Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации 15 страница

В разгневанном письме «Мое впечатление о Торгсине» некто Джонс, посетивший Одесский порт, писал о хозяйстве Гольдштейна: «Я знаю, что главной функцией Торгсина является сбор валюты для выполнения пятилетнего плана. Вольность операций Торгсина дает впечатление первоклассного публичного дома в капиталистических странах... Когда шипчандлер первый раз пришел на наш пароход, он сказал морякам, что девочки в кафе ожидают их... Одна девушка, темная на вид, и которая в поведении не уступила бы барной слу­жанке, выделялась своим поведением среди других. Я думаю, что она хорошо оправдала себя, завлекая моряков и продавая им шампанское для большого сбора денег для выполнения пятилетнего плана, но она оправдала себя и в другом виде: она объясняла нескольким морякам систему, как доставать рубли. Она говорила, что нужно покупать сигареты «Москва» по 10 коп. (золотом) в кафе и продавать их на улице хулиганам по 3 руб. Когда подходишь к дверям Торгсина, всегда там можно видеть молодых хулиганов, которые останавливают мо­ряка и просят его, чтобы он им купил сигарет. Товарищи, я считаю, что это возмутительно. Может быть валюта для пятилетки, но это действует на рабочих города Одессы. Каждый моряк может пробыть здесь с прихода парохода до его ухода и не узнать о сущест­вовании пятилетнего плана, о соцстроителъстве, о положении со­ветских моряков, рабочих и т.д. В Торгсине нет ни одной открытки, ни одной карточки с изображением соцстроительства и т.д., кото­рые дали бы возможность узнать об индустриализации Советского Союза» ⁷²⁸.

В декабре 1932 г. работник интерклуба моряков товарищ Россет-ти, разделяя возмущение Джонса, сообщал: «В других портах Чер­ного моря проститутки и полупроститутки (?— Е. О.) многочислен­ны, но здесь, в Одессе, их тысячи и среди них имеется тайная организация с разделением труда и поля действия. Проститутки имеют даже разрешение на вход в порт, на суда, а несколько десят­ков привилегированных составляют красу и гордость бара, пред­ставляющего собой настоящий публичный дом... В конце концов про­

ститутки нам говорят: вы работаете для клуба (интерклуб моряков. - Е.О.), а мы для бара и для Торгсина; клуб - политическое учреждение, Торгсин и бар - советские учреждения, разрешенные дома терпимости» ⁷²⁹.

«Разрешенные»? - Кем? Анализ архивных материалов позволяет сказать, что одно из главных валютных ведомств страны - Нарком­фин - в интересах получения валюты ратовало за развлечения в портах. Осенью 1931 г. член главной коллегии Наркомфина Рейхель сетовал на то, что в некоторые портовые кафе не допускали женщин и пили исключительно в мужском обществе. «Слишком строгие нра­вы местной власти, - считал он, - нужны развлечения, музыка, ке­гельбан»¹³⁰. Заведующие портовых контор Торгсина, которым надо было выполнять валютный план, также защищали свободу нравов: заведующий Батумской конторой Грюнберг послал в Правление Торгсина протест против ареста милицией, по настоянию интерклу­ба, трех проституток в баре торгсина. Проститутки были приглаше­ны иностранными капитанами и, по мнению Грюнберга, «вели себя вполне корректно», не давали повода для ареста. Он угрожающе предупреждал Правление: «Такой поступок местных властей я счи­таю неправильным, ибо при повторении подобных явлений в будущем иностранцы могут отказаться от посещения бара, что будет отра­жаться на нашей торговле»¹^. Валютный экстремизм портовых торгсинов, при котором все средства были хороши для получения валюты, процветал при содействии или бездействии милиции и мес­тных представительств ОГПУ⁷³². Упоминавшийся ранее товарищ Россетти из Одессы писал в 1932 г.: «Однажды я арестовал двух проституток, избивавших нашу активистку на центральной улице, обвиняя ее перед моряками в том, что она работает в клубе в качес­тве консульского шпиона. В милиции мне заявили, что проститутки занимаются своим ремеслом, чтобы заработать несколько копеек и что я ошибаюсь, если думаю, что милиция может вести борьбу с проституцией»¹^-

Оправдания проституции и спекуляции необходимостью добы­вать валюту для пятилетки, которыми местное руководство и заве­дующие портовых торгсинов пытались защитить свои методы рабо­ты, были прикрытием их личных интересов. Доходы от торговли портовых магазинов были не велики⁷³⁴, значительная часть денег, которые приносила проституция, уходила в карманы директоров-гольдштейнов, сутенеров и на поддержание хороших отношений с местной администрацией. ОГПУ имело свой интерес в торгсинов-ских притонах, используя проституток и спекулянтов для сбора ин­формации среди иностранцев. Спаивание и интимные услуги кель­нерш, по словам Гольдштейна, служили делу «политической и

разведывательной работы»⁷³⁵. Не покровительством ли местного ГПУ объясняется его уверенное спокойствие, и случайно ли, что на­чатый интерклубом еще в 1931 г. шум вокруг «хозяйства Гольдштейна» вплоть до 1934 г. не давал результатов? Другие шип-чандлеры тоже прикрывали свои не вполне советские действия име­нем ОГПУ⁷³⁶. По свидетельству документов, местное ГПУ «совето­вало» проверяющим и недовольным не ходить в Торгсин⁷³⁷.

В документах есть упоминания о том, что местные партийные организации противились расширению торгсиновских баров из-за процветавшей в них проституции⁷³⁸. Именно «противились расши­рению», а не требовали закрытия, ведь партийные руководители несли ответственность за выполнение валютного плана своего реги­она⁷³⁹. Местные советские и профсоюзные организации, несмотря на поступавшие многочисленные сигналы, также бездействовали. Следует сказать, что и Правление Торгсина в Москве довольно дол­го не предпринимало решительных мер против методов работы по­ртовых торгсинов. - Зачем резать курицу, несущую золотые яйца? В январе 1933 г. в ответ на шум, поднятый Интернационалом моря­ков вокруг порядков в Одесском порту, зампредседателя Торгсина Бошкович предлагал управляющему Одесской конторы всего лишь «принять ряд оздоровительных мероприятий, могущих обеспечить поступление инвалюты, не дискредитируя при этом наше учрежде­ние»⁷⁴⁰. В феврале 1933 г. новый председатель Правления Сташев­ский в директивном письме местным конторам предлагал провести в портах опять-таки лишь частичные меры - заменить обслуживаю­щий персонал баров мужскими работниками и «не открывать там горячих кухонь, ограничившись продажей исключительно холод­ных закусок»⁷⁴¹. Требование Сташевского «не отказываться от максимума извлечения инвалюты от иноморяков» предопределило провал частичных «оздоровительных мер» в борьбе с валютным экстремизмом портовых торгсинов.

Интерклубы были единственной организацией, которая объяви­ла войну портовым торгсинам. Лекции о преимуществах социализ­ма и бедный буфет слабо привлекали моряков, которые охотнее по­сещали злачный Торгсин⁷⁴². Пустующие интерклубы вынуждали политработников действовать. Совбюро Интернационала водников забрасывало ВЦСПС и Профинтерн тревожными письмами, требуя призвать зарвавшийся Торгсин к «советскому порядку». Благодаря поднятой интерклубами шумихе, дело о проституции и спекуляции в портовых торгсинах достигло партийных верхов⁷⁴³: в 1933 г. ЦКК РКИ обсуждал методы работы портовых баров. В апреле 1933 г. на­конец-то последовали радикальные меры. Замнаркома внешней тор­говли Логановский, по своей ли инициативе или по окрику сверху,

приказал конторам Торгсина оставить в портах только магазины⁷⁴⁴. Бары и буфеты теперь могли работать только при интерклубах, под присмотром политработников. После окрика чиновники стали пере­страховываться, так что не обошлось без перегибов: вместе со злач­ными местами были запрещены и выступления оркестров в рестора­нах для интуристов⁷⁴⁵. Летом 1933 г. пришла очередь Гольдштейна и других «бывших» и «чуждых», работавших в системе Торгсина. В рамках общей кампании по чистке торгсиновского аппарата, прово­дившейся по решению Президиума ЦКК и Коллегии НК РКИ, Ста­шевский приказал портовым конторам уволить всех бывших торгов­цев, кулаков, административно-высланных, меньшевиков, эсеров, бывших троцкистов, дворян, полицейских, а также лиц духовного звания, лишенных избирательных прав и осужденных за уголовные преступления⁷⁴⁶. Материалы 1934 г. свидетельствуют, однако, что валютная проституция в портах продолжалась и после закрытия торгсиновских баров. Шипчандлеры продолжали выполнять роль сводников-сутенеров, по заказам иностранных моряков отправляя проституток на пароходы⁷⁴⁷. Валютные доходы от торговли телом теперь полностью шли частнику: в деле о проституции в портовых торгсинах идейно-политические принципы для советского прави­тельства оказались важнее валютных интересов.

Замирение Торгсина и Совбюро Интернационала моряков было оформлено генеральным договором, по которому Торгсин обязался обеспечивать культурную торговлю в портовых интерклубах. Одна­ко сохранявшиеся в Торгсине методы раскрутки клиентов вновь и вновь вызывали нарекания интернационалистов. В конце 1935 г. за­ведующий интерклуба в Потийском порту некто Вилке жаловался в НКВД: «Англичане меня ругают, что это за безобразие, когда чело­век, придя с моря, не может получить стакан пива... им чуть ли не говорят «Пейте водку»... Ввиду этого большинство моряков-англичан ушли из клуба искать себе проституток». Не было, по словам Вил-кса, в торгеиновском буфете и других дешевых товаров: лимонада, безделушек-сувениров, «которые моряки всех стран покупают ради шутки». «Думают, - в сердцах писал Вилке, - что можно торго­вать только мехами и тканями, а чтобы человек мог купить себе на­питься воды, этого нет»^1АЪ.

В поисках валюты портовые торгеины расширяли список своих услуг: катание на катерах и мототрамваях, доставка пресной воды, разъездные катера-лари, прокат, экскурсии, билеты в театр, стирка белья, стрижка, ремонт тары и зарядка батарей. В документах не­сколько раз упоминалась продажа за валюту собак судовой коман­де - штрих к бытовому портрету оторванных от дома и родных мо­ряков. Но из-за их фрагментарности валютный доход от оказания

бытовых услуг оставался низким. Снабжение горючим, маслами, ле­соматериалами, которые предлагал Торгсин, тоже не давало ощути­мого эффекта. Иностранные суда отказывались от них из-за высоких цен, превышавших как советские цены экспорта этих продуктов, так и цены на них в иностранных портах.

Торгсин предлагал валютные услуги и по ритуальному обслужи­ванию похорон моряков. Одна история особо привлекла мое внима­ние как квинтэссенция конфликта революционных идеалов с реали­ями валютного экстремизма. Она замечательно выражает сущность Торгсина. Случай произошел в 1934 г. и разбирался в НКВД. На ту­рецком пароходе убился матрос. Капитан парохода заказал доски, мануфактуру и другие предметы, чтобы похороны прошли «по ту­рецкому обряду». Советские моряки по инициативе интерклуба ре­шили политически грамотно проводить своего товарища по классу: они оплатили оркестр, венки и знамена. Руководство же портового торгсина видело в похоронах лишь возможность заработать валюту: в счет капитану были включены не только заказанные им товары, но и стоимость земли и даже оркестра, уже оплаченного интерклубом. По сообщению местного отдела НКВД, при предъявлении счета ка­питану «произошла безобразная торгашеская сцена»: капитан про­тестовал, ссылаясь на то, что земля была предоставлена бесплатно и что «по обряду мусульман с оркестром нельзя хоронить». Торгсин торговался, пытаясь получить деньги за революционную музыку и советскую землю. После того как Торгсин заявил капитану, что деньги все равно насильно вычтут из фрахтовых сумм, он вынуж­денно заплатил за революционные атрибуты. Дело, однако, обернулось политическим скандалом, потому что возмущенные ту­рецкие моряки написали в газету, а турецкое пароходное началь­ство обратилось в Наркомат иностранных дел СССР.

В этой истории блюстителем чистоты революционных принци­пов выступил НКВД. По мнению начальника городского отдела НКВД, Торгсин «забыл», что советская торговля должна была иметь идейно-политический характер, что она не могла быть просто средством зарабатывания денег, а призвана была проводить в жизнь классовые принципы, в данном случае - пролетарский интернацио­нализм. Если Торгсин не мог взять на себя расходы по револю­ционным похоронам, - продолжал начальник городского отдела НКВД, - то он хотя бы не должен был обворовывать свой интер­клуб и заставлять капиталистов платить за революционную соли­дарность. Следует подчеркнуть, что сотрудник НКВД говорил не о честности и порядочности в проведении сделки, а именно о полити­ческих принципах, ибо, по его мнению, «нельзя было капиталисти­ческую торговую фирму заставлять платить деньги за церемонии...

выражающие революционные стремления советских моряков» (под­черкнуто мной. - Е. О.) ⁷⁴⁹. Дилемма, однако, состояла в том, что соблюдение идейно-политических принципов вело к ограничению валютного дохода. Погоня за валютой для нужд индустриализа­ции требовала пересмотра, а то и вовсе отмены многих принци­пов Октября: построение социализма в СССР оборачивалось по­терей чистоты классовой идеологии. История с похоронами турецкого матроса, как и почти легальная проституция в портовых торгсинах - свидетельство идейной беспринципности, продажности Торгсина, который был слугой двух господ - служа делу построе­ния социализма, он служил капиталу. В этом смысле Торгсин, как в своем портовом хозяйстве, так и в своих общих принципах работы, являлся предательством революции. Это заключение особенно важно потому, что Торгсин был не частной лавочкой, а государст­венным предприятием.

Советский шипчандлер 1930-х гг. заслуживает специального внимания. Галерея портретов портовых работников включала как неудачников и опустившихся пьяниц, которые нашли в порту по­следнее профессиональное пристанище, так и мастеров, преданных своему делу, а также преуспевавших воров и жуликов. Среди шип-чандлеров практически не было коммунистов⁷⁵⁰. Костяк составляли шипчандлеры с дореволюционным стажем, которые продолжали и при Советской власти делать то, что знали и умели⁷⁵¹. Пытаясь освободиться от «чуждых», а также из-за острой нехватки портовых работников, руководство Торгсина предприняло попытку создать штат «своих» пролетарских шипчандлеров, в 1934 г. запоздало орга­низовав краткосрочные курсы в Одессе и Ленинграде⁷⁵². ОГПУ проводило проверку и зачисление курсантов. Несмотря на ощути­мые государственные затраты (5 тыс. руб. на каждого курсанта), эксперимент не удался. Комсомольский порыв к наведению порядка в портах разбился о советскую бесхозяйственность и круговую по­руку старых профессионалов, которые выживали молодых и не­опытных. По отзывам с мест, недостаток и текучесть кадров в пор­тах оставались высокими, а приходили «все больше неудачни­ки»⁷⁵³. По словам ленинградского руководства, в 1934 г. порт был прибежищем «неполноценных, лодырей и бюллетенщиков», уволен­ных из городского торгсина ⁷⁵⁴. Даже Ленинградский порт испыты­вал трудности с подбором людей, владевших иностранными языка­ми, что уж говорить о «глубинке». В Мурманском порту, например, до самого закрытия Торгсина никто из шипчандлеров не знал инос­транных языков, а многие и по-русски были неграмотны⁷⁵⁵.

По сообщениям из Евпатории, зарплата местного шипчандлера составляла всего 30 руб. в месяц, а пайка ему не полагалось⁷⁵⁶.

Даже в Ленинградском порту шипчандлер получал относительно низкий оклад - 100 руб. - плюс мизерные проценты от стоимости сделанных капитанами заказов⁷⁵⁷. А ведь работа была не из легких. В разгар сезона на одного шипчандлера в Ленинградском порту при­ходилось более десятка пароходов⁷⁵⁸. При обширной территории порта (25 км) линия обслуживания судов достигала 7-14 км, а авто­бус ходил два раза в час, к тому же нерегулярно. При транспортной бедности шипчандлерств их работникам приходилось ходить пеш­ком. К тому же на работу в Ленинградский порт нужно было добираться из города на трамвае, а потом еще топать 3 км от трамвайной остановки.

Документы позволяют увидеть, как облагораживался облик со­ветского шипчандлера по мере того, как портовые торгсины набира­ли валютные обороты. В декабре 1930 г. - Торгсин всего как два ме­сяца принял портовое хозяйство от Совторгфлота - заведующий портового хозяйства Новороссийска некто Языков в письме в Прав­ление Торгсина описывал своих работников: «Один ходит в обтре­панной или еще лучше в рваной кожаной тужурке, без подметок бо­тинки, подозрительного цвета и фасона фуражка, другой - в пиджаке, сделанном из 4-го срока старой шинели без подкладки, с обтрепанными рукавами и, если воротник этого пиджака вытопить, то мыльный завод может получить пуда два сала, или еще хуже, в темно-синих брюках, сзади серая заплата». «Весьма печальное на­строение» получается, заключал Языков⁷⁵⁹. Видя шипчандлеров в поношенной одежде, иностранные капитаны из жалости порой по­купали им одежду⁷⁶⁰.

Шипчандлер был не только раздет, но и как большинство населе­ния страны, он голодал. Впрочем, через его руки каждый день про­ходили бесценные по тем временам деликатесы. Как писал тот же Языков: «Не имея возможности совершенно оторваться пообедать (шипчандлер. - Е. О.), вынужден это делать почти на ходу, и в этом случае ручаться за то, что он не отломит кусок сыра, колбасы, око­рока, печенья или масла, конечно, нельзя. Кроме этого, ведь он человек и все эти продукты у него на глазах, вместе с тем желудок его голо­ден. Полное основание предполагать - в его мозгах создается мнение, что он будет для себя преступник, если не возьмет - он берёт и ест». Путем нехитрых арифметических подсчетов заведующий Новороссийского портового торгсина заключал, что, если каждый отломит хотя бы по 50 г сыра в день, то за год семь его сотрудников съедят 130 кг этого валютного продукта. Прибавьте к этому «еще и другие ласкающие глаза и желудок» деликатесы, и из сотен мо­гут получиться тысячи ⁷⁶1. Увольнять за такие нарушения было нельзя - не с кем будет работать, поэтому Языков просил Портовый

сектор Торгсина создать специальный товарный фонд, чтобы приодеть и подкормить шипчандлеров, ведь они являлись чуть-ли не первыми советскими представителями, кого видели иностранные моряки.

Видимо, не один Языков жаловался. В ноябре 1932 г. Правление Торгсина разрешило шипчандлерам для представительства раз в год покупать в Торгсине один костюм, одно пальто, одну пару обуви, го­ловной убор и три пары носков - товары по тому времени бесцен­ные, кроме того, шипчандлер платил за них низкие кооперативные цены. Получить эту одежду можно было только после трех месяцев работы⁷⁶² - мера против ловкачества, иначе немало нашлось бы же­лающих по тем раздетым временам наняться в портовый торгсин с целью приодеться, а приодевшись тут же уйти. Кроме новой одеж­ды, шипчандлерам полагались папиросы - а то ведь курят в капи­танской каюте махорку! - и деньги на угощение капитанов. Сумма была небольшая, максимум 20 руб. в месяц, из которых на лич­ные представительские нужды шипчандлер мог потратить только 5 руб.⁷⁶³ Жалобы шипчандлеров свидетельствуют, что и эти 5 руб­лей приходилось выпрашивать у заведующего⁷⁶⁴. Унизительное без­денежье было уделом советского шипчандлера: быстро потратив от­пущенную сумму, он «старался избегать моментов, требующих угощения» или ловчил, включая потраченную на угощение капита­на сумму в счет парохода⁷⁶⁵.

В профессии шипчандлера были и приятные стороны. Он был предоставлен сам себе и, пользуясь свободой и отсутствием контро­ля, а также подстегиваемый нуждой, находил способы улучшить свое материальное положение. Предприимчивость и обман могли превратить порт в доходное место. Шипчандлеры присваивали часть или все гратификационные, полагавшиеся капитану: иногда путем прямого подлога (фиктивные счета, подделка подписи капи­тана), а порой капитаны сами не полностью забирали товары в счет гратификационных⁷⁶⁶. Махинации достигли такого размаха, что в 1934 г. Правление запретило гратификационные⁷⁶⁷. Шипчандлеры вымогали у капитанов чаевые, мелкие подарки и угощение. Одни брали резиновыми сапогами, другие импортными граммофонными пластинками⁷⁶⁸.

Документы позволяют говорить о «преступной спайке», которая порой возникала между шипчандлером и иностранным капитаном. Сообща они воровали у судовой команды (даже плохое знание иностранного языка не было помехой!): по договоренности шип­чандлер оформлял меха, бинокли, антиквариат и другие товары, купленные капитаном для себя, как траты на хлеб, масло, мясо для команды. Обман облегчался тем, что в 1933 г. руководство Торгси­

на, с целью маскировки высоких цен^/ьу, заменило посортовые счета на проданные товары суммарными. Портовые работники оправды­вали свое воровство пресловутой валютной необходимостью. «Такой метод работы, - писал один из них, - сильно стимулировал забор капитанами наших товаров». Помнили они и уроки политэко­номии: подобное воровство, по их мнению, подрывало капиталисти­ческую систему, так как прибыль капитана была расходом хозяи­на судна⁷⁷⁰. Капитан не забывал отблагодарить шипчандлера за услуги - частная прибыль советского шипчандлера, да и прибыль самого Торгсина, таким образом, достигалась за счет ухудшения пи­тания матросов-пролетариев. Есть основания полагать, что Правле­ние Торгсина закрывало глаза на махинации со счетами, лишь бы шла валюта⁷⁷¹. К 1934 г. шипчандлеры уже не ходили в заплатан­ной, засаленной, перешитой из старой шинели одежде. На пароходах они появлялись одетые в новенькие кожаные тужурки торгсиновского происхождения.

Несколько слов о внешнем виде и самих портовых торгсинов. В материалах их проверок эпитеты «красиво», «уютно», «чисто» встречаются крайне редко (к числу внешне респектабельных отно­сился, например, одесский бордель Гольдштейна). Даже в докумен­тах Ленинградского, ведущего, портового хозяйства страны нередки были резолюции типа: «...в самый кратчайший срок привести в поря­док двор и уборные», «повести решительную борьбу с мухами»⁷⁷². Не трудно представить, что творилось за пределами столиц. «Я объ­ехал все порты Белого моря, - писал инспектор, - и нашел, что шип-чандлерства не отвечают своему назначению и не оправдывают марку Торгсина. Помещения представляют из себя простой сарай с самым примитивным оборудованием. Шипчандлерский аппарат ниже всякой критики»⁷⁷*. А вот описание портового торгсина в Фео­досии: «Буфет открыт в маленькой комнате. Его зовут «мышелов­кой». Когда скопляется 10-15 человек, то дышать нечем и самое по­мещение неудачно расположено, кому не лень, тот и заходит, попрошайничает. Уборной нет. Распаренные моряки снуют по сосед­ним домам и ищут уборную»⁷⁷⁴. В Батуме портовый торгсиновский буфет располагался «в маленькой, скучной, неприветливо обстав­ленной комнате», торговал исключительно пивом, и то, в один день пиво стоило 25 коп., а в другой - 35 коп. (в эти дни играло пиани­но)⁷⁷⁵. Вот описание портового Торгсина в Поти: «Стойка в буфе­те высотой с табуретку покрыта старым куском линолеума, каким обычно в Англии покрывают полы в уборных. От этого получается, что англичане преспокойно садятся на эту стойку и, повернувшись к буфетчице спиной, занимаются разговорами друг с другом»⁷⁷⁶.

Иностранные суда просили у Торгсина парную телятину, овощи, икру, фрукты, молочные и диетические продукты, а получали «за­плесневелые конфеты выпуска 1929 г.», «свинину, пахнувшую ры­бой» (моряки выбросили ее за борт), гнилые овощи. Отчеты упоми­нают случаи отравлений и дизентерии среди моряков⁷⁷⁷. Но не во всем был виноват Торгсин: снабженцы пытались сбыть портам зале­жалый товар, транспортных средств не хватало, холодильники от­сутствовали. Царил обычный советский бардак: «...есть машина -нет катера, есть катер - нет машины, есть и то и другое - нет бензи­на, есть бензин - нет моториста, есть моторист - нет матроса»⁷⁷⁸. Особо радивые шипчандлеры для обслуживания пароходов порой были вынуждены закупать продукты на крестьянском рынке⁷⁷⁹. Ра­боте Торгсина мешало и то, что советские цены превышали цены ближайших заграничных портов⁷⁸⁰. Из-за государственной монопо­лии ценообразования портовое начальство не могло само маневри­ровать ценами: руководство Торгсина постоянно уговаривало пра­вительство разрешить их снизить, ссылаясь на более низкие цены в Стамбуле, Риге и Гамбурге⁷⁸¹. Проигрывая своим иностранным кон­курентам, Торгсин стремился сделать отоваривание в советских портах принудительным для иностранных судов. Так, Ленинград­ское портовое хозяйство требовало при фрахтовании иностранных судов включать в договор пункт об обязательном снабжении в со­ветских портах - чтобы не оставлять выбора⁷⁸².

Капитаны порой отказывались от закупок в Торгсине и по идей­ным соображениям. От политических склонностей капитана мог за­висеть и размер суммы, разрешенной команде для трат на берегу⁷⁸³. Из Петрозаводска жаловались, что капитаны не отпускали команду на берег⁷⁸⁴. Шипчандлер порта Кемь писал в отчете за 1934 г.: «Все инопароходы, может быть, кроме латвийских, по возможности, бойкотировали наши товары, покупая у нас только самое необходи­мое или только то, что дешевле, чем в Англии, в которую, кстати сказать, многие скандинавы влюблены». Худшими покупателями, по его мнению, были датчане, и не только потому, что товары в Дании стоили дешевле советских, но и из-за запретов хозяев на покупки в СССР⁷⁸⁵. О датском бойкоте в 1935 г. сообщали и из Мурманского порта: «Датский пароход «Герда Торф» по политическим убеждени­ям отказался от покупки товаров в Торгсине для парохода и не раз­решил кредита для команды»⁷®⁶. В том же 1935 г. из Ленинграда пи­сали, что «Латвийский пароход «Хелена Фаулъбаумс», капитан Цухгауз, бывший офицер царского военного флота на английском чар­тере купил (товаров. - Е.О.) на 30руб. для личного потребления. Для парохода ничего не купил и не дал кредита команде, сказав, что все обязаны покупать в Англии». Английский «Торстон» по политичес­

ким убеждениям тоже категорически запретил команде, даже за соб­ственные наличные деньги, покупать что-либо в Торгсине⁷⁸⁷.

Политические принципы тесно переплетались с экономической конкуренцией: летом 1935 г. из Мурманска тревожно сообщали, что «почти все иносуда всех флагов имеют запрещение расходовать ва­люту в чужих портах и особенно это чувствуется в портах СССР». Английские капитаны, по мнению мурманчан, были особенно анти­советски настроены⁷⁸⁸. Ленинградский порт подтверждал существо­вание валютных ограничений: из-за введенного в Германии запрета на покупки за границей сократились индивидуальные покупки гер­манских моряков⁷⁸⁹. На германских судах шла усиленная слежка, и капитаны просили держать в секрете их покупки, а при наличии в магазине соотечественников вообще ничего не покупали. Месяцем позже, впрочем, из Ленинграда ободренно рапортовали, что герман­ские суда «наладили способы обхода валютных ограничений, а торг­син стал учитывать требуемую конспиративность, как при разгово­рах, так и по доставке индивидуальных закупок на судно»¹⁹⁰.

Правление Торгсина определяло валютный план для портовых торгсинов на основе сведений Совторгфлота об ожидаемом заходе судов в советские порты, длительности стоянки и средних размерах закупок товаров. Надежды на значительный приток валюты от об­служивания иностранных судов не оправдались. Иностранные ка­питаны по возможности старались не связываться с советской служ­бой портовых услуг из-за царивших там безхозяйственности, обманов, скудного выбора, высоких цен, перебоев в снабжении и низкого качества товаров, а также по идейным соображениям⁷⁹¹. Многие капитаны предпочитали до выхода в рейс дома запастись соленым мясом и сухофруктами. В 1933 г., например, руководство Торгсина планировало в среднем получить около 1,3 тыс. руб. с каж­дого иностранного судна в Ленинградском, Мурманском и Беломор­ских портах, а на деле получило только немногим более 100 руб.!⁷⁹²

Портовые торгсины выполняли свои товарные планы, главным образом, за счет обслуживания советских судов заграничного плава­ния, а также индивидуального снабжения их команд и семей моря­ков⁷⁹³. Появление портовых торгсинов привело к жестким ограни­чениям валютных расходов советских судов и их команд за грани­цей: уходя в плавание, они должны были запасаться отечественны­ми товарами через Торгсин. Моряки жаловались об угрозе голода, так как портовое дело в Торгсине налаживалось медленно и пло­хо⁷⁹⁴. В 1933 г., по данным Ленинградского шипчандлерства, инос­транное судно в среднем покупало в Торгсине товаров на 106 руб., в то время как снабжение советского судна в среднем составляло 1664 руб. В первом полугодии 1934 г. в советские порты зашло поч­

ти в три раза больше иностранных судов (1536), чем советских су­дов загранплаваний (513). Однако средняя выручка на одно инос­транное судно составила лишь 270 руб., в то время как снабжение каждого советского судна в среднем превысило 770 руб.⁷⁹⁵ Схожую картину рисуют и данные за 1935 г.⁷⁹⁶ Однако снабжение советских судов загранплавания не приносило государству «живую» валюту, а было экономией государственных валютных расходов⁷⁹⁷. Так, в об­щей сумме 857 тыс. руб., полученной в 1933 г. шипчандлерствами Ленинграда, Мурманска и портов Белого моря, наличная валюта со­ставила всего лишь 84 тыс. руб., остальные тысячи оставались на бу­маге, представляя безналичные расчеты советских организаций⁷⁹⁸.

Дата добавления: 2015-11-04