Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Моему сыну Кэмерону и брату Хэлу, второму члену клуба «Черный кот». 15 страница



— Ты в порядке, парень? — спросил Рений Марка.

Юноша молча кивнул, потому что говорить не мог. Горло как будто раздавили, воздух входил и выходил со свистом. Он указал на горло, и Рений поманил его к себе медленным жестом, чтобы не испугать лошадей.

— Все пройдет, — сказал он, осмотрев шею Марка. — Здоровые лапы, судя по отпечаткам.

В ответ Марк смог только что-то слабо просипеть. Он надеялся, что Рений не слышит кислого запаха рвоты, но понимал, что тот обо всем догадался. Лучше об этом не рассказывать, решил Марк.

— Зря они на нас напали, — с серьезным выражением лица заметил Пеппис.

— Да, зря, мальчик, а вот нам повезло, — ответил Рений и обратился к Марку: — Не пытайся говорить, просто помоги ему навьючить снаряжение на твоего коня. От Аполлона неделю-другую будет мало проку. Поедем по очереди, если, конечно, у этих бандитов не было поблизости лошадей.

Дротик заржал, и снизу раздалось ответное фырканье. Рений ухмыльнулся.

— Похоже, нам еще везет! — радостно сказал он. — Обыскал лучника?

Марк покачал головой. Рений пожал плечами:

— Не стоит туда снова лезть. Разве только за луком, но зачем лук однорукому? Поехали дальше. Если поспешим, к закату спустимся с горы.

Марк взял поводья Аполлона и принялся снимать с него поклажу. Рений, отворачиваясь, похлопал его по плечу, и этот жест стоил гораздо больше слов.

 

 

После месяца долгих дней и холодных ночей вид лагеря легиона оказался особенно приятен. Даже через всю долину до них доносились какие-то звуки. На горизонте будто стоял целый город. Восемь тысяч мужчин, женщин и детей занимались простыми повседневными делами, необходимыми, чтобы жить посреди поля. Марк представил себе оружейные мастерские и кузницы, которые строили и разбирали каждый раз, когда ставили лагерь; полевые кухни; карьеры для строительных материалов; толпы каменщиков, плотников, кожевников, рабов, проституток и других невоенных, которые сопровождали войско и даже получали за это деньги. В отличие от временных палаток Мария, этот лагерь был постоянным, окруженным прочной стеной и укреплениями. Он даже походил на город — город в полной боевой готовности.

Рений остановился. Марк натянул поводья Дротика и третьего коня, которого они назвали Бандитом в честь последнего владельца. Пеппис, неуклюже сидевший на седельном одеяле Бандита, восторженно разинул рот, чем вызвал улыбку Рения.



— Вот и все, Марк. Это твой новый дом. Не потерял бумаги Мария?

Марк в ответ похлопал себя по груди, где под туникой был спрятан свиток пергамента.

— Ты едешь с нами? — спросил он Рения, надеясь услышать «да».

Рений так долго оставался частью его жизни, что Марку было больно даже представить, что он отправится к воротам легиона один.

— Я провожу тебя и Пепписа к префекту лагеря. Он скажет тебе, в какую центурию ты отправишься. Постарайся сразу узнать историю своей центурии: каждая гордится чем-то своим.

— Что еще посоветуешь?

— Подчиняйся всем приказам без нытья. Сейчас ты бьешься сам по себе, как варвар. Они научат тебя доверять товарищам и воевать в группе. Некоторым это тяжело дается.

Рений повернулся к Пеппису.

— Тебе придется несладко. Делай, как велят, и, когда вырастешь, получишь разрешение вступить в легион. Не опозорь себя. Ясно?

Пеппис кивнул. Его горло пересохло от страха перед новой, незнакомой жизнью.

— Научусь. Он тоже, — сказал Марк.

Рений кивнул и цокнул языком, заставляя коня тронуться с места.

— Научишься.

Марк с удовольствием смотрел на чистые, ровно проложенные улицы с рядами длинных приземистых казарм. Как только он показал свои бумаги, охрана у ворот тепло их приветствовала. Они спешились и пошли к префекту, где Марк должен был принести клятву, что отдаст несколько лет жизни военной службе Риму. Марка ободрял вид Рения, уверенно шагавшего по узким дорогам. Тот довольно кивал при виде вымуштрованных солдат, которые маршировали мимо них группами по десять человек. Пеппис трусил за Марком и Рением с тяжелым мешком снаряжения на спине.

Им пришлось еще дважды показать бумаги, прежде чем их допустили к небольшому белому зданию, откуда префект лагеря управлял римским поселением на чужой земле. Наконец им разрешили войти. У самых дверей их встретил подтянутый человек в белой тоге и сандалиях.

— Рений! Я слышал, что ты приехал. Уже пошли слухи о том, как ты потерял руку. Боги, как я рад тебя видеть!

Он широко улыбнулся — идеал римского солдата, загорелый, мускулистый и сильный, как выяснилось, когда он по очереди пожал им руки.

Рений улыбнулся в ответ с искренней теплотой.

— Марий не говорил мне, что ты здесь, Карак! Рад видеть тебя в добром здравии.

— А ты не постарел, клянусь богами! Больше сорока не дашь! Как тебе удалось так сохраниться?

— Правильный образ жизни, — проворчал Рений.

Префект недоверчиво приподнял бровь, однако решил сменить тему.

— А рука?

— Несчастный случай во время обучения. Вот этот парень, Марк, порезал меня, и мне пришлось ее ампутировать.

Префект присвистнул и снова пожал Марку руку.

— Никогда не думал, что встречу человека, которому удалось задеть Рения. Позволишь взглянуть на твои бумаги?

Марк с неожиданным беспокойством отдал бумаги префекту. Тот жестом указал им на длинные скамьи и принялся читать.

Наконец префект вернул ему бумаги и заговорил снова;

— У тебя очень хорошие рекомендации, Марк. А что это за мальчик?

— Он был на торговом корабле, на котором мы приплыли. Хочет мне прислуживать и вступить в легион, когда вырастет.

Префект кивнул.

— У нас в лагере таких много. Незаконные дети солдат и проституток. Если он вырастет крепким, место, может, и найдется. Правда, желающих тоже будет немало. Меня больше интересуешь ты, юноша.

Он повернулся к Рению.

— Расскажи мне о нем. Я доверюсь твоему суждению.

Рений заговорил четко, словно отдавал рапорт:

— Марк необычайно быстр, а в гневе еще быстрее. Думаю, когда он повзрослеет, то прославится. В нем есть горячность, наглость и любовь к драке. Отчасти это в его характере, отчасти — по молодости. Он пригодится Четвертому Македонскому. Я дал ему основы, но он уже пошел дальше, и все еще впереди.

— Напоминает твоего сына. Заметил сходство? — тихо спросил префект.

— Я… я об этом как-то не думал, — смущенно ответил Рений.

— Сомневаюсь. Как бы то ни было, нам всегда нужны хорошие солдаты, и здесь он повзрослеет быстро. Я помещаю его в пятую центурию, Бронзовый Кулак.

Рений резко вдохнул:

— Ты делаешь мне большую честь!

Префект покачал головой.

— Однажды ты спас мне жизнь. Мне жаль, что я не смог сохранить жизнь твоему сыну. Это лишь малая часть моего долга перед тобой.

Они снова пожали друг другу руки. Марк смотрел на них, не совсем понимая, что происходит.

— Чем ты теперь займешься, старый приятель? Вернешься в Рим, чтобы тратить свое золото?

— А для меня здесь места не найдется? — вопросом на вопрос ответил Рений.

Префект улыбнулся.

— Я боялся, что ты не спросишь! В Кулаке нет мастера боя, учителя. Полгода назад старый Белий умер от лихорадки, а лучше его у нас не было. Заменишь его?

Рений неожиданно ухмыльнулся своей акульей улыбкой.

— Да, Карак! Спасибо.

Префект хлопнул его по плечу, не скрывая собственной радости.

— Добро пожаловать в Четвертый Македонский, господа! — Он подал знак легионеру, который стоял неподалеку по стойке смирно. — Покажи молодому человеку его новое жилье в центурии Бронзовый Кулак. Мальчика отведи в конюшни, пока я не дал ему работу, как другим детям. Нам с Рением предстоит еще многое обсудить — и выпить немало вина.

 

 

ГЛАВА 22

 

 

Александрия молча чистила старый меч из оружейной Мария. Хорошо, что Марию вернули его городской дом! Говорят, новый владелец поспешил преподнести его в подарок правителю Рима. В доме гораздо лучше, чем с грубыми солдатами в городских казармах, хотя, боги ей свидетели, она не боится мужчин. Самые ранние из ее воспоминаний были о том, как мужчины развлекаются с ее матерью в соседней комнате. Они входили, распространяя запах пива или дешевого вина, а выходили, довольно ухмыляясь. Надолго не оставался никто. Как-то раз один из них попытался дотронуться до Александрии. Она в первый раз за свою недлинную жизнь увидела, как мать по-настоящему злится. Мать кочергой разбила наглецу череп. Они вместе вытащили его на улицу и оставили там. Мать много дней ждала, что дверь вот-вот распахнется и войдут люди, которые заберут ее и повесят, но никто не пришел.

Александрия вздохнула, счищая с бронзового меча, реликта какой-то давно забытой кампании, слой засохшей масляной корки. Сперва Рим показался ей городом, где можно добиться всего. Однако Марий взял власть в свои руки целых три месяца назад, а она все так же работала каждый день даром и с каждым днем становилась немного старше. Мир изменяли другие, а ее жизнь оставалась прежней. Лишь по вечерам, когда девушка сидела со старым Бантом в его крошечной мастерской, Александрии казалось, что она хоть чего-то добивается. Старик учил девушку пользоваться инструментами и даже держал ее руки, направляя первые удары. Он говорил мало, хотя ее общество ему было явно приятно; ей нравилось его молчание и его добрые голубые глаза. Александрия познакомилась с Бантом, когда тот делал в мастерской брошку. Она еще тогда поняла, что такому ремеслу стоило бы обучиться: пригодится любому, даже рабыне.

Александрия стала яростнее тереть меч. Человек стоит не больше коня или хорошего меча вроде этого! Несправедливо!

— Александрия! — раздался голос Карлы.

Александрии очень хотелось промолчать, но у этой женщины язык бил больно, как плеть, и ее недовольства страшились почти все рабыни дома.

— Я здесь, — отозвалась Александрия, положив меч и вытирая руки о тряпку.

Значит, придется еще поработать, еще несколько часов труда перед сном.

— Вот ты где, милая! Мне нужно, чтобы кто-то сбегал на рынок. Как, сбегаешь?

— Да!

Александрия мигом вскочила. За несколько месяцев она привыкла с нетерпением ждать этих редких поручений, единственной возможности выйти из дома. В последнее время ее отпускали даже одну. В конце концов, куда ей бежать?

— Я составила список, чего в доме не хватает. Ты всегда ухитряешься покупать по самой выгодной цене, — сказала Карла, вручая дощечку.

Александрия кивнула. Ей нравилось торговаться с продавцами: тогда она казалась себе свободной. В первый раз с ней ходила Карла — и поразилась, сколько денег девушка сэкономила. Торговцы много лет завышали им цены, зная, что Марий щедр. Карла быстро смекнула, что у девушки талант, и старалась посылать ее на рынок как можно чаще. Она догадывалась и о том, что Александрии нужно хоть немного свободы. Некоторые люди никогда не привыкали к рабству; их постепенно ломали, пока они не впадали в отчаяние и не теряли волю к жизни. Карла была рада видеть, как засияло лицо Александрии.

От Карлы не укрывалось и то, что девушка оставляет себе монетку-другую. Ну и что? Она экономит им серебро, и если иногда оставит себе бронзу, Карла ничуть не возражала.

— И поторопись! Вернешься через два часа и ни минутой позже, поняла?

— Поняла, Карла. Два часа. Спасибо!

Женщина широко улыбнулась ей, вспоминая свою молодость, когда мир казался новым и удивительным. Она знала, что Александрия ходит к Банту, мастеру по металлу, который ее, похоже, полюбил. Рано или поздно Карла узнавала без малого обо всем, что происходит в доме. Видела она и маленький бронзовый диск в комнате Александрии. Та изобразила на нем львиную голову, пользуясь инструментами Банта. Красивая вещица.

Провожая взглядом стройную фигурку, вскоре скрывшуюся за углом, Карла подумала: не подарок ли это Гаю? Бант утверждает, что у девушки большие способности. Возможно, все дело в том, что она работает из любви.

 

 

На рынке Александрия окунулась в водоворот запахов и людских толп. Она не стала тратить время и сделала все покупки быстро: за хорошую, но не грабительскую цену.

Торговцам нравилось спорить с хорошенькой девушкой, они воздевали руки к небу и призывали свидетелей: вы только посмотрите, чего она требует! Тогда Александрия улыбалась им, и некоторые за эту улыбку сбрасывали цену настолько, что после ее ухода сами — а тем более их жены — не могли в это поверить.

Надежно увязав покупки в две холщовые сумки, Александрия поспешила туда, куда хотела сходить на самом деле: в крошечную ювелирную мастерскую в конце рядов. Она уже не раз была там, смотрела на изделия мастера. Почти все было сделано из бронзы или олова со свинцом. С серебром ювелиры работали редко, а золото стоило слишком дорого, и им занимались только по особому заказу. Хозяин мастерской, приземистый мужчина в грубой тунике и тяжелом кожаном переднике, увидел, как девушка вошла, и оторвался от маленького золотого колечка. Таббик не был излишне доверчив; Александрия постоянно чувствовала на себе его взгляд.

Наконец она набралась храбрости и обратилась к нему:

— Вы покупаете изделия?..

— Иногда, — последовал ответ. — А что у тебя есть?

Александрия достала из туники бронзовый диск. Он взял его и поднял к свету, чтобы рассмотреть изображение. Мастер долго держал диск, и девушка боялась говорить: вдруг он разозлится? А тот все молчал и молчал, вертел диск в руках, осматривая каждую отметинку на металле.

— Откуда у тебя это? — наконец спросил он.

— Я сделала сама. Вы знаете Банта?

Тот медленно кивнул.

— Он меня учит.

— Работа грубая, хотя продать можно. Мастерства мало, а вот идея неплоха. Красивая морда льва. Ты просто не очень умело пользуешься молотком и шилом. — Он снова покрутил в руках диск. — А теперь говори только правду, ясно? Откуда ты взяла на это бронзу?

Александрия испуганно взглянула на него. Ювелир смотрел на нее не моргая, но его глаза не были злыми. Девушка выпалила все: как она торговалась и оставляла себе пару монеток из домашних денег, чтобы накопить на металлический кружок с прилавка со всякой мелочью.

Таббик покачал головой.

— Тогда я не могу его взять. Диск не твой, и ты не можешь его продать. Монеты принадлежали Марию, так что бронза тоже его. Лучше отдай диск ему.

К глазам Александрии подступили слезы. Она так долго просидела над этим диском, и все впустую! Почти не осознавая, что происходит, она смотрела, как мастер крутит ее диск в руках и вкладывает ей в руки.

Несчастная девушка положила диск в тунику.

— Извините.

Он повернулся к ней.

— Меня зовут Таббик. Ты про меня не слышала, но меня считают честным и даже гордым человеком. — Он поднял другой кружок металла, серебристо-серого. — Это олово. Оно мягче бронзы, и тебе будет легче с ним работать. Олово хорошо полируется и не теряет цвет, просто немного тускнеет. Возьми его. Вернешь, когда изобразишь на нем что-нибудь интересное. Я прикреплю к нему булавку и продам как застежку для плаща легионеру. Если выйдет не хуже, чем твой бронзовый диск, я смогу взять за него серебряную монету. Я заберу стоимость олова и булавки, и у тебя останется шесть, может, семь квадрансов. Заключим сделку, понятно?

— А какая вам от этого выгода?

Александрия широко раскрыла глаза: неужели все-таки повезет?

— От первой сделки — никакая. Я вкладываю немного денег в талант, который, как мне кажется, у тебя есть. При случае передавай привет Банту.

Александрия взяла оловянный диск, и к ее глазам снова подступили слезы. Она не привыкла к доброте.

— Спасибо. Я отдам бронзу Марию.

— Обязательно отдай, Александрия.

— Как… Как вы узнали мое имя?

Таббик снова взял в руки золотое кольцо, над которым работал до того, как она вошла.

— Когда мы встречаемся, Бант только о тебе и говорит.

 

 

Чтобы уложиться в два часа, Александрии пришлось бежать, но бежалось ей легко и даже хотелось петь. Она сделает из этого оловянного диска красивую вещицу, Таббик продаст ее дороже, чем за серебряную монету, и попросит еще, а скоро ее работа станет приносить золотые, она скопит свою прибыль и в один прекрасный день выкупит себя, купит себе свободу. Свобода! От таких мечтаний кружилась голова.

Когда охранник впустил девушку в дом Мария, она вдохнула вечерний воздух, полный аромата сада, и на мгновение замерла. Во двор вышла Карла, забрала у нее мешки и монеты, как обычно, довольно кивая при виде сэкономленного. Если женщина и заметила, что с Александрией что-то случилось, она ничего не сказала и с улыбкой понесла продукты в холодный подвал, где они не так быстро портятся.

Наступал медлительный вечер позднего лета, когда воздух мягок и дневной свет часами наливается всеми оттенками серого, прежде чем окончательно раствориться в темноте.

Погруженная в свои мысли, Александрия не сразу увидела Гая, да и не ожидала его увидеть. Гай был занят почти так же, как его дядя, и возвращался домой очень поздно, успевая только поесть и поспать. Охранники у ворот привыкли к нему и впускали его без слов. Заметив Александрию в саду, Гай вздрогнул и на миг застыл на месте, любуясь ею.

Когда Гай подошел, Александрия обернулась и улыбнулась ему.

— У тебя счастливое лицо, — сказал он, улыбаясь в ответ.

— Да, я счастлива! — отозвалась она.

Гай не целовал ее с того самого раза в конюшне, еще в поместье, но сейчас понял, что настало подходящее время. Марк уже уехал; дом Мария казался пустым.

Он наклонил голову, и его сердце болезненно заколотилось, почти как от страха.

Перед тем как их губы соприкоснулись, Гай услышал ее теплое дыхание, а потом ощутил вкус ее губ и крепко обнял ее. Объятие казалось таким естественным, словно они были созданы друг для друга.

— Я не могу передать тебе, как часто я об этом думал, — прошептал он.

Александрия посмотрела ему в глаза и поняла, что хочет сделать ему подарок.

— Пошли ко мне в комнату, — прошептала она и взяла его за руку.

Словно во сне, Гай последовал за ней через сад. Карла проводила их взглядом и пробормотала:

— Давно пора!

 

 

Сначала Гай волновался, что будет неуклюж или, что еще хуже, тороплив, но Александрия прохладными руками направляла его движения. Она взяла с полки бутылочку ароматизированного масла и вылила несколько ленивых капель себе на ладони. Сильный аромат масла заполнил легкие Гая. Александрия села на него верхом и стала нежно втирать масло ему в грудь, потом ниже, так что Гай ахнул от наслаждения. Потом он взял часть масла со своей кожи и потянулся к ее грудям, вспоминая тот первый раз, когда во дворе поместья увидел их мягкое покачивание. Гай осторожно прижался губами к одной груди, ко второй, чувствуя вкус ее кожи и двигая губами по намазанным маслом соскам. От этого прикосновения Александрия приоткрыла рот и закрыла глаза. Она наклонилась, чтобы поцеловать его, и ее распущенные волосы накрыли обоих.

Когда вечер перешел в ночь, они нетерпеливо соединились, а потом — еще раз, игриво и радостно. В ее комнате не было свеч, но глаза Александрии сияли, а темно-золотые руки и ноги словно светились в темноте, когда она двигалась под ним.

Гай проснулся до рассвета и увидел, что она смотрит ему в лицо.

— Это был мой первый раз, — тихо сказал он. В душе он понимал, что лучше не спрашивать, но не спросить не мог. — А твой?

Она улыбнулась, хотя ее улыбка была грустной.

— Хотела бы я, чтобы так было! — ответила она. — Правда хотела бы.

— А ты… с Марком?

Александрия шире открыла глаза. Неужели он настолько наивен и не понимает, что ее оскорбил?

— О, я бы не против, — огрызнулась она, — только он не просил.

— Извини, — покраснел Гай, — я не имел в виду…

— А он сказал, что это было? — с напором спросила Александрия.

Гай, стараясь сохранить невозмутимость, ответил:

— Да, боюсь, он этим хвастался.

— В следующий раз, когда увижу его, дам кинжалом в глаз. Боги! — сердито воскликнула Александрия и начала одеваться.

Гай с серьезным видом кивнул, хотя его очень веселила мысль о Марке, который однажды вернется, ничего не подозревая.

Они поспешно оделись: оба не хотели, чтобы кто-то заметил, как он выходит из ее комнаты до рассвета. Александрия вышла из крыла рабов вместе с Гаем. Они сели на скамью в саду под теплым ночным ветерком.

— Когда я смогу снова тебя увидеть? — тихо спросил Гай.

Александрия отвела взгляд, и ему показалось, что она не хочет отвечать. Его сердце упало.

— Гай… Я была счастлива каждый миг этой ночи: так приятно касаться тебя, чувствовать вкус твоей кожи… Но ты женишься на дочери Рима. Разве ты не знал, что я не римлянка? Моя мать была из Карфагена. Ее забрали в рабство ребенком и сделали проституткой. Я родилась поздно, и после меня она так и не оправилась.

— Я тебя люблю, — сказал Гай.

Он знал, что сейчас это правда, и надеялся, что этого достаточно. Он хотел как-то показать Александрии, что ночь с ней значит для него больше, чем просто удовольствие.

Александрия лишь слегка покачала головой.

— Если любишь, позволь мне остаться в доме Мария. Я умею делать украшения и когда-нибудь сделаю столько, что смогу выкупить себя. Здесь я смогу добиться такого счастья, какого никогда не увижу, если позволю себе любить тебя. Да, я могла бы тебя любить, но ты станешь солдатом и уедешь, а мне пришлось бы смотреть на твою жену и детей и кивать им на улице. Не делай меня своей шлюхой, Гай. Я видела такую жизнь и не хочу ее. Не заставляй меня жалеть о прошлой ночи. Я не хочу жалеть о таких прекрасных часах.

— Я бы мог тебя освободить, — с обидой прошептал Гай.

Все вокруг словно потеряло смысл.

Глаза Александрии сверкнули от гнева, но она быстро подавила его.

— Нет! О, ты мог бы переступить через мою гордость и подписать мое освобождение по римскому закону, но я бы заслужила его в твоей постели. Гай, теперь я поняла, что и так свободна в том, что действительно важно. Чтобы стать свободной по закону, я должна честно работать и выкупить себя. Тогда я буду принадлежать самой себе. Сегодня я познакомилась с человеком, который назвал себя честным и гордым. У меня тоже есть честность и гордость, Гай, и я не хочу их терять. Я тебя не забуду. Приходи ко мне в гости через двадцать лет, и я подарю тебе золотой кулон, сделанный с любовью.

— Приду.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку, а потом поднялся и ушел из ароматного сада.

Гай бродил по улицам города, пока не заблудился и не устал настолько, что все его чувства онемели.

 

 

ГЛАВА 23

 

 

При свете взошедшей луны Марий хмуро мерил центуриона взглядом.

— У тебя был четкий приказ. Почему ты его не выполнил?

Тот, немного запинаясь, ответил:

— Консул, я предположил, что это ошибка!

Центурион побледнел. Он знал, что его теперь ждет. Солдат не посылает гонцов, чтобы ставить под вопрос приказы, а подчиняется. Но этот приказ был чистым безумством!

— Тебе было приказано рассмотреть тактику боя с римским легионом. А именно: найти способы убрать их преимущество большой подвижности за стенами города. Что здесь непонятно?

Легионер побледнел еще больше, понимая, как под мрачным взглядом Мария исчезают его пенсия и ранг.

— Я… Никто не думает, что Сулла нападет на Рим. Никто еще не нападал на город…

Марий его прервал:

— Ты разжалован в рядовые. Пришли ко мне Октавия, твоего заместителя. Он займет твое место.

Что-то внутри легионера оборвалось. Ему было больше сорока, и продвижения по службе больше не видать.

— Господин, если они все же придут, я бы хотел встать в первых рядах и встретить их там.

— Чтобы искупить свою вину? — спросил Марий.

Тот слабо кивнул.

— Позволяю. Твое лицо они увидят первым. А они придут, и не как овцы, а как волки.

Марий проводил взглядом поникшего солдата и покачал головой. Многие с трудом могли поверить, что Сулла выступит против их возлюбленного города; Марий же ни секунды в этом не сомневался. Из ежедневных донесений он знал, что Сулла сломал хребет армиям бунтовщика Митридата и сжег дотла добрую половину Греции. Не прошло и года, как он возвращается в Рим героем. Люди простят ему все. При таком положении дел он не станет оставлять легион в поле или в соседнем городе, не проберется со своими дружками в сенат тайком. На это Марий и рассчитывал. При всей своей ненависти он понимал, что Сулла — талантливый полководец, и не сомневался, что тот одержит победу и вернется.

— Теперь город мой, — хрипло пробормотал он, оглядываясь вокруг себя и видя солдат, которые сооружали защитные валы над тяжелыми воротами.

Куда это подевался его племянник? Марий рассеянно подумал, что в последние недели редко видит Гая. Он устало потер переносицу. Марий понимал, что слишком себя изматывает. Он недосыпал уже год: организовывал линии поставки, вооружал людей и планировал защиту под осадой. Рим снова стал городом-крепостью, в его защите не осталось слабины. Марий был уверен, что город выстоит и войско Суллы разобьется о стены.

Он очень тщательно подбирал центурионов, поэтому сегодняшняя потеря одного из них его раздражала. Все центурионы получили свое назначение за гибкий ум, умение отвечать на новые ситуации и готовность к такому моменту, как сейчас, когда величайший город мира собирался встать лицом к лицу со своими собственными детьми — и уничтожить их.

 

 

Гай был пьян. Он стоял на краю балкона с полным кубком вина, пытаясь свести глаза в одну точку. Под ним в саду журчал фонтан, и ему захотелось пойти и погрузить голову в воду. Ночь не была холодной.

Гай вошел обратно в дом, и его снова оглушила смесь музыки, смеха и пьяных криков. Было уже после полуночи, и трезвых не осталось. На стенах мигали масляные лампы, заливая уютным светом молодых прожигателей жизни. Рабы уже много часов подряд наполняли выпитые кубки.

За Гая зацепилась проходившая мимо женщина. Она с хихиканьем закинула ему руку на плечо, и он пролил красное вино на кремово-мраморный пол. Женщина положила свободную руку Гая себе на обнаженную грудь и прижалась губами к его губам.

Когда он оторвался от нее, чтобы перевести дух, женщина забрала его кубок и осушила одним глотком. Бросив кубок за плечо, она засунула руку в складки его тоги и стала умело ласкать его. Гай снова поцеловал ее и попятился под весом пьяного тела, пока его спина не прижалась к прохладной колонне рядом с балконом.

Гости ничего не замечали. Многие уже разделись, бассейн посредине зала кишел скользкими телами. Хозяин приказал привести девушек-рабынь, и пьянство сочеталось с развратом так долго, что все уже были согласны на все.

Гай застонал, когда незнакомка открыла рот и взяла его губами, и сделал знак проходящему рабу принести еще вина. Он пролил несколько капель на свою обнаженную грудь и смотрел, как струйки стекают ко рту женщины, а потом рассеянно втер вино пальцами в ее мягкие губы.

От паров, поднимающихся из бассейна, и горящих ламп воздух был жарким и влажным. Гай допил вино и выбросил кубок в темноту с балкона, не услышав, как он упал в сад. Пятая вечеринка за две недели — он хотел было отказаться, но встречи у Дирация славились особой свободой нравов. Гай устал до предела и понимал, что надолго его не хватит. Его ум как будто отстранился и наблюдал за извивающимися грудами тел со стороны. Да, Дираций был прав, когда сказал, что это лучшее средство забыться. И все-таки даже спустя столько месяцев каждый миг, проведенный с Александрией, все так же ярко стоял у него перед глазами. Ушло только чувство удивления и радости.

Гай закрыл глаза, надеясь, что ноги выдержат его до конца.

 

 

Митридат стоял на коленях. Не поднимая головы, он сплюнул кровь поверх бороды на землю. Этот человек с силой быка убил в утренней схватке не одного солдата, и даже сейчас легионеры ходили мимо него с опаской, хотя ему связали руки и отобрали оружие. Митридат посмеивался над ними, но смех его был горек. Вокруг лежали сотни людей — его бывших друзей и последователей, в воздухе стояла вонь крови и распоротых кишок. Солдаты с холодными глазами вытащили его жену и дочерей из походного шатра и зарезали. Его командующих посадили на кол, и теперь их тела торчали кругом на острых палках в рост человека. В этот мрачный день Митридат видел, как кончилась вся его жизнь.

Он мысленно вернулся на несколько месяцев назад и снова ощутил радость восстания, гордость при виде могучих греков, собиравшихся со всех концов земли под его флагом, объединявшихся на борьбу с общим врагом. В то время победа казалась возможной, но от нее остался лишь пепел во рту.

Митридат вспомнил, как пал первый римский форт, неверие и стыд в глазах римского префекта, которого он заставил смотреть на пожар.

— Видишь это пламя? — прошептал ему тогда Митридат. — Так будет и с Римом!

Римлянин попытался ответить, но Митридат заставил его замолчать ударом кинжала в горло. Его люди разразились одобрительными криками.

Теперь из всей компании единомышленников, отважившихся сбросить с себя иго римского правления, остался он один.

— Я был свободен и свободен сейчас, — пробормотал он окровавленными губами, но слова эти уже не подбадривали его так, как раньше.

Пропели трубы, и по расчищенному пути к Митридату, теперь сидевшему на корточках, галопом подскакали всадники. Он поднял взлохмаченную голову и взглянул на них из-под длинных волос. Легионеры вытянулись в струнку и замолчали, и Митридат понял, кто подъехал. Один его глаз заплыл кровью, но другим он видел, как с жеребца слезает золотистая фигура и передает кому-то поводья. На смертном поле белая, без единого пятнышка тога смотрелась неестественно. Как возможно, чтобы хоть что-то в мире не было затронуто горем этого серого дня?


Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.038 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>