Минск москва харвест ACT 7 страница

Из нашего зла провидение, конечно, извлекает добро.

Но из нашего добра оно выводит еще большее добро и, что особенно важно, этот второй род добра получается при нашем прямом и деятельном участии, тогда как то добро, которое извлекается из нашего зла, не касается нас и не принадлежит нам. Лучше быть сотрудником, чем простым материалом всеблагого промысла.

Наказание как устрашающее возмездие (типичный вид которого есть смертная казнь) не может быть оправдано с нравственной точки зрения, потому что оно отрицает в

Глава пятая

преступнике человека, лишает его присущего всякому лицу права на существование и нравственное совершенствование и делает из него страдательное орудие чужой безопасности. Но точно так же не оправдывается нравственно и пассивное отношение к преступлению, оставляющее его без противо­действия, ибо здесь не принимается в уважение право оби­жаемых на защиту, право всего общества на безопасное су­ществование, наконец, право самого преступника на общественную помощь для его нравственного перевоспита­ния, и все ставится в зависимость от произвола худших лю­дей. Нравственное начало требует реального противодействия преступлению и определяет это противодействие (или нака­зание в широком смысле слова, не совпадающем с понятием возмездия) как правомерное и обязательное средство дея­тельного человеколюбия, законно и принудительно ограни­чивающее крайние проявления злой воли не только ради бе­зопасности общества и его мирных членов, но непременно также и в истинных интересах самого преступника.

Таким образом, наказание по истинному своему поня­тию есть нечто многостороннее, но его различные сторо­ны одинаково обусловлены общим нравственным началом человеколюбия, обнимающим как обиженного, так и обид­чика. Терпящий от преступления имеет право на защиту и по возможности на вознаграждение; общество имеет право на безопасность; преступник имеет право на вра­зумление и исправление. Законное противодействие пре­ступлениям со стороны организованного общества или государства, в согласии с нравственным началом, должно осуществлять или, по крайней мере, иметь всегда в виду равномерное осуществление этих трех прав.

Глава шестая

Антропологическая школа криминалистов, ее заслуги и недостатки

I

При всех важных теоретических различиях между «аб­солютным» и утилитарным взглядами на уголовную юс­тицию, они оба сходятся в том, что сосредоточиваются на факте преступления, а собственное существо преступни­ка или вовсе не принимают во внимание, или останавли­ваются только на тех моментах его воли и действий, кото­рые имеют прямое отношение к этому внешнему факту. Как старинные драматурги в своих трагических злодеях изображают только злодейство и заставляют их и есть и пить и агонизировать не иначе, как по-злодейски*, так и прежние классические криминалисты занимались только преступной волей, преступными или вредными действия­ми, и за преступлением плохо видя преступника, — за

* Типичный пример дает наш Сумароков, заставляющий сво­его Лжедмитрия умереть с таким злодейским восклицанием: Иди, душа, во ад и вечно буди пленна, О если бы со мной погибла вся Вселенна!

Глава шестая

преступником уже совсем не видели человека. Они имели дело только с тем или другим случайным представителем общей отвлеченной идеи преступления, в которой для од­них («абсолютных» криминалистов) преобладал субъек­тивный момент — виновность, а для других (утилитарис­тов или приверженцев теории устрашения) объективно реальная сторона —зловредность деяния. Из такой, лишь наполовину справедливой, критики исходит новая школа, неточно называющая себя антропологической.

Главная заслуга этой школы состоит в том, что она в ос­нову всего уголовного учения кладет конкретное, со­ответствующее действительности понятие ненормального существа, а главный ее недостаток в том, что это существо берется ею преимущественно и даже исключительно с ана-томо-физиологической, а не с нравственной стороны, —вме­сто человека берется, по выражению А. Е. Кони, человек-зверь. «Между тем, — как справедливо замечает этот знаменитый судебный деятель, — те из нас, кто имел дей­ствительное дело с преступниками, знают, что в преступном деянии духовная сторона играет не меньшую роль, чем фи­зическая, и что она освещает его внутренним светом, кото­рый доступен исследованию внимательного наблюдателя».

Как было замечено выше, название антропологической школы не отвечает ее действительному характеру; в самом деле именно то, что составляет отличительную особенность человека, его нравственная личность, не останавливает на себе внимание этой школы, которую правильнее было бы назвать биологической, а еще точнее анатомо-физиологи-ческой, или невропатологической. Выгодно отличаясь от прежней криминалистики принципиальным отрицанием

Антропологическая школа криминалистов... 117

всякой случайности в происхождении преступлений, новое учение, к несчастию, подверглось слишком сильному влия­нию господствующей в естествознании за последние пол­века тенденции всецело подчинять явления высшего поряд­ка законам низшего порядка. Как большинство современных химиков и физиков стараются свести изучаемые ими явле­ния на чистую механику молекул и атомов, как биологи того же направления пытаются явления жизни вывести всецело из безжизненных процессов физических и химических, так и эти антропологи стремятся объяснить поступки человека исключительно из данных его низшей природы.

Но хотя надежда адекватно познать l'uomo delinquente, устранивши собственную сущность / 'иото вообще, дол­жна быть признана тщетною, однако самое стремление изучать реальные факты и условия преступности, как объект реальных, мер предупредительных, педагогичес­ких и терапевтических, — вместо прежней абракадабры равномерного воздаяния и огородных чучел устраше­ния, — должно быть признано залогом и началом важных практических успехов. Не считая криминальную «антро­пологию» новооткрытой Америкой, мы думаем, что это есть тот ошибочный «путь в Индию», который на деле приведет, может быть, к открытию нового мира.

II

Последователи новой школы первым родоначальником ее признают Галля с его френологией *. Это очень харак-

См.: Дрилъ Д. А., Преступность и преступники. Гл. I.

Глава шестая

Антропологическая школа криминалистов...

терно. Что такое френология Галля? Верная общая мысль, воплощенная в совершенно ложной и вздорной системе. Об­щая мысль состоит в утверждении — вопреки отвлеченно­му и одностороннему спиритуализму — тесной связи и со­ответствия между внутренней психической и внешней физической сторонами человека. Но затем начинается ряд заблуждений. С одной стороны, душевная жизнь с ребячес­кой аккуратностью распределена по так называемым спо­собностям, а с другой стороны, соответствующими физи­ческими показателями этих способностей приняты кости черепа. Такое сопоставление висит на целой цепи ошибоч­ных предположений, а именно: 1) душевная жизнь челове­ка своим непосредственным материальным органом имеет головной мозг; 2) по особенностям головного мозга можно сделать заключение об особенностях душевного характера данного человека; 3) особые свойства мозга выражаются окончательно (помимо общего объема и веса) в наружной конфигурации его частей; 4) эта конфигурация мозга пря­мо определяет формы костей черепа, по которым, следова­тельно, и можно судить об особенностях мозга, а через них и о соответствующих душевных особенностях.

Все эти предположения не имеют достаточных основа­ний. Начиная с первого, — данные психопатологического опыта доказывают только, что мозг есть орган раздельной и сознательно координированной душевной деятельности, или того, что некоторые психологи называют дневным или бодрствующим сознанием. Но это только половина ду­шевной жизни, и если некоторые отвлеченные философы принимали ее за целое, то едва ли найдется такой неопыт­ный психиатр или такой нерассудительный криминалист,

которые бы впали в подобную ошибку. Если бы головной мозг был необходимым органом душевной жизни вообще, т. е. всякого психического действия и состояния, то суще­ства, лишенные этого органа, как большинство низших бес­позвоночных животных, должны были бы считаться не­одушевленными автоматами, все безмозглое было бы тем самым и бездушным. Но мы знаем безмозглых или почти безмозглых животных, как муравьи и пчелы, которые про­являют психическую деятельность, высокая интенсивность и широкая экстенсивность которой были бы совершенно непонятны, если бы душевная жизнь была связана только с головным мозгом; эти животные прекрасно обходятся сво­ими брюшными нервными узлами. А эти узлы существуют и у человека в довольно развитом состоянии (особенно у женщин), и нет никакой причины считать их только плато­ническим воспоминанием о пчелиной стадии бытия. Не от­туда ли, напротив, идут и у человека все инстинктивные душевные движения, все импульсивные, безотчетно возни­кающие состояния сознания, достаточно знакомые и пси­хиатрам и криминалистам? А соответственно этому не сле­дует ли и положение основных органов для доброй поло­вины Галлевых душевных способностей спустить от черепа вершков на 12 ниже?

Но если бы даже головной мозг и имел то исключительное значение, которое ему приписывается френологией, то пря­мое заключение от органа к тому деятелю, который этим орга­ном пользуется, не может быть логически оправдано. Никто еще не мог возразить ничего дельного на древнее замечание Платона, что плохой или разбитый инструмент может принад­лежать искусному и здоровому музыканту и наоборот.

Глава шестая

Антропологическая школа криминалистов...

Но если бы и в этом пункте можно было уступить фре­нологии, то совершенно недоказанным остается третье ее предположение о том, что существенные особенности моз­га всецело выражаются в особенностях его внешней кон­фигурации, и, наконец, если бы даже и это было доказано, то последнее и практически самое важное предположение о точном соответствии между наружной поверхностью че­репа и формой мозга остается не только недоказанным, но и прямо опровергнутым элементарными данными анатомии. Всякий студент медик или естественник знает, например, что две лобные кости бывают полыми внутри, т. е. состоят из двух стенок — наружной и внутренней, более или менее расходящихся и оставляющих между собой пустое пространство, так что когда мы видим выпуклый и навис­ший над глазами лоб, то эта форма может происходить от двух совершенно различных и даже противоположных при­чин: или от большого развития передних частей мозга, вы­пирающих, так сказать, лобные кости вперед, или же, на­против, при самом слабом развитии этих мозговых частей — от чрезмерной величины пустого пространства между стен­ками лобных костей, так что в этом случае буквально оп­равдывается народная поговорка: лоб велик, а мозгу мало. При том важном значении, которое форма лба имеет в фре­нологической кранископии, одного этого элементарного факта достаточно для ниспровержения всей системы.

Мы остановились несколько на этом устарелом учении потому, что методологические недостатки, которые про­явились в нем с крайней резкостью, повторяются, хотя и в более смягченной форме, в новой «антропологической» школе, к которой мы теперь и возвращаемся.

III

Общая теоретическая основа антропологической шко­лы уголовного права состоит в убеждении, что душевная деятельность если не сама по себе, то во всяком случае как предмет научного исследования и достоверного знания, все­цело определяется анатомо-физиологическим субстратом человеческой жизни, а потому преступность, как аномалия душевной жизни, сводится к тем или другим аномалиям анатомо-физиологических условий этой жизни.

Основатель новой школы Ломброзо начал с того, что объя­вил всех преступников особой расой или органическим ти­пом, представляющим возвращение к диким предкам, и от­метил анатомические признаки этого типа. Если бы поверить его указаниям, то сколько бы почтенных граждан, известных писателей и ученых и даже очень заслуженных сановников пришлось бы посадить в тюрьму как предназначенных по самому своему телосложению к преступным посягатель­ствам. Какие же, однако, преступления имеет в виду Ломб­розо, какого рода деяния фатально совершаются людьми, со­ставляющими эту атавистическую расу? В первых двух из­даниях своей книги Ломброзо не дает особого определения преступления, он берет преступников огулом, т. е. всяких на­рушителей какого бы то ни было публичного закона, имею­щего уголовную санкцию, и, несмотря на условность такого понятия и на случайность определяемой им группы, он всех этих нарушителей причисляет к одной особой расе. Таким образом, какой-нибудь несчастный оборванец, под влияни­ем голода внезапно решившийся стащить хлеб у булочника;

Глава шестая

затем немецкий пастор в прибалтийском крае, который счел себя нравственно обязанным окрестить по евангелическо­му обряду ребенка своих прихожан, административно за­писанных православными; наконец, какой-нибудь блестя­щий светский молодой человек, который, желая добыть большие деньги на бриллианты своей француженке, искус­ным образом отравляет своих богатых, но добродетельных родителей, —все эти иот/ш delinquenti одинаково представ­ляют одну особую расу или тип, с одинаковыми анатоми­ческими признаками. Таких диких абсурдов никто не мог поддерживать, и после того как главный приверженец но­вой школы в Италии, Ферри, вместо одной общей расы при­знал пять различных категорий преступников: прирожден­ных сумасшедших, привычных, случайных и по страсти — сам Ломброзо в третьем издании l'uomo delinquente огра­ничил свою преступную расу одними прирожденными пре­ступниками, которых вместе с тем довольно непонятным образом сближал с душевнобольными, потом он стал сбли­жать преступность с наследственным вырождением, с эпи­лепсией, с гениальностью и т. п. Все эти сближения сводят­ся к одному положению, в сущности верному, хотя слиш­ком общему и не исчерпывающему предмета, а именно, что настоящая, прирожденная преступность обычно связана с более или менее глубокими органическими аномалиями и патологическими состояниями.

IV

В последние годы антропологическая школа к анатомо-фи-зиологическим факторам преступности присоединяет и социо-

Антропологическая школа криминалистов... 123

логические, но так как общество понимается здесь лишь как собрание отдельных лиц, определяемых в своей деятельности опять лишь анатомо-физиологическим субстратом их жизни, как в нормальном, так и в ненормальном его состоянии, то это расширение кругозора нисколько не изменяет самого принци­па. Почтенный Д. А. Дриль горячо протестует против обозна­чения этого принципа как материалистического. Антрополо­гическая школа, заявляет он, не отрицает самостоятельного существа души, но она обходится без него в своих объяснени­ях, для которых достаточны биологические и социологичес­кие факторы. Но если сущность души не проявляет себя ни в каком действии, и если нет надобности принимать ее в расчет ни в науке, ни в жизни, которым она ничем не дает о себе знать, то не видно разумного основания не только признавать ее, но и говорить о ней, так как, говоря о ней, о чем же собственно мы говорим, если все, что мы знаем, — не она и никакого от­ношения к ней не имеет? Не преследуя эту диалектику, кото­рая отдалила бы нас от предмета, ограничусь двумя замечани­ями на основании сообщения самого Д. А. Дриля.

Говоря о двух знаменитых убийцах —Ласенере и Аври-ле, для которых, с точки зрения новой школы, кровавые зло­деяния были роковой физической необходимостью, почтен­ный автор тут же сообщает о находившихся с ними в том же месте заключения двух профессиональных ворах и по­стоянных тюремных сидельцах — Батоне и Фрешаре, кото­рые всегда решительно отказывались принимать участие в каких бы то ни было убийствах, категорически заявляя, что их руки никогда не обагрятся кровью человека*. Такое яв-

' ДржъД. А. Преступность и преступники. С. 235.

Глава шестая

ление не объясняется простым отсутствием у этих людей органического предрасположения к кровопролитию. Если бы все дело было только в отсутствии физических условий кровожадности, то это было бы достаточным основанием для этих воров не ставить убийство своей целью, не искать крови для крови, но, посвятив свою жизнь добыванию де­нег путем преступлений, они и при отсутствии органичес­кой кровожадности не имели причины безусловно отвер­гать убийство как одно из средств для их цели. Откуда же это решительное и внутреннее непреодолимое отвращение от убийства? С точки зрения рассматриваемой теории для достаточного объяснения таких явлений необходимо допу­стить, что наряду с органическими факторами, фатально предопределяющими к совершению известных преступле­ний, как то убийств, изнасилований и т. п., существуют и такие тоже органические факторы, которые столь же фа­тально препятствуют совершать преступления того или другого рода. Допустить это можно только, как предполо­жение ad hoc в силу априорных требований теории, что, однако, не согласуется с позитивно научными притязания­ми новой школы.

Органическую подкладку для фатальных убийц гос­подин Дриль находит в аномалиях половой сферы. «В фактах, — говорит он, — у меня не было недостатка. На­против, они подавляли своей многочисленностью, и я встречал затруднения лишь в выборе, потому что во всем множестве известных мне случаев убийств, когда только бывали собраны хотя сколько-нибудь достаточные све­дения о личности и прошлой жизни убийц, более или менее ясные указания на те или другие уклонения и за-

Антропологическая школа криминалистов... 125

тронутость половой сферы встречались всегда»*. Что же это доказывает?

Все без исключения случаи чахотки сопровождаются периодическими отклонениями от нормальной темпера­туры тела. Следует ли из этого, что повышенная темпера­тура есть причина и основа чахотки? Для того чтобы отме­ченная господином Дрилем интересная связь между по­ловыми аномалиями и влечением к убийству имела то значение, которое он ей приписывает, ему нужно было бы дополнить свои исследования. Если бы было доказано, что не только все убийцы были подвержены половым анома­лиям, но что и все субъекты, страдавшие такими аномали­ями, имели вместе с тем влечение к кровопролитию и ста­новились убийцами, тогда, конечно, причинная связь была бы здесь установлена, но так как в действительности эти две сферы явлений далеко не покрывают друг друга и су­ществует множество таких людей с половыми аномалия­ми, которые не только не имеют неодолимого влечения к убийствам, но и вообще никаких кровожадных свойств не обнаруживают, то логический вывод из наблюдений на­шего автора не может идти далее того утверждения, что врожденная кровожадность одним из своих сопутствую­щих обстоятельств имеет уклонения от нормы в половой сфере, — факт, кажется, совершенно достоверный, но тре­бующий дальнейшего объяснения, которого в криминаль­ной «антропологии» он не находит.

' Дриль Д. А. Преступность и преступники. С. 241.

Глава шестая

На брюссельском международном конгрессе в 1892 г. Д. А. Дриль формулировал основные принципы уголов­но-антропологической школы в следующих семи положе­ниях, содержащих то, в чем согласны между собой все последователи школы и что, вместе с тем, вызывает наи­менее возражений со стороны беспристрастных привер­женцев классической юриспруденции.

1) Основанием наказания и его первенствующей целью
новое направление признает не возмездие, а необходимость
ограждения общества от зла преступления.

2) Антропологическая школа стремится изучить при по­
мощи всех точных научных методов разновидности дей­
ствительных преступников, производящие их причины, их
деятельность, их преступления и наиболее действитель­
ные средства воздействия на них.

3) В преступлении антропологическая школа видит ре­
зультат взаимодействия особенностей психофизической
организации преступника и внешних воздействий.

4) Антропологическая школа рассматривает преступни­
ка как в большей или меньшей мере несчастную, пороч­
ную, неуравновешенную и недостаточную организацию,
которая вследствие того мало приспособлена к борьбе за
существование в легальных формах.

5) Причины преступления антропологическая школа
делит: а) на ближайшие — порочность психофизической
организации деятеля; Ь) более отдаленные — неблаго­
приятные внешние условия, под влиянием которых посте-

Антропологическая школа криминалистов... 127

пенно вырабатываются первые; с) предрасполагающие, под влиянием которых порочные организации наталкива­ются на преступления.

6) Уголовно-антропологическая школа изучает преступ­
ников и совершаемые ими преступления как естественно-
общественные явления, во всей совокупности их разно­
образных факторов, даже наиболее отдаленных. Этим она
сливает вопрос о преступности с великим социальным
вопросом нашего времени и настаивает на необходимос­
ти широких мер предупреждения для успешности борьбы
с преступлением.

7) Исходя из этих положений, уголовно-антропологичес­
кая школа отрицает разумность наперед определенных мер
репрессии и ставит их в зависимость от изучения индиви­
дуальных особенностей каждого деятеля преступления.*

Со всем или почти со всем, что высказывается в этих изложениях, можно по совести и разуму согласиться; не­достаток школы и в теоретическом и в практическом от­ношении заключается в том, о чем здесь умалчивается. Разберем эти основные положения в том порядке, в каком они выставлены господином Дрилем.

VI

Первое основоположение уголовно-антропологической школы, как оно выражено ее русским представителем, уже содержит в своем определении наказания и главную практическую заслугу школы, и ее существенный недо-

* Дриль Д. А. Преступность и преступники. С. 94-95.

Глава шестая

Антропологическая школа криминалистов...

статок: заслугу — в безусловном отрицании варварского понятия возмездия и недостаток — в одностороннем при­знании целью наказания только «необходимости ограж­дения общества от зла преступления». Такой взгляд прин­ципиально сближает новую школу с прежней теорией \ устрашения, которая также ставит наказанию эту исклю­чительно утилитарную цель. Д. А. Дриль одушевлен гу­маннейшими чувствами и симпатичнейшими стремлени­ями, но это делает честь только ему лично, а не школе, так как он не может отрицать, что такие ее представители, как сам Ломброзо, находят наиболее целесообразным сред- ством против неисправимых и опасных преступников про- I стое их умерщвление. И это уже не есть только личное мнение, а логическое следствие из утилитарного понятия о наказании, в котором принимается во внимание только внешняя общественная польза и совершенно устраняется внутреннее человеческое право. Раз человек есть только продукт анатомо-физиологических и социологических условий, и этот продукт в данном случае оказывается без­надежно негодным, какое разумное основание может препятствовать обществу его уничтожить? Д. А. Дриль ос­новательно защищает новую школу от упрека в безнрав­ственности, которую видят в ее отрицании безусловной виновности или свободы воли; но действительное и неиз­бежное столкновение криминальной антропологии с нрав­ственным началом происходит не в этом метафизическом пункте, а в нравственно-юридическом вопросе о пределе общественного права над личностью. Здесь новая школа еще тверже старой держится на варварской почве древ­них и средневековых понятий о бесправии лица перед об-

щественным целым: внутри человека здесь не признается ничего такого, перед чем общество должно было бы оста­новиться, — неисправимого преступника следует спокой­но убить, как бешеного зверя. В принципиально важном вопросе о смертной казни новая школа создает тяжелый тормоз нравственно-юридическому прогрессу.

Стремление уголовной антропологии изучать преступ­ность и преступников в их конкретной действительности есть великая заслуга этой школы, уменьшаемая, однако, в той мере, в какой эта конкретная действительность берет­ся только с одной материальной стороны и преступник рассматривается только как больное и вырождающееся животное. Живой мозг и даже мертвые кости черепа суть, конечно, предметы реальные и более конкретные, нежели «мыслящая субстанция»; но когда френология в этих ре­альных и конкретных предметах видит эквиваленты це­лого человека, то она впадает в такое же злоупотребление абстракцией, как и картезианский спиритуализм. Подоб­ным образом при всей реальности и конкретности тех ана­томических и физиологических аномалий, на которых со­средоточивается уголовная антропология, эти естествен­ные аномалии так же не составляют целого преступника, как не составляет его безусловная виновность, animus nocendi старых юристов.

Определение преступления как результата взаимодей­ствия между организацией преступника и внешними воз­действиями (положение 3) и определение самого преступ­ника как несчастной, порочной, неуравновешенной и не­достаточной организации (положение 4) могли бы быть приняты, если бы из этой «организации» не исключалось

5 Зак. 41

Глава шестая

Антропологическая школа криминалистов...

молчаливо то, что составляет особенность человека как личного деятеля, — способность к восприятию чисто нрав­ственных мотивов, реально испытываемых, как голос со­вести и как чувство раскаяния. Положим, злодеяние есть результат взаимодействия между индивидуальной организа­цией и внешними влияниями; но сама эта организация в дан­ном своем состоянии уже есть в значительной степени (не­смотря на наследственность) результат взаимодействия или борьбы между силой нравственного сознания и безнравствен­ными влечениями низшей природы, причем, разумеется, каж­дая победа усиливает победителя. А что бьшают отдельные случаи, когда нравственное сознание или по недоразвитию, или по окончательной атрофии, или по временному затемне­нию вовсе не действует и не полагает никакой задержки орга­ническим влечениям и внешним возбуждениям, —это было давно и хорошо известно в классической юриспруденции, немало занимавшейся вопросом об условиях вменяемости и невменяемости преступлений.

В определении причин преступления (положение 5) о собственной воле преступника, конечно, нет и речи; пре­ступник не признается лицом, он только пассивное произве­дение биологических и социологических условий. Отсюда для последовательной мысли может быть только одно практическое заключение: общество должно с испорчен­ным продуктом, который называется преступником, посту­пать так, как полиция поступает с испорченными припаса­ми на рынке: предавать их истреблению. Этого требует ло­гика, которой, как известно, и подчиняются многие последователи нового учения с Ломброзо во главе, призна­ющие не только существование неисправимых преступни-

ков (чего и нельзя вообще отрицать), но и приписывающее себе знание определенных внешних признаков этой неисп­равимости, что уже есть большое безумие и, в случае успе­ха таких воззрений, — большая опасность для человечества. Никакое учение не может долго жить непоследовательнос­тью и недоговоренностью, и новой школе придется поста­вить вопрос ребром: так как преступник есть явление, все­цело определенное одними эмпирическими условиями, без всякого участия каких-нибудь безусловных факторов, то на каком основании общество должно воздействовать на него иначе, нежели на другие зловредные явления, каковы бе­шеные звери, болезнетворные микробы и т. д.? Наследствен­ность, значение которой особенно подчеркивается новой школой, беспредельно увеличивает опасность преступни­ков и необходимость для общества подвергнуть их скорей­шему истреблению, ибо, с точки зрения «антропологии», зловредность этой породы не ограничивается ее наличным составом, а простирается до бесконечности в будущие по­коления, роковым образом осужденные на преступность своим происхождением от преступников.

Дата добавления: 2015-11-04