этот порядок вполне зависит от воли одного лица, подверженной колебаниям и
переменам. Как скоро новый монарх вступает на престол, так во всем ходе государственного
управления обнаруживается новое течение. Перелом может быть полный; самые
глубокие и коренные преобразования в народной жизни совершались неограниченными
монархами. С другой стороны, если масса народа, погруженная в первобытное
состояние, дорожит преданиями, то народ, приобщенный к политической жизни,
ставший верховным владыкою в государстве, скорее склонен увлекаться новизною.
Между присвоенною ему верховною властью и его низменным материальным положением
оказывается глубокое противоречие, которое он хочет устранить. Чем тяжелее
ложилось на него прежнее владычество высших классов, тем более он старается
свергнуть с себя всякие исторические наросты. Все старое представляется ему
плодом невежества и угнетения; его взоры устремлены исключительно на будущее.
Это направление приобретает тем большую силу, что по ограниченности взглядов
он видит только минутное, а потому и решения его имеют характер минутный.
Политических преданий у него нет и не может быть. Народная масса может служить
поддержкою исторической власти, но лишь под тем условием, что она сама не
приобщается к политической жизни. Еще менее дорожать историческими началами
средние классы, которых существенная черта состоит в движении вперед, если
только они не закоснели в несвойственных им привилегиях. Аристократия, напротив,
является настоящею хранительницей государственных преданий. Они составляют
естественное достояние тех, которые из рода в род посвящают себя государственным
делам. Аристократия обновляется постепенно; новые члены, приобщаясь к правлению,
проникаются общим корпоративным духом. Нет собрания людей, которое представляло
бы такую непрерывность взглядов и направления, при постоянном приспособлении
к изменяющимся потребностям. Наконец, самое существование аристократии все
основано на исторических преданиях; они связаны со всеми ее частными интересами,
а потому она держится их крепко. Нет светских государств, которые представляли
бы такое постоянство исторического порядка, как аристократические. Примерами
могут служить Спарта и Венеция. В этом отношении превосходят их только государства
теократические. Но последние основаны на неизменном религиозном начале, от
которого нельзя отступить и с которым вместе они падают. Аристократическое
же правление не исключает движения вперед; но когда, применяясь к новым жизненным
условиям, аристократия идет на уступки, она делает их постепенно, на сколько
нужно, аристократия, история.представляет мерный и правильный ход, без скачков,
без переворотов, но и без реакции. Примерами могут служить в древности Рим,
а в новое время Англия.
В-пятых, аристократия более всех других образов правления охраняет законность.
В монархии усмотрение власти всегда имеет более значения, нежели закон, вполне
зависящий от воли одного лица. Как бы подчиненный учреждения и добрые желания
монарха ни содействовали утверждению законного порядка, господство личной
воли может быть только ослаблено, а не уничтожено. С другой стороны, в демократии
господствующее начало есть свобода. Последняя требует закона для своего ограждения;
но здесь не свобода ставится в зависимость от закона, а закон от свободы.
Свобода же не имеет в себе того постоянства, той преемственности воли, той
привязанности к существующему порядку, который необходимы для поддержания
закона. Верховною властью облекается здесь воля массы, которая не знает сдержек
и склонна изменять закон по своей прихоти, приспособляя его к тому, что ей
нужно и чего ей хочется в настоящую минуту. Аристократии, напротив, свойственны,
как уже сказано, то постоянство воли и та привязанность к существующему порядку,
которые служат самою твердою охраной закона. Стремления к произволу встречают
сдержку в тех опасениях, которые внушает подчиненная масса. Свое положение
аристократия может сохранить, единственно внушая народу уважение к законному
порядку, ибо, составляя часть народа, она не может, как монархия, опираться
на божественное право. Монарху, для поддержания его власти, нужен один закон,
тот, которым утверждается его право на престол. Права же сословия переплетаются
с целым порядком жизни. Поэтому, частный интерес аристократии связан с строгим
охранением этого порядка. Действительно, история показываете что наибольшею
твердостью и постоянством закона отличались именно аристократические государства.
Таковы были Спарта и Рим, а в новое время Англия.
В-шестых, аристократия в своей собственной среде находит надежные орудия
власти, исполнителей велений правительства, лично заинтересованных в его поддержании.
Монархическое начало представляет единство власти; но находясь в центр государства,
монарх может быть только верховною движущею пружиной государственного управления.
Сам о не в состоянии за всем усмотреть, а потому должен всюду употреблять
орудия, на которые нельзя положиться, ибо они всегда имеют свои личные интересы,
отличные от интересов правительства. С другой стороны, демократия, везде присущая,
может сама управлять местными делами, но и она нуждается в органах, а интерес
этих органов состоит в том, чтобы добиться власти и воспользоваться ею для
своих частных целей. И тут интересы власти и ее органов слишком часто расходятся.
К тому же, при таком раздроблении власти, трудно сохранить требуемое единство
управления; а если управление централизуется, то местные власти, назначаемые
сверху, являются органами господствующей партии, которой направление может
идти в разрез с требованиями населения. Во всех этих отношениях аристократия
имеет весьма важные преимущества. Так же, как демократия, она везде присуща;
члены ее, по самому своему положению, имеют власть и в центр и на местах.
Но интересы их не расходятся с интересами правительства, а состоять именно
в возможно прочном его поддержании. Как бы они ни расходились во взглядах,
они держатся друг за друга; проникнутые общим духом, они сохраняют в управлении
надлежащее единство, не прибегая к чрезмерной централизации. Корпоративная
связь установляет не формальное только, а живое единение центра и областей,
оставляя последним должную самостоятельность.
Таковы весьма существенный выгоды аристократии; но рядом с ними стоят
столь же крупные недостатки.
Во-первых, в аристократии власть разделена между многими. Единство ее
охраняется корпоративным духом, составляющим главную силу владычествующего
сословия; но этот дух далеко не всегда в состоянии обуздать личные стремления
членов. Высокое положение в государстве естественно возбуждает честолюбие,
а честолюбие ищет личной власти и личного почета; здесь же личные стремления
должны приноситься в жертву сословному интересу. Нигде личность не имеет так
мало значения, как в аристократии; но именно поэтому она старается пробивать
себе дорогу. Для обуздания народа, которая заставляет вельмож теснее держаться
друг за друга, или же чрезвычайный средства. Как скоро аристократия уверена
в своем владычестве, так в ней естественно образуются партии с личным характером,
то есть худшие из всех, ибо они основаны не на общих началах, а на частных
интересах. В особенности когда аристократия, как обыкновенно бывает, распадается
внутри себя на богатых и бедных, в ней естественно выдвигаются несколько знатных
семейств, которые собирают вокруг себя толпы приверженцев и стараются вытеснить
друг друга из власти. Тогда борьба за власть принимает личный характер, доходящий
до междоусобий. Таково, именно, было положение Польши. При таких условиях
исчезает корпоративный дух, которым держится правление Польские вельможи нередко
прибегали к иностранной помощи против своих собственных собратьев, чем главным
образом и погубили государство. Устранить эти козни и раздоры можно только
искусственными мерами, подавляющими всякое личное честолюбие, но вместе и
всякую свободу, как было, например, в Венеции. Если же аристократии грозит
опасность со стороны народа, то и в этом случае честолюбцы из ее среды стараются
возвыситься с помощью массы. Отсюда явление демагогов из среды аристократов.
Нередко они успевают захватить в свои руки самую верховную власть. Таковы
были греческие тираны. Таков был и Цезарь. В Венеции тем же путем пытался
идти Марино Фалиери. Таким образом, при личных честолюбивых стремлениях вельмож,
сохранение корпоративного духа, которым держится все правление, представляет
значительные трудности, а личные раздоры между правителями действуют гибельно
на государство.
Во-вторых, даже там, где корпоративный дух сохраняется во всей своей
сил, в нем самом заключаются существенные недостатки. По самой своей природе,
дух всякой более или менее замкнутой корпорации является узким, неподвижным
и эгоистическим. Он имеет в себе все нужное для исполнения непосредственной
практической задачи и еще более для неуклонного следования по раз проложенному
пути, но далее этого он не идете: более широкие взгляды ему чужды; более обширные
задачи ему не по силам. Римская аристократия пала, когда пришлось управлять
обширными завоеванными областями. В особенности когда жизнь народная идет
вперед, аристократия остается беспомощною. Она не содействует народному развитию,
а только нехотя ему уступает. Она не в состояния произвести коренных перемен
и преобразований; на это нужны другие элементы. В себе самой она не имеет
инициативы; задача ее-уступать тому, что подготовлено другими, и умерять движение.
Неподвижность составляет существенное свойство аристократии, как таковой.
Где она владычествует одна, перемены становятся почти невозможными. Правительство
коснеет в рутине, пока не падет наконец от внутреннего расслабления. Такова
была история Спарты и Венеции. В тех же государствах, где есть движение, перемены
совершаются под влиянием других сил. В римской истории инициатива преобразований
принадлежала плебеям; патриции уступали им шаг за шагом. Это упорство связано
и с корыстными побуждениями; исключительный дух естественно становится в высшей
степени эгоистическим. Корпорация прежде всего дорожит своим собственным интересом
и старается проводить его со всею свойственною ей энергией. Она не увлекается
возвышенными идеями, как бывает иногда с народными массами; она не сдерживается
и нравственным началом, как отдельное лице, которое следует внушениям совести.
В корпорации совесть заменяется корпоративным духом, нравственные обязанности
сословными. Жертвуя своими личными убеждениями интересам корпораций, лице
как будто уступает требованиям общего блага, и эти сделки с совестью освящаются
поддержкою других. Если во внутреннем управлении этот эгоистический дух находить
себе задержку в опасении возбудить общее неудовольствие, то во внешних делах
он проявляется во всей своей сил. Нет внешней политики более корыстолюбивой,
менее взирающей на требования правды и нравственности, как политика аристократических
государств. Примерами могут служить Спарта, Рим, Венеция, Англия.
Но, в-третьих, и во внутреннем управлении эти эгоистические стремления
не могут не отразиться пагубно на народную жизнь. Каковы бы ни были опасения
неудовольствия, чисто нравственные сдержки всегда недостаточны, а в аристократическом
правлении они менее действительны, нежели где-либо. По самой его природе,
в нем общий интерес государства теснейшим образом связан с частными интересами
сословия; под личиною первого всегда неизбежно выдвигаются последние, а это
может совершаться только в ущерб низшим классам. Великое преимущество монархического
правления заключается в том, что монарх поставлен выше всяких частных интересов:
он вовсе не частное лице. Поэтому, интересы всех частей народа для него одинаковы;
масса, желающая единственно, чтобы ее не притесняли, для него даже менее опасна,
нежели высшие классы, стремящиеся к преобладанию. С другой стороны, в демократии
государственный интерес есть интерес всех и каждого. Народ хочет того, что
он считает полезным для всех или, по крайней мер, для большей части граждан.
Аристократия же составляет меньшинство народа, даже весьма незначительное.
Для нее, рядом с общим государственным интересом, на первом плане стоить частный
интерес сословия. При смешении обоих, нередко первый приносится в жертву последнему.
Аристократическое правление становится орудием эксплуатации большинства меньшинством.
Вследствие этого, в-четвертых, аристократия, для сохранения своего владычества,
старается держать народ на низкой степени умственного развития. Не только
масса намеренно оставляется в состоянии грубого невежества, но по возможности
задерживается образование средних классов, которые являются для аристократии
наиболее опасными соперниками. Широкое образование, возбуждая мысль, выводит
ее из тесных границ господствующих понятий и привычек и открывает ей новые
горизонты. Оно всего более содействует развитию средних классов, которые,
непрестанно увеличивая свой умственный и материальный капитал, прорывают наконец
положенные им преграды и выбивают аристократию из владычествующего ее положения.
Но именно поэтому просвещение для аристократии опасно.
В-пятых, по той же причин аристократия старается не давать хода наиболее
способным людям. Мы видели, что главное ее значение состоит в том, что она
во глав государства ставить высшую способность. Но это способность корпоративная,
подчиняющаяся общему направлению, а не личная, идущая своеобразными путями.
Последней аристократия не терпит и в своей среде; возвышение одного лица в
ущерб другим, в особенности же в разрез с общим направлением, было бы для
нее слишком опасно. Еще менее может она допустить возвышение способных людей
из низших классов; это прямо ведет к усиленно народного элемента. Возвышение
способностей совершается против ее воли. Если этому нельзя противодействовать,
умная аристократия принимает их в свою среду и тем сама себя подкрепляет и
обновляет. Но во всяком случае, это составляет исключение; да и не всякая
способность согласится войти в тесные рамки сословных интересов. Чем она выше,
тем более она требует себе простора; именно это и служить главною пружиной
движения и развития. Личный гений или талант всегда выше корпоративного духа,
а ему нет места в аристократии. Там же, где нет движения вперед и обновления
свежими силами, аристократия неизбежно коснеет и приходить к нравственному
и умственному упадку. Вырождение составляет общую участь замкнутых сословий.
В-шестых, аристократия для сохранения своей власти должна не только понижать
умственный уровень народа, но и присваивать себе значительную часть материального
богатства. Находясь в ее руках, оно служить поддержкою ее положения, а в чужих
руках оно является орудием, против нее обращенным. Чем более в низших и средних
классах умножается богатство, тем более растут их притязания и тем более аристократия
встречает опасных соперников. Отсюда законы, которые способствуют сосредоточению
богатства в руках знати. Таковы были в Рим законы об общественных полях и
о кабале должников; таковы же в Англии законы, препятствующие свободному передвижению
поземельной собственности.
В-седьмых, хотя аристократия, понимающая истинные свои интересы, старается
не возбуждать неудовольствия в народе, однако и самые высоко стояния сословия
не умеют воздерживаться от притеснений, если воля их но встречает юридических
преград. Римские патриции служат тому разительным примером. При неограниченной
власти, поползновение употреблять ее во зло представляет слишком большой соблазн,
а при многочисленности сословия достигнуть общего воздержания почти невозможно.
Аристократы смотрят на себя, как на людей высшей породы; в них развиваются
надменность, презрение к низшим и произвол. Они считают себе все позволенным,
а корпорация поддерживает своих членов, чтобы не выдать их низшим классам
и не унизить себя в глазах последних. Притеснения особенно невыносимы, когда
они исходить от множества мелких тиранов. Деспотизм одного лица никогда не
может быть так ужасен, ибо он действует издалека. Тут один человек ищет удовлетворения
своих страстей, тогда как там к этому стремятся множество лиц, притом близко
стоящих к народу. Достаточно вспомнить то, что происходило в Полынь. Даже
и в том случае, когда аристократия умеет воздерживаться от притеснений, разделение
народа на две породы, высшую и низшую, действует унизительно на граждан. Здесь
не только возбуждается чувство зависти, но оскорбляются и более благородный
свойства человеческой души. Уважение к высокому положению является и политическим
и нравственным требованием, когда это положение дается высокими качествами,
образованием, заслугами; когда же люди разделяются на высшую и низшую породу
единственно по физическому происхождению, то против этого возмущается человеческое
достоинство, равное во всех. Если же внутреннее содержание находится в резком
противоречии с внешним почетом, если чванство и могущество прикрывают полную
внутреннюю пустоту, невежество и неспособность, то преимущества и почести,
воздаваемые знатным лицам, не могут не возбуждать негодования во всякой благородной
душе, дорожащей общим благом и нравственным характером общественных отношений.
Напыщенная и лишенная внутреннего содержания аристократия составляет одно
из самых противных явлений общественного быта. Монархия не имеет этих невыгод.
Монарх, каков бы он ни был, стоит один на вершине здания, как представитель
идеи. Он вовсе не частный человек; между ним и подданными нет никакого приравнения.
В аристократиях же самый народ разделяется на две породы; неравенство встречается
на каждом шагу, в частной жизни, стесняя граждан во всех их, не только общественных,
но и домашних отношениях. Отсюда глубокая внутренняя рознь и ненависть низших
классов к высшим, которая растет с развитием первых.
Все эти выгодные и невыгодные свойства принадлежат всякой аристократии;
но они могут проявляться в большей или меньшей степени. От преобладания той
или другой окраски зависит та польза, которую аристократия может приносить
государству. Она может быть либо цветом, либо отребьем общества, либо руководителем
его в государственной и общественной жизни, либо пеной, всплывающей на верх
по своему легковесно. Вообще, чем выше и краше начало, тем противнее его извращение.
Это вполне прилагается к аристократии. Но преобладание в ней тех или других
качеств зависит не от произвола, а главным образом от того, как она сложилась
исторически. Свойства монарха определяются рождением и воспитанием; свойства
аристократии вырабатываются историей. Из всех политических форм это наиболее
историческая. Не только нельзя произвольно сообщить ей те или другие свойства,
но невозможно ее создать. Это-самородная сила, которая, обладая избытком материальных
и нравственных средств, сама собою становится во главе общества. Такого рода
силы не создаются и не уничтожаются по произволу. Они возникают из известного
порядка вещей; он держатся естественною необходимостью, историческим преданием
и уважением к ним народа. Когда же они рушились вследствие внутреннего разложения
или неспособности совладать с новыми жизненными задачами, их нельзя восстановить.
Все попытки создать или воссоздать аристократию совершенно несостоятельны.
Можно создать только титулы и внешний почет, которые лишены всякого внутреннего
содержания и уносятся при первом толчке.
Первоначально аристократия образуется из родового или из сословного порядка;
но обыкновенно она утверждается завоеванием. Это и ставит ее во главе государственного
строя. Если одно племя покоряет другое, то первое становится в привилегированное
положение относительно второго. Так произошла большая часть древних аристократий.
Способ покорения может быть впрочем разный. Пришедшие извне завоеватели могут
поселиться среди побежденных, как в Спарте; или же победители остаются на
своих местах и селят около себя побежденных, как было в Рим. Если же завоевателем
является не целое племя, а дружина, то она становится аристократией, а вожди
ее получают первенствующее общественное положение. Но аристократия может образоваться
и мирным путем. Из племени выделяются старшие роды, или к старым поселенцам
примыкают новые, которые получают меньшие права. Наконец, естественное превосходство
богатства, знатности и общественного положения может перейти в юридическое
через то, что знатные роды присваивают себе исключительное обладание власти.
Так было при переходе средневековых вольных общин в государственные формы
нового времени.
Становясь во главе государства, аристократия вступает в двоякого рода
отношения: к монарху, где он есть, и к народной масс. Как общее явление, борьба
с монархом составляет первую эпоху в развитии аристократии. Эти два элемента
стоят во главе государства, а потому между ними естественно возникает соперничество.
Вопрос состоит в том, который из них получит перевес. Это зависит главным
образом от внутренней крепости и силы аристократического элемента. В этом
отношении родовая аристократия имеет весьма значительный преимущества перед
сословною. Мы видели, что родовой порядок, основанный на естественных, упроченных
временем отношениях, на внутреннем расчленении племени, заключает в себе все
условия силы и единства. Отсюда внутренняя связь и крепость образующейся из
него аристократии. Монархическая власть не в состоянии с нею соперничать.
Отсюда падете монархии во всех древних государствах, как Греции, так и Италии.
Но затем наступает вторая эпоха - борьба аристократии с подвластным населением,
которое, в свою очередь, стремится к уравнение в политических правах. Нужна
необыкновенная внутренняя дисциплина среди владычествующего сословия для того,
чтобы оно могло в течении долгого времени сохранить неизменным свое положение
Пример тому представляет, может быть, только одна Спарта. Обыкновенно же аристократия
или падает в борьбе или идет на уступки. Первое имело место во всех почти
греческих республиках. Такой исход означает, что аристократия не умела справиться
с своею задачей: в ней частные интересы преобладали над общими; исключительность
и своекорыстие получили перевес над политическим смыслом. Это и ведет ее к
падение. В Рим, напротив, внутренняя дисциплина соединялась с достаточною
гибкостью, чтобы применяться к новым условиям; римская аристократия, как уже
замечено, явила себя образцом политического смысла, вследствие чего она не
только сохранила руководящее положение внутри, но и покорила весь мир.
Совершенно иной характер имела аристократия сословная при своем вступлении
на историческое поприще. Она возникла из средневековой дружины, основанной
на свободном договоре вольных людей с предводителем. Внутренней, прочной связи
в ней не было; все держалось частными отношениями, которые, с основанием вотчинных
и феодальных княжеств, получили более или менее постоянный характер. Когда
эти княжества стали превращаться в настоящие государства, монарх явился в
них представителем общественного единства, в противоположность дробным средневековым
силам, во,глав которых выступала аристократия. И тут между обоими элементами
неизбежно должна была произойти борьба, в которой, однако, монарх, как носитель
нового, высшего начала, в конце концов должен был остаться победителем. Там,
где аристократия восторжествовала, государство разложилось. Такова была судьба
Германской Империи, где, однакоже, каждое отдельное владение образовало маленькое
абсолютное государство с князем во главе. Если же государство сохранило свою
цельность, торжество аристократии повело к анархическому порядку и окончательному
внутреннему разложению, как было в Польше. Только в небольших общинах, где
городовая аристократия утвердилась благодаря своей внутренней связи, она долга
могла держаться во главе правления, с устранением всякого монархического элемента,
пока наконец демократическое развитие новейшего времени не унесло окончательно
этих остатков средневековых формаций.
Но и торжество монархии не везде сопровождалось одинакими последствиями.
Там, где оно было полное и где, вследствие этого, аристократия потеряла все
свое политическое могущество, она столпилась около двора, стараясь заменить
утрату прав упорным сохранением привилегий. Но именно через это она перестала
быть руководительницею общества и потеряла свое политическое и историческое
значение. Она явилась не существенным элементом общественной жизни, а помехою
развитию. Своекорыстный цели заслонили в ней стремление к общему благу. В
таком положении получили перевес именно худшие стороны аристократии. Такова
была в особенности аристократия французская, которая может служить типом вельмож,
обратившихся в придворных. При блестящих наружных качествах, она утратила
всякий политический смысл, а потому и всякое право на политическое существование.
Цепляясь за свои привилегии, свободная от податей, пользуясь милостями правительства,
которое выколачиваемые из народа деньги расточало праздным царедворцам, она
возбуждала против себя низшие классы. Окружая монарха раболепством и лестью,
она затягивала его в свои частные интересы и тем влекла самую монархию к падению.
Во времена Революции она покинула отечество и сражалась против него в рядах
неприятеля; когда же наступила Реставрация, она своими безумными стремлениями
и отсутствием всякого понимания истинного положения вещей вовлекла монархию
во вторичную гибель. Одним словом, противоречие между притязаниями и способностью
обнаружилось тут вполне.
Напротив, там, где аристократия имела достаточно внутренней крепости,
чтобы не дать себя раздавить, и достаточно политического смысла, чтобы не
поддаться обольщениям двора и сохранить связь с народом, она успела удержать
свое высокое общественное положение. В Англии она вступила в союз с средними
классами против стремлений королей к абсолютизму. Этим союзом двух первенствующих
общественных сил монархия была окончательно побеждена; аристократия стала
во глав государственного управления. Она отказалась от всяких гражданских
привилегий, от крепостного права, от свободы от податей, для сохранения своего
политического могущества. Младшие сыновья лордов были уравнены с простолюдинами.
Когда же затем наступила новая эпоха демократического развития, она своевременными
уступками умела удержать свое положение Доселе она остается частью руководительницею,
частью умерительницею политического движения. После римской аристократии английская
всех более отличается политическим смыслом. За нею следует аристократия венгерская,
благодаря которой небольшое государство, стесненное между могучими соседями,
с разноплеменным составом, под иностранною династией, играет видную роль в
политическом мире.
Таким образом, свойства аристократии вырабатываются из тех отношений
, в которые она исторически поставлена, и в свою очередь содействуют создание
этих отношений. Можно сказать, что высокие качества аристократии проявляются
только там, где она становится действительною политическою силой и защитницею
народных прав. Только при этом условии она имеет крепкие корни в народной
жизни и пользуется заслуженным почетом. Напротив, в придворной аристократии
выказываются худшие ее свойства. Выше было приведено суждение Монтескье, основанное
на всемирном опыте.
Однако и политическое могущество аристократии далеко не всегда служить
ко благу народа. Лучшие ее качества развиваются лишь там, где она встречает
сдержки, как в монарх, так и в других классах общества. Сдержки приучают людей
умеренно пользоваться властью, оказывать должное внимание чужим интересам,
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |