посредника и умерителя, хочет сам давать направление делам, вопреки желаниям
и потребностям народа, выражаемым его представителями, он неизбежно приходить
в столкновение с собранием, и тогда в государстве водворяются нескончаемые
раздоры. Многие европейские страны представляют тому примеры. Хорошо, когда
столкновение разрешается более и менее устойчивым компромиссом; но иногда
оно кончается революцией, что мы и видим в истории Англии и Франции. С своей
стороны, представительное собрание может стремиться к захватам, отрицать прерогативы
короны, ставить в ничто права верхней палаты и для проведения своих видов
волновать народ и отказывать в податях. Английский Долгий Парламент, французские
революционные собрания, прусская палата 1848-го года представляют тому примеры.
Наконец, и аристократия может, влияя на выборы и держа в руках королевскую
власть, направлять законодательство исключительно в свою пользу. Англия, при
первых королях Ганноверского дома, управлялась стачкою немногих аристократических
домов, которые, посредством гнилых местечек и подкупа представителей, были,
в сущности, полновластными хозяевами в государстве.
Однако, конституционное устройство содержит в себе и лекарства против
этих зол. Если, в силу существующих условий и обстоятельств, тот или другой
элемент получает перевес, то все же другие не подавляются совершенно. Они
сохраняют свои права и, при изменившихся условиях, могут восторжествовать
в свою очередь. Мы видели, что одно из важных преимуществ конституционной
монархии заключается в том, что она, не изменяя своего существа, может приспособляться
к историческому течению народной жизни. В Англии, при средневековом порядке,
парламент служил средоточием могучих феодальных баронов, которые через него
держали в руках королевскую власть. С возникновением нового государственного
строя, последняя, напротив, временно стала преобладающею; парламент, в сущности,
только исполнял приказания монарха. Однако народные права не были уничтожены,
и когда короли захотели совершенно обойтись без парламента, они встретили
сопротивление, которое сокрушило их силу. Двойною революцией, но без перемены
государственного устройства, королевская власть была введена в законный границы.
Со вступлением на престол Ганноверской династии она даже умалилась чрезмерно.
Вместо нее, преобладание опять получила аристократия, которая была владычествующим
элементом особенно в первой половине XVIII-го века. Но затем, медленным ходом
жизни, больший и больший перевес получало демократическое начало, которое,
после ряда реформ, стало наконец преобладающим. Теперь опасность английской
конституции грозит с этой стороны. Оппозиция аристократической палаты является
только временною задержкой, прерогативы короны обращаются в ничто. Между тем,
то и другое существенно важно для правильного действия конституционного правления.
Могут встретиться обстоятельства, когда именно в этих высших элементах власти
английская государственная жизнь найдет твердую точку опоры. Недавняя судьба
Ирландского билля служит тому доказательством.
Английская политическая практика выработала и правильный способ соглашения
различных элементов верховной власти. Он с6стоит в том, что король вверяет
управление вождям той партии, которая имеет большинство в народной палате.
Обыкновенно составление министерства поручается одному лицу, которое предлагает
монарху список товарищей. Это то, что называется парламентским правлением.
Такой способ решения задачи имеет громадные выгоды.
Во-первых, этим установляется живое единство между правительством и народом.
Главное зло смешанного правления, враждебное отношение и раздоры властей,
через это устраняется. Монарх остается высшим умерителем партий, но сам не
вовлекается в их столкновения.
Во-вторых, этим водворяется единство направления в самом правительстве.
Внутренние разногласия, неизбежный там, где министерство составляется из людей
различных партий и направлений, исчезают вследствие необходимости выступить
с общею программою, которую все члены кабинета обязываются защищать против
оппозиции.
Через это, в-третьих, власть приобретает значительную силу. Правительство,
внутри себя разъединенное, всегда слабо, и еще слабее то, которое не находят
поддержки ни в обществе, ни в парламенте, а принуждено бороться с оппозицией,
господствующей в стране. Напротив, правительство, единое в себе и опирающееся
на общественное мнение, может смело проводить все свои меры.
В-четвертых, чередование двух партий в государственном управлении в высшей
степени выгодно для обеих. С одной стороны, правящим лицам весьма полезно
побывать в оппозиции. Кроме освежения сил, тут рождаются и новые взгляды.
Долговременное обладание властью, при напряженной деятельности в известном
направлении, слишком часто ведет к ослеплению. Правители перестают видеть
настояния потребности общества. Последние яснее раскрываются им в оппозиции,
когда они ближе стоят к народу и ум их не отуманивается обаянием власти. Они
лучше понимают и все выгоды, проистекающие для государства от оппозиции, имеющей
право возвышать свой голос по всем государственным вопросам и подвергать беспощадной
критике все действия правительства. Это заставляет последнее быть всегда на
стороже, раскрывает ему вредные стороны предлагаемых мер и не позволяет ему
слишком перегибать дугу в одну сторону. С своей стороны, оппозиции в высшей
степени полезно побывать в правлении. Это раскрывает ей глаза на условия и
потребности власти. Она не ограничивается уже чисто отрицательною критикой,
а старается выработать программу, которую она берется провести, когда правление
перейдет в ее руки. В самом обществе, вместо теоретических построений, вырабатываются
практические взгляды, а это именно то, что требуется для политической жизни.
Люди привыкают к совокупной деятельности и необходимым в ней сделкам и уступкам.
Резкие мнения сглаживаются и установляется среднее, способное удовлетворить
большинство.
В-пятых, такое чередование партий полезно и для государственного управления.
Изменяющиеся условия жизни и развития нередко требуют изменения политического
направления. Иногда нужно движение вперед, а иногда, напротив, необходимо
сдержать излишнее движение, в видах упрочения существующего. Но всякое дело
лучше делается тем, кто убежден в его пользе, нежели тем, кто делает его нехотя,
уступая необходимости. Человек в зрелых летах, размышлявший об общественных
делах и искусившийся в государственной жизни, может изменить свой взгляд по
тому или другому частному вопросу, но он не меняет своего направления. Поэтому,
когда является новая потребность и она становится столь настоятельною, что
ее нужно непременно удовлетворить, то лучше призвать свежих людей, нежели
вливать новое вино в старые мехи. Именно этому отвечает чередование партий.
В-шестых, этим способом на пользу государства обращаются все политические
способности страны. Даровитые люди, принадлежащие по своим убеждениям к оппозиционному
лагерю, не принуждены тратить свои силы в бесплодной борьбе; они могут употребить
свои способности на благо отечества. Там, где не установилось парламентское
правление, иногда личное нерасположение монарха устраняет именно даровитейших
людей. Георга II-го с трудом могли уговорить вверить министерский портфель
старшему Питту. Если бы в то время уже партия, господствующая в парламенте,
не имела возможности проводить свои взгляды и дать торжество своему направлению,
Англия лишилась бы одного из величайших своих государственных людей.
В-седьмых, обладание властью служить пробным камнем для политических
партий. Тут только обнаруживается, насколько их программы применимый полезны
для государства. Оппозиционные партии обыкновенно выезжают на самых популярных
началах; возбуждая народные страсти и несбыточный надежды, они могут приобрести
преобладающую силу в стран. Но если, когда власть переходить в их руки, он
принуждены отступить от своих требований, если предлагаемый ими меры оказываются
неисполнимыми на практике или ведут к вредным последствиям, если люди, пробавляющиеся
громкими фразами, на деле обнаруживают свою административную неспособность,
то они быстро теряют свое обаяние, а с тем вместе и господство в общественном
мнении. Демагоги сильны пока приходится только ораторствовать; прикосновение
с властью обнаруживает их ничтожество.
При всех этих значительных выгодах, парламентское правление неизбежно
страдает недостатками, присущими господству партий в государственной жизни
и указанными уже выше. Власть достается путем упорной борьбы, и для достижения
ее употребляются все средства, дозволенные и недозволенные. Нравственные требования
и государственная польза нередко затмеваются партийными целями. Общественное
мнение сбивается с толку всегда односторонним, а часто и превратным представлением
дела. Владычествующая партия награждает своих приверженцев, а способнейшие
люди остаются в сторон. Парламент становится центром интриг, а администрация
орудием партийного давления. При смене партий, лица, занимающие подчиненные
должности, не знают, кому угодить. Все государственное управление страдает
от шаткости политики, переходящей от одной противоположности в другую. При
частых колебаниях правительство теряет, наконец, всякий авторитет. Особенно
вредно это отзывается на иностранной политике, которая требует постоянства
направления; здесь частые перемены могут подорвать международное положение
государства.
В демократии, как уже было объяснено, все эти недостатки достигают крайних
размеров, ибо тут нет сдержек, полагающих предел господству партий. В конституционной
монархии, напротив, такие сдержки существуют, и этим значительно умаляется
зло. Первая из них состоит в том, что и при парламентском правлении министры
назначаются лицом, не причастным духу партий, а стоящим над ними.
Современные английские публицисты, склоняющиеся к демократическому направлению,
видят в министерстве просто правительственную комиссию Нижней Палаты. Это
значить совершенно упускать из вида то существенное значение, которое имеет
назначение министров королем. Если бы это право было предоставлено представительной
палате, то все власти сосредоточились бы в ее руках, и ее деспотизму не было
бы пределов. Иногда же, наоборот, при раздробленности партий, не было бы возможности
составить кабинет, или же образовалось бы министерство нейтральное, то есть,
бесцветное и лишенное силы. Вследствие этого, все конституции в мире признают
это право за монархом, оставляя за палатами только косвенное влияние на его
решения. Даже в демократических республиках. назначение министров президентом
представляет весьма существенную сдержку владычеству партий. При слабой организации
последних и еще более при случайных коалициях, от главы государства зависит
выбор лица, которому поручается составление кабинета. Переговоры ведутся не
только между членами партии, ищущими власти, но главным образом с посторонним
лицом, которого положение дает его мнению особенную силу. Король еще выше
стоит над партиями, еще менее стеснен партийными соображениями, нежели президент
республики. В стране, привязанной к монархическому началу, авторитет его еще
больше, а потому, если не всегда делается то, что он хочет, то во всяком случае
его советы имеют весьма значительный вес.
Но всего важнее то, что при этом способе назначения министерство ставится
в положение независимое от палаты. Оно власть. свою получает не от палаты,
а от короля, а потому, если бы палата не дала ему надлежащей поддержки, оно,
от имени короля, имеет право ее распустить, что совершенно немыслимо со стороны
простой парламентской комиссии. Мало того; король может даже назначить министерство
помимо большинства и затем распустить палату, если она оказывает ему упорную
оппозицию. Английская история представляет тому поучительный пример. В 1783
году коалиционное министерство Фокса и лорда Норта представило Палате. Общин
проект закона о преобразовании управления Индии, который Георг III считал
противным правам короны. Министерство располагало в палате значительным большинством,
и предложение прошло в ней без труда. Оно было бы принято и Палатою Лордов,
но король заявил, через доверенное лице, что он будет считать. своим врагом
всякого, кто подаст за него голос. Вследствие этого личного вмешательства
монарха, билль был отвергнуть Верхнею Палатой. Тогда король немедленно отставил
министерство и назначил первым министром двадцатичетырехлетнего Питта, который
не был даже главою какой-либо партии. Палата Общин постановляла резолюцию
за резолюцией, выражаются недоверие к новому министерству; она отвергла предложенный
Питтом билль о переустройстве индийского управления; дважды она подавала адресы
королю, настаивая на том, что министерство не пользуется ее поддержкой, а
потому должно быть удалено. Но Питт стоял на том, что король имеет право назначать
своих министров и распускать. палату, когда ему заблагорассудится. Распущение
последовало, когда оппозиция, отвергавшая прерогативу короны, достаточно скомпрометировалась.
Новые выборы дали огромное большинство министерству. Таким образом, величайший
из английских министров, который в течении семнадцати лет пользовался безграничным
доверием короля и народа, был назначен актом королевской власти, помимо большинства
Нижней Палаты; то конституционное учете, которое он поддерживал, утверждено
было громадным большинством народа. Этих прецедентов не хотят знать те публицисты,
которые видят в министерстве простую комиссию Нижней Палаты. Значение этих
прецедентов не ослабляется тем, что это происходило сто лет тому назад. Английская
конституция вся держится прецедентами еще более древними. Если в XIX-м веке
не потребовалось такое вмешательство королевской власти, то это произошло
оттого, что при крепкой организации и политическом духе английских парни,
смена их в управлении не представляет никакой опасности для государства. Но
с развитием демократии могут снова наступить обстоятельства, где опять нужно
будет прибегнуть к авторитету короны, и тогда конституция представить для
этого все нужные средства.
Такое возведение обычного хода дел в юридическое правило тем менее уместно,
что самое парламентское правление есть учреждение не юридическое, а фактическое.
Оно установляется не в силу закона, а по внушение благоразумия, потому что
это требуется общественною пользой. Ни одна конституция не признает за палатами
права назначать министров: признается только ответственность министров перед
палатами; но и это начало не юридическое, а политическое, то есть, управляемое
началом целесообразности. Юридически министры ответствуют за нарушение законов;
за это они могут быть обвиняемы и судимы. Политическая же ответственность
касается направления политики; этоначало весьма неопределенное и лишенное
всякой санкции. Палата не имеет права сменить министра, которому она отказывает
в доверии; это предоставляется монарху. Но министерство, которое не пользуется
доверием палаты, не имеет возможности проводить своих мер; оно лишено силы
в общественном мнении. При таких условиях, управление становится крайне затруднительным;
вместо требуемого единения, между правительством и обществом поселяется раздор.
В таких случаях благоразумие требует уступки. Если, после распущения палаты,
упорно возвращается прежнее большинство, правительство должно отказаться от
политики несогласной с мнением и потребностями народа. Лучше временно передать
правление тем, которые проводят иные виды, нежели водворять постоянный раздор,
возбуждающий страсти и обостряющий все отношения. Король в ограниченной монархии
не может иметь притязания проводить во что бы ни стало свои взгляды: он должен
сообразоваться с мнением общества. Но окончательное решение, во всяком случае,
принадлежит ему, и никому другому. От него зависит назначение лица, которому
поручается составление министерства. И это решение далеко не всегда просто.
Там, где есть крепко организованные партии, имеющие своих признанных всеми
вождей, и одна из этих партий опирается на прочное большинство, выбор определяется
самыми обстоятельствами. Но иное дело там, где партии раздроблены и составляется
коалиция крайних. Тут образование министерства бывает плодом более или менее
долгих переговоров, в которых влияние короны играет весьма значительную роль.
Чем слабее и разрозненное большинство, тем, очевидно, это влияние больше.
Важная выгода конституционного порядка заключается, как уже замечено выше,
в его эластичности, в возможности приспособления к разнообразным условиям
жизни. Там, где общество слабо, корона естественно имеет перевес. По мере
того как общество крепнет и воспитывается к политической жизни, значение монархического
начала умаляется, но не исчезает. Тогда наступает парламентское правление
не как юридическая организация, а как выражение фактического отношения сил.
Монарх перестает быть руководителем политики; он остается умерителем движения.
Отсюда ясно, что парламентское правление можно рассматривать как высший
цвет конституционного порядка, но отнюдь не как всеобщую панацею, приложимую
всегда и везде. Оно требует условий, которые далеко не везде существуют. При
шаткости общественного мнения, при слабо организованных партиях, водворение
его может вести лишь к беспрерывным колебаниям и к расстройству, всего, управления.
Только крайние партии, не отступающие ни перед чем, могут извлечь из этого
выгоды. В видах общественной пользы, при таких условиях, несравненно лучше
правление, исходящее от воли монарха, сообразующееся с настроением общества,
но не поддающееся минутным его увлечениям, а твердо держащее кормило государства.
Такой порядок, даже и без парламентского правления, при должном благоразумии
обеих сторон, может принести, существенную пользу. При взаимном доверии тут
установляется не официальное только, а живое единение правительства и общества.
Лучшие общественные силы призываются к участию в делах, государства; правительство
подкрепляется их знаниями и находит в них опору для своих мероприятий; общество
же воспитывается практикою к политической жизни и к понимание государственных
вопросов. Полагается предел произволу и водворяется царство законности. Одним
словом, тут прилагается вполне приведенное выше мнение Штейна о пользе чинов.
Из всего этого можно видеть, что сила и прочность конституционного порядка
зависят не столько от учреждений, сколько от способов действия установленных
властей. Учреждения дают только форму, полагающую предел исключительному господству
того или другого элемента; наполнение же этой формы содержанием определяется
свойствами и отношениями этих элементов. Общественная польза требует согласного
их действия, а как установляется это согласие, это зависит от них самих. Если,
вообще, умеренность составляет правило здравой политики, то здесь, при взаимном
ограничении властей, она требуется вдвойне, Без этого основного качества конституционный
порядок немыслим. Поэтому, для него нет ничего вреднее, как распространение
крайних мнений в какую бы то ни было сторону, радикальную или реакционную.
Средние мнения составляют истинную силу и опору конституционной монархии.
Ими должны руководствоваться все, принимающие участие в делах государства.
Прежде всего, умеренность должна быть преобладающим качеством самого
монарха. При парламентском правлении он не управляет непосредственно. По приведенному
уже французскому изречению, король царствует, но не правит (le roi regne et
ne gouverne pas). Каковы его права в чрезвычайных случаях, когда требуется
его решение, мы видели выше. Но и в обыкновенном течении дел, он не может
совершенно устраняться от политики. Непосредственное управление предоставляется
министрам; но король помогает им содействием, советом и согласием. Все дела
должны быть ему известны. В стране, где наиболее прочно утвердилось парламентское
правление, в Англии, лорд Пальмерстон, будучи министром иностранных дел, был
прямо отставлен за то, что послал ответ на иностранную депешу, не представив
ее предварительно королеве на одобрение. При таких отношениях возникает вопрос;
до какой степени король может в конституционном порядке проводить свою личную
политику? Это вопрос не столько юридический, сколько политический; но от него
зависит правильное действие конституционной системы.
В отношении к королевской власти, парламентское правление имеет ту несомненную
выгоду, что оно делает безвредными неспособность, слабость и самовластный
действия короля. Иногда отрицательные свойства монарха упрочивают даже конституционный
порядок, как показывает пример Англии при воцарении Ганноверской династии.
Но умный и энергический монарх редко довольствуется страдательною ролью; он
хочет иметь свою политику и всеми мерами старается ее проводить. Как же согласить
эти стремления с требованиями парламентского правления?
Многие думают, что конституционный король не должен иметь своей политики.
Но в таком случае он не может исполнять неотъемлемо принадлежащей ему роли
умерителя партий. Воздерживать партии может только тот, кто имеет свое мнение
о ходе политических дел; только этим приобретается авторитет. От короля нельзя
требовать и того, чтобы он совершенно устранялся от дел, вступаясь только
в решительные минуты. Напротив, он должен постоянно следить за делами; иначе
он не может дать ни совета, ни решения. Но каковы бы ни были личные его воззрения,
от него требуются две вещи, без которых правильное действие конституционного
порядка немыслимо: 1) чтобы он не проводил своей личной политики вопреки желаниям
народа, выраженным его представителями; 2) чтобы он не становился во враждебное
отношение к какой бы то ни было партии.
Как скоро король проводить свои личные взгляды наперекор парламенту,
так враждебное отношение между ним и народом неизбежно. Но такая вражда есть
самая опасная вещь для государства. Пока министерство воюет с оппозицией,
это не имеет дурных последствий. Министерство может быть побито, сойти с поприща
и замениться другим: от этого нередко государство выигрывает. Но как скоро
король вступает с столкновение с парламентом, так он перестает быть неизменною
и непоколебимою вершиною здания, центром, к которому все обращаются с одинаким
чувством доверия и уважения. Этим расшатываются самые основы государственного
организма и значение монарха неизбежно умаляется. Если он принужден наконец
уступить, то авторитет его исчезает; он унижается в глазах народа. Поэтому,
раз вступивши на это поприще, он по необходимости должен упорствовать в своих
видах, даже если бы он увидел свою ошибку. Министерство подает в отставку;
король никогда. Остается заставить парламента согласиться. Если этого можно
достигнуть конституционными средствами, распущением палаты, воззванием к избирателям,
даже неоднократным, то этим самым устраняется столкновение. Все это не выходить
из пределов парламентского правления. Жгучий вопрос рождается лишь тогда,
когда все законный средства исчерпаны, а монарх все-таки стоить на своем.
Тогда остается прибегать к средствам незаконным. Таким образом, враждебное
отношение между королем и парламентом кончается или унижением короля или нарушением
конституции, то есть, двумя из величайших зол, которые могут постигнуть государство.
Всего лучше, когда дело слаживается компромиссом; но и компромисс, после долговременной
распри, оставляет по себе печальный последствия.
Во второй половине нынешнего столетия Европа видела две продолжительные
конституционные распри, которые обе кончились торжеством короны. Первая и
самая замечательная, которая имела громадное влияние на судьбы всего современного
человечества, была та, которая происходила в Пруссии в шестидесятых годах.
Ближайшим поводом служила реорганизация войска, которую король настойчиво
проводил, и на которую палата соглашалась лишь с уменьшением срока службы.
Но за этим таился гораздо более важный вопрос, а именно: совершится ли объединение
Германии кровью и железом или более мирными, хотя более отдаленными путями?
Победы германского оружия разрешили вопрос в первом смысле, и палата уступила
относительно срока службы, а правительство отказалось впредь управлять без
бюджета. Но, как уже замечено выше, позволительно сомневаться, насколько этот
исход послужил на пользу человечества и прежде всего самой Германии. Искупает
ли приобретенная сила и слава то страшное бремя милитаризма, которое тяготеет
над всею Европой? Относительно военной реорганизации оказывается, что в настоящее
время германское правительство соглашается на двухлетний срок службы, который
оно в то время считало невозможным; стало быть, из-за этого не стоило поднимать
такой спор. В области же внутренних отношений вражда правительства к средним
классам, составлявшим большинство палаты, повела к введение всеобщего права
голоса, которое страшно усилило социал-демократию. Если бы в то время прусское
правительство пошло на уступки, судьбы мира получили бы иной оборот, вероятно
более благоприятный счастью народов. Торжество военной силы не всегда есть
признак здравой политики.
Другая, еще более упорная распря в течении многих лет тянулась в Дании.
Тут вопрос шел собственно о парламентском правлении. Демократическая партия,
господствовавшая в нижней палате, отказывала в доверии консервативному министерству
и отвергала не только представляемые им законы, но и самый бюджет. Приходилось
пробавляться временными бюджетами, издаваемыми королевскою властью с одобрением
верхней палаты. Оставляя в стороне юридический вопрос, который здесь сводится
к более или менее правильному толкованию статей конституции, то есть, на юридическую
казуистику, менее всего приложимую к политическим вопросам и ведущую лишь
к бесконечным препирательствам, нельзя не сказать, что бюджет, издаваемый
помимо представительной палаты, может найти извинение в случаях крайней необходимости;
но когда такой порядок тянется в течении целого ряда лет, он не может не считаться
извращением всего конституционного строя. Тут нельзя сваливать вину на одну
нижнюю палату. Народное представительство имеет право требовать, чтобы голос
его был принять во внимание. Уступчивость нужна не только со стороны нижней
палаты, но прежде всего со стороны короны. Желание, чтобы министерство было
взято из среды большинства, не есть какое-либо неумеренное притязание; напротив,
это-первое условие согласного действия. Парламентское правление, как сказано,
не может считаться безусловным правилом для всех конституционных государства
случайное или ничтожное большинство не имеет права требовать, чтобы правительство
непременно сообразовалось с его взглядами. Но когда это большинство имеет
прочные корни в общественном мнении, когда, не смотря на неоднократные распущения
палаты, оно удерживается и растет, здравая политика требует уступки. Для государства
полезно, чтобы партия, господствующая в обществе, имела возможность получить
управление в свои руки, показать свои силы, узнать условия власти. Это служит
для нее и пробою и воспитательным средством. Если опасаются, что она будет
проводить вредные меры, то для этого есть задержки и в верхней палате и в
самом короле. При данных условиях, это-единственный способ установить живую
связь между правительством и народом, связь, которая составляет главную цель
конституционного правления. Привязанность. народа к монарху и к основному
закону несравненно важнее всяких других соображений, а именно эта привязанность
разрушается, когда королевская власть, опираясь на узкое толкование конституции,
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |