военные таланты, которые привязывают к себе солдат. Счастливый полководец
легко может сделаться властителем государства. Однако и в этом случае народное
войско труднее сделать орудием для подавления народных прав, нежели всякое
другое ополчение. Для этого надобно, чтобы сам народ, который с войском составляет
одно, наскучив своеволием или увлеченный военною славой, пал к ногам победоносного
военачальника. Но при таком настроении демократия сама по себе не может держаться.
Другое, столь же важное орудие демократического правления есть бюрократия.
По-видимому, нет ничего более противоречащего демократическому духу, как бюрократический
характер управления. Так как основное начало демократии есть свобода, то все
здесь должно исходить снизу; администрация должна покоиться на самой широкой
системе местного самоуправления. В значительной степени это справедливо, но
именно недостатки этого устройства здесь, более нежели где-либо, требуют восполнения.
Местное самоуправление всего лучше действует там, где оно не имеет политического
значения и где, поэтому, нет резкой борьбы партий, особенно вредной в тесном
кругу. В демократии же весь политический строй на этом зиждется; поэтому,
местное самоуправление неизбежно становится поприщем раздоров, а при полной
бесконтрольности орудием хищения. Достаточно указать на североамериканские
города. Когда же и общее государственное управление следует той же системе,
когда и оно, как в Северной Америке, становится предметом хищения для торжествующей
партии, то зло достигает величайших размеров. Сдержкою в этой области может
служить только существование прочной, организованной бюрократии, привыкшей
к ведению дел и остающейся на своих местах при смене партий. Она одна способна
обеспечить в государстве твердость административного порядка и оградить управление
от беззастенчивого вторжения частных интересов. При всех присущих ей весьма
крупных недостатках, которые отчасти уже упомянуты выше и о которых мы подробно
будем говорить ниже, приносимая ею в этом отношении громадная польза делает
ее необходимым восполнением демократического самоуправления. Поэтому, одна
из главных задач здравой демократической политики заключается в том, чтобы
дать ей прочность, оградить ее от произвола и обеспечить пополнение ее образованными
силами. Чем менее устойчива владычествующая масса, тем устойчивее должны быть
сдерживающие ее элементы.
Теми же соображениями определяются и способы действия демократии. Они
сводятся к основному правилу, приложимому ко всем образам правления: нужна
сила в чрезвычайных обстоятельствах и умеренность в обычном течении жизни.
Но здесь сила легко становится чрезмерною, а умеренность с трудом соблюдается.
Необразованная масса менее всех способна руководиться разумными правилами,
а потому демократия более всех других образов правления склонна преувеличивать
свое начало и увлекаться минутными порывами. Нет силы страшнее той, которую
проявляет возбужденная толпа. Террор 1793 года и ужасы парижской Коммуны служат
тому свидетельством. Если первый вызван был внешними и внутренними опасностями,
против которых революционному правительству приходилось бороться всеми средствами,
то последняя не имела никакого оправдания. Война была кончена, мир заключен;
власть находились в руках собрания, вышедшего из всеобщего выбора Франции:,
во главе правления стоял государственный человек с выдающимися способностями,
указанный самими избирателями, пользовавшийся доверием всей Европы. И в ту
минуту, когда насущная потребность отечества состояла в общем умиротворении,
чтобы дать вздохнуть разгромленной стране, разъяренная чернь, в виду неприятеля,
пятнала себя подвигами самого бессмысленного разрушения. И это не было минутною
только вспышкой. Поныне представители этой самой черни, поддержанные всею
социалистическою партией, в самом представительном собрании кричат: "да здравствует
Коммуна!", тем самым доказывая, что дух злобы и разрушения составляет постоянное
свойство толпы, населяющей центр, который величает себя самым просвещенным
городом в мире. Если бы во Франции не имели значительного перевеса охранительные
элементы провинции, то французская демократия скоро бы истерзала себя в кровавых
вакханалиях. Но и при нынешних условиях, присутствие в столице такого революционного
элемента, всегда готового на всякие неистовства, представляет величайшую опасность
для государственного порядка. Конечно, демократическое правление заключает
в себе нравственную силу, какою не обладают другие правительства: представляя
совокупность народа, оно может энергически действовать во имя целого против
возмутившейся части. Но когда меньшинство дерзко, беззастенчиво и одушевлено
несокрушимым революционным духом, оно легко может взять верх над умеренным
большинством, не имеющим внутренней связи и всегда готовым на уступки. Это
обнаружилось в переговорах, предшествовавших подавлению Коммуны. Твердость
главы правления положила конец всем этим попыткам; но будет ли тоже самое
при других обстоятельствах?
Свойственная демократии склонность уступать революционным стремлениям
составляет величайшую помеху умеренной политике даже и в обыкновенном течении
дел. Она поддерживается желанием задобрить мало имущее большинство избирателей.
Выдвигаются нравственный цели, которыми прикрывается политика обирания богатых
в пользу бедных. К этому присоединяется и то важное обстоятельство, что, вообще,
умеренные партии, расплываясь в массе, менее способны к крепкой организации,
нежели крайние, обособляющиеся в своих исключительных требованиях или преследующие
личные интересы. Смелое и крепко организованное меньшинство вынуждает уступки,
если не успевает захватить власть в свои руки. Зло усиливается там, где партии,
поднимающие знамя охранительных начал, являются врагами существующего порядка,
и тем заставляют умеренных демократов вступать в союз с радикалами. Таково
именно положение Франции. Все уступки радикалам вызваны были образом действия
монархической реакции, которая заслуживает самого строгого осуждения с точки
зрения не только нравственных требований, но и здравой политики. И наоборот,
нельзя отказать в уважении умеренной республиканской партии, умевшей, среди
борьбы страстей, сохранить не только свое преобладающее положение, но и образ
действий. чуждый партийных целей и способный вести к общему умиротворению.
Конечно, этому, как уже замечено выше, значительно способствуют внешнее положение
Франции, опасность со стороны грозного врага и потребность приобрести союзы
и сохранить общее уважение европейских держав.
Предоставленная себе, свободная от внешних опасностей, демократия едва
ли заключает в себе залоги прочного существования, а еще менее высшего развития.
Не говоря о непосредственной демократии, которая была мимолетным явлением
классической древности, и которая в новом мире не имеет почвы, самая представительная
демократия естественно разлагается действием внутренних сил, которым она не
в состоянии противопоставить прочные преграды. Это обнаруживается в истории
той великой республики, которая служит главным типом демократического развития
нового времени. Бесспорно, Америка времен Вашингтона представляла высокий
образец и нравственных доблестей и гражданского порядка. Любовь к общему делу,
при самом широком развитии свободы, была господствующею чертой североамериканского
общества. Разумное, осторожное и практическое преобразование союзного устройства,
после того как первоначальная форма оказалась недостаточною, превосходить
всякую похвалу. Это одна из величайших страниц в политической истории народов.
Но последующее развитие принесло не совершенствование, а скорее искажение
установленного порядка. При громадном экономическом преуспеянии, в государственный
быт вкрадывались семена разложения. Времена Джаксона уже не похожи на времена
Вашингтона. Однако, нравственные устои американской жизни стояли еще твердо.
Беспристрастные наблюдатели, как Токвиль, указывая на недостатки демократического
строя, могли с любовью и удивлением останавливаться на светлых его сторонах.
Самым темным пятном было невольничество, существовавшее в южных штатах. Как
ни возмущалось против него общественное мнение Севера, политические соображения
первостепенной важности, в особенности опасение возбудить междоусобную войну,
заставляли терпеть эту язву. Но, наконец, нравственный требования взяли верх
над всем остальным. После страшной междоусобной войны, рабство Негров было
уничтожено; лежавшее на обществе пятно было смыто. Но именно после этого торжества
нравственных начал, элементы разложения проявились с ужасающею силой. Разнузданные
частные интересы вторглись во все области государственной жизни. Весь государственный
строй сделался добычею политиканов, для которых общественная деятельность
служит орудием наживы. Самое беззастенчивое хищение общественных средств нагло
выставляется на показ и приобретает силу, против которой честные граждане
тщетно стараются бороться. Денежные интересы и нескрываемый подкуп господствуют
в самых верховных сферах Союза. Сравнивая изображение государственного и общественного
быта Соединенных Штатов у новейшего его исследователя, Брайса, с картиною,
которую чертил Токвиль в тридцатых годах, нельзя не придти в ужас от той быстроты,
с которою совершился процесс извращения некогда столь высоко стоявшего государственного
строя. Тщетно сочувствующей демократии Брайс старается ослабить впечатление
замечаниями, что в последнее время как будто есть некоторое улучшение. Таrкие
оговорки, сами по себе ничего не значащие, падают в виду новейших явлений.
Разоряющая государство система пенсий мнимым участникам междоусобной войны,
закон. заставлявший казну ежегодно скупать серебро по неимоверно высокой цене
для обогащения владельцев серебряных руд, нынешняя агитация в пользу свободной
чеканки серебра с целью уплаты долгов фиктивною монетой, все это свидетельствует
об исчезновении всякого чувства не только общественной пользы, но и нравственного
стыда. При таких условиях, напрасно Брайс ссылается на неограниченное господство
общественного мнения, перед которым будто бы все должно преклоняться. Сам
он признает, что неорганизованное мнение совершенно бессильно против организованной
партии, а твердую организацию имеют только политиканы, которые и направляют
выборы в виду личных целей. Общественное настроение служит им только орудием,
посредством которого они играют на народных страстях и эксплуатируют их в
свою пользу. При этом Брайс вовсе не коснулся некоторых из самых темных явлений
американской жизни. Он как будто намеренно оставил в стороне громадное влияние
журналистики, не знающей ни юридических, ни нравственных сдержек, направленной,
как и все американское общество, на приобретение денежных выгод, расточающей
лесть и клевету, роющейся грязными руками в частной жизни каждого общественного
деятеля, извращающей всякое дело из партийных целей, доводящей шантаж до невероятных
размеров. Он не раскрыл и главной современной язвы Северо-Американского Союза,
состояния южных штатов, поставленных в совершенно невозможное положение вследствие
междоусобной войны. Там уравнение прав Негров с белыми повело сперва к неслыханно
безобразному хозяйничанью черного большинства, а затем, в виде реакции, к
системе насилий, подлогов и подкупов, которая одна позволяет белому меньшинству
сохранять свое преобладание. И ко всему этому присоединяется в будущем еще
большая опасность. Доселе, вследствие экономических, условий Северной Америки,
обилия земель и капиталов и редкости населения, социализм не находил здесь
почвы. Но в новейшее время он значительно усиливается, а это грозит демократии
нескончаемыми раздорами и неисчислимыми бедствиями. Главная сила североамериканской
демократии состояла и состоит в изумительной самодеятельности народа, для
которой полная свобода составляет первое и необходимое условие; социализм
же весь направлен на подавление свободы и самодеятельности и на замену их
действием государства. Нет сомнения, что именно в американском обществе он
встретит сильнейший отпор, ибо нет направления, которое было бы более противно
духу американского народа; но в минуту экономического кризиса, когда лишенный
работы массы, не знающие никаких сдержек и стремящийся исключительно к материальному
удовлетворению, восстанут с грозными требованиями, что помешает им захватить
власть в свои руки и сделаться распорядителями судьбы государства? Демократия
не заключает в себе сил способных противостоять натиску толпы. Даже в мирное
время, совершаемые чернью своевольные казни, именуемые законом Линча, доказывают
полное бессилие власти в минуты народного возбуждения. Если же опасность от
разрушительных стремлений социализма заставит лучшую часть общества столпиться
около власти и оказать ей могучую поддержку против собственных сограждан,
то этим самым демократии нанесен будет удар, от которого она с трудом в состоянии
будет оправиться. Именно демократическому правлению внутренние раздоры всего
опаснее.
Невозможно, конечно, предсказать исход подобной борьбы. Привычка Американцев
к безграничной самодеятельности так глубоко вкоренилась в их нравы, их умение
выйти из самого трудного положения и подниматься после всякого падения так
велико, что нет, по-видимому, таких материальных опасностей, которых бы они
не в состоянии были преодолеть. Труднее сказать, имеют ли они достаточно духовных
сил для возрождения нравственного, а без этого будущность демократии представляется
весьма проблематической. Во всяком случай, если есть народ, к которому демократа
вполне приходится и по естественным условиям и по духу, понятиям, нравам,
так это Североамериканцы. Идеалом человеческого общежития демократия не может
быть по самому своему существу; но в историческом развитии человечества проявляются
все разнообразные стороны и формы государственного быта, упрочиваясь там,
где они находят подходящую почву. При одностороннем складе, высшее развитие
не достигается; но для человечества полезно существовало обществ, в которых
в полной мере господствуют односторонние демократические начала: они могут
служить поучением и предостережением для других. Такого рода правления могут
установляться и в больших размерах, как в Соединенных Штатах, и в малых, как
в Швейцарии. Последнее совершается легче, ибо условия более благоприятны;
но первое более поучительно, ибо на широком поприще демократия может проявить
все свои силы.
Где этих условий нет, демократия может составлять только преходящую ступень
в развитии народа. И в этом отношении она имеет свои выгоды и невыгоды.
Когда новая сила выступает на историческое поприще, полезно, чтоб она
выказала все, что она может дать. Появление демократии принесло человечеству
ту прочную выгоду, что оно впервые обратило общее внимание на положение и
интересы низших классов, которые дотоле оставались в пренебрежении. Полезно,
чтоб эти интересы всегда пользовались должною гарантией. С этой точки зрения,
демократия всегда должна остаться существенным элементом государственной Жизни.
Но самое обыкновенное в истории явление состоит в том, что появляющейся на
сцену новый элемент растет и достигает преобладания, до тех пор, пока дальнейшим
течением жизни не обнаружится его односторонность и он не будет введен в должные
пределы. А односторонность демократическая правления стала совершенно очевидною.
Если приверженцы демократии могли ожидать от ее торжества неведомых доселе
благ для человечества, то они скоро должны были разубедиться в своих частях.
Во Франции, после революции 1848 года, первым делом всенародного голосования
был выбор претендента на престол в президенты республики. Демократия сама
кинулась в объятия деспотизма. Можно было думать, что это произошло оттого,
что она выступила на сцену внезапно, вовсе не подготовленная к политической
деятельности. И точно, в настоящий, более продолжительный период ее существования
она проявила несравненно более благоразумия. Но каких-либо новых начал политической
жизни она все таки не принесла. Когда в конце XVIII-го столетия, средние классы
выступили на политическое поприще, они принесли с собою целую политическую
программу, новый Мир политических идей, которым суждено было обновить человечество.
Выдвинулись новые люди, с блестящими дарованиями, которые заняли видное место
на политической сцене. Низшие классы, напротив, получив власть в свои руки,
не принесли ни новых понятий, ни новых сил. В теории они пробавляются учениями
XVIII-го века, которых односторонность давно обличена и наукой и практикой.
Новыми являются лишь безобразные мечтания социалистов, которые еще в конце
XVIII-го века имели представителей в Бабефе и его последователях, и которые,
развиваясь в целые системы, обнаружили только полную свою несостоятельность.
Людей низине слои также не выставили, да и не могли выставить, ибо в общегражданском
порядке всякий даровитый и образованный человек собственною силой возвышается
на общественной лестнице и занимает подобающее ему место. Тут нет юридических
преград, которые бы стесняли и подавляли силы, рвущиеся на простор. Все поприща
открыты для всех, и низшие слои не заключают в себе никаких неведомых сокровищ.
Получив преобладание, они дают только поддержку тому, что ближе подходит к
их уровню, то есть, полуобразованию. Осуществляется предсказание Токвиля,
что демократия есть господство посредственности. И чем долее она держится,
чем прочнее она утверждается, тем более выступают наружу ее недостатки. Северная
Америка, как мы видели, представляет картину постепенного извращения демократического
строя. Там же, где демократия, не будучи верховным началом, является однако
преобладающим элементом политической жизни, она ведет только к искаженно парламентского
правления. Ей главным образом следует приписать то разочарование в парламентских
учреждениях, которое ныне постигло многие умы даже в просвещенной Европе.
Из всего этого мы можем заключить, что, как историческое явление, демократ
совершила свой круговорот и выказала все, что в ней содержится. Нынешний век
был периодом ее роста; будущий, без сомнения, представит нам картину ее упадка.
Причины падения демократии могут быть внешние и внутренние. Первые проистекают
из столкновений с другими державами. Выше было уже замечено, что войны опасны
для демократии. Несчастная война обнаруживает ее слабость и рождает потребность
сосредоточить власть в руках единого вождя. Успешная война ведет к непомерному
самопревознесению и разнуздывает все страсти. Не опасаясь внешнего врага,
партии начинают раздирать друг друга, пока счастливый полководец не положит
конца внутренним смутам и не наложить узды на своеволие массы.
Внутренние причины упадка все сводятся к устранению сдержек, полагающих
преграды своеволию или деспотизму большинства, а именно к избавлению себя
от всяких сдержек народное правление всего более склонно, Демократия извращается
и падает: 1) когда ослабляется или уничтожается авторитет верхней палаты,
имеющей призвание сдерживать увлечения массы или непосредственных ее представителей;
2) когда судебная власть теряет свою самостоятельность; 3) когда закон перестает
быть один для всех и установляются привилегии для низших классов, в виде прогрессивного
налога, изъятия от податей и т. п.; 4) когда борьба партий обостряется до
такой степени, что сохранение внутреннего порядка становится затруднительным;
5) когда деспотизм большинства, посягая и на внешнюю и на внутреннюю свободу
человека, делает не только общественную, но и частную жизнь нестерпимою и
тем подрывает самые основы демократического правления.
Последние две причины достигают высшей степени напряжения с распространением
социалистических учений. Нет общественного устройства, более противоречащего
коренным началам демократии, как то, о котором мечтают социалисты. Вся сущность
и сила демократии заключается в свободе, а социализм есть подавление всякой
свободы и замена ее всеохватывающею деятельностью государства. Это деспотизм
толпы, не знающей никаких границ и подавляющий все, что есть святого и независимого
в человеке. Лице превращается в чистое колесо громадной общественной машины.
Подобный порядок вещей до такой степени противоречить всему существу и требованиям
человеческой природы, что полное его приложение к жизни совершенно немыслимо.
Но именно поэтому стремление к осуществление такого общественного строя неизбежно
производит в обществе глубочайший разлад. Не только высшие, но и средние классы,
все, что имеет некоторый достаток и образование, не могут не противиться всеми
силами учениям, грозящим разрушить все их благосостояние, а вместе и всякое
разумное общежитие; а чем больше сопротивление, тем больше, со другой стороны,
ожесточение социалистов. Они всеми средствами разжигают страсти невежественных
масс, морочат их теориями, в которых они ровно ничего не понимают, вдыхают
в них зависть и ненависть к высшим классам и ведут их сомкнутыми полчищами
на разрушение существующего общественного порядка. Политическое право служит
для них только удобным орудием борьбы; истинная же цель, не скрываемая фанатическими
последователями этих учении, состоит в насильственном ниспровержении не только
политического, но и всего общественного строя, во имя безобразного и неосуществимого
идеала, носящегося в отуманенных головах. Плодом этих стремлений могут быть
только страшные междоусобия, примеры которых мы видели в июньские дни и во
времена парижской Коммуны. При таких условиях демократия, очевидно, не может
существовать. Самым опасным ее врагом является социализм, именно тем, что,
доводя до крайности все присущие ей недостатки, он тем самым подрывает ее
основы и обнаруживаемся несостоятельность. Там, где социализм становится грозною
силой, демократии предстоит неизбежное и быстрое падение.
Глава V. Смешанная республика
Мы видели, что существенный недостаток, как чистой аристократии, так
и чистой демократии, заключается в отсутствии сдержек, мешающих власти выходить
из должных пределов и делаться притеснительною. Этот недостаток устраняется
там, где обоим элементам дается участие в правлении. Этим способом образуется
смешанная республика. Она имеет то значительное преимущество перед аристократией,
что она не исключает народа из правления, следовательно, интересы массы ограждены
и притеснениям полагается преграда. Она имеет то преимущество перед демократией,
что она дает самостоятельную силу аристократическим элементам, следовательно
устраняет безграничное владычество массы, а вместе и унижете или ограбление
высших классов низшими. Наконец, она имеет то преимущество перед всяким чистым
образом правления, что тут установляется система сдержек и взаимный контроль
властей. Там, где верховная власть сосредоточивается в одних руках, чьи бы
они ни были, произвол не встречаете преград. Неограниченная власть может изменять
законы и прилагать их по своему усмотрению; тут нет ни контроля, ни сдержки.
Поэтому всякий чистый образ правления, каковы бы ни были другие его выгоды,
может, по самому существу своему, превратиться в деспотизм; а так как для
власти нет большего искушения, как ее безграничность, то в каждом из них существует
эта наклонность. В смешанном правлении, напротив, верховная власть разделена;
одна власть воздерживается другою, от нее независимою, следовательно, каждая
привыкает к умеренности и законности, злоупотребления становятся затруднительнее,
одним словом, здесь владычествует не произвол, а закон. Поэтому, разделение
властей составляешь первую и главную гарантию свободы граждан.
Оно имеет и другие выгоды. При таком устройстве самые решения гораздо
обдуманнее и осмотрительнее; здесь необходимо принять в соображение все интересы,
ибо отдельная власть не может решать общественных дел по своему усмотрению.
Независимые друг от друга органы принуждены совокупными силами искать наилучшего
решения; оно установляется вследствие сделки между различными элементами.
Сделки же составляюсь первое условие умеренной политики; посредством взаимных
сделок и уступок каждый общественный интерес получает свое место и значение
в общем государственном строе.
Но эти весьма существенные выгоды имеют и свою оборотную сторону. Всякий
смешанный образ правления страдает коренным недостатком: здесь власть разделена,
а потому нет единства направления; а где нет единства, там легко возникает
борьба. Из этой дилеммы невозможно выйти: сосредоточенная власть рождает произвол,
разделенная власть рождает борьбу. От состояния общества и от взаимного отношения
входящих в состав его элементов зависит, которое из этих двух зол оказывается
меньшим. Первая общественная потребность всегда состоит в охранении порядка,
для чего необходима сильная власть; борьба остается безвредною, только когда
она не нарушает порядка и не расшатывает общественных основ. Если независимые
власти способны действовать согласно, воздерживая друг друга лишь в тех случаях,
когда они выходят из должных пределов, то подобное сочетание порядка и свободы
представляется наиболее желательным; но для того, чтобы такое устройство могло
правильно действовать, нужно много практического смысла и в правительстве
и в народе Надобно, чтобы все деятельные элементы общества привыкли к самовоздержанию
и чтобы противоположность интересов не была такая, которая бы вызывала непримиримую
борьбу.
Эти условия реже всего встречаются в смешанных республиках. Аристократия
и демократия имеют интересы прямо противоположные. Между ними происходит борьба
не только за власть, но и за общественный и частные блага, которые аристократия
старается удержать в своих руках и которые демократия, напротив, стремится
распространить на всех. Отсюда столкновения на каждом шагу, во всех жизненных
сферах. Здесь не власть противополагается власти, а одна часть народа противополагается
другой, при чем частные интересы одних идут прямо в разрез с интересами других.
А между тем, здесь нет умеряющего элемента, который стоял бы между ними или
над ними, воздерживая противоборствующие стремления. Враждебные интересы стоять
друг против друга без всякого посредствующего звена. Смешанная республика
есть ничто иное, как узаконение общественной борьбы. В таком положении напрасно
ожидать воздержания и умеренности от обеих сторон. Умеренность и благоразумие
гораздо менее свойственны массам, нежели отдельным лицам, стоящим во главе
правления. Сделки легче могут состояться между властями, нежели между общественными
стихиями, обращенными друг против друга в напряженном состоянии. И одною сделкой
не разрешается вопрос. Столкновения возобновляются на каждом шагу, а потому
происходит беспрерывная борьба.
Можно сказать, что из всех образов правления смешанная республика заключает
в себе наименее условий прочного существования. Однако, не смотря на все это,
история показывает нам примеры смешанных республик, которые не только существовали
очень долго, но и достигали высшей степени величия и славы. В этом отношении
Рим является неподражаемым образцом, политической мудрости для всех времен
и народов. Ясное сознание целей и средств, обдуманность решений, неуклонное
постоянство в исполнении задуманных предприятий, непоколебимая твердость в
величайших опасностях, полное единение против внешних врагов, не смотря на
внутренние раздоры, пламенная любовь к отечеству, которому все приносилось
в жертву, привели к тому, что маленькая община сделалась властителем мира.
Не даром Макиавелли видел в Римлянах идеал политического поведения. Изучение
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |