Кристина покосилась на него и проглотила слова, готовые сорваться с губ.
Он действительно был не каждым.
– Хорошо, допустим, командные игры тебя не увлекают. Что тогда? Может быть, бассейн?
– Я плаваю в озере. Мне хватает.
– Что? И сейчас плаваешь? – поразилась Кристина.
– Сейчас уже нет, но, в принципе, начинаю довольно рано весной и заканчиваю осенью.
– И не замерзаешь?
– Нет.
– Хм… Ладно, со спортом все ясно. Ну а школьный театр?
– Чепуха одна. Бесталанное кривляние для галочки. Жаль тратить на это время.
Вспомнив одну репетицию, на которую ее неведомо каким образом затащила Миранда, Кристина согласилась с такой нелестной, но справедливой оценкой. Она сама не знала, куда деться от скуки те полчаса, что ей пришлось высидеть в зале рядом с подругой.
– А на что же тогда тебе не жаль его тратить? – она повернулась к Нику и остановилась. – Ведь и у тебя должно быть что-то такое…
Он улыбнулся кончиками губ.
Меховая оторочка капюшона в сумерках, разбавленных редкими фонарями, вновь появившимися в стороне, почти сливалась с его волосами.
– Ничего особенного… Я читаю, рисую. Еще занимаюсь фотографией. Фотографирую, печатаю снимки, составляю альбомы.
– Цветные?
– Нет, цветные редко, под настроение. Мне больше нравятся черно-белые. Они, как бы это сказать… выразительнее и глубже цветных. Над ними задумываешься.
– А какие альбомы ты составляешь?
Он пожал плечами:
– Разные. По темам, по предметам.
– Это как – по предметам? – не поняла Кристина и тут же смутилась, боясь показаться глупой.
– Например, у меня есть альбом одного дерева, – объяснил Ник. – Я фотографировал его в разное время года, в разное время суток, во время дождя, на ветру… Это самое обыкновенное дерево, но мне оно показалось необыкновенным. Оно меняется: грустит, поет, плачет…
Он сказал это и посмотрел на нее:
– Теперь моя очередь говорить ерунду?
– Нет, совсем нет, – Кристина не могла подобрать слова, чтобы выразить то, что чувствовала, слушая Ника. – То, что ты рассказываешь и что делаешь, это… это так здорово! Не знаю, как сказать…
– Тебе правда интересно?
– Конечно! Это ведь редкий дар – видеть в объектив мгновения жизни и уметь их остановить, чтобы получилось естественно, чтобы ветер пел, деревья плакали, а люди по-настоящему улыбались и были похожи на самих себя. У меня, например, когда я беру в руки фотоаппарат, все как истуканы вечно выходят… Покажешь мне как-нибудь? Свои альбомы?
– Да, конечно. В обмен на стихи, – улыбнулся Ник.
Они снова медленно шли, слушая влажную тишину засыпающего леса.
Кристина подумала, что так она могла бы идти вечно, но вдруг в этот самый момент Ник резко толкнул ее в темноту и прижал к дереву. От неожиданности она вскрикнула.
– Тише! – прошептал ей Ник в самое ухо и приложил палец к ее раскрытым губам, заставляя умолкнуть.
Кристина хотела спросить, что случилось, но прислушалась и замерла, стараясь унять охватившую ее дрожь. Совсем недалеко от них, буквально в десятке метров, послышался треск веток и громкие невнятные звуки. Сначала она решила, что это какой-то зверь, но потом различила в странных звуках отдельные слова. Кто-то, судя по голосу, это был мужчина, пробирался по лесу в их сторону.
Ник напряженно молчал. Его губы едва касались лба Кристины и чуть подрагивали. Она чувствовала его прерывистое дыхание и мимолетные прикосновения. В другое время она бы просто умерла от счастья, но сейчас стояла, прижавшись к нему, и тревожно вглядывалась в темноту, откуда раздавался шум.
Голос слышался все отчетливее. Не оставалось сомнений, что его обладатель мертвецки пьян. До них долетали обрывки грязной брани, время от времени прерываемой бульканьем. Очевидно, мужчина по дороге продолжал прикладываться к бутылке.
Невдалеке вспыхнули и тут же погасли огни, вслед за вспышкой раздался резкий сигнал автомобиля.
– Что это? – непроизвольно выдохнула Кристина.
– Тсс, – обняв ее за плечи, Ник всматривался в лес, повернув голову на свет и звук.
– Ааа… Карл, чтоб тебя! Сейчас иду! – пьяно рявкнул мужчина за кустами, совсем близко от дерева, за которым они стояли, и забормотал: – Торопится, мать его… все время торопится… опоздать боится… Даже отлить не даст, сукин сын…
Кристина зажмурилась. Ей показалось, что голос раздается прямо у нее за спиной, с другой стороны толстого дерева, так удачно попавшегося им на пути.
– Говорил я ему… Никуда мы не денемся. И цыпочку ту, в Хартфорде, бросить пришлось, и сейчас вот… Хороша была цыпочка… Эх, мне бы ее сейчас, а! Уж я бы не тормозил… Может, по кустам пошарить, не завалялась ли тут какая… – от липкого страха и отвращения, вызванного грязным подтекстом, у Кристины потемнело в глазах.
– Уж я бы ее… Мать твою! Успеем! – крикнул голос в ответ на очередной пронзительный сигнал и затих.
Его сменило сопение и шумная возня. Послышался звук брошенного предмета, за которым тут же последовал неприятный звон бьющегося стекла. Потом раздалось журчание.
Даже не осознав в полной мере, что бутылка пролетела в каких-то сантиметрах от ее виска, Кристина поморщилась от охватившего ее омерзения и уткнулась лицом Нику в шею. Он содрогнулся, но ничего не сказал, только крепче прижал ее к себе.
Через пару минут сопение и возня возобновились, и Кристина вновь напряглась: кто знает, куда теперь понесет этого типа? Однако судя по затихающему шуму, он направился в обратную сторону, к ожидающей его на шоссе машине.
Кристина перевела дыхание и подняла голову. До них долетела ругань, потом захлопнулась дверь. Мотор взревел и машина уехала.
– Господи, – выдохнула она, – он чуть было не наткнулся на нас!
– Ты как, Кристи? – спросил Ник, обхватив ее лицо ладонями и с беспокойством заглядывая в глаза. – Испугалась? Сильно?
– Немножко, – призналась она.
– Прости меня, ради Бога! – виновато прошептал Ник.
Он все еще говорил шепотом, хотя опасность миновала и можно было больше не прятаться.
– Тебя? За что?
– За то, что затащил тебя сюда, заставил пережить страх и услышать всю эту мерзость.
Кристина услышала, как у него скрипнули зубы.
– Ты не виноват!
– Не говори так! Мне следовало выбрать другое место для прогулки, – продолжал терзать себя Ник. – О чем я только думал? Здесь через парк проходит окружная дорога, чуть подальше заправки. Бывает, дальнобойщики останавливаются, чтобы… чтобы…
Он не закончил фразу и резко выдохнул, сбрасывая с себя остатки напряжения.
– Черт! Какой же я дурак!
– Нет, перестань, – тихо запротестовала Кристина. – Не переживай, ведь все закончилось хорошо.
– А могло бы закончиться гораздо хуже! – оборвал ее Ник и отстранился. – Судя по состоянию этого подонка. Если бы… если бы он…
Он подавил злой стон.
– Ничего не случилось, – Кристина нашла в темноте лицо Ника и успокаивающе погладила его по щеке. Ник перехватил ее руку и поцеловал раскрытую ладонь. – Ты же спрятал меня. И мои сигнальные перчатки с шапочкой.
– Почему сигнальные?
– Вот посмотри, они же светятся в темноте!
Ник усмехнулся:
– Это что, такой способ заставить меня не думать о собственной безответственности?
– Нет! Я на самом деле так думаю.
– Хорошо. Пойдем отсюда.
Ник вскинул руку и посмотрел на свои электронные часы с подсветкой:
– Все, Кристи. Уже поздно. Нужно поторопиться. Думаю, нам лучше срезать.
Сказав это, он потянул ее куда-то в сторону от дорожки. Она только молча следовала за ним, стараясь не отставать и уворачиваясь от хлестких веток. Вскоре, к ее удивлению, они выбрались из парка и пошли по освещенной улице, ведущей к ее дому. Лишь теперь Ник немного расслабился и сбавил шаг.
– Постой! – воскликнула Кристина. – А как же твой мотоцикл? Где он остался?
– Там, у входа в парк.
– Почему же мы не пошли к нему?
– Потому что мы вышли гораздо ближе к твоему дому. А к нему пришлось бы делать крюк. Я его заберу, ты не переживай.
Кристина не заметила, как они подошли к ее дому и остановились у подъездной дорожки. Уже совсем стемнело, а фонари у ворот почему-то не горели. Неужели Патрик забыл включить? На него это не похоже. Скорее всего, проблема с электричеством. Здесь, в Хиллвуде, с завидным постоянством отключали свет, газ и воду попеременно, то по причине аварии, то из-за непогоды.
– Спасибо, Ник. Мне… мне очень понравилась прогулка, несмотря на…
– Я рад, – несколько скованно откликнулся Ник.
Кристина подумала, что, может, он поцелует ее на прощанье. Поцелует в первый раз. Тот поцелуй в ладонь в лесу не считается, ведь он ненастоящий.
Глядя на его лицо, она не сразу поняла, что он продолжает что-то говорить, и, сосредоточившись, расслышала лишь конец фразы:
– …и спасибо тебе за стихи, за то, что прочитала. Я понимаю, чего это стоит.
– Ник! – вдруг выпалила Кристина, безотчетно шагая к нему, и тут же испугалась своих мыслей.
– Что? – не понял он или сделал вид, что не понял.
– Нет, ничего, – поникла она и почему-то оглянулась в сторону леса. Это движение ее и спасло: Ник решил, что она опять вспомнила о случившемся. – А ты…
– Хочешь спросить, испугался ли я? – перебил он. – Да. За тебя.
Кристина улыбнулась:
– Не беспокойся. Со мной ничего не случится. Я же ведьма.
– Нет, – неопределенно ответил Ник, не отвечая на ее улыбку, и она не поняла, к какой из ее последних фраз относится эта его реплика.
– Ну все, мне пора идти, счастливо, – она коснулась ладони Ника кончиками пальцев и направилась к дому.
Шагнув на веранду, она оглянулась. Силуэт Ника четко выделялся на фоне мутноватого света уличных фонарей, которые зажглись за его спиной. Он стоял и ждал, пока она войдет в дом.
Уже взявшись за ручку двери, Кристина испытала острое, почти непреодолимое желание броситься назад, к Нику, в его объятия, почувствовать еще раз, хотя бы на миг, его близость и тепло его рук, но сдержалась, вцепившись пальцами в холодную медь ручки, словно та могла охладить ее порыв.
Она сразу догадалась, что ее ждут.
Во-первых, входная дверь. Глядя на Ника, Кристина даже не подумала удивиться, что дверь открыта в столь поздний час и ей не пришлось звонить. Обычно Патрик или миссис Лемот, их экономка, закрывали дверь ровно в десять. Сейчас времени было… Она посмотрела на старинные напольные часы в углу холла и ужаснулась – неужели такпоздно?!
В боковом коридоре, где располагался кабинет Эдварда Риверса, из-под двери виднелась полоска света. Выходит, отец еще не лег спать. Это два.
А третье подтверждение того, что ее позднее возвращение не осталось незамеченным, ожидало ее на площадке второго этажа в лице ее собственной матери.
Кристина обреченно вздохнула и начала медленно подниматься, стаскивая куртку. Оливия, в кремовом шелковом халате, с распущенными и расчесанными на ночь волосами, стояла, облокотившись о перила, и с осуждением смотрела на приближающуюся дочь.
Кристина молча подошла и остановилась в двух шагах от матери.
Первой заговорила Оливия.
– Полагаю, ты понимаешь, что я жду твоих объяснений? – холодно сказала она, видя, что дочь не желает сама начинать разговор.
– Да.
Удивленная тем, что Кристина не принялась с ходу оправдываться, миссис Риверс едва не поперхнулась.
– Ты позволишь спросить тебя, где ты была?
– На прогулке, – спокойно ответила Кристина и добавила: – Я тебе сказала об этом перед уходом.
– Но ты солгала мне о том, куда ты идешь и с кем! – повысила голос Оливия. – Мы с отцом видели твое возвращение из окна его кабинета. Явилась ты не со стороны города и не с Мирандой. Как прикажешь это понимать?
Поморщившись от неожиданной грубости, прозвучавшей в обвинительных словах матери, Кристина порадовалась, что не продолжила спектакль для родителей, вернувшись к Нику от порога, и ответила:
– Я не лгала тебе, мама. Ты сама решила, что я иду гулять с Мирандой, разве нет? Я сказала, что пройдусь, и только. Прости, что я задержалась, у меня не было с собой часов. Завтра я извинюсь перед папой, что заставила вас переживать за меня. Теперь я могу идти к себе?
Она так уверенно, без тени смущения, говорила, что Оливия совсем растерялась.
– Что это за молодой человек? – спросила она, видя, что Кристина не собирается вдаваться в подробности и рассказывать, как прошел ее вечер. – Кто он? Мы его знаем?
– А это имеет значение? – вздернула подбородок Кристина, начиная терять терпение. Только образ Ника перед глазами и воспоминания о поцелуе в ладонь не давали ей сорваться и нагрубить.
– Конечно, имеет! – всплеснула руками Оливия. – Уму непостижимо! Неужели ты думаешь, что мы будем спокойно стоять и смотреть, как ты возвращаешься ночью из леса с каким-то… с этим…
– С кем? – прищурилась Кристина. – Ну, давай, скажи, мама, с кем? Ты ничего о нем не знаешь, но уже сделала для себя определенные выводы. Неужели ты настолько не доверяешь мне, что способна заподозрить в чем-то предосудительном?
– Я тебе доверяю. Возможно, излишне, как показал сегодняшний случай. Что ж… – Оливия немного помолчала, – выходит, ты все-таки снизошла до общения с одним из неотесанных сереньких провинциалов с отрицательным коэффициентом интеллекта. И чем же таким особенным он смог тебя привлечь?
Это был удар ниже пояса.
Мать слово в слово повторила оценку Кристины, которой она наградила местных парней в начале учебного года, когда Оливия поинтересовалась, что за молодые люди учатся с ней в одном классе.
Стиснув зубы и чувствуя, что краснеет, Кристина поклялась в дальнейшем не быть с матерью слишком откровенной и изо всех сил старалась не нагрубить в ответ. Она стояла, глядя в сторону, и комкала в руках свою куртку.
– Дорогие мои, пожалуйста, не ссорьтесь.
Кристина не заметила, как по лестнице поднялся ее отец и, лишь почувствовав его большую руку на своем плече, немного опомнилась.
– Да, папа, прости.
– Ты заставила нас поволноваться, – устало, но без тени упрека проговорил мистер Риверс. – Подумай сама, мы не знали, где ты, почему задерживаешься. Позвонили Миранде, ее мама ответила, что Миранда на дежурстве.
Черт! Вот это промах!
Эдвард продолжал, словно не замечая смятения на ее лице:
– Разумеется, мы забеспокоились.
– Мягко говоря, – вставила Оливия, явно довольная, что муж выручил ее своим появлением в такой неприятной ситуации, которую она сама же и создала.
– Мы ждали тебя, смотрели в окно из кабинета, ведь оттуда хорошо видно подъездную дорогу, поэтому видели, как ты вернулась с молодым человеком. Но ты не думай, что мы намеренно шпионили. Пойми, это всего лишь вполне объяснимое и в данном случае обоснованное родительское беспокойство, на которое мы с мамой имеем право. Разве нет? И может, ты все-таки расскажешь нам о своем спутнике?
Кристина поняла, что нужно что-то сказать, чтобы не раздувать конфликт. В конце концов, она все-таки виновата.
– Да, – кивнула она, – конечно. Это мой одноклассник. Его зовут Ник Вуд. Мы с ним вместе готовились к семинару по истории.
– Ночью, в лесу? – не удержавшись, фыркнула Оливия.
– Дорогая, прошу тебя, – с мягким укором сказал Эдвард.
– Нет. Днем. В библиотеке. Позавчера, – процедила Кристина, старательно игнорируя мать. – А сегодня вечером мы просто гуляли. Он пригласил меня на прогулку, мы заговорились и не заметили, что уже поздно. Я прошу вас обоих меня простить. Постараюсь впредь так больше не поступать.
Обращалась она по-прежнему только к отцу.
– Хорошо, малыш. Договорились, – улыбнулся мистер Риверс и спросил у жены: – Ну что, я думаю, инцидент исчерпан?
Та только сухо кивнула.
– Тогда спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Кристина повернулась, чтобы уйти, но тут отец окликнул ее:
– Мистер Вуд – достойный молодой человек, Кристина?
– Да, папа, – ответила она, оборачиваясь, и по доброй улыбке отца поняла, что он ей верит.
На мать она так и не посмотрела.
Она точно знала, что утром миссис Риверс как ни в чем не бывало заведет с ней разговор за завтраком, ничем не показывая, что накануне они поссорились. Может, даже спросит о Нике. И уж точно начнет наводить о нем справки. Это было в ее манере.
Поэтому Кристина решила впредь тщательно подбирать слова и вообще вести себя осмотрительнее. Не потому, что боялась матери, а потому что хотела как можно дольше уберечь свои отношения с Ником, свои чувства к нему от бесцеремонного вторжения кого бы то ни было.
Когда она вышла из ванной, настроение у нее вновь было прекрасным, и о разговоре с родителями она думала без прежних негативных эмоций.
Все ее мысли занимал Ник.
Она забралась на свой любимый подоконник с драгоценной маленькой фотографией и, разглядывая ее в сотый, нет, в тысячный раз, без конца перебирала в памяти мгновения сегодняшней прогулки, их первый разговор в классе, столкновение в коридоре, все, что на данный момент связывало ее с Ником.
Кристина чувствовала себя безумно, неправдоподобно счастливой, и все же ей было тревожно: происходящее казалось ей всего лишь иллюзией, одним из ее таких реальных и осязаемых снов о Нике. То, что она заинтересовала его, то, что он подошел к ней, то, что они сегодня были вместе, настолько походило на сказку, что она не верила самой себе.
Разве такое возможно?
Ник Вуд, о котором она столько мечтала, из-за которого столько плакала и мучилась, держал ее сегодня за руку и улыбался ей. Он слушал ее стихи и рассказывал ей о своих фотографиях…
Кристина ощутила, как сильно забилось ее сердце, и приложила руку к груди, как будто это движение могло помочь ей справиться с волнением.
Слабый, размытый луч света скользнул по ее лицу, рукам и затерялся где-то в дальнем углу комнаты. Она непонимающе подняла глаза от фотографии и посмотрела в окно: их дом находился в стороне от дороги, а для любых визитеров сейчас был слишком поздний час. Откуда в таком случае взялся этот неожиданный источник света?
Она прильнула щекой к прохладному стеклу и ахнула: за деревьями, с которых почти облетела листва, там, где подъездная аллея переходила в дорогу, огибавшую их сад, она разглядела притормозивший мотоцикл.
Сон продолжался.
Наверное, Ник забрал свой мотоцикл и вернулся к ее дому, чтобы… Она не знала, зачем, но само его присутствие в темноте осенней ночи, его смутные очертания, которые лишь угадывались на таком расстоянии, заставили ее замереть на подоконнике в неудобной позе и смотреть, смотреть, смотреть…
Ник, похоже, тоже вглядывался в окна ее дома. Он не знал, где ее комната, но, скорее всего, интуитивно догадался и теперь стоял, не выключая свет фар, и смотрел.
«Я люблю тебя», – прошептала Кристина темной фигуре за стеклом и почувствовала, как по ее щекам покатились горячие слезы огромного, просто невыносимого счастья.
«Я люблю тебя», – повторила она вслед исчезающему огоньку, когда Ник завел мотор и уехал в ночь.
Она не замечала, что мнет фотографию, слишком сильно прижимая ее к груди дрожащими пальцами, и шептала без конца: «Как же я тебя люблю…»
Глава 6. Облака
Первые два дня Кристина почти все время спала.
Боль понемногу проходила благодаря аккуратному приему лекарств и заботливому уходу Ника. Когда бы она ни проснулась, он всегда находился рядом, был неизменно вежливым и предупредительным. Постепенно, открывая глаза и видя его сидящим у кровати, она перестала вздрагивать и беспокоиться.
Они мало разговаривали. Отчасти из-за того, что Кристина была все еще слишком слаба, чтобы вести длинные беседы, отчасти по причине молчаливости ее сиделки. Кристина все никак не могла назвать его свои мужем, даже мысленно, но и Ник, за что она была благодарна ему в глубине души, больше ни словом не намекнул на их родство, прежние отношения или какие-то обязательства.
Кристина и рада была бы задать ему сотню, тысячу вопросов, но пока не торопилась. Первый испуг прошел. Ей было так хорошо и спокойно с ним, что она почти приняла ситуацию как должное, смирилась с ней.
Наслаждаясь уютом и покоем возле Ника, она смутно чувствовала, что когда-то, может, неделю назад, накануне злополучной аварии, может, давным-давно в прошлом, она помнила, что они с ним были близки. Эта связь ускользала от нее в деталях и красках, воспоминания стерлись, исчезли за пологом беспамятства, однако она каким-то образом, каким-то внутренним женским чутьем знала, что этот мужчина не был для нее чужим.
Чужой человек не стал бы так терпеливо и трогательно заботиться о ней, так пронзительно смотреть на нее, как смотрел Ник Вуд. Когда она встречалась с ним взглядом, у нее по коже, где-то между лопатками, пробегали мурашки: до того красноречивым было его молчание и выразительными серебристые глаза. Подчас она не могла оторваться от созерцания их туманной глубины, не в силах прочесть, что в ней таилось.
* * *
Он сидел на полу своей спальни в полной темноте.
Он не мог заснуть и даже еще не раздевался, несмотря на то, что полночь давно миновала. В зыбком свете полной луны, пробивающемся сквозь задернутые шторы, его фигура резко выделялась на фоне двери. Плечи чуть заметно вздрагивали. Запрокинув голову, он шептал в пустоту:
– Господи, я не могу больше, не могу так… Я не выдержу. У меня просто нет сил… Сколько еще? Сколько?
Как же жестоко он ошибся, полагая, что справится с собой и сможет держаться ровно и спокойно. В порыве восторженного изумления, граничащего с безумием счастья от встречи с Кристиной, пусть и случившейся при таких печальных обстоятельствах, он совсем потерял голову. Единственным его желанием, страстным порывом было во что бы то ни стало удержать ее возле себя, любой ценой, правдой или ложью, только не дать ей исчезнуть, не дать покинуть его.
Он знал, что на этот раз не переживет такую потерю.
Но ложь давалась ему тяжело, дико тяжело. Он мучился, выворачивал душу наизнанку, заставляя себя притворяться и произносить несуществующие вещи. Он проклинал и ненавидел себя за это. Он никогда не умел лгать, и вряд ли уже научится. Поэтому всякий раз, когда ему приходилось говорить неправду, ему было стыдно и больно.
Он привык к боли, научился за долгие годы сосуществовать с ней, примирился, принял. Но боль потери и боль возвращенной безумной надежды, которой, может, никогда не дано сбыться, – это совсем не одно и то же. Потерю можно перетерпеть, перестрадать, затолкать в самый дальний уголок души, за пелену уходящих дней и призрачно-ложных новых впечатлений и встреч. Можно переломить себя и не думать о ней, на это силы найдутся, стоит только принудить мысли не возвращаться к прошлому каждую минуту. Но когда эта боль вдруг возрождается и дразнит, манит несбыточным, терзает нереальным, становится невыносимо и хочется кричать. Оказывается, она никуда и не исчезала. И попытки изгнать ее из памяти, стряхнуть с ладоней, как растаявший снег, не приводят ни к чему, кроме новых вспышек жгучего огня в сердце, которое замирает, не в силах сопротивляться такому натиску, и грозит никогда уже не начать биться вновь.
У него было потрясающее самообладание, всегда, и тогда, много лет назад, и сейчас. Эту черту своего характера он воспринимал, как данность, как само собой разумеющееся. Но у всего есть предел. И ему было мучительно больно видеть ее, разговаривать с ней, даже иногда касаться ее. Всякий раз его кожа горела от ее нечаянных прикосновений, и он кусал губы, чтобы не застонать, а потом чувствовал привкус крови во рту.
Она улыбалась и доверяла ему, как когда-то давно.
А лгать становилось все сложнее.
Поэтому он, словно помешанный, не находил себе покоя и повторял:
– Сколько еще, Господи?
Лишь глубокая ночная тишина была ему ответом и мнимым утешением.
* * *
Кристина проснулась. Она долго с необъяснимым беспокойством вглядывалась в темноту, пытаясь понять, что же ее разбудило. Наконец ей показалось, что из-за двери доносятся странные звуки, больше всего похожие на… приглушенные рыдания. Они были такими надрывными, тяжелыми и мучительными, что по ее спине пробегали мурашки, и все тело обдавало холодом.
Ник?
Это мог быть только он один.
Ей стало не по себе, но она не знала, как поступить.
Так она лежала, заставляя себя не прислушиваться, пока не забылась тревожным, часто прерывающимся сном.
* * *
Утро выдалось таким солнечным и славным, таким безмятежным и тихим, что, проснувшись, Кристина была почти уверена, что случившееся ночью ей приснилось. А когда в комнату вошел Ник, как всегда, приветливый и спокойный, она окончательно в этом убедилась.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, устраивая у нее на коленях поднос с завтраком.
Кристина осторожно вытянула ноги и расправила одеяло, чтобы поднос ненароком не соскользнул.
– Спасибо, лучше. Хотя ты все равно будешь поить меня своими штучками, гадкими и не очень.
Ник присел на кровать у нее в ногах, расположившись как раз с противоположной стороны импровизированного столика.
– Вне всякого сомнения, – серьезно ответил он, добавляя себе в кофе молоко.
Для нее был приготовлен чай.
– Только не очень крепкий, ладно? – Кристина успела приостановить проявление его щедрости, глядя на быстро наполняющуюся чашку, и шутливо добавила: – А ты суровый надзиратель!
– Неверный ответ, мэм, – подхватил ее тон Ник. – Я, скорее, заботливая сиделка. А если это мое скромное утверждение не соответствует истине, вам достаточно только изложить мне свои пожелания, и я немедленно исправлюсь.
– Тогда, – Кристина проглотила кусочек тоста с изумительным вишневым джемом, – тогда я хочу причесаться.
– Раз, – Ник загнул палец свободной руки, накладывая себе сахар.
– Ты считаешь ложки или мои пожелания?
– И то, и другое, поэтому будь добра, не сбивай меня со счета и продолжай.
– Умыться.
– Два.
– И послушать какую-нибудь историю.
Ложка остановилась над чашкой.
– Какую историю?
– Обо мне. О тебе. О нас.
Ник возвратил ложку в сахарницу и заявил:
– Принимаются только два первых предложения, потому что я никогда не кладу в кофе больше двух ложек сахара.
– Нет-нет, так дело не пойдет, – запротестовала Кристина. – Ты обещал немедленно исправиться, а теперь отказываешься? Как же насчет любого пожелания?
Ник взял с тарелки апельсин, разломил его и сделал вид, будто обдумывает услышанное.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |