– Ты не поняла, в этот раз мы поедем все вместе, втроем. Ты тоже с нами поедешь.
Кристина выпрямилась в своем кресле так резко, что ее книга со стуком упала на пол.
– Это еще что за новости?
– Понимаешь, – заторопилась Оливия, – от этого приглашения нельзя отказаться. Тут особенный случай. Ты ведь наверняка помнишь мистера Гарднера, который приезжал к нам в Новый Орлеан? Так вот, он пригласил нас в гости.
Кристина прекрасно помнила Роберта Гарднера, старого университетского друга ее отца, а с недавнего времени еще и партнера в бизнесе. Этот элегантный седеющий джентльмен с безукоризненными манерами потомственного аристократа ей тогда очень понравился, но все равно она не видела причины, почему ее присутствие у него в гостях настолько необходимо.
Тем временем Оливия продолжала, спотыкаясь на каждой фразе:
– У Роберта юбилей, он собирается отпраздновать его в своем доме, в Миннеаполисе, и очень настаивает, чтобы мы приехали всей семьей, включая, разумеется, тебя. Отказаться будет очень некрасиво.
Ну да, это Кристине было прекрасно известно: все, что хоть на капельку выступало за рамки приличий и всеобщих ожиданий, у ее матери было «некрасиво».
– Значит так, я никуда не поеду, – ответила она твердо. – Придумайте что-нибудь. Скажите, что у меня учеба, что у меня подготовка в университет, что я заболела. Не поеду я, делать мне там совершенно нечего, на этом юбилее.
– Там будет Алекс, сын Роберта, очень милый ма… юноша, – в голосе матери послышались умоляющие нотки. – Гарднеры безумно им гордятся. Он изучает в Принстоне право, подает большие надежды. Летом ему предстоит лететь в Нью-Йорк на практику, а пока он…
– Стоп! – бесцеремонно перебила ее Кристина. – Погоди, я что-то не поняла, причем здесь какой-то милый юноша, подающий надежды? Вы что, сватать меня едете что ли?
Этот разговор начинал ее раздражать. Ничего себе, подыскали ей какого-то там студента юридического и думают, что дело сделано. А кто бы поинтересовался ее мнением?
Оливия порозовела, аКристина бунтовала, энергично жестикулируя:
– Обалдеть! Мам, вы совсем… Ну, вы даете! Подумать только! Мы в каком веке живем, а? – она перегнулась через подлокотник, подняла упавшую книгу и выразительно помахала ею для демонстрации разницы в эпохах и нравах. – Ведь не станете же вы утверждать, что Гарднеры тоже там что-то себе навыдумывали на эту тему?
Миссис Риверс поджала губы и ничего не ответила на эту тираду.
– Не может быть, – от изумления Кристина даже сбавила тон. – Выходит, так и есть? Что, и они туда же?
Оливия оставила в покое рукава своего тонкого шерстяного платья и зачем-то начала поправлять идеально уложенные волосы, глядя не в лицо дочери, а на ее ноги.
– Мам?
Поняв, что уловка не сработала, миссис Риверс перевела дыхание и предприняла последнюю мирную попытку договориться:
– Кристина, ну пожалуйста, не упрямься, мы вернемся обратно через две недели. Папа завтра же заедет в школу и все уладит, если тебя это так беспокоит. Хочешь, я сама могу поехать с тобой с утра и поговорить с директором. Уверена, мистер Талбот все поймет и пойдет нам навстречу. В конце концов…
– Не нужно. Я сказала, что никуда не поеду. Все! – Металлическим голосом отрезала Кристина.
Ее лицо окаменело, утратив всякое выражение.
– Боже, только не это! – Оливия схватилась за виски.
– Что?
– Я боялась этого больше всего. Вот этого твоего выражения лица! – вмиг забыв о сдержанности, миссис Риверс почти кричала. – Когда у тебя на лице появляется такая маска и голос становится таким… таким…, с тобой совершенно бесполезно спорить, уговаривать, упрашивать. Ты превращаешься в изваяние, и достучаться до тебя просто нельзя.
– Соболезную.
– Что? Господи, как же я не люблю такое твое настроение! Знаешь, в подобных ситуациях у меня возникает ощущение, что мы с тобой поменялись ролями и это не я, а ты ставишь меня на место и отчитываешь за какую-нибудь глупость!
Кристина молча смотрела в потолок, ожидая, когда у матери кончатся слова.
– Давай не будем ссориться по пустякам. Мы едем все вместе, и это вопрос решенный. Думаешь, я не знаю, почему ты отказываешься ехать? Разумеется, дело вовсе не в учебе! Всему виной этот мальчишка, из-за которого ты совсем потеряла голову. Если бы я хоть на минуту допускала мысль, что твое увлечение серьезно, то… Ладно, довольно. Прекрати упрямиться. Я уверена, что ты все объяснишь своему… как его…
Это была ошибка Оливии. Вся последняя тирада, которую не стоило произносить.
Глаза Кристины опасно сузились, она закусила губу от злости, ее ноздри затрепетали, а пальцы сжались в кулаки.
– Мама, – металл в ее голосе резал уши, и Оливия содрогнулась. – Ты прекрасно знаешь, как его зовут и нечего делать вид, что у тебя проблемы с памятью. Ты столько времени потратила на то, чтобы собрать о нем информацию, что наверняка выучила наизусть не только имя. Разве не так? Твое отношение к Нику мне известно, поэтому не старайся лишний раз его демонстрировать, хорошо? Если тебя, конечно, это не затруднит.
– Но…
– Все, мама, мы поговорили, – Кристина встала, чтобы уйти, потому что после такого разговора о совместном ужине не могло быть и речи, но в дверях столкнулась с отцом, который, догадавшись о случившемся, поспешил вмешаться:
– Здравствуйте, мои дорогие! Простите ради Бога, задержался. Оливия, пожалуйста, скажи, что можно накрывать, я не буду переодеваться, только умоюсь. Дай мне пять минут. Малыш, можно тебя на пару слов?
Кристина втянула в себя воздух сквозь сжатые зубы, чтобы не ляпнуть какую-нибудь грубость. Вслед за отцом она вошла в его кабинет и приготовилась к обороне.
Мистер Риверс с явным облегчением сбросил пиджак и ослабил узел галстука. Словно давая ей время свыкнуться с новостью, он неторопливо вынимал из кейса документы и раскладывал их на столе.
Кристина стояла у двери и смотрела себе под ноги, кусая губы.
Эдвард Риверс вздохнул:
– Малыш, я вижу, мама успела тебе сообщить о наших планах.
Она кивнула.
О вашихпланах. Ну да, конечно. А кто хотя бы раз принял в расчет мои планы?
Было понятно, что эту битву с родителями уже проиграла, и ей придется смириться, но в последний раз попробовать стоило.
– Папа, ты пойми… Я не могу сейчас уехать.
На этом все ее доводы странным образом закончились.
– Малыш, – мягко сказал мистер Риверс, взяв ее за подбородок и заставляя поднять голову, – я не знаю, что и в какой форме тебе сообщила мама, но и ты пойми меня, пожалуйста. Я не стал бы просить просто так, поверь. Мне не хочется ссориться с тобой, но эта поездка очень много для меня значит, очень. Она не просто повод встретиться на празднике. Я не преувеличу, если скажу, что от нее зависит будущее нашей семьи, а кроме того и… некоторые другие планы.
– Матримониальные? – в этом единственном слове, произнесенном не столько язвительно, как хотелось Кристине, сколько с горечью и презрением, выразился весь ее протест.
Эдвард Риверс удивленно поднял брови, а потом тихо рассмеялся:
– Что? Какие еще матримониальные планы?
Кристина похолодела: неужели она ошиблась, и сейчас ей придется выкручиваться из жутко нелепого положения, в которое она сама себя поставила?
– А-а-а! – воскликнул отец, избавляя ее от необходимости оправдываться. – Я, кажется, догадываюсь, в чем дело. Неужели мама обмолвилась тебе о своих, как бы это назвать, надеждах?
Получив в ответ утвердительный кивок, он покачал головой.
– Да, Оливия немного торопит события.
Кристина молча наблюдала, как отец расхаживает по кабинету, сложив на груди руки. Выходит, она все-таки не ошиблась, и ей припасли потенциального жениха?
Словно в ответ на ее невысказанный вопрос, мистер Риверс начал объяснять:
– Алекс – прекрасный парень, толковый, эрудированный. Я знаю его с рождения. Он мог бы дать фору некоторым опытным юристам в нашей компании. Даже как-то странно, что за все эти годы у нас так и не нашелся повод вас познакомить.
Она скептически хмыкнула.
– Что касается маминой… ммм… идеи относительно вас с Алексом, то могу тебе сообщить, что она, увы, далеко не нова. Хотя, думаю, ты об этом догадываешься. Что поделать, мама беспокоиться о тебе и твоем будущем. Ты ведь совсем взрослая. Постарайся ее понять.
В кабинете раздался звук, похожий то ли на смех, то ли на всхлипывание.
– Во всяком случае, уверяю тебя, что вас обоих никто не собирается принуждать к общению того рода, на которое, возможно, надеется Оливия. Поэтому успокойся и не переживай так, договорились? Мы едем в Миннеаполис вовсе не для того, чтобы познакомить тебя с Алексом Гарднером, поверь мне.
Кристина кашлянула, прочищая горло, и спросила:
– Папа, тогда зачем там нужна я?
Эдвард Риверс остановился у книжного шкафа и засунул руки в карманы.
– Это сложный вопрос. Но ты же умница и все прекрасно поймешь, пусть не сейчас, когда в тебе говорят эмоции, а чуть позже. Мы с Гарднерами очень близки, у нас не просто дружеские, а, можно сказать, семейные отношения. И юбилей Роберта – это долгожданный повод наконец-то встретиться всем вместе. Не говоря уже о вопросах бизнеса.
Он вдруг заговорил немного по-другому, и Кристина тут же уловила перемену в его тоне:
– К тому же, ты ведь любишь путешествовать? Мы с мамой, к сожалению, знаем, как тебе скучно здесь жить. Вот и развеешься в Миннеаполисе, сменишь обстановку. Мне казалось, ты, наоборот, с радостью воспримешь эту новость. Уехать на две недели из Хиллвуда, по-моему, неплохая идея.
– Папа, да дело не в этом! – отчаянно воскликнула Кристина.
При чем здесь Хиллвуд? Она не знала, что сказать, как объяснить отцу, что расставание с Ником на такой чудовищно долгий срок будет для нее равносильно удару.
– Да, я знаю, что дело не в этом, – спокойно ответил мистер Риверс.
– Ты? Знаешь?
– Да, малыш. Думаю, не ошибусь, если скажу, что причина твоего протеста кроется в одном молодом человеке. Но мне кажется, нам с тобой не стоит сейчас это обсуждать. Я понимаю твои чувства, однако поверь, эта поездка очень и очень важна для всех нас, и для тебя в том числе. Если бы мистер Вуд знал подробности, он не возражал бы против твоего отсутствия и, как разумный человек, все бы понял верно. Поэтому я прошу тебя, поедем. И пожалуйста, не волнуйся: мы очень скоро вернемся назад. Уверен, ты сумеешь ему все объяснить. А теперь пойдем в столовую. Мы и так заставляем маму ждать и напрасно нервничать. Ну что, думаю, мы с тобой договорились?
Кристина только кивнула, не находя в себе сил что-либо возразить. Она боялась, что, если заговорит, то тут же расплачется.
Впервые необходимость расстаться с Ником, уехать от него куда-то далеко, пусть и на время, обрела для нее реальную угрозу. Понятно, что рано или поздно ей придется покинуть Хиллвуд, чтобы продолжить обучение, да и строительство пансионата однажды завершится. Но все это было в ее представлении «когда-то потом», далеко, а поэтому не страшно. И вот это «потом» наступило. И от внезапности и очевидности этого факта деться было некуда.
* * *
Она отказалась от ужина, и в этот раз родители не стали ни уговаривать ее, ни выяснять причину отсутствия аппетита: она и так была всем ясна.
Выйдя из кабинета отца, Кристина поднялась к себе в комнату на ватных ногах и сразу же взяла в руки телефон, но номер Ника набрала только с пятой попытки, каждый раз в последний момент нажимая отбой. Ей отчаянно хотелось рассказать ему, что ее вынуждают расстаться с ним, пусть и на время, но она не могла найти подходящих слов, чтобы все объяснить, а главное – убедить его, что она тоже должна поехать.
Телефонная трубка жгла ей ладонь, звонить было страшно, но она понимала, что эту новость лучше сообщить по телефону, чтобы не видеть лица Ника. Сейчас ей казалось это наилучшим выходом.
Наконец, она заставила себя выдержать недолгие гудки вызова. Ник взял трубку почти сразу:
– Кристи, привет! Как же я рад, что это ты!
К горлу подкатил ком, и она не сразу выдавила из себя первую фразу, но отступать было поздно.
– Привет.
– Постой, ты что, плачешь? Что случилось?
У нее действительно потекли слезы, как только она услышала его голос.
– Ник, мне надо сказать тебе одну вещь.
– Конечно, рассказывай, что произошло? Я слушаю.
И Кристина, то и дело всхлипывая и путаясь в словах, начала рассказывать. Как только она сообщила, что уезжает, в трубке раздался шум, словно что-то упало, потом он сменился непонятным скрежетом и шорохом, а потом все звуки разом стихли.
Она посмотрела на телефонный аппарат, а потом озадаченно оглянулась на дверь. Неужели кто-то снял параллельную трубку в гостиной? Не может этого быть. Нет, конечно, Оливия могла сделать вид, что совершенно случайно подошла к телефону и услышала их разговор. Но сейчас она наверняка ужинала с отцом в столовой и подслушать дочь не могла.
Тогда в чем дело?
Кристина осторожно позвала, непроизвольно переходя на шепот:
– Ник?
Ей показалось, что на том конце провода никого нет, до того тихо было в трубке.
– Ник, ты здесь? – чуть громче спросила она.
Ничего.
– Ник, пожалуйста, не молчи! Ответь, ты слышишь меня?
– Да, Кристи, я тебя слышу.
Кристина отпрянула и испуганно посмотрела на трубку: голос Ника, севший и безжизненный, прозвучал среди абсолютной тишины, словно громкий крик.
– Ты здесь? – переспросила она, не зная, что еще сказать.
– Да, – повторил он тем же тоном, а потом добавил: – Сколько у меня осталось времени?
– Что? – не поняла Кристина. – Тебя плохо слышно.
– Может, это и к лучшему.
– Ник, повтори, пожалуйста, я тебя не понимаю.
– Значит, наверняка к лучшему, – все так же загадочно сказал Ник. – Когда ты уезжаешь?
– В следующую пятницу.
– Ясно. Значит, у меня есть еще неделя.
Кристина ждала, что Ник будет уговаривать ее остаться, может, еще раз поговорить с родителями, и уже приготовилась объяснять ему, попутно надеясь убедить и саму себя, что ничего особенного не произошло. Но, к ее удивлению, он отреагировал не так, как она ожидала.
– Я заеду за тобой завтра после занятий. До встречи, – и он положил трубку.
После этого разговора Кристина как-то сразу успокоилась. Она приняла душ, собрала сумку в школу, приготовила одежду и немного повеселела. Предстоящая поездка рисовалась ей уже не в таких черных красках. Может, действительно, нет никакой трагедии? Она, наверное, опять перегнула палку в споре с матерью. И Ника зря напугала слезами, сам он воспринял эту новость вроде бы нормально, если не считать странного шума в трубке. Хотя мало ли что могло случиться. Мог же он выронить трубку нечаянно?
Кристина вынула фотографию Ника из книги, положила ее под щеку и прошептала, засыпая:
– Я вернусь к тебе. Обязательно вернусь.
Она не знала, что Ник после их разговора так и не смог заснуть. Он стоял у окна и невидящим взглядом смотрел в темноту, туда, где за черной стеной леса неистово бились о берег волны Янтарного озера.
* * *
Наутро от ее спокойствия не осталось и следа.
Всю ночь она ворочалась, придумывая для себя самой десятки веских причин, чтобы поехать в Миннеаполис, а потом – сотни не менее веских причин, чтобы остаться в Хиллвуде. Она то спорила с отцом, то извинялась перед Ником. Проваливалась в тягостный рваный сон и просыпалась, чтобы заново терзать себя сомнениями.
Поднявшись с тяжелой головой, за завтраком Кристина, сама того не желая, опять сцепилась с матерью, и все переживания вернулись. Она с трудом смогла высидеть сегодняшние занятия, поминутно поглядывая на часы. Ей не терпелось увидеть Ника, поговорить с ним, убедиться, что он действительно не расстроился, что ее беспокойство надумано и все на самом деле не так уж и плохо.
Последним занятием у нее в расписании стояла статистика, у Ника – политология. По закону подлости эти предметы проводились в разных корпусах. Хорошо, что хотя бы заканчивались в одно время.
Всю статистику Кристина ерзала на стуле, не слушала преподавателя и гипнотизировала часы, висевшие над доской. Черные стрелки нарочито медленно ползли по белому циферблату и словно издевались над ней, усугубляя ее нервозность.
Когда она первой вылетела из класса, в коридоре никого не оказалось. Это был дурной знак: очень часто Ник встречал ее после урока прямо за дверью. Что же помешало ему подойти сейчас?
Во втором корпусе его тоже не было. В голову тут же полезли всякие мрачные мысли, одна хуже другой. От охватившего ее дурного предчувствия Кристина чуть не расплакалась.
Она нашла его на парковке у школы. Ник сидел на своем мотоцикле и что-то рисовал в блокноте, не поднимая головы. Его худая фигура в джинсах и черной спортивной куртке с капюшоном сразу бросилась Кристине в глаза, лишь только она повернула за угол. Несмотря на свои переживания, она опять удивилась тому, как непринужденно и изящно он сидит, как потрясающе черный трикотаж облегает его тело, подчеркивая рельефные мышцы, как двигаются его руки.
Она подбежала к нему и, пытаясь отдышаться, пытливо заглянула в глаза. Ник улыбнулся, поцеловал ее и положил блокнот с карандашом в сумку.
– Садись, Кристи, поехали.
Он вел себя как обычно, только темные круги под глазами свидетельствовали о том, что все-таки что-то было не так.
– Ник, у тебя все в порядке? – взволнованно склонилась к нему Кристина.
– Да, – бросил он, заводя мотор.
Этого короткого слова не хватило для того, чтобы определить то, с каким настроением оно было сказано.
Кристина не торопилась садиться на мотоцикл.
– Ник, послушай, по поводу моего отъезда…
Он надел шлем, и ей не удалось понять выражение его лица. Голос из-за толстого пластика прозвучал приглушенно, без намека на какую-то эмоциональную окраску:
– Садись, дома поговорим. Сейчас может пойти дождь, так что нам стоит поторопиться.
Кристина посмотрела на небо: погода стремительно портилась. Если с утра было малооблачно, то сейчас сквозь низкие тучи не виднелось ни единого просвета, а на асфальт уже падали первые крупные капли дождя.
Всю дорогу она крепко прижималась к спине Ника, безотчетно пытаясь запомнить это ощущение – чувствовать его так близко, обнимать его – на время своего отсутствия, и даже вскрикнула от досады, когда они подъехали к дому Вудов. Ей не хотелось размыкать объятий, слезать с мотоцикла и вообще отодвигаться от Ника дальше, чем на прикосновение руки.
Объяснения откладывались. За ужином Ник не дал ей начать неприятный разговор, умышленно или случайно переключая ее внимание на другой предмет всякий раз, когда она пыталась вернуться к теме поездки.
Потом они немного поговорили с мистером Вудом в гостиной и, к облегчению или к ужасу Кристины, наконец остались вдвоем.
Сидя в полной темноте, не считая света красного фонаря, они печатали фотографии. Ник сосредоточенно колдовал над увеличителем, ванночками с проявителем и фиксажем, а Кристина помогала ему, стараясь осторожно подхватывать пинцетом краешки мокрых липких прямоугольников и аккуратно укладывать их в глянцеватель.
Они работали молча. Каждый думал о своем, но Кристине казалось, что они думают об одном и том же. Сама она больше не заговаривала об отъезде в Миннеаполис, отчасти из-за того, что ей не хотелось приближать свое возвращение домой, где на нее будет победно поглядывать мать, отчасти потому, что ждала, чтобы Ник сам начал этот неприятный разговор, раз уж он столько раз ее одергивал.
Хотя с чего она решила, что разговор будет неприятным? Вчера по телефону Ник не сказал ничего такого, что могло бы послужить поводом для переживаний. Может, всему виной ее вечная мнительность и самоедство? Может, он не придает такого значения всей этой безумной затее с Миннеаполисом?
Допустим, но тогда откуда у него эти темные круги под глазами, ставшие в свете красного фонаря просто-таки зловещими? И это еще на фоне однотонной черной одежды…
Хотя не только болезненный вид Ника не давал Кристине покоя: в этот вечер он был особенно молчалив, не рассказывал ей о снимках, над которыми работал, не объяснял, как нужно правильно использовать проявитель и сколько держать фотографию в фиксаже, словом, вел себя очень странно.
Фотобумагу он сегодня портил тоже чаще обычного. Кристина терпеливо складывала мятые липкие комки в пакет с мусором, который заполнился буквально через час.
Когда выносить его молчание стало невозможно, она робко спросила:
– У тебя все в порядке?
Ник оторвался от увеличителя и уставился на новую упаковку фотобумаги так, словно прикидывал в уме, сколько качественных кадров сможет из нее получить. Его губы скривились, однако он ничего не ответил.
Собравшись с мыслями, Кристина отложила в сторону пинцет и зажала ледяные ладони коленями.
– Скажи, что-то случилось?
Рука Ника дрогнула, и небольшая лужица воды растеклась по столу.
– Еще нет, – загадочно ответил он, вытирая стол салфеткой.
У нее в животе образовался тугой узел.
– Что значит «еще нет»? Разве должно произойти что-то плохое?
Она сказала это и поняла, что ее вопрос прозвучал фальшиво: разумеется, должно произойти плохое, и она прекрасно знала, что.
Ник мучительно долго молчал, глядя на свои пальцы, комкающие мокрую салфетку, а потом ответил, будто нехотя:
– Кристи, я не могу… я не хочу, чтобы ты уезжала.
Ее охватило замешательство и вместе с тем облегчение. Выходит, она все-таки ошибалась, предполагая, что Ник не так остро, как она сама, воспримет новость о ее предстоящем отъезде из Хиллвуда. С одной стороны, это ее расстроило, а с другой, ей, конечно же, было приятно, что он так дорожит ею и не хочет расставаться даже на такой короткий срок.
Очевидно, ее мысли, как всегда, слишком явно отразились на ее лице, потому что Ник нахмурился и отвернулся.
Кристина погладила его по щеке.
– Я скоро вернусь. Ты даже заметить не успеешь, что меня не было.
– Ты так думаешь? – с чуть заметной горькой усмешкой тихо произнес Ник, и она сообразила, что сморозила глупость.
– Прости… Я хотела сказать, что уеду всего на две недели. Это не так уж и долго.
Несмотря ни на что она поняла, что ей придется убеждать в этом не только его, но и себя саму. И прежде всего – себя.
Ник потер виски, словно у него заболела голова.
– Дело вовсе не во времени. Не знаю, как объяснить… У меня такое чувство, что ты не вернешься.
– Куда же я денусь, здесь мой дом. Здесь школа и…
– Нет, – поправил он. – Ты не вернешься ко мне.
Пораженная до глубины души, Кристина даже не сразу нашлась, что ответить. Ее губы задрожали от обиды. Почему он так сказал?
Она пыталась прочитать ответ в глазах Ника, но он все так же смотрел куда угодно, только не на нее.
– Ты во мне сомневаешься? – смогла, наконец, выдавить из себя Кристина.
Ник глубоко вздохнул. На его лице, залитом мрачно-красным цветом, не отразилось никаких эмоций.
– Да нет. Как раз наоборот. Не сомневаюсь. И от этого еще тяжелее.
– Ник, что ты говоришь? – Кристина потрясла его за плечи.
– Да, это странно, наверное. Но у меня такое предчувствие, и мне от этого не по себе.
Он наконец-то посмотрел на нее.
Под пристальным взглядом потемневших от переживаний и усталости глаз Кристина смутилась. В зрачках Ника сверкали красные огоньки – отблески фотолампы. Болезненные круги под глазами обозначились резче, и у нее заныло сердце.
– Не надо… Пожалуйста, не смотри на меня так. Если бы ты знал, как мне самой не хочется ехать! Я разговаривала вчера с папой, просила его, чтобы он разрешил мне остаться, пока они будут гостить у Гарднеров. Но он настаивал, и я не смогла отказаться. Он… для него эта поездка очень важна.
Ник слушал ее сбивчивые объяснения, едва заметно кивая головой, будто соглашался, но при этом в его глазах Кристина видела грустную иронию. Она начала защищать отца, рассказывать Нику о его дружбе с Гарднерами, о важности подобных встреч для бизнеса, разумеется, ни словом не упомянув об Алексе и нелепой фантазии ее матери. Ник был не в том состоянии, чтобы подать ему эту информацию в качестве шутки, а о серьезном тоне и речи быть не могло. И она все говорила и говорила, повторяя аргументы отца, на ходу вспоминая слабые отговорки, придуманные ночью, однако чем дольше рассказывала, тем больше путалась в словах и, наконец, умолкла совсем.
После довольно продолжительной паузы Ник покачнулся на стуле и глухо спросил, впишись в нее напряженным взглядом:
– Ладно. Хорошо. Допустим, я понял необходимость этой поездки для твоих родителей. Но зачем там нужна ты?
Вчера она спрашивала отца о том же.
Кристина пожала плечами. Если бы у нее были веские аргументы и она сама верила в то, что ее присутствие в Миннеаполисе необходимо, то давно бы убедила в этом Ника и они закончили этот тягостный для обоих разговор. Но нужных слов, как назло, не находилось, а лицемерить Кристина не умела никогда. Оливия говорила, что у нее все чувства всегда написаны на лице, и была права. Кристина ненавидела ложь и притворство, поэтому сейчас ей нечего было сказать в ответ.
Она встала из-за стола и подошла к окну. Дождь по-прежнему барабанил в стекло. За ее спиной скрипнул стул: Ник приблизился к ней и обнял за талию. Как же рядом с ним хорошо! И не хочется ничего доказывать, мучиться самой и переживать за него…
– Так темно, будто уже ночь, – Кристина словно говорила не о погоде за окном, а о своем внутреннем состоянии. – Ни одного огонька не видно… Так мрачно… Тебе не кажется?
– Мне все равно, что там творится, за окном, и вообще где бы то ни было. Я даже не вглядываюсь. Просто смотрю на твое отражение, – прошелестел печальный голос у ее виска и тихо добавил после паузы: – Запоминаю.
– Ник!
Его слова разрывали ей сердце. Кристина откинула голову назад, прислонившись к его широкой груди, и опять замолчала.
Сжав руки на ее талии сильнее, Ник прошептал:
– Кристи, не уезжай, я очень тебя прошу. Это… это будет… Мне нельзя без тебя. Теперь нельзя.
Кристина заставила себя выскользнуть из его объятий и повернулась к нему, но Ник не отпускал ее руки.
– Скажи, что ты не поедешь. Пожалуйста! Я не представляю, как смогу пережить эти четырнадцать дней.
В голосе Ника прорезалась неведомая до этого боль. Кристине очень хотелось его утешить, но она не знала, как.
– Я не могу! Не могу отказаться! Пойми! Хочешь, я каждый день буду тебе звонить?
Ник усмехнулся, и Кристина, наконец, поняла, почему ее пробирает до дрожи от его усмешки: она не касалась глаз. Кривились губы, а глаза оставались измученными и больными. Разве такможно смеяться?
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |