Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации 24 страница

Введение именных товарных книжек несколько затруднило спе­куляцию. Владельцы боялись их продавать, а те, кто покупал имен­ные книжки, делали это с опаской и старались их побыстрее реали­зовать. Но как справедливо отметил один из руководителей Торгсина, несовершенство товарной книжки не являлось решаю­щим фактором спекуляции. Способ обогащения для одних, средство выживания для других - спекуляция была неистребима. Спекуля­тивная деятельность нарастала в периоды острого недостатка това­ров и падала с насыщением потребительского спроса. За первую по­ловину 1934 г. в Торгсине было заведено почти 6 тыс. дел о спекуляции, арестовано более 58 тыс. человек. Наивысшие показа­тели имели Украина (более 5 тыс. дел), ЦЧО (более 4 тыс. дел), Горьковский край (почти 4 тыс. дел) и Средне-Волжский край (не­многим более 3 тыс. дел). В Москве и области было заведено более 4,5 тыс. дел и арестовано более 5 тыс. человек, в Ленинграде и об­ласти - 1,6 тыс. дел и примерно столько же арестованных «спеку­лянтов»¹²⁴⁵. Эти данные, однако, скорее показывают активность ре­

гиональной милиции, чем истинные размеры или географию спекуляции.

В сентябре 1934 г. по инициативе Наркомфина Верховный суд на специальном совещании рассмотрел вопрос об уголовной ответ­ственности за спекуляцию документами Торгсина, что свидетель­ствовало о масштабах противозаконной деятельности. По результа­там обсуждения было составлено директивное письмо. Разовые сделки не преследовались, но арестованное имущество подлежало конфискации в пользу государства. За неоднократное нарушение за­кона, в зависимости «от признаков промысла», виновные подлежа­ли наказанию или по статье 105 (нарушение правил торговли), или по статье 107 УК (спекуляция). Верховный суд колебался, следует ли публиковать директивное письмо, - странная позиция, а как же еще люди могли узнать о новом законе?¹²⁴⁶

Продавец всегда прав

О коммунизации, кореннизации и безграмотности. Торгсин крестьянский. Еврейский вопрос. Страсти по «золотому» пайку. «Не можем так работать!» Усушка, утруска, примаз, распыл и впитывание. Сытые и голодные. Зачем на рубашке пришит карман? На пороге большого террора

Хозяйство Торгсина было большим и беспокойным. Если в кон­це 1932 г. в нем работало всего лишь около 2,6 тыс. человек¹²⁴⁷, то в 1934 г. в одной только торговой сети было занято почти 22 тыс. че­ловек¹²⁴⁸. Даже накануне закрытия штат Торгсина все еще оставал­ся многолюдным: в октябре 1935 г. в торгсиновской торговле рабо­тало 11,6 тыс. человек и еще более тысячи было занято в централь­ном и региональном административно-управленческом аппарате¹²⁴⁹. Кадровый вопрос был больным местом Торгсина. Правительство и Правление бились над дилеммой - политическая надежность или профессиональная квалификация. Как правило, эти характеристики не совпадали: если верный партиец - то без образования и профес­сионального опыта работы в торговле, если профессионал, да еще и с образованием, - то «из бывших». Весной 1933 г. Сташевский пи­сал: «Подбор социально подходящих работников в наших предприя­тиях — проблема не менее важная, чем выявление замаскировавших­ся кулаков в совхозах и колхозах»¹²⁵⁰. Недаром поступавшие на работу в Торгсин проходили проверку в ОГПУ. В попытке при­мирить партийность и профессионализм в Ленинграде, например, создали кружок для подготовки пробиреров из членов ВКП(б),

комсомольцев и членов семей рабочих¹²⁵¹. Но вряд ли проблему с кадрами можно было решить быстро. Приходилось обращаться к не­партийным специалистам.

Кадровая статистика показывает, что руководство Торгсина по­шло на компромисс в проблеме профессионализма и партийности. Его управленческий и административный аппарат состоял из пар­тийцев с низшим образованием, выполнявших роль политкомисса-ров в торговле¹²⁵². Хотя они были в меньшинстве, именно в их ру­ках была власть в Торгсине. Исполнители-спецы (экономисты, бухгалтеры, товароведы и пр.), а также торговые работники (продав­цы и кассиры) были почти сплошь беспартийными, но в большин­стве своем с образованием и опытом. Так, все председатели Правле­ния Торгсина, как свидетельствуют их биографии, были профессиональными революционерами со значительным партий­ным стажем. Заместители председателя Торгсина также являлись партийцами рабоче-крестьянского происхождения, вступившими в партию в наиболее тяжелые для нее годы Гражданской войны¹²⁵³. В 1935 г. (данные по другим годам отсутствуют) из 18 руководящих работников центрального аппарата Торгсина¹²⁵⁴ только двое были беспартийными: директор импортной конторы и главный бухгалтер. В то же время в числе остальных работников центрального аппарата прослойка партийцев была чрезвычайно тонкой: из 518 человек, ра­ботавших в нем, только 94 были членами ВКП(б) и 15 комсомоль­цами. Похожее соотношение партийцев и спецов существовало и в региональных конторах Торгсина. Управляющие контор и уполно­моченные Торгсина в регионах в 1935 г. все были членами партии, в большинстве своем они вступили в партию в годы Гражданской войны¹²⁵⁵. Но из 13,8 тыс. остальных работников региональных контор Торгсина партийцы вместе с комсомольцами едва превыша­ли 2 тыс. человек¹²⁵⁶. Например, более 80% работников Ленинград­ского Торгсина были беспартийными¹²⁵⁷. Весной 1932 г. во Всеук-раинской и Харьковской конторах Торгсина (включая магазины) из 187 штатных работников только 20 были членами партии и 9 комсо­мольцами¹²⁵⁸.

Материалы Ленинградской конторы дают представление о соци­альном происхождении и уровне образования работников Торгси­на¹²⁵⁹. Весной 1935 г. среди 1,5 тыс. работников этой конторы почти тысяча человек (более 60%) имели низшее образование, включая самого управляющего конторы, его зама, ответственных руководите­лей групп, а также практически всех директоров магазинов и баз, их замов и почти всех заведующих отделов в магазинах и на базах. Большинство продавцов (почти 80%) также имели лишь низшее об­разование. Менее трети работников Ленинградской конторы (около

500 человек, или 34% общего состава) получили среднее образова­ние. Это были, главным образом, бухгалтеры, кассиры и экономис­ты. И всего лишь 14 работников, или менее 1% общего состава, Ле­нинградской конторы Торгсина в 1935 г. имели высшее образова­ние: два старших бухгалтера, три кассира, инспектор, четверо экономистов и юрист¹²⁶⁰. Низкий уровень образования работников элитной Ленинградской конторы, у которой возможности найти и привлечь подготовленных людей были несравненно лучше, чем на периферии, позволяет сказать, что в «глубинке» картина повальной необразованности, а то и элементарной неграмотности работников будет еще более удручающей. Например, в руководящем составе среднеазиатских контор Торгсина (управляющие контор, уполномо­ченные Правления в республиках, директора агентств и магазинов) не было ни одного человека с высшим образованием. Только двое закончили реальное училище, остальные (22 чел.) имели низшее об­разование. Высшее образование в руководящем аппарате среднеази­атского Торгсина имели лишь два специалиста: экономист и юрисконсульт, который закончил юридический факультет еще при царе ¹²⁶¹. Председатель Сташевский, признавая крайне низкий уро­вень образованности работников Торгсина, требовал пересмотреть весь состав директоров универмагов¹²⁶².

В кадровом составе Торгсина как в зеркале отразились все основ­ные социальные процессы 1930-х гг. Львиную долю работников Ле­нинградской конторы составляли бывшие крестьяне: 850 человек, или почти 60% общего кадрового состава. Они работали кассирами (239 чел.), продавцами (232 чел.) и в счетном аппарате (71 чел.). Это была крестьянская молодежь, которая, спасаясь от коллективизации и пользуясь возможностями индустриализации и облегченного дос­тупа к обучению, переехала в город и получила среднее специальное образование¹²⁶³. Значительное число бывших крестьян (214 чел.) были занято в Торгсине на неквалифицированной работе обслужи­вающего персонала. Второй по величине группой были выходцы из мещан: 375 чел., или около четверти всего кадрового состава Ленин­градского Торгсина. На первый взгляд поражает, что почти полови­на их (186 чел.) работала в обслуживающем персонале. Видимо, это были «лишенцы», которые по причине своего социального проис­хождения не могли получить работу получше. Присутствие «лишен­цев», возможно, объясняет, почему в обслуживающем персонале -наиболее низкой группе торговых работников - оказалось так много людей со средним и даже высшим образованием (144 чел., из них трое с высшим образованием). Выходцы из рабочих составляли око­ло 20% (299 чел.) в Ленинградском Торгсине. Они работали продав­цами или подсобными рабочими. Из бывших дворян в Ленинград­

ской конторе работало три человека, а из бывших кустарей - 24. Тот факт, что состав работников даже такой, преимущественно город­ской Ленинградской конторы оказался преобладающе крестьян­ским, подтверждает ранее сделанные выводы о социальной природе Торгсина. Торгсин как массовое явление в значительной степени был не элитным, а крестьянским феноменом, и могло ли быть иначе в крестьянской стране? Голод гнал крестьян в ряды покупателей Торгсина, коллективизация и индустриализация вели крестьян в ряды его продавцов¹²⁶⁴.

Торгсин имел не только партийное, социальное и профессио­нальное, но и этническое лицо, а лучше сказать - лица. Он был мно­гонациональным предприятием; конторы Торгсина работали во всех союзных и во многих автономных республиках СССР- Провозгла­шенные принципы равенства и расцвета национальностей, а также острая нехватка рабочих рук требовали широко привлекать к работе в Торгсине национальные кадры. Руководство Торгсина стремилось к тому, чтобы директора магазинов и значительная часть работни­ков аппарата его региональных контор были представителями ко­ренной национальности¹²⁶⁵. Однако укомплектование националь­ных контор Торгсина «коренниками» представляло задачу не из легких - недоставало коммунистов, не хватало и образованных спе­циалистов. Приходилось ловчить. Руководитель торгсина в Ашхабаде, русский по национальности, писал: «По местному закону якобы во главе должен стоять туркмен как директор, поэтому наша Среднеазиатская контора меня уполномочила как заместителя (чи­тай: не могла назначить выше должности заместителя. - Е. О.), а ди­ректора до сего времени не видать». Он же жаловался, что уполно­моченный Наркомвнешторга приказывал проводить туркмениза-цию, «то есть в аппарате мы должны иметь 40% коренного туркменского населения. Мы прямо здесь по этому вопросу озадаче­ны... из нацменов грамотных мало и нет людей соответствующей квалификации». Автор письма также указал еще на одну трудность работы с коренным населением: «К ним нельзя предъявить резкое требование: они - туркмены. Это считается шовинистический под­ход, а, следовательно, политический скандал» ¹²⁶⁶. «Кореннизации» национальных контор порой мешали кичливость и амбиции торгси­новского руководства, которое стремилось создать элитный контин­гент продавцов. Приведу один пример. Комиссия райкома партии по результатам проверки торгсина в Узбекистане привлекла к от­ветственности некого Ноздрачева, заведующего магазином и по сов­местительству зама уполномоченного представителя Правления Торгсина в Средней Азии. Ноздрачев обвинялся в великодержав­ном шовинизме. Он якобы заявил, что «грязных узбеков на работу

брать не будет», равно как «и коммунистов без галстуков», потому как Торгсин «торгует на иностранную валюту, и ему нужен особый контингент служащих, по преимуществу выхоленных на советский лад»^и67.

Анализ руководящего состава среднеазиатских контор Торгсина свидетельствует, что самое высшее руководство республиканских контор было смешаным. Так, в начале 1932 г. - период развертыва­ния деятельности Торгсина в регионах - управляющим Среднеази­атской конторы Торгсина был русский Верещагин, но после ликви­дации конторы и создания полномочного представительства его руководителем стал узбек Махмудов, однако его замом был назна­чен русский Лютиков. В 1933 г. управляющим главной в Средней Азии Узбекской конторой был М. Н. Райков, а его заместителем М. Ходжаев. Вниз по должностной лестнице - среди руководителей отделений и директоров магазинов, хотя и были люди коренной на­циональности, русские преобладали. Так, в списке управляющих и директоров Узбекской конторой Торгсина в 1933 г. из 24 фамилий «коренных» только 7, а среди заведующих секциями и специалис­тов - их и вовсе нет¹²⁶⁸. Весной 1935 г. - до закрытия Торгсина оставалось меньше года - люди соответствующей коренной нацио­нальности возглавляли восемь контор Торгсина: Северо-Кавказ­скую, Казанскую, Киевскую, Азербайджанскую, Грузинскую, Армянскую, Узбекскую и Таджикскую. Учитывая кадровые трудности, это можно считать немалым достижением.

Коль скоро речь идет о сфере торговли, исследователь изначаль­но мог ожидать значительное число евреев среди работников Торг­сина. Это предположение подтверждается анализом материалов. Однако евреи в Торгсине были разными: одни пришли туда «из ре­волюции», другие - «по бизнесу». Все председатели Торгсина были евреями. Из четырех замов первого председателя Шкляра двое были евреями¹²⁶⁹. Из 18 руководящих работников центрального ап­парата Торгсина в 1935 г., судя по фамилиям, 11 были евреями, включая и председателя Правления М.А. Левенсона. В 1935 г. евреи возглавляли почти все украинские конторы, хотя для таких облас­тей, как Винницкая и Одесская, они представляли значительную, если не преобладающую там часть населения¹²⁷⁰. Большинство ев­реев среди руководящих работников Торгсина вступили в партию в годы Гражданской войны. Они были большевиками - руководите­лями среднего звена. Другая группа евреев в Торгсине - заведую­щие секций в магазинах, экономисты, юрисконсульты и пр. - в большинстве были беспартийными, а в Торгсин пришли по своей профессии, во многих случаях продолжая заниматься тем, что дела­ли до революции¹²⁷¹. Судя по найденным материалам, у руковод­

ства страны не было ни озабоченности по поводу значительного числа евреев в Торгсине, ни стремления усилить еврейскую про­слойку. Ситуация воспринималась как естественная - результат объективных причин: высокой доли евреев в торговле в царское вре­мя и значительного их числа в рядах большевиков-революционеров. Во время чисток аппарата Торгсина «чуждых» определяли не по эт­ническому, а по классово-социальному признаку.

Торгсин был преимущественно мужским предприятием: его центральное и региональное руководство, а также директора магази­нов, заведующие секциями почти поголовно были мужчины¹²⁷². В Средней Азии в 1935 г. среди руководителей высшего и среднего звена в Торгсине работала только одна женщина - заведующая сек­ретной частью¹²⁷³. Осенью 1933 г. в Ленинграде среди 46 директо­ров было только 2 женщины, среди 86 завотделений в магазинах было всего лишь 7 женщин, среди более чем 70 ответственных про­давцов - только 2 женщины. Даже среди рядовых продавцов в Ле­нинграде преобладали мужчины: на 448 продавцев приходилось все­го 136 женщин. Только состав кассиров в Ленинграде был преимущественно женским (323 из общего числа 352 человек)¹²⁷⁴. Преимущественно женщины работали и уборщицами. Правление Торгсина высказывало озабоченность положением дел, призывая активнее и смелее привлекать женщин к руководству, но призывы не успели изменить положения до закрытия Торгсина¹²⁷⁵.

В 1930-е гг. государство распределяло материальные блага, осно­вываясь на двух основных принципах - близость к власти и степень вовлеченности в индустриальное производство. Наилучшее положе­ние в государственной системе снабжения получили советская эли­та (партийная, государственная, военная, научно-культурная) и ин­дустриальные кадры¹²⁷⁶. Торгсин являлся валютным предприятием и непосредственно работал на индустриализацию, благодаря этому его работники получили государственные привилегии. Особый «зо­лотой» паек и относительно высокая зарплата свидетельствуют, что руководство страны расценивало работников Торгсина как мини­мум не ниже индустриальных рабочих. Обратимся к фактам.

Наиболее существенной из привилегий торгсиновских работни­ков был паек. Его называли «золотым», и не без причины. В паек входили валютные экспортные товары, преимущественно продукты: мука, масло, копчености, макароны, рис, сыр, сахар, рыба, чай. В то время как остальное население платило за эти товары в Торгсине золотом, его работники получали их за простые советские рубли по кооперативным ценам¹²⁷⁷. Правительство разрешило выдавать ва­лютные пайки не из щедрости, а по необходимости. Этим оно пыта­лось остановить массовые хищения в Торгсине. Вначале пайки по­

лагались только продавцам, оценщикам и валютным кассирам, то есть тем, кто по работе «держал в руках» валютные ценности и, сле­довательно, испытывал больше соблазна и имел больше возможнос­ти украсть¹²⁷⁸. Сотрудники управленческого аппарата, администра­ция, а также уборщицы, подсобные рабочие, работники складов, водители, шипчандлеры и охрана «золотой» паек вначале не полу­чали¹²⁷⁹. Деление работников по «золотому» пайку вызвало много обид и жалоб, вражду и текучку кадров. «Скоро так все разбегут­ся», - писал один из директоров.

В августе 1931 г. председатель Правления Торгсина Шкляр про­сил Наркомвнешторг разрешить выдавать паек и предметы одежды всем тем сотрудникам, которые «соприкасаются с иностранцами», иначе затрапезный вид работников Торгсина отпугивал покупате­лей и давал пищу для антисоветских разговоров¹²⁸⁰. Слова Шкляра подтверждали письма с периферии. «У нас, например, - писали из Батума в 1931 г., - бухгалтер сидит тут же в магазине перед всеми клиентами почти босый, оборванный, и очень нехорошее впечатление оставляет у посетителей»¹²®¹. Постепенно из-за давления «снизу» Правление Торгсина расширяло пайковую систему, включая новые категории работников. Хотя официального разрешения правитель­ства на это не было, к осени 1932 г. «золотой» паек получали уже все работники магазинов и складов, включая директоров, бухгалтеров и швейцаров. Ограничения сохранялись только в отношении управ­ленческого аппарата контор и Правления, но во многих случаях управляющие контор были по совместительству директорами мага­зинов и по директорской должности получали «золотой» паек¹²⁸². Вскоре и управленцы были официально включены в список полу­чавших паек: в декабре 1932 г. Наркомвнешторг обратился с прось­бой в ЦКК и НК РКИ разрешить выдавать продовольственные пай­ки лучшим работникам управленческого аппарата, на что было получено согласие председателя ЦКК и наркома РКИ Я. Э. Рудзу-така¹²⁸³. Однако в 1933 г. продовольственный кризис потребовал регламентации слишком разросшейся валютной пайковой системы. НК РКИ разрешил выдавать пайки только продавцам, кассирам, бухгалтерам, заведующим магазинов и их помощникам¹²⁸⁴. То, что паек представлял одну из основных причин, по которой люди хоте­ли работать в Торгсине, подтверждали сообщения с мест: при сня­тии с пайка работники немедленно увольнялись¹²⁸⁵.

Работники Торгсина получали высокую по тем временам зарпла­ту. В 1932-1933 гг. зарплата управляющих контор составляла от 350 до 500 руб. в месяц¹²⁸⁶. Главный бухгалтер получал 500 руб., за­ведующий магазином (Саратовская контора) 250-300, товаровед -250, продавцы - 100-200, счетоводы и бухгалтеры - около 200 руб.

в месяц¹²⁸⁷. В 1934 г. средняя зарплата по торговой сети Торгсина составляла около 160 руб. в месяц¹²⁸⁸. Для того чтобы оценить зна­чительность торгсиновских зарплат, сравним их с зарплатой неторг-синовских работников. В октябре 1933 г. в соответствии с постанов­лением ЦИК и СНК СССР твердый оклад высших работников центральных советских органов (председатели и секретари ЦИК и союзных республик, СНК СССР и союзных республик, их замы, председатели Верховного суда СССР и РСФСР, прокуроры СССР и союзных республик, ректор Института Красной Профессуры и др.) составлял 500 руб. в месяц. Наивысшие персональные зарплаты доходили до 800 руб. Средняя зарплата рабочего в то время была 125 руб., лишь небольшой слой высокооплачиваемых рабочих имел заработок в 300-400 руб. в месяц. Врачи получали от 150 до 275 руб., учителя начальной и средней школы - 100-130 руб.¹²⁸⁹, зарплата полномочного представителя ОГПУ в регионах и началь­ника управления в аппарате ОГПУ составляла 350 руб., оперупол­номоченного - 275 руб. в месяц¹²⁹⁰. Наиболее низкими в стране были месячные оклады в 30-50 руб., которые, например, получал средний и младший медперсонал.

Однако, говоря о привилегированных условиях работы в Торгси­не, не следует забывать о различии центра и «глубинки». Социаль­ная иерархия 1930-х гг. определялась не только властной принад­лежностью и вовлеченностью в индустриальное производство, но и географией проживания. Жалобы управляющих контор и директо­ров магазинов свидетельствуют, что чем дальше от столиц, тем боль­ше привилегий работников Торгсина оставалось на бумаге. Зарпла­та задерживалась¹²⁹¹. Пайки выдавались нерегулярно и не всем, их ассортимент и качество на периферии существенно уступали пай­кам торгсиновских работников в крупных городах. Иначе и быть не могло, ведь «золотые» пайки составлялись из тех продуктов, что были в наличии в самом магазине, а снабжение «глубинных» торг­синов было повально плохим. Кроме того, голодных мало прельща­ли торгсиновские деликатесы: вместо дорогой пшеничной муки, сыра, копченостей, туалетного мыла, которые «съедали» львиную долю стоимости пайка, но не могли накормить семью, люди просили дать им побольше дешевой ржаной муки¹²⁹². В 1933 г. правитель­ство ввело в Торгсине дифференциацию пайков, которая зависела от выполнения плана¹²⁹³. Теперь для того, чтобы получить полный 12-рублевый паек, приемщик ценностей должен был «пропустить» 4,2 тыс. «сдатчиков» в месяц! При каждом последующем уменьше­нии нормы «сдатчиков» на 600 человек, стоимость пайка понижа­лась на 2 руб., так что при обслуживании 2,4 тыс. человек - огром­ная норма! - приемщик получал только половинный 6-рублевый

паек¹²⁹⁴. Сделыпина больно ударила по работникам мелких магази­нов в отдаленных районах, где из-за ограниченного числа покупате­лей валютный план хронически не выполнялся. «Как можно пере­вести пробирера на сдельщину, если его работа зависит от сдатчиков ценностей? - восклицал один из директоров. - Есть сдатчики - работает, нет - сидит без дела»¹²⁹⁵. Положение усу­гублялось и тем, что торгсиновский паек не полагался членам семьи-иждивенцам. Поскольку по правилам существовавшей в то время карточной системы иждивенцы должны были снабжаться тем предприятием, на котором работал главный «кормилец», при отказе Торгсина их снабжать они оказывались вообще без пайка. В 1933 г. работники универмага Торгсина в Жиздре жаловались на то, что «недоедают», «медленно убивают себя» и просили перевести их на общее централизованное снабжение, установленное для государ­ственных предприятий. Просьбы перевести с торгсиновского пайка на паек невалютных государственных предприятий приходили и из других регионов страны¹²⁹⁶.

Материалы региональных контор, с которыми мне пришлось ра­ботать - Западной, среднеазиатских и Северо-Западной, свидетель­ствуют о высокой текучести и кризисе кадров «на периферии»¹²⁹⁷. Из-за нехватки людей брали на работу кого придется: престарелых учили отмерять и считать, колбасники работали в парфюмерии¹²⁹⁸. Пытаясь поправить положение, Правление присылало на подмогу работников из Москвы, но удержать их «в глубинке» из-за плохих условий работы и трудностей с жильем было почти невозможно. В этой связи интересен случай с управляющим Туркменской конто­рой Торгсина Чижовым, который по путевке Правления приехал с группой москвичей налаживать дело Торгсина в Средней Азии. Вскоре в Правление понеслись донесения о провале. Они сообщали об «упадочном настроении» москвичей и «желании всех вернуться в Москву». Но особое возмущение вызывал сам новоиспеченный туркменский управляющий - Чижов, который отказался занимать­ся делами, со всеми переругался, запугивал подчиненных «подва­лом», а то и вовсе грозил «покончить с собой или кого-нибудь заре­зать». По мнению доносивших, своим поведением Чижов хотел ускорить отзыв из Туркмении, заявляя недовольным, «что если я Вам не нравлюсь, как руководитель, то отправьте меня обратно в Москву». Он якобы даже просил чернить его перед Правлением, до­казывать его несостоятельность, чтобы поскорее сняли с работы¹²⁹⁹. Не все дурили подобно Чижову - кто-то уходил в запой, кто-то просился на лечение. Архивные документы объясняют причины от­чаянного поведения людей: огромная нагрузка ложилась на плечи организаторов Торгсина в регионах - работа на износ, нервное исто­

щение, обострение болезней. Из-за нехватки жилья - Чижов, напри­мер, должен был «сожительствовать» в комнате с другим москви­чом - посланцы Правления не могли привезти с собой семьи¹³⁰⁰. В конце 1933 г. некоторые региональные конторы стали откры­вать краткосрочные курсы, чтобы готовить для себя кадры на мес­те, но Торгсину не хватило времени, чтобы решить кадровую про­блему¹³⁰¹.

Условия работы в Торгсине, особенно в период стремительного развертывания его торговли, были тяжелыми. Наплыв покупателей, огромные очереди, нехватка работников, а в результате - много­сменная работа, сверхурочные. Работники воевали за выходные дни. Правление запрещало директорам, кассирам, продавцам, оценщи­кам, контролерам брать выходные в общегражданские дни отдыха и в «базарные дни»¹³⁰², потому что именно в эти дни шел массовый поток покупателей¹³⁰³. Однако сотрудники самовольно не выходи­ли на работу, невзирая на наказания. Будни Торгсина состояли из изнуряющих производственных совещаний и политучебы, авралов по составлению детальных и частых отчетов, во время которых бух­галтеры вообще не уходили с работы домой. Директор одного из ле­нинградских торгсинов писал, что его сотрудники работали с утра до поздней ночи: «Часто просишь остаться - слезы, истерические слезы: "Мы больше не можем, забыли о семье, не можем так рабо­тать"»™.

Недостаток помещений представлял хроническую проблему: спе­циалисты ютились в комнатушках под лестницами, в чуланах, на чердаках, за картонными перегородками¹³⁰⁵. Вот, например, в каких условиях работали сотрудники универмага № 4 в г. Ленинграде. Центральная часть бухгалтерии располагалась в комнатушке под лестницей, прозванной из-за тесноты «крольчатником». Душная комнатка высотой 2 метра была рассчитана максимум на 9 чело­век/столов, ютилось же в ней 18 чел. Если кому-то нужно было встать с места, то непременно со своих мест должны были встать еще несколько человек. Другие сотрудники бухгалтерии располага­лись на первом этаже за фанерной перегородкой в проходной ком­нате. Здесь, в помещении, рассчитанном на 10-13 столов, работали 32 чел. Тут же за перегородкой в проходе располагалась общая раз­девалка, на подоконнике шли многочасовые чаепития, сновали груз­чики, которые вносили товар и выносили мусор, ютились уборщи­цы со своими орудиями производства, рядом, за другой перегородкой, располагался скупочный пункт с очередями и склока­ми. Шум, разговоры, дым от постоянного курения. К тому же, в бухгалтерию все время бегали сотрудники магазина позвонить по телефону, так как на весь магазин телефонов было только два - у

директора, которого старались меньше беспокоить, и у главного бух­галтера ¹³⁰⁶.

Материалы позволяют нарисовать групповой психологический портрет работников Торгсина. Доминирующей чертой в нем было ощущение особости и даже элитарности, но оно не было основано на причастности к делу строительства социализма. Источником это­го чувства были привилегии, связанные с работой в Торгсине, бли­зость к валютным ценностям и дефицитным товарам. Приведу вы­сказывание руководящего работника Ленинградской конторы Торг­сина: «Вне всякого сомнения, работа Торгсина непохожа ни на работу кооперации, ни госторговли. Торгсин представляет собой организацию совершенно новую, никто не может взять на себя сме­лость сказать, что он большой специалист по торгсиновским вопро­сам. Это не то, что продавать на совзнаки или заниматься рабочим снабжением по распределению имеющихся фондов продуктов и това­ров. Мы здесь имеем дело и с золотом, и с безналичными расчетами, и с эффективной валютой, и с бонами» ¹³⁰⁷'.

Ощущение особости на практике проявлялось по-разному. Прав­ление Торгсина требовало от своих работников соответствия высо­кому статусу - квалификации, достоинства, культурного поведения. Работники же Торгсина, от директоров до уборщиц, в массе своей не воспринимали особость своего предприятия как необходимость дополнительных требований к себе. Они ожидали социального по­читания. Работники торговли в стране хронического дефицита всег­да имели особый социальный ореол, ну а работники валютной тор­говли - тем более. Причастность к элитной торговле становилась источником кичливости, хамства, презрительного отношения и к за­висимому покупателю (и без того сильного в советской торговле), и более того, к тем, кто не имел доступа в Торгсин. Особый социаль­ный статус, который давала валютная торговля, становился источ­ником власти над людьми. Не случайно швейцары у зеркальных дверей Торгсина чувствовали себя вправе толкать зазевавшуюся публику.

Внутренний мир магазинов Торгсина, воссозданный в архивных документах, - подобен миру героев Зощенко: склоки, пьянство, ин­триги, адюльтер на работе, доносительство, подсиживание, семей­ственность. Ну и, разумеется, воровство¹³⁰⁸. Вопрос о хищениях в Торгсине часто обсуждался в ЦКК и НК РКИ¹³⁰⁹, а также и в самом Наркомвнешторге. Комиссии этих организаций проверяли конторы и магазины Торгсина. В январе 1934 г. в помощь существовавшей торговой инспекции Наркомвнешторга в Торгсине была создана собственная Особая инспекция по борьбе со злоупотреблениями и хищениями¹³¹⁰. Каждая республиканская, краевая и областная кон­

Дата добавления: 2015-11-04