следуя среди множества пассажиров, он всегда всматривался в лица людей с надеждой встретить жену или дочку. Но этого не случилось.

Несколько раз он пытался устроиться на работу сторожем, но ему всегда отказывали.

Это было так обидно для него, так больно ранило его истерзанную душу, что он иногда спрашивал себя: «Зачем я ещё существую на свете..?»

Так протекала его нелёгкая жизнь в нищете и глубокой печали до того самого дня, когда однажды совсем случайно он встретился со своей дочерью. Но это было всего лишь короткое мгновенье, и опять, как утренняя роса, исчезла эта радостная надежда...

 

***

 

Если раньше, во время учёбы, Валентина ещё имела свободное время, то теперь наоборот, его всегда не хватало. Во-первых, она много трудилась по своей профессии, кроме этого принимала гостей, помогала матери по дому и принимала участие в конференциях.

И всегда одно подгоняло другое. Она даже отказалась от пешеходных прогулок по городу. Чаще всего теперь возвращалась домой поздно вечером. Родители ей часто

говорили: «Ты, Валюта, забываешь о себе. Твои сверстницы уже все замуж повыходили, а у тебя нет времени завести жениха».

Да, оно так и было, но что поделаешь, если сердце больше занято искусством, чем любовью.

Однажды, уже в начале зимы, когда наступили длинные вечера, к Валентине явилась пожилая дама. Как Валентина после узнала, эта женщина выглядела моложе своих лет. Она была интеллигентно одета, красива на вид, но как-то экстравагантна по-старинному.

Валентина сразу определила, что эта дама, не простая женщина. Её длинное чёрное пальто с норковым воротником и шапочка с пёрышками свидетельствовали о том, что она из общества богатых. Когда эта дама представилась, и Валентина её пригласила в свою комнату, то заметила и дорогой перстень на пальце левой руки.

Гостья не спешила садиться. Она любопытно, и, как казалось, с большим интересом, осматривала каждую картину на стене.

- Вы, Валентина Алексеевна, наверное, большая любительница природы? – спросила женщина, не отрывая взгляда от одной из картин.

- Почему вы так думаете, Грета Максимовна?

- Потому, как об этом свидетельствуют ваши картины. И, знаете, именно поэтому я пришла к вам.

- Спасибо. Я, действительно, многое копирую у природы, потому что она этого заслуживает.

Гостья засмеялась и, посмотрев на Валентину, сказала:

- Вы правы, окружающая нас природа достойна высокой оценки, но если бы вы её рисовали без любви к ней, то она, наверняка, выглядела бы хуже.

- Да, возможно, но мне кажется, Грета Максимовна, что художнику всегда легче рисовать то, что видел своими глазами, что им пережито.

- Естественно, в этом нет сомнения, Валентина Алексеевна, но после такого ответа я ещё больше удивлена, поскольку вы - жительница города.

Валентина не отвечала, только смотрела на свою гостью и думала о своём.

- Между прочим, - продолжала Грета Максимовна, - мы подходим к теме, касающейся моего визита. Если позволите, Валентина Алексеевна, то я вам скажу, что меня привело к вам.

- Да, пожалуйста, я вас слушаю.

- Чтобы вы знали, что и как, я начну с себя. Дело в том, что у меня тоже есть «хобби». Я собираю картины разных времён. Не знаю, как объяснить, почему и

для чего, но художество меня всегда интересовало. Так вот, я видела на выставке полотно, на котором изображена старая изба среди цветущего кустарника и зарослей.

- Примерно так же когда-то начала свой разговор молодая женщина, для которой я теперь работаю.

А Грета Максимовна продолжала:

- Поверьте мне, я не могла отвести глаза от этой картины, так прекрасна она была. На ней так выразительно видна старинная архитектура, быт и даже образ жизни людей прошлого, хотя они и отсутствуют на картине.

Валентина сразу поняла, о какой картине шла речь. Она улыбнулась и сказала:

- Возможно, это хорошо, что там нет людей, иначе бы у нас с вами не состоялся этот разговор.

- Я вас не понимаю, Валентина Алексеевна. Что вы имеете ввиду?

Валентина сразу поняла, что сказала лишнее, даже покраснела от неудобства и перевела разговор на другую тему. Она сказала:

- Ничего особенного, Грета Максимовна, это я сказала потому, что не умею рисовать людей. Они бы так плохо выглядели, что вы не захотели бы купить картину, увидев на ней людей, нарисованных мною.

- Ах, вот вы о чём! - выразительно произнесла Грета Максимовна и тоже засмеялась.

Потом, наверное, вспомнила зачем пришла и сказала:

- А теперь я должна обнародовать свою просьбу. Скажу прямо, Валентина Алексеевна, без всяких обхождений: я желаю приобрести такую картину. В выставочном зале мне посоветовали обратиться к вам. И вот, как видите, я здесь.

Женщина вопросительно посмотрела Валентине в глаза, потом продолжила:

- Пожалуйста, Валентина Алексеевна, нарисуйте эту картину ещё раз, специально для меня. Я вам очень хорошо заплачу.

Валентина молча смотрела на свою заказчицу, обдумывая что-то. Потом спросила:

- Можно вам задать очень личный вопрос?

- Конечно, можно, - удивлённо ответила гостья.

- У вас, Грета Максимовна, нерусское имя. Можно спросить, кто вы по национальности?

- О да, это не секрет, и, если желаете, то я расскажу вам всю родословную нашей семьи.

- Нет, Грета Максимовна, мне не обязательно знать ваше происхождение, простите, что я спросила о национальности, но всё это потому, что мне очень нужен человек, умеющий читать по-немецки.

- Тогда считайте, что Вам повезло, Валентина Алексеевна. Моё имя, действительно, очень нерусское, чисто немецкое. Если у Вас есть время меня выслушать, то я Вам расскажу, почему я стала Гретой.

- Да, это меня очень интересует, - ответила Валентина, и гостья начала свой рассказ.

- Так уж однажды получилось, что мой будущий папа, Максим, в своей молодости влюбился в немочку. Они вместе музицировали. Точнее сказать, русский парнишка учился музыке в немецкой семье. У них была дочка. Красивая, весёлая, и она не возражала против дружбы с парнем. Они поженились. В результате чего родилась девочка, которая сейчас сидит перед Вами. Валентина засмеялась:

- Вы, Грета Максимовна, ещё и артистка. Не зря говорите, что работали в театре.

- Да, это так, но всё это теперь не важно. Главное, Вы теперь знаете, что моя мать была самой настоящей немкой. Как папа мне после рассказывал, он очень гордился немецкой национальностью мамы. И он пожелал, чтобы первая дочка унаследовала имя матери. Мою маму звали Гертрудой. Так зарегистрировали и меня. Но потом, когда я подросла и жила исключительно среди русских, папа мне разрешил изменить своё имя на Грету. Но вот и всё. Я должна была остаться немкой.

- Значит, Вы всё - таки владеете немецким?

- Да, конечно. Я была вынуждена учить сразу два языка, а после прибавился и английский.

Пока женщина рассказывала о себе, Валентина с удивлением думала, как схожи их биографии. Но о себе она ничего не сказала.

«Какое интересное совпадение. Мы обе немки, а живём по-русски, в русских семьях», - подумала Валентина.

- Извините, я сейчас, - попросила Валентина и вышла в другую комнату. Через две минуты она вернулась с листами бумаги в руках. - Вот, Грета Максимовна, посмотрите пожалуйста на эту рукопись. Может быть, Вы сумеете прочитать, что здесь написано.

Женщина достала из сумочки очки, надела их и, взглянув на одну из страниц, сказала:

- О, это ещё готический шрифт! Раньше все немцы так писали. Я ещё хорошо помню, как трудно мне было различать некоторые буквы, похожие на косые палочки.

- Но читать Вы всё-таки можете?

- Да, хоть медленно, но ещё не забыла немецкий. Правда, латинский шрифт более привычный, но если нужно, то я читаю и этот.

- Тогда я надеюсь на Вас, Грета Максимовна. Как хорошо, что Вы пришли ко мне.

Теперь я узнаю, что это за бумаги. А то я их храню десятилетия и не знаю для чего.

Женщина молча просматривала рукописи, а Валентина сидела совсем рядом и наблюдала, глядя своей гостье в лицо. Пробежав глазами первую страницу, всего лишь для общего ознакомления, Грета Максимовна сняла очки и, обращаясь к Валентине, сказала:

- Я Вам вот что скажу, Валентина Алексеевна. Если Вы пожелаете, то я могу эти документы прочитать и перевести на русский, чтобы Вы смогли прочитать их. Эти бумаги я не зря называю документами. Мне кажется, что в них кроются интересные и важные сведения.

- Вы считаете, что они имеют юридическую ценность?

- Возможно, не только юридическую. По крайней мере, как мне кажется, Вы их не зря сохранили. Но простите, мне очень интересно: откуда они у Вас? Или в Ваших

жилах тоже течёт немецкая кровь?

- А кто знает, возможно, и течёт, - ответила шутливо Валентина и, приняв в руки бумаги, аккуратно вложила их в конверт. Она не могла решиться, как быть дальше.

То ли их отдать? Или ещё подождать с их расшифровкой? А вдруг они хранят тайну, о которой не следует преждевременно говорить?

Но, подумав, Валентина всё же решилась их отдать, потому что иначе не могла узнать, что в них написано:

- Я согласна, Грета Максимовна. Берите эти бумаги и переведите их на русский язык, а я постараюсь нарисовать Вам картину, о которой Вы говорили.

- Вот это хорошее предложение, - сказала Грета Максимовна, и добавила на прощанье:

- Значит, мы договорились?

- Договорились. Только я не обещаю исполнить Ваш заказ срочно. У меня очень много работы.

- Ничего, - ответила заказчица, - я не спешу, главное, что Вы согласились.

Грета Максимовна ушла, забрав с собою старинные рукописи.

 

***

 

В доме Бартовых готовились к скорому новоселью. Правда, некоторые комнаты ещё были закрыты. В них всё ещё работала Валентина. Хозяева чуть ли не сгорали от любопытства, так хотелось взглянуть на её работу, но художница была строга. Она ежедневно при входе и выходе запирала двери на ключ. Договорённость должна была соблюдаться до того самого момента, когда она сама откроет двери для осмотра.

Во дворе тоже наводили порядок, чтобы к открытию кругом была чистота.

Молодой счастливый Бартов, как и его жена Галина, которым в будущем должен был принадлежать этот великолепный дворец, ежедневно контролировали все работы. Не отставала в этом деле мать Николая Николаевича, Берта Петровна. Эта уже не молодая

женщина привыкла всегда и над всеми командовать. Она желала, чтобы её все слушались, хотя её советы и указания чаще всего были неразумными. Рабочие, занятые строительством, уже хорошо изучили её. За глаза её называли «заместителем». Её муж, Николай

Васильевич Бартов, всё ещё занимал высокий пост. Он не так часто появлялся на стройке, но, как поговаривали люди, этот гордый и уверенный в себя «товарищ»

финансировал всю стройку. В то время лица, занимающие высокие посты, не должны были иметь личные богатства, поэтому и Бартовы старались, как только могли, чтобы не всё доходило до сознания других людей. Кому-то из сослуживцев Бартов – старший признался по-секрету, что он получил наследство из Канады. Как бы там ни было, но факт оставался фактом: строящийся дом стоил больших денег.


Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.035 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>