— Ну как, доктор?
— Да паршиво. И не зомби, а людоеды.
— Двинули дальше. Там у них три станка для разделки. Не тошнит? Меня так подташнивает. А Саша и сблевал.
— Ну все-таки подготовка имеет место… Однако прибил бы я этих гурманов с удовольствием…
— Не ровен час, накличете.
С улицы доносится приближающаяся невнятная брань, прерванная звонким «Стой!».
Николаич осторожно выглядывает в щель и спокойно говорит:
— Получается так, что пришел Михин папа. И Саня его взял грамотно.
Выходим на улицу. Действительно, Саша подловил этого мужика так же, как до него нас.
Мужик стоит с поднятыми руками и продолжает ругаться. Узнаёт меня и спрашивает:
— Руки-то опустить можно?
— Конечно. Чего так материтесь?
— Вы разделочный пункт в парке видели?
— Видели. Сейчас снимать будем.
— Так чего спрашиваете?
— Получается так, что зря спрашиваем.
— Миша где?
— Перевязан, обезболен. Сейчас его уже оперируют. Судя по времени.
— В Кронштадте?
— Там.
— Какие перспективы?
— Для Миши хорошие. Для вашего соседа — плохие.
— А для твоего брата?
— Думаю, что тоже хорошие.
— Здесь еще долго собираетесь сидеть?
— Нет. Скоро поедем.
— Не забыли, что еще женщин в Стрельне забрать надо?
— Отлично помним. В парке никого не встретили?
— Этого пидора да три штуки мертвяков.
— Ладно, помогите нашему парню в подготовке милицейского УАЗа.
— Хорошо. Что там готовить-то, — бензин залил да поехал. Там все погибли?
— Нет, водиле пуля в руку попала да одной из девчонок пуля оторвала палец.
— Надо же, как свезло. Я уж думал, им крышка. Вы там не копайтесь долго, не нравится мне тут очень. А я своей интуиции доверяю.
— Не волнуйтесь. Мы мигом. Пришли бы вы раньше, раньше бы уехали. Решили вас не бросать.
— А, ну да… не подумал… Зато я его снес, суку!
— Это его АКСУ? Ну за спиной.
— Его. Только патронов мало.
— Сколько?
— Рожок… Неполный.
— Тогда оставьте эту штуковину себе, а ППС верните доктору.
— Так у него же еще вон висит.
— Хотите поменяться?
— Не, не хочу… Держите.
Снимать получается не так быстро, как хотелось бы. Тут даже меня пронимает. Три перекладины, как гимнастические невысокие турники, на двух еще растянуты не до конца разделанные тела. Чем-то напоминает гейдельбергские поделки — там тоже экорше[43] в непривычных академичному глазу позах. В принципе так разделывают в деревне свиней — подтягивают за задние ноги, и достаточно аккуратно секануть по брюху, как все внутренности вываливаются долой. Охотники так тоже делают. Доводилось видеть.
Пока я снимаю, Николаич нарезает круги, постепенно удаляясь от меня и места разделки.
Не понимаю, что его так заинтересовало.
Заканчиваю, надеясь, что старательно запечатлел все. При видеосъемке важно не дергать камерой и не терять резкость, чтоб потом на стоп-кадре было видно, что и как. В свое время потратил много сил и угробил кучу пленки, пока не насобачился снимать, как следует.
Возвращается озадаченный Николаич:
— Сняли все?
— Все. А что вы искали?
— Внутренности. Кости. Следов того, что закапывали, нет. Даже кожи нет.
— Возможно, разделка тут работает недавно?
— Непохоже. Кровь они спускали, по этой канаве сгустки метров на сто гниют. С двух тел столько не наберется. Самое малое — десять. Но я уверен, что было больше.
Выбираемся из такого уютного раньше парка. Дмитрий с Надеждой волокут какие-то сумки. Собрали все, что нашли полезного и интересного в помещении.
Оказывается, что мы не приметили слона: за жилой караулкой притулился незаметно «жип широкий». Опер натренированным глазом нашел ключи с брелком. А потом методом дедукции и выхода через заднюю дверь обнаружил и джип «Гранд-чероки» — сочного вишневого цвета, всего с одним пулевым отверстием в водительском стекле.
Тремя джипами скатываемся вниз — к «хивусу». Оттуда высовывается водила и кричит, чтобы я позвонил сварщику по телефону. Оказывается, сварщик отзвонился на госпитальный сантранспорт, но там уже таскали раненых и потому свалили связь на меня.
— Отыскался след Тараса!
— И где этот болван?
— Сейчас узнаю.
Так, уже лучше, теперь телефон не занят.
— Помогите мне, пожалуйста, помогите!!! — Трубка так орет, что приходится отдалить ее от уха.
— Спокойно! Вы где?
— На дереве…
— Где это дерево?
— В парке!
Николаич нетерпеливо отнимает у меня мобилу. Звук громкий, слышно всем, кто не в охранении.
— Парк большой, — терпеливо, как с идиотом (хотя почему «как» — именно с идиотом мы и имеем дело), начинает говорить Николаич. — Куда вы пошли от берега?
— Я пошел к вам, потом стали стрелять… Я взял в сторону и заблудился…
— Вы видите какие-нибудь дома?
— Нет…
— Шоссе переходили?
— Не помню, нет, наверное…
— Нет или наверное?
— Нет…
— Так, что потом?
— Увидел собак, они странные какие-то — сразу напали.
— Вас укусили?
— Нет, я успел на дерево залезть. А они внизу сидят.
— Сколько собак?
— Четыре. Три и еще одна.
— То есть три рядом и одна в сторонке? Не лают?
— Да, так. Сидят молча.
— Оружие у вас есть?
— Н-нет…
— Я ж вам выдал ППШ?
— Я его уронил… Когда собаки погнались…
— Ясно. Через пару минут начинайте кричать «ау».
— Вы мне поможете?
— А куда денешься…
Выключает мобилу, протягивает ее мне:
— Получается так, что этот «иерой» сидит где-то совсем рядом. Тут до поселка доплюнуть можно. Чтоб заблудиться, постараться надо. Найти-то его не вопрос. А вот собаки мне не нравятся. Тем более молчаливые.
— Дохлые псинки-то? — влезает Михин папа. Он уже осмотрел свой УАЗ и теперь стоит с сокрушенным видом.
— Скорее всего. Пойдете с нами?
— Тык у меня патронов-то…
Николаич сопит, потом спрашивает меня:
— Что там, патроны есть к автомату?
— Есть. Десятка два.
— Получается так, что придется выдать оружие помощнее…
И выдает ему дробовик — автомат и патроны, вытянув их из узелка.
— А может, и пистолет дадите?
Николаич, сопя, выдает и ПМ с горсткой патронов.
Немного повеселевший Михин отец начинает снаряжаться.
Остаются на месте Серега и Ильяс — беречь джипы и амфибию. Вообще-то я бы лучше их с нами видел, как-то спокойнее было бы. Вот что оставили Надежду — это верно.
Разделившись на две ударные тройки, входим в жидковатый лесок. Слева, глубже в лес, идут Николаич с новобранцем и Дмитрий, в правой тройке — Саша, Вовка и я. Одновременно останавливаемся — впереди и левее дикий голос начинает орать: «Ау!»
Ага, уже легче. Стараемся не шуметь, идем на голос. Мужик орет от души. В другое время не выдержали бы, расхохотались. Но тут собачки… Не смешно.
Мужик недалеко ушел. Пройдя меньше двухсот метров, левая тройка останавливается. Кустов тут совсем мало, даже я вижу здоровенный нарост на достаточно тонком дереве. Сварщик, словно мартовский кот, сидит метрах в трех над землей и жалобно вопит. С чувством. Как Козловский…[44]
А вот собак я что-то не вижу. Вовка вроде тоже головой крутит. Зато Николаич и новичок недвусмысленно прицеливаются. Они и начинают стрелять первыми. Тут же начинает молотить и Вовка, но не в сторону сидящего на дереве, а вправо. В сторону дорожки. Я цель, к своему стыду, не вижу. Краем глаза замечаю, что правая тройка лупит теперь куда-то влево и опер тоже шлет в ту сторону короткие очереди.
Ладно. Зато я все это время бдительно охранял наше воинство со стороны задней полусферы — и ни единый враг в моей зоне ответственности не прорвался. Так и запишем.
Пальба прекратилась, все спешно перезаряжаются. Мужик, невзирая на эту суматоху, продолжает аукать как нанятый. Подходим к нему под дерево. Внизу валяется довольно приличных размеров дворняга. Еще одна, такая же здоровенная, метрах в пяти. Больше псов не вижу.
— Эй, на мачте! Землю видно? — громко спрашивает Николаич.
— Ау! А? — Сварщик прекращает свой концерт.
— Мадам! Извольте слезть! — это Вовка.
— А, да, конечно. Слава богу, я уж думал, что тут сдохну!
Понятно, теперь полчаса у него будет словесный понос.
А потом не удивлюсь, если уснет как вырубится. Стресс-то у него был изрядный. И реакция будет изрядной.
— Где бросили ППШ?
— А? ППШ? Автомат? Где-то тут вот. Сейчас. Сейчас найду, конечно. Мигом!
— Стойте, сами найдем. Откуда бежали.
— Вроде оттуда. По-моему. Мне так кажется… Я практически уверен…
— Не, он оттуда бежал, — заявляет Михин батя, осмотрев ствол дерева. — Видно ж, как карабкался. Отсюда начал — значит, вот так бежал.
Действительно, в указанном им направлении очень быстро получаем результат — метрах в пятнадцати от дерева лежит ППШ. С пустым, к слову сказать, диском.
Николаич смиренно вздыхает. Я смотрю на трясущиеся руки-ноги перепуганного сварщика и тоже смиренно вздыхаю. Надо бы ему дать седативных — так, глядишь, уснет. А нам надо, чтоб он сперва УАЗы усилил.
Возвращаемся тем же порядком, нас никто не преследует.
В обозе за время нашего отсутствия ничего не произошло.
Посмотрев на очумелого сварщика, решаем немного изменить план: сначала доехать до лодочных гаражей, принять семьи, и уже там сварщик, придя немного в себя, сможет нормально наварить сетки.
Выезжать на Санкт-Петербургское шоссе совсем не хочется.
Мы наконец-таки познакомились с Михиным батей, и он оказался Семен Семенычем. Я сначала не понял, почему он немного застеснялся, называя свое имя, и почему ухмыльнулся Николаич. Потом дошло: так звали героя Юрия Никулина в «Бриллиантовой руке».
— Вот, и вам смешно. А у меня и супруга от кинематографа пострадала.
— Это как?
— Ее Ларисой Ивановной зовут.
— И?
— Да «Мимино» этот дурацкий! Ларысу Ивановну хочу! Еще в студентках надоело.
— Ясненько, учтем. Так как поедем?
— По Нижней дороге. Или по совсем нижней, то есть по берегу. Здесь вроде бы никаких целей нет, можем и по бездорожью. Тут, кроме джипов, сейчас никто и не проберется. А мы аккуратненько: шмыг — и на месте.
Знаю я эту дорогу. Она идет по-над берегом залива, и действительно достаточно раздолбана и безлюдна. На более-менее целых участках еще видно старое покрытие — из дореволюционной щебенки. Ее, должно быть, для гостей проложили. Совсем рядом с нами руины дачи Николая Второго. Тут его сын Алексей как раз родился… На погибель империи… Красивая была дача — с пятиэтажной башней и сделана на совесть. При Хрущеве взорвали… А мы тут пикники раньше устраивали. Четко — каждое 9 мая… И самовар с собой привозили. Красиво тут. И людей немного было.
От этих воспоминаний отвлекает голос Николаича:
— У кого есть что сказать важного?
— У меня.
— Потерпит до того времени, когда сварщик сетки начнет ставить?
— Потерпит.
— Тогда по машинам, — командует Николаич. — Головной УАЗ — первая тройка, ведет хозяин; второй УАЗ — Володя, вторая тройка. Доктор, снимаете как можно больше всю дорогу… И знаете что… Поменяйтесь-ка лучше местами с Дмитрием, я буду вам подсказывать, что следует обязательно снять. Так, теперь трофей… В трофее поедет группа тяжелого оружия и медсестра. Сейчас ведет Сережа. К слову, Сережа, возьми себе на «кедр». Племянничек СВД в салоне поухватистее будет.
— Я тоже умею, — отзывается Надежда. — Умею вести машину.
— С автоматом ездили? С автоматической коробкой передач?
— Откуда? Но если негритянки пожилые управляются, думаю, что и я справлюсь.
— Ладно, тогда сейчас и проверим. Все, поехали. Амфибия, сопровождаете параллельно дороге, метрах в четырехстах.
— Мне куда? — пискает сварщик.
— В «жип широкий». И Надежда Николаевна, сообщите, когда мастер будет готов работать.
— Я уже могу.
— Вытяните руки. Нет, лучше уберемся отсюда, заодно и у вас руки трястись перестанут…
Трогаемся. Заметно, что Семен Семеныч — профи. Ведет так легко, что кажется, будто это сущий пустяк и я так тоже сделаю играючи. Так всегда бывает, когда смотришь на работу мастера — неважно, гимнаста или хирурга…
Попутно водила начинает негромко мурлыкать под нос какую-то песенку:
В гареме нежится султан, да, султан.
Ему счастливый жребий дан, жребий дан:
Он может девушек любить.
И я б хотел султаном быть.
Но он несчастный человек, человек —
Вина не знает целый век, целый век.
Так повелел ему Коран.
Вот почему я не султан.
А в Риме папе сладко жить, сладко жить:
Вино как воду можно пить, можно пить,
Он может утонуть в вине.
Вот если б папой быть и мне!
Но он несчастный человек, человек —
Любви не знает целый век, целый век.
Так повелел ему закон.
Пускай же папой будет он!
А я различий не терплю, не терплю:
Вино и девушек люблю, да, люблю.
Чтобы все это совместить,
Простым студентом надо быть.
В одной руке держу бокал, да, бокал,
Да так держу, чтоб не упал, не упал,
Другою обнял нежный стан —
Теперь я папа и султан!
Твой поцелуй, душа моя, душа моя,
Султаном делает меня, эх, меня!
Когда же водки я напьюсь,
То папой римским становлюсь!
— Ого! — восклицает Николаич. — Сто лет не слыхал!
— Что? Эту песенку?
— Ага. Я уж думал ее и не помнит никто.
— Ну отчего ж. Мы с Валеркой — это сосед мой — всегда распеваем, как поддадим. Мы ж дальнобойщики Едешь да поешь всякое: и не уснешь, и ехать веселее. Грузы-то ценные, «грачей» нынче брать опасно. Может, вместе грянем?
— Обязательно. Только бы нам найти место поспокойнее, и чтоб «хивус» смог подойти. Мне как-то с сетками спокойнее. А то любая зомбака, не ровен час, в окно прыгнет.
— Э, спокойных мест тут полно. Сейчас заберемся к водокачке, там и обустроимся.
— Нам бы глянуть, что там в Знаменке.
— Это можно, конечно, только там выезжать я бы не стал. Лучше через Шуваловку.
— Почему?
— Дорогу там перекрыть раз плюнуть. Парочку ублюдков с автоматами в сторожку сунуть — и копец нам. Там не развернешься. А задом под огнем корячиться — удовольствие малое.
— Ладно, обойдемся без Знаменки.
— Можем встать, в бинокль аккуратно глянуть.
— Хорошо. Нам вообще-то сама Знаменка ровнофиолетова. Кронштадтским может быть интересна.
— Здесь как место? Подходит для ремонта? Я, к слову, тоже немного варить умею, так что если что — сетку-то прихватить смогу.
— Годится место. Вполне. Встаем.
Местечко и впрямь вполне подходящее — от берега прикрывают деревья и тростники, от трассы — опять же деревья. В сотне метров какое-то полуразрушенное краснокирпичное здание, но за ветками его видно плохо. Явно нежилое, так что вряд ли там сидит засада. На всякий случай Николаич и Семен Семеныч осматривают в бинокли окружающие пейзажи и остаются довольны.
Располагаемся под прикрытием машин. С подошедшего «хивуса» вытаскивают баллоны, шланги, куски разномастных сеток и решеток. Михин батя на пару с немного пришедшим в себя сварщиком начинают примеряться к работе. Ильяс с Сережей растопыриваются и берут в прицел окрестности. Остальные собираются кучкой и приседают на корточки.
— Ну что там надо было сообщить команде медицинского? Только, доктор, вкратце.
— Ясно. Сейчас наша команда оказывала помощь раненым. В целом все отлично, но в наложении жгутов были грубые ошибки. Опасные. Объясняю. Первое. Жгут накладывать только при артериальном кровотечении. Причем сильном, которое реально угрожает смертью. Девчонке при травме пальца жгут накладывать не надо было — максимум из нее вылился бы стакан крови, это она переживет. А от наложенного жгута могла бы и с пальчиками попрощаться. Второе. Если накладываете жгут, не тяните со всей дури. Надо пережать всего-навсего артерию, а не разминать в хлам мышцы, нервы и сосуды. Не перекрывайте кровоток уже первым туром жгута — нервы попортите. И не себе, а раненому. Третье. Если все же накладываете жгут, надо перетягивать артерии, а не вены! У девчонки жгут был наложен слабо, словно ей внутривенный укол собирались делать. Это плохо! Артерии продолжают качать кровь как ни в чем не бывало, а вот венозный отток вы перекрыли. Кровотечение от такого жгута только сильнее. Рука со жгутом должна быть белой и без пульса, а не синей и с пульсом. Четвертое. У мента жгут наложен был правильно, но записки со временем наложения я не видел.
— Я писал, — обиженно говорит Вовка.
— Вова, я не упрекаю! Сделал — молодец! Но я записки не видел — значит, и в госпитале не увидят. А срок у наложенного жгута — полчаса-час. Потом руку отрезать придется.
— Глупости это, с бумажками, — встревает Надежда, — пишите на лбу у раненого.
— Во, человек дело говорит! Наконец, последнее. Пятое. Жгут — очень серьезное дело, небезразличное раненым. Поэтому не частите. Чем меньше наложено жгутов, тем лучше.
— Понятно, — отвечает опер. — А как мы узнаем, артериальное это кровотечение или венозное?
— Так артерии идут в глубине конечностей, под прикрытием мышц и костей. Вены — поверхностные, обеспечивают отток. Артериальная кровь — светлая, алая; венозная — темная.
— Позвольте, я добавлю, — хмыкает Надежда Николаевна.
— Валяйте!
— Валяю! Все просто: артериальное кровотечение, как молодецкая эякуляция, — стреляет струями, прерывисто, мощно. Из сонной аж на три метра может прыскать. Венозное, как старческое мочеиспускание, — вялая струйка с убогими потугами на пульсацию… Так понятно?
— Понятно…
— Раз понятно, мы с Ильясом сейчас сходим глянем на Знаменку. Доктор с камерой — держитесь сзади, мало ли снять будет что. Остальным — по расписанию боевого дежурства.
Элегантный особняк Знаменка гордо стоит на холме. Глядя на него, Николаич тихонько присвистывает.
— Красиво люди жили. Тут, если все расчистить, загляденье.
— А сейчас как насчет живых?
— Сейчас живых не видать. Зомби вижу. Немного.
— Ну. Уже легче. Я боялся, что у этих тварей тут основная база.
— Да, их гнездо искать придется. Неизвестно, что они там задумали.
— Я бы их гнездо с броней бы искал. Так надежней. Как-то не воодушевляют меня джипы.
— Меня тоже. Но кто ж знал… То есть бандиты должны быть, и первое время их должно быть густо. Однако вот такого не ожидал…
— Я панораму снял. И на приближении тоже.
— Тогда возвращаемся.
И мы возвращаемся.
Пока мы ходили, ребята вытащили из амфибии жратву и термосы и сидят закусывают. Только мастер-сварщик старательно что-то налаживает и колдует над оборудованием. Остальные, обжигаясь, хлебают чай и жуют что бог послал. Я видел, что тащили две коробки — одну от Дарьи, другую с сухпайком на сутки. Сухпай получили от крепости. И Ильяс успел уже отметить, что в этом сухпае все те же хлебцы, мясорастительные консервы, — проще говоря, перловая и гречневая каши с мясом, ну и еще, правда, сахар добавлен. Это НЗ — на всякие непредвиденные. От Дарьи же еда куда вкуснее — немножко уже подчерствевшие хлеб и булка, что для многих обитателей крепости уже лакомство, масло, плавленый сыр в коробочках, вакуумные упаковки с ветчиной, несколько банок с пресервами, в основном селедкой. Привет от мини-супермаркета, в который уже черт знает как давно мы ходили с Сергеем…
Семен Семеныч орудует ложкой и вилкой. Я с чего-то взял, что он голый и босый, совершенно упустив тот момент, что вот он — его джип. А у охотника в джипе много чего откопать можно, не только ложку-вилку.
Жалею, что Дарья не видит, как он ест. Нормальной женщине вкусно и со смаком жрущий ее стряпню мужчина тож доставляет удовольствие. Одним видом. Видно, что Семен Семеныч знает толк в житейских радостях. И ест с аппетитом. Тоже наш человек — «бергинизатор».
Присоединяемся. Этакий пикничок получился. Жаль только, что совсем недалеко такое, что даже мне вспоминать неохота, чтоб аппетит не портить.
— Мужики, а горяченького спроворить не получится? «Роллтона» какого или еще что? — просительно говорит Семен Семеныч.
— Вот кашу, например, можно подогреть. Пойдет?
— Конечно, пойдет. Паяльная лампа есть в хозяйстве?
— Лампы нет, сварка есть.
— Отлично. А где банка?
— Держи.
Радует, что, получив банку, Михин отец тут же ее вскрывает. Дурни, взявшиеся разогревать неоткрытые банки, получают массу удовольствия, когда консервы начинают рваться в костре с энтузиазмом ручных гранат…
Потом он отправляется к сварщику, несколько минут они колдуют вдвоем, и Михин батя возвращается с шипящей и аппетитно пахнущей жестянкой, в которой пузырится гречка с тушенкой.
— Не подумайте, что жалею, но вы особенно не наедайтесь в один присест. Все ж таки постились несколько дней.
Семен Семеныч смотрит на Надежду с жалостью:
— Милая девушка, я отлично все понимаю, спасибо. Только это для меня не обед, это так, легкая закусь. Не хотите каши? Горячая, с поджаркой!
— Не откажусь.
И мне кажется, что Железная Надя, как ее втихомолку окрестил смешливый Серега, разрумянилась сильнее, должно быть от этого непривычного «милая девушка» и ласкового тона. Мужики-то к ней клеились, поскольку, судя по всему, она служила в военном коллективе, а вот у Семена Семеновича все получилось очень по-домашнему.
Сварщик тем временем уже освоился, выдернул Вовку в ассистенты и начал с бесхозного милицейского УАЗа.
— Не нравится мне, что у нас ментовоз, — допив свою кружку и выскоблив ложкой нерастворившийся сахар со дна, говорит Дима-опер.
— С чего это? — недоуменно спрашивает Серега.
— С того, что на перекрестке были двое в ментовской форме. Причем очень похоже, что они были ментами и раньше. Арсенал весь эмвэдэшный. По своим они огонь открыли моментально — видели же и Миху в форме, и водила на УАЗе этом тоже не в гражданке был. И неизвестно где эта шелупонь еще шарилась. Вот и выходит, если с ними встретимся, огонь они откроют без соплей. Если встретимся с теми, кого они обидели, нас могут не за тех принять… Короче, ситуация хреновая, — отмечает Николаич.
— Мальчишка на колу свеженину жрал — на нас даже не посмотрел. Значит, морфов они вполне могут откормить, — вливаю и я порцию яда.
— И мы не знаем, где у них база. Припремся на ремзавод — здравствуйте, посрамши…
— Мы морская пехота и должны выполнить свой долг! — цитирует Саша. — На самом деле не все так худо.
— И почему это?
— Оружие у них хуже, чем у нас. Сугубо для помещений. У десяти человек ни одного серьезного ствола.
— У девяти.
— Нехай у девяти. Броников ни на одном нет. Все без касок. Действовали тупо, как нигга-гангста[45] какая-то. Чего стрелять-то было сразу? Вы бы остановились?
— Не знаю. Я-то стал тормозить, да Миша заорал, словно его шилом ткнули, чтоб я гнал.
— Интересно, что он такое заметит.
— Не знаю, он вообще глазастый. Как думаете, его уже прооперировали?
— Думаю, что еще оперируют. Да и после операции вас сразу к нему не пустят.
— Под присмотром-то лучше было б.
— А за ним мой брат присмотрит. Он хоть и пошел в судмедэксперты, но уход за пациентами у него всегда хорошо получался. Ручаюсь. Его и пустят, к слову.
— Ну ваши б речи да Богу в уши…
— Ладно, пошли готовиться к выезду, нам еще по КАДу пилить…
Подсознание пока не перестроилось: смотрю на украшенные опалинами и покрытые сетками машины и не воспринимаю их как реальность. Словно на съемку очередного нашего блокбастэра попал. Очень вторично — как в фильмах наших недорежиссеров — выглядит наша боевая техника. Дешевая голливудчина…
Однако дальше едем в этой панковской технике. Из разбитых окон немилосердно дует, правда, скорость у нас убогая, так что терпимо. Периодически теряем из виду сопровождающий нас «хивус» да пару раз приходится ждать Надежду — ведет она аккуратно, но очень медленно.
— Я думал, что вы этого сварщика всеми матюками обложите, — говорит Семен Семеныч.
— За что?
— За дикое поведение во время стычки.
— Получается так, что не за что — сами виноваты. Взяли необстрелянного человека, неудивительно, что он голову потерял. Вот, к примеру, Суворов, тот, который генералиссимус, очень снисходительно относился к струсившим необстрелянным. Исторический факт.
— Стараетесь быть Суворовыми?
— Не самый худший образец для подражания. К слову, вы-то тоже не очень блеснули. Между нами, повезло вам несказанно… И нам тоже.
— Это в чем? В том, что по мне не попало, а досталось другу и сыну?
— Не обижайтесь, тут как кому повезло. Я про другое. Тот людоед, которого вы положили, мог бы точно так же вас положить. Окажись он чуток поопытнее или пошустрее… Вы ведь его на выходе из парка отстрелили?
— Ага. Смотрю, мелькает. Прилег в канавку. Тут он и нарисовался. Я ему первой очередью по ногам, а потом, когда он посреди дороги корчился, еще добавил.
— Вот видите. А если б он не мелькал?
— Так тут как кому повезет!
— Ни фига! Побеждает не тот, кому везет, а кто организован лучше, обучен, кто все силы использует грамотно, координированно. Вы ведь действовали как бы в составе нашей группы? Но самостийно. Ни куда пошли, ни что делать собираетесь, нам не сообщили. Случись что, мы вам помочь ничем не смогли бы. И что делать, сидеть ждать? Без вас уезжать — стыдоба. А где вы — неизвестно.
— Это да. Свалял дурака, признаю. Очень уж зол был. Увидел, куда вы чесанули, вот и решил в тыл выйти. И ведь получилось же!
— Тактически ваши действия — на отлично. Без вопросов. И то, что этого пидора снесли, тож плюс. Но есть и минус, о чем уже говорилось: были бы на связи, глядишь, у нас бы язык появился. И мы бы знали, кто, где и почем. А сейчас едем наобум. Понимаете?
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |