Татьяна Викторовна Полякова 7 страница

Рахманов опоздал на полчаса. Когда он вошел в кафе, я поняла, что место для встречи выбрала неудачно. Это мне здесь вполне уютно, а Рахманову заведение таковым вряд ли покажется. В своем элегантном светлом костюме он выглядел наследным принцем, заплутавшим в городских трущобах. Парни в линялых джинсах с небритыми физиономиями с удивлением на него косились. Кое-кто наверняка узнал, по залу прошелся шепоток. Я решила, что Олег это переживает. Я-то уже пережила приступ всеобщего внимания, когда полчаса назад явилась сюда в ярко-красном платье и в полной боевой раскраске. Маскарад предназначался для Рахманова, но за неимением последнего им наслаждались парни за соседними столиками. По вечерам здесь шла игра, и кафе в основном посещали картежники, по той же причине женское общество сводилось к минимуму: две девицы в компании зловещего вида мужчин и дама за стойкой, то ли бармен, то ли администратор. До появления Рахманова я отразила шесть попыток составить мне компанию и отвергла три предложения познакомиться.

– Славное местечко, – присаживаясь, сказал Олег. – А получше в городе ничего не нашлось?

– Там, где получше, следует вести себя прилично, а тут перебьются.

– Отлично. Даже если мне здесь выбьют все зубы, что вполне вероятно, я рад доставить тебе удовольствие.

– Если хочешь, уйдем отсюда, – предложила я.

– Нет, отчего же. Красивое платье, – кашлянул он. – В этой забегаловке найдется что-нибудь выпить?

– Конечно. И кормят вполне сносно.

– Нет уж, не стоит рисковать.

Он подозвал официанта и сделал заказ. Официант смущенно смотрел на меня. Забавно смотрел, точно я прямиком свалилась ему на голову из его ночных фантазий. Олег замолчал, недовольно хмурясь, а он все смотрел и смотрел.

– Очнись, парень! – сказала я и засмеялась, а он покраснел и торопливо удалился.

– Нравится ощущать себя всемогущей? – усмехнулся Рахманов.

– Иногда, – пожала я плечами.

– На меня ты никогда так не смотрела, – продолжил он едва ли не с обидой.

– Как?

– Обволакивая взглядом или притрагиваясь… да, как бы притрагиваясь к лицу своими глазами. А может, ты и не видела его, может, ты не умеешь видеть?

– Слушай, а ты стихи не пишешь? – хмыкнула я.

– Иногда, – ответил он, отвернувшись.

Парень принес ему выпивку, теперь Олег вертел бокал в руке, разглядывая рубиновую жидкость, и молчал.

– Не стоило нам сюда приходить, – вздохнула я.

– Напротив, – заговорил он. – Парней за стойкой видишь? Примолкли, потому что ты посмотрела в их сторону, просто посмотрела и улыбнулась. И те двое за столом у окна – у них лица детей, увидевших красивую игрушку. Ты не замечаешь, как они смотрят на тебя? С сожалением и страхом.

– Да ладно, нормально смотрят.

– Я знаю, как мастерски ты можешь прикидываться. Кривляйся сколько угодно, но я ни за что не поверю, что ты не замечаешь… А знаешь, я им благодарен, – вдруг заявил он.

– Кому? – не поняла я.

– Всем этим… людям, – сделав широкий жест рукой, сказал он с заминкой. – Я впервые за многие годы почувствовал себя счастливым. И знаешь, почему? Потому что сижу с тобой и могу взять тебя за руку, и никто не крикнет: «Святотатство!» и не ткнет меня мордой в грязный пол, потому что кто-то там на небесах…

– Все, хватит, – махнула я рукой. – Сколько ты выпил сегодня?

– Достаточно для того, чтобы наплевать на свое обычное здравомыслие. Я знаю, что бы я ни сказал сейчас, это будет выглядеть попыткой себя оправдать. Поэтому я не стану говорить, что знать ничего не знал… черт, все-таки оправдываюсь. В общем, ты должна понять одно, как бы смешно это ни звучало: моя жизнь не стоит без тебя ломаного гроша и…

– Олег, не дури, – поморщилась я. – Тебе это даже не грозит.

– Ты поймешь, что я искренен, очень поздно, когда все будет бессмысленно.

– Ты просто пугаешь себя, тебе это приятно. Совершенно новое ощущение…

– Нет.

– Да.

– Нет. И ты сама знаешь.

– Я не верю тебе, – покачала я головой.

– Придется поверить.

– Просто сейчас ты не хочешь быть самим собой. Завтра ты удивишься.

– Приятно, что ты считаешь меня законченным мерзавцем, – усмехнулся он.

– Ты такой, какой есть.

– И ты меня не любишь, – кивнул он.

Очень хотелось ответить правду. Но я не смогла. Хотя чего проще просто сказать «да». Но что-то меня остановило. Может, страх все еще притаился где-то во мне и нашептывал: «С ума сошла, идиотка несчастная? Это твой шанс, у тебя их не так много, вот и не фига раскидываться». И я возразила:

– Я люблю тебя.

– Ты не притворялась, не пыталась меня использовать? – перебил он.

– Пыталась, конечно, – усмехнулась я. – Я ведь хочу выжить.

– Мое предложение остается в силе. Переезжай ко мне. Прошу. Я тебе клянусь: мне безразлично, кто и что скажет по этому поводу, а если кто-нибудь еще раз посмеет…

– Не строй из себя сумасшедшего, – поторопилась вмешаться я, пока он тут лишнего не наболтал. – Разумеется, я согласна.

– У меня есть условия.

– Как же без них, – хмыкнула я.

– Не думаю, что они слишком обременительны. Никаких старых знакомых, ничего, что может напомнить о прошлом.

– Машка?

– Машку я как-нибудь переживу, раз в нее влюбился мой лучший друг. Никаких забегаловок вроде этой, никакой идиотской работы… Я запрещаю тебе даже появляться в том районе!

– Шлюхи объявят траур, – вновь хмыкнула я. – Вот горе-то! Но один раз наведаться придется, сообщить, что меня ждет лучшее будущее.

– Ерничаешь?

– Конечно. Иначе я зареву. Тебе этого хочется?

– Я бы не возражал.

Далее события разворачивались с ошеломляющей быстротой и совсем не так, как я могла бы предположить. Впрочем, и для остальных все это, скорее всего, явилось полной неожиданностью. Тогда, после «Каприза», мы поехали ко мне, потому что до моей квартиры было рукой подать, а до его довольно далеко, а страсть, разумеется, переполняла, и мы рухнули в объятия друг друга, как всегда, не добравшись до моего дивана. К утру я решила, что Олег, успокоившись, геройствовать раздумает и я смогу остаться в своем жилище. Наше совместное существование под одной крышей виделось мне с трудом. Он хотел продемонстрировать свою независимость перед Долгих и компанией (против этого я не возражала), хотел немного побезумствовать (это я тоже переживу), но его слова о любви ко мне отклика не нашли по той простой причине, что любить кого-то, кроме себя, Рахманов не мог, просто не умел. Может, он о такой своей особенности не догадывался, но я-то знала о ней доподлинно, оттого внезапно свалившееся счастье представлялось мне весьма сомнительным. Очень быстро поняв, что свалял дурака, он обвинит меня во всех смертных грехах, и большая любовь выйдет мне боком. Была, конечно, еще причина: я его не любила, не уважала, даже не жалела, мало того, презирала и ненавидела. Притворяться долгое время весьма затруднительно, так что я бы предпочла свою берлогу и визиты Рахманова не чаще одного раза в неделю.

Все вроде бы к тому и шло, но, уходя, Рахманов заявил, что к вечеру пришлет машину. К тому моменту мне надо собрать вещи и предупредить хозяйку квартиры, то есть покончить с прежней жизнью.

– Возьми только самое необходимое, – напутствовал он.

Проводив его до двери, я почувствовала себя скверно, на сей раз в банальном физическом смысле, и бросилась в туалет. Минут пять меня рвало, и я, умывшись, буркнула, глядя на себя в зеркало:

– Эк тебя от любви-то плющит…

Оказалось, в самую точку. Ближе к обеду я догадалась найти свой календарик, уставилась в него и присвистнула:

– Время-то как бежит. Надо больше внимания уделять своему здоровью.

В общем, вместо того чтобы собирать вещи, отправилась в клинику. Счастье на моем лице читалось так явственно, что врач сразу же предложила решить мою проблему на следующий день. Мы договорились о времени, и я потопала к Виссариону.

– Я со скорбной вестью, – заявила я ему. – Увольняюсь.

– Откуда?

– Отсюда. Хочешь, найду тебе кого-нибудь на рояле играть?

Он головой покачал.

– Друзей не выбирают, они сами приходят.

– Ага. А я вот ухожу.

– Это по велению сердца? – подумав, спросил он. – То, что ты собираешься сделать?

Я тяжко вздохнула, но, странное дело, соврать не решилась и покачала головой.

– Ну, и чего путного ты тогда ждешь от жизни? – изрек Виссарион и, разумеется, оказался прав.

– Ладно, не умничай, – осадила его я. – Вот ключи от моей квартиры и деньги хозяйке за год вперед. Все сразу не отдавай, пропьет. Сделаешь?

– Конечно. Не хочешь расставаться с квартирой? – спросил он, хотя вопрос должен был звучать так: «Уверена, что придется возвращаться?»

– Команданте не хочет, – ответила я. – Идейному борцу не пристало жить в моем новом доме. Ладно, салют. Девкам привет и пожелания хорошей погоды.

Я пошла домой и по дороге позвонила Олегу.

– Машину сегодня не присылай. У меня тут дельце нарисовалось на пару дней, я позвоню, как управлюсь.

– Какое, к черту, дельце? – заорал он, парню не терпелось быть героем.

– Личное. К тебе отношения не имеет.

Через полчаса он был у меня – несмотря на занятость. Глаза горели, физиономию перекосило, скандала было не миновать.

– Что происходит? – с преувеличенным спокойствием спросил он.

– Ты собираешься устроить мне сцену, вот что, – ответила я.

– Я требую объяснений.

– Лучше не надо. Поверь, в самом деле лучше.

– Позволь мне самому решать, – начал он, а я вздохнула.

– Хорошо. Я беременна.

Он плюхнулся в кресло, глядя на меня с таким видом, точно подозревал, что я валяю дурака.

– Беременна? – переспросил так, как будто подобное случается раз в две тысячи лет при удачном расположении звезд и долгой кропотливой работе.

– Ага.

– И ты…

– И я собираюсь на пару дней отлучиться с известной целью. Теперь все?

– Ты… это… – Великому адвокату вообще-то не пристало мямлить, но именно этим он сейчас и занимался, а взгляд его метался по комнате, избегая моего взгляда.

– Не ерзай, – посоветовала я.

– Я бы хотел знать…

– Зачем? Любопытство одолело?

– Подожди, я просто хочу знать. Я ведь имею на это право?

– Будь я порядочной женщиной, непременно бы возмутилась, но так как я шлюха, то не стану принимать твои слова близко к сердцу.

– Это мой ребенок? – все-таки спросил он. – Какой срок?

– Одиннадцать недель. Будешь загибать пальцы?

Хоть он и смутился, но, безусловно, высчитывал. Что за народ эти мужики… Спрашивается, на кой черт это ему?

– Ты ведь… я хотел сказать…

– Отправляйся на работу, у тебя дела.

– Это мой ребенок, и ты намерена от него избавиться, даже не посоветовавшись со мной.

Очень хотелось взять его за шиворот и, к примеру, выбросить в окно, но я скромно устроилась на краешке кресла и сказала:

– Давай посоветуемся. Посоветовались? Отлично.

– О, господи, – тихо произнес он. – Кем ты меня считаешь, а? Законченным подонком?

– Разумным человеком, которому вдруг пришла охота повалять дурака.

– Идиотка, – покачал он головой. – Идиотка, ты так ничего и не поняла.

– С моей стороны было бы величайшим свинством по отношению к своему ребенку позволить ему родиться, и ты знаешь почему.

– Хорошо, давай говорить по-деловому. В конце концов, это в твоих интересах. Даже если мы расстанемся, с твоей прежней жизнью будет покончено, ребенок станет тому гарантией.

Я присвистнула.

– Конечно, мне далеко до порядочных людей с их идеями, но я никогда, слышишь, никогда не буду использовать собственного ребенка… Детей рожают, потому что хотят их, а вовсе не для того, чтобы добиться каких-то целей, по крайней мере в этом я убеждена. Может, я скверный человек, но любой подлости есть предел. Все, проехали.

Он тяжело поднялся и пошел к двери, а я вздохнула с облегчением. Но вечером Рахманов появился вновь, на этот раз со своим шофером. Тот скромно томился в прихожей, косясь на плакат, а мы прошли в комнату.

– У меня несколько вопросов, – деловито начал Рахманов. – И я прошу ответить на них откровенно, по возможности «да» и «нет».

– Валяй свои вопросы, – поникнув головой, сказала я.

– Ты меня любишь?

– Да.

– Ты хочешь быть со мной?

– Да.

– Тебе не претит мысль, что я отец твоего ребенка?

– Как элегантно вы поставили вопрос.

– Отвечай.

– Не претит.

– Ты считаешь, что способна быть ему хорошей матерью?

– Да.

– Ты готова отказаться от прежних обид, вычеркнуть их из памяти и просто радоваться, что бог послал тебе…

– Конечно, да, черт бы тебя побрал, – не выдержала я.

– Тогда поехали.

– Куда?

– На новое место жительства.

– Я вещи не собрала.

– Они тебе не нужны. Поехали.

Уже в машине он сказал:

– Сегодня я разговаривал с Антоном. В голове была такая сумятица… хотелось услышать его совет.

– И что он тебе посоветовал? – усмехнулась я, отворачиваясь к окну, чтобы он не увидел моей усмешки.

– Сказал: если любишь и она ждет ребенка, чего же проще – женись на ней.

– Антона только слушай, у него полно идей.

– А я думаю, он прав. По крайней мере, все для меня стало простым и ясным. Конечно, я не могу на тебе жениться, по крайней мере сейчас, нужно время, чтобы все… утряслось. Но у ребенка будет мое имя, и мы будем вместе. Я тебе клянусь. – И он сжал мою руку.

А я, ответив на пожатие, дала себе слово: если сейчас он сказал правду, я буду любить его всю жизнь, я научусь. Я буду ему надежным другом, и я за него жизнь отдам. Вот так нас разбирало. Надеюсь, мы были искренни тогда.

В приличной мелодраме все бы и закончилось на этой странице, но мы-то не были героями телесериала, жизнь не остановилась, она катила себе дальше, и мы вместе с ней. Беременность протекала очень тяжело. Уже через две недели меня положили на сохранение. Олег приезжал ко мне каждый день с ворохом ненужных подарков, вызывая легкий восторг у персонала и завистливые взгляды будущих мамаш.

Ему очень нравилась его роль, тем более что никаких изменений в его жизни в общем-то не наблюдалось. Он жил как раньше, просто теперь безмерно уважал себя. Честно говоря, меня он тогда интересовал мало. Я думала только о ребенке. Странно было чувствовать, что во мне существует чья-то жизнь и вскоре появится человек, которому я буду по-настоящему нужна, которого я буду любить и который не отвергнет мою любовь.

Я мечтала о нем, и в этих мечтах Рахманов отсутствовал. В них вообще никого не было, только я и мой ребенок. Наверное, еще тогда Рахманов почувствовал это. Иногда в его лице появлялось недовольство, и он спрашивал: «Ты меня любишь?», а я торопливо кивала.

Ребенок родился семимесячным. Мальчик. Рахманов назвал его в честь своего отца – Николаем, что меня вполне устроило. Кто еще, кроме Николая Чудотворца, мог послать мне это чудо? Я любила его еще когда он не родился, а когда он появился на свет, просто спятила. Мне хотелось лишь одного: держать его на руках. Поначалу я очень за него боялась, но все шло хорошо, он быстро набирал вес, и нас выписали домой. Дни потекли однообразные и бесконечно счастливые. Однако очень скоро Рахманов стал тяготиться новой жизнью. Еще находясь в больнице, я чувствовала, что с подурневшим лицом и заплывшей талией действую на него отталкивающе, он наблюдал за тем, как я иду, тяжело и осторожно, и в нем росло раздражение, точно его заманили в ловушку. Но я готова была простить ему это, все, что угодно, готова была простить.

Дома он появлялся ближе к ночи, когда я уже ложилась спать. Зато очень скоро у нас поселилась няня, пожилая дама гвардейского вида, которая всячески старалась сократить мое общение с сыном до смешного минимума. Первый скандал возник из-за этого.

– Нам не нужна няня. Я сама прекрасно справляюсь.

– Мне никогда не нравились женщины типа Наташи Ростовой, – парировал он. – У тебя будет время заняться собой. И мною тоже наконец.

Я решила, что по-своему он, наверное, прав, и теперь по утрам отправлялась в бассейн, а потом на занятия фитнесом, хотя это совершенно не требовалось, после родов я не раздобрела, а, наоборот, выглядела прекрасно. Не зря говорят, что счастье женщине к лицу.

Вслед за няней в доме появилась еще одна дама. Я пыталась выяснить, где она работала раньше, но не преуспела, оттого осталась с собственным мнением: Рахманов переманил ее с должности надзирательницы в психушке. То, что она за мной следит, не оставляло сомнений, и, разумеется, обе – и она, и няня – не считали, что я хозяйка в доме. Стоило появиться Рахманову, как они отправлялись к нему с докладами. Я никогда не оставалась наедине с ребенком, в магазины и бассейн меня сопровождал шофер, перенявший манеру прекрасных дам надзирать за мной. Даже когда я навещала Машку и мы вместе с ней гуляли в парке, он маячил сзади. Черт знает, в чем меня подозревал Рахманов, но я решила терпеть, ведь когда-нибудь это ему надоест. Пару раз он не ночевал дома, я ему не звонила, справедливо полагая, что ничего хорошего из разговора при таких условиях не выйдет.

– Какова роль Надежды Степановны в нашем доме? – все-таки спросила я как-то за завтраком.

– Я думал, ты заметила: она помогает по хозяйству.

– Я вполне могу убрать квартиру и приготовить еду сама.

– Предпочитаю стряпню Надежды Степановны.

– Если учесть, что ты дома только завтракаешь, да и то не всегда, довольствоваться ее стряпней приходится мне.

Потом он пропал на двое суток, и мобильный не отвечал. Так как это были выходные, в конторе я его тоже не обнаружила. В понедельник он появился часов в одиннадцать утра.

– У тебя все в порядке? – спросила я.

– Тебя интересуют мои дела? – усмехнулся он.

– Конечно.

– Но спрашивать, где я был, ты не собираешься?

– Я догадываюсь.

– И что?

– Ничего, я полагаю.

– Далее последует сентенция, что ты мне не жена?

– Не последует, – ответила я и хотела уйти, но он остановил меня.

– Тебе ведь это безразлично. Ты хотела ребенка, и ты его получила. Ты всегда добиваешься, чего хочешь.

– По-моему, ты уже сообразил, что свалял дурака, но признаться в этом не желаешь, вот и ищешь виноватых.

– Я свалял дурака, поверив, что такая, как ты, в самом деле может что-то чувствовать. В тебе нет чувств, одни инстинкты. Пришло время рожать, и ты родила, а я теперь лишний, раз свою функцию выполнил.

– Чего ты хочешь от меня? – спросила я со вздохом.

– Того, что ты не можешь мне дать: любви. Ты меня никогда не любила, было одно притворство и желание использовать. Что ж, тебе это удалось.

– Может, пришла пора указать нам на дверь?

– Так вот чего ты добиваешься? Не дождешься, дорогая.

Далее все развивалось как в дрянной мелодраме. Скандалы следовали один за другим. Когда после очередного скандала я обнаружила, что вездесущая Надежда Степановна просто заперла меня в комнате до появления любезного ее сердцу хозяина, я решила, что с меня хватит. Пребывание в одиночестве способствовало размышлениям, и, поразмышляв, я позвонила Антону.

– Антон, здравствуйте, это Юля. – Не знаю, как он не начал заикаться с перепугу, услышав мой голос, но другой кандидатуры у меня не было, и я продолжила: – Мне нужна ваша помощь.

– Конечно, а что случилось?

– Я ухожу от Олега. Мне нужна машина и ваше присутствие. Здесь две дамы, которые наверняка пожелают мне воспрепятствовать. Конечно, мне ничего не стоит отправить обеих в нокаут, но хотелось бы обойтись без этого.

– А Олег, он…

– Большая просьба ему не сообщать. Так вы при– едете?

– Да… конечно, – помедлив, ответил он. И через полчаса уже стоял на пороге.

Надежда Степановна радостно улыбалась лучшему другу хозяина, но далее порога его не пустила.

– Это ко мне, – сказала я, сгребла ее за шиворот и определила в гардеробную. Вслед за ней нянюшка отправилась в кладовку.

Вещи я собрала за полчаса, скомандовала: «Грузите!» и взяла на руки сына. Вещей было немного, так что в квартиру возвращаться не пришлось, что меня порадовало. Консьерж, помогавший нам вынести коляску, безусловно, позвонил Рахманову.

– Вы что, поссорились? – рискнул спросить Тони уже в машине.

– Разлюбили друг друга. Такое случается.

– Куда вас отвезти?

– На мою старую квартиру. Помните, где это?

– Может быть, лучше ко мне? – Он смутился и едва ли не застонал, поняв, что сморозил, сидел за рулем, боясь повернуть голову, и торопливо продолжил: – Я имею в виду… он ведь приедет…

– И порадуется, застав меня в вашей квартире. Надо заехать за ключами к Виссариону.

Когда он притормозил возле кафе, я попросила:

– Сходите вы.

– Он отдаст мне ключи?

– Конечно.

Тони поспешно покинул машину. Идти в кафе с ребенком мне не хотелось, а оставить его хоть на миг я боялась. Не знаю чего, разумеется, не Тони, но боялась. Он вернулся очень быстро.

– Здесь ключи и еще деньги.

– Спасибо.

В квартиру он поднялся вместе со мной.

– Я думаю, надо позвонить Олегу. Так будет лучше. Он приедет, вы поговорите…

– Не лезьте не в свое дело. Я вам очень благодарна, а теперь идите.

– Может быть, мне лучше остаться? Я могу сходить в магазин, холодильник пустой.

– Позже. У ребенка есть все необходимое, а я перебьюсь.

– Послушайте…

– Вы уйдете наконец? – не выдержала я.

С несчастным видом он удалился на кухню.

Думаю, он все-таки позвонил, пока я укладывала ребенка спать. Потому что очень скоро появился Рахманов. Конечно, можно было не открывать дверь, но я подумала: чем скорее мы все выясним, тем лучше.

– Сохранила квартирку? – с ухмылкой сказал он, входя. – Была уверена, что понадобится?

– Как видишь, понадобилась.

– А ты здесь что делаешь? – накинулся он на Антона.

– Олег…

– Записался в помощники? Прекрасно. Она и тебя заставила танцевать под свою дудку?

– Может, ты успокоишься и…

– Я спокоен, – рявкнул Рахманов, а я сказала:

– Говори тише, ребенок спит.

– Прекрати им спекулировать. Что означает твое поведение, дорогая?

– Ничего не означает. Я просто ушла от тебя.

– Ах, вот как… И ты думаешь, я тебе это позволю?

– Я уверена, тебя это вполне устроит. Просто сейчас тебе пришла охота в очередной раз устроить спектакль.

– Ты выбралась из дерьма благодаря мне, а теперь я тебе не нужен? Прекрасно. Только знаешь что, я не такой дурак и использовать себя не позволю. Ребенка ты не получишь, ты его вообще больше не увидишь. Поняла, дрянь?

– Не сходи с ума, – попросила я тихо.

– Я сошел с ума, когда поверил шлюхе. Я поверил, что ты… Черт, где были мои глаза! Ты не хочешь жить со мной! Что ж, прекрасно. Убирайся к черту. Но сына я тебе не отдам! Это мой ребенок, и ты его не получишь. Я тебя в сумасшедший дом упеку…

– Олег, опомнись, что ты говоришь, – попробовал вмешаться Антон.

– Молчи, ты ничего не знаешь о ней. Она… Она… тварь, которую раздавить и то противно… – Он снова повернулся ко мне: – И ты думаешь, я позволю ребенку жить с тобой? Что из него вырастет? Нет, дорогая, не выйдет. Слава богу, у него есть отец.

– Никто не позволит тебе сделать это, – как можно спокойнее сказала я. – Никто не отнимет у матери грудного ребенка.

– Серьезно? У такой, как ты? У чертовой наркоманки, уголовной шлюхи не позволит? Посмотрим. Попробуй потягаться со мной, мигом окажешься на кладбище.

– Олег, прекрати наконец! – крикнул Антон.

– Зря вы его остановили, Тони, – усмехнулась я. – Вот сейчас будет самое интересное. Ну, что, пошлешь ко мне Ника? Давай, сволочь…

– Заткнись, заткнись, дрянь…

Сына мы все-таки разбудили, и он заплакал. Я взяла его на руки.

– Олег, – опять заговорил Антон. – Очень прошу тебя, уходи. Ты успокоишься, Юля успокоится, через несколько дней встретитесь и поговорите.

– Мне не о чем говорить с этой шлюхой, я сказал все, что хотел. А ты… друг называется!

Он ушел, хлопнув дверью.

– Простите меня, – сказал Антон в наступившей тишине. – Я хотел как лучше… Никогда его таким не видел, даже не мог предположить… Он точно спятил.

– Да нет, он в своем уме, только ум у него особенный, – вздохнула я. – Сможете отвезти нас в аэропорт?

– В аэропорт? – не понял Антон.

– Вы же слышали, он сказал, что отнимет у меня ребенка. Нам надо как можно скорее покинуть город.

– Юля, уверяю вас, то, что он сказал…

– Он вполне может сделать, – перебив, я закончила фразу за Антона. – Я знаю вашего друга лучше, чем вы. Хорошо, я вызову такси.

– Нет, я отвезу. Но куда вы поедете?

– Не имеет значения.

– Юля, подумайте, куда вы с ребенком, зимой… Это безумие! Слушайте, поживите у меня, Олег успокоится и…

– Вы что, не поняли? Он отберет у меня сына. И я ничего не смогу сделать. В этом городе вашему дружку провернуть такое легче легкого.

Я быстро собрала вещи.

– О господи… – всплеснул руками Антон. – Тогда я полечу с вами.

– С ума сошли?

– Машка мне никогда не простит, если я оставлю вас одну. Помогу вам устроиться и вернусь. По крайней мере, буду знать…

– У меня есть родственники, далеко. Машке о них известно. Я позвоню оттуда. Берите вещи, надо спешить.

Но спешить оказалось без надобности. Выйдя из подъезда, я увидела два джипа возле машины Антона. При нашем появлении дверь одного из них распахнулась, и появился дружок Ника. Он привалился к капоту и не спеша закурил. Я замерла на месте, Антон, замешкавшись с вещами, едва не налетел на меня.

– Вы правы, – вздохнула я. – Надо успокоиться и обо всем договориться.

– Что? – растерялся он.

– Мы возвращаемся. – И я вошла в подъезд.

«Уйти можно было бы по крыше, – лихорадочно подумала я, – но не с крохотным ребенком. Может, действительно попросить Тони остаться? Но разве его присутствие их остановит? Намнут парню бока, только и всего. Еще и ментам сдадут, как дебошира, а лучший друг поедет завтра освобождать его из каталажки».

– Спасибо вам, – сказала я, когда он внес вещи в квартиру. – И извините. С Олегом не ссорьтесь, иначе Машку вызволить будет очень трудно.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился он.

– Ваш друг умеет мстить, вот что.

– Юля, эти машины во дворе, что это значит?

– То, что уехать я не смогу. Будем решать дело миром. Надеюсь, он успокоится, и мы договоримся.

– Я думаю, мне лучше остаться. Я могу устроиться на кухне…

– Нет-нет. Все в порядке. Уходите. Завтра утром я позвоню ему на работу.

Он наконец-то ушел. Я села рядом с креслом, на сиденье которого спал сын, и стала ждать. Сидя на полу, сложив руки на коленях, я мысленно повторяла одно и то же: «Господи, оставь мне сына… пожалуйста, господи…» А перед глазами была Дашка, и меня не покидало чувство обреченности, словно рядом, слева за плечом, стоит смерть, или Ник, или Рахманов. Я даже как будто чувствовала тяжелое дыхание и взгляд равнодушных глаз. И когда мне стало невыносимо ожидание, хлопнула входная дверь, и появился Ник в компании двух своих дружков.

– Салют, дорогая. Перехожу на шепот, чтобы не потревожить сон наследника престола.

Он приблизился и устроился на корточках напротив меня.

– Солнышко, договоримся сразу: давай без истерик и глупостей, без этих сцен времен Освенцима: «Мама… сынок… помни имя свое…» и прочего в том же духе.

– До чего ж ты любишь поболтать, Ники-бой, – усмехнулась я.

– Грешен, люблю. Дрянь ты моя ненаглядная, огорчаешь ты меня. Ох как огорчаешь! Ты родилась с золотой ложечкой во рту и постоянно ее выплевываешь. Когда-нибудь ты это сделаешь в последний раз.

– И тогда появишься ты и свернешь мне шею.

– Да. И ведь никто мне не помогает так, как ты сама. Папа тебе что говорил? Забыла? Забыла. А он говорил: держи этого придурка за яйца, и мы горы свернем. А ты? Решила соскочить? Ишь, заделалась Девой непорочной с ребенком на руках, та тоже родила неизвестно от кого… Но и эту карту разыграть ума не хватило. Куда ты без меня, солнышко? Ладно, хватит. Ребенка я забираю. Не волнуйся, его велено доставить папаше, там няньки, не пропадет. Да и сладкоречивый наш его любит, на всех углах о нем рассказывает. Так что для пацана это хороший вариант. – Он похлопал меня по плечу и навис над креслом. – Черт, никакой сноровки управляться с маленькими ублюдками. Как его на руки-то взять?

– Можно, я отвезу его сама? – тихо спросила я.

– Без дураков? – нахмурился Ник. – Ты бы оказала мне услугу. Хочешь совет? Кидайся сладкоречивому в ноги прямо от порога, может, простит. Хотя вряд ли. Ты ведь, мерзавка, совершила страшное святотатство – посмела его не любить. Его, величайшее творенье божье!

– Тебе-то откуда знать?

– О божьем творенье?

– О нелюбви.

– От верблюда. Бери ребенка, и пошли.

Удрать по дороге было невозможно, да я и не надеялась. Ник поднялся на второй этаж вместе со мной, консьерж успел предупредить о нашем приходе, дверь в квартиру была открыта, на пороге стояла Надежда Степановна. Она взяла ребенка и захлопнула дверь перед моим носом.

– Облом, – развел руками Ник. – Извини, дорогая, буянить не будем. Ну, что, радость моя, – сказал он уже возле машины. – Пойдем, напьемся и морду кому-нибудь набьем.

– Прекрати.

– Не хочешь? Зря. Глядишь, и полегчало бы. Постарайся увидеть в происшедшем хорошую сторону: скажи на милость, ну зачем тебе ребенок? Какая ты, на хрен, мать? Ты глазами-то не сверкай, а папу послушай. Останься пацан с тобой, и у твоих врагов появилась бы лишняя возможность держать тебя на поводке, а сейчас ты свободна. И поводочек в твоих руках. Рахманов не забудет, что ты мать его сына, скандал-то ему ни к чему. Если перестанешь дурака валять, быстро сообразишь, как этим воспользоваться.

Дата добавления: 2015-10-21