|
Значит, надо заниматься бледным милиционером.
Надежда с ходу показывает мужику с бабой, что им надо идти к кораблю МЧС, который внизу стоит. Лихо, конечно, она этому агрегату под названием «хивус» польстила.
Мужик продолжает ругаться, потому как считает себя самым пострадавшим, и поэтому требует к своей персоне исключительного внимания. Ага, щщщаззз… Я уже видел, как ты шустро ходишь — ранение явно по касательной. Был бы серьезно задет мышечный массив или тем более кость — хрен бы ты так поднялся и пошел. А оставить его тут — достанет претензиями до глубины души: он ведь ранен, и доктор обязан проявить гуманизм. А то, что за это время, пока его царапину будут йодом мазать, кто-то другой дуба врежет, так на это насрать. Люди эгоистичны в массе, а уж раненые — тем более.
Игнорирую мужика, но это не «проханже» — он меня сильно дергает за рукав и просто требует, чтобы я обратил внимание именно на него, и никак иначе. Баба тож подвывает ему в тон.
— Слушай, страдалец, тебе помощь оказана, повязка наложена. Кровотечения нет, больно, конечно, но потерпишь. Иди вниз, там в салоне врач и медикаменты. Я здесь занят, извини, но им моя помощь нужнее!
— Я ранен, твою мать! Видишь, я ранен, твою мать! Ты что, твою мать, совсем края не сечешь?
— Ты, калека недоделанный! Ты оцарапан, а не ранен. Будешь мне мешать, я тебе сам прострелю ногу как следует. И тогда буду заниматься именно тобой! Вали отсюда вниз, болван чертов, и не дергай меня за рукава! Я кому сказал? Вали давай!
— Сука ты, а не доктор!
— Я еще хуже! Все, пошел, пошел! Не беси меня! Сейчас тебя еще дополнительно подстрелят — добьешься моего внимания! Забыл, что тут перестрелка? Иди, давай!
От нашей перебранки есть польза — девчонки голосить перестали. Видимо, злой доктор Ойнеболит напугал.
Кстати, какого хрена на девчонке жгут?
— Надежда Николаевна! Уберите лишних отсюда. Нам новых ранений только не хватает! А ты, принцесса, как тебя ранило?
— У мммення ппалле-ец отсттреллилло… ик… ттуттт в ммешшочке воттт… ик…
— Больше ран нет?
— Этттой мммаллло… ик?!
— Этой хватит. Ну-ка, где палец?
— У Лилллльккки… ик…
Пока разговариваю, вижу, что жгут наложен безобразно — кисть руки опухла и посинела до безобразия. Осматриваю девчонку. Внешне состояние удовлетворительное, не ниже. Напугана, конечно, но ничего страшного. Потому жгут долой, толку от него нет. И прошу Надежду и эту парочку отправить вниз.
Теперь милиционер. Вот ему точно плохо. Белый, холодный пот на его лице глазом невооруженным видно.
— Кости ему надо совместить правильно! — авторитетно заявляет мне в затылок все еще пасущийся тут мужик.
— Вы кто по специальности?
— Я? Экспедитор!
— Медицинское образование есть?
— Нет, но я в телевизоре видел.
— Слушайте, если вы немедленно не уйдете туда, где сейчас сборный пункт раненых, я вас буду лечить только урино- и копротерапией! И от других врачей добьюсь того же!
— Так я ж помочь хочу!
— Внизу, на берегу, ваша помощь будет уместнее. Все, вниз на посадку.
— Я…
— Тебя пристрелить, чтоб понял? — рявкает сзади Надежда мужику в ухо.
Мужик подпрыгивает и наконец сваливает вместе с девчонками.
— Ильяс, видишь группу из четырех человек?
— Вижу. Отработать?
— Нет, ты что, это спасенные. Двое ранены.
— Принято. Не отрабатывать.
— Сопроводи. Чтоб никто не обидел. Я имею в виду: не бегай туда-сюда, а огневым прикрытием.
— Понял, не деревянный.
— Куда делись мужики? Этот, сварщик, и второй, из первого УАЗа?
— Сварщик рванул за нашими на холм еще до того, как вы туда поехали. А мужик с УАЗа, после того как вы раненого сюда потащили, того, с обвязанной головой, побежал к Центральному парку. Прямо вдоль берега.
— Куда ж его черти понесли?
— Вот уж извини, не в курсах…
— Ясно, связь кончаю…
— Буякши, хи-хи-хи…
Теперь что у парня с рукой. Надежда уже дерет ножницами рукав, аж треск стоит.
Парень прикрывает глаза и вроде собирается потерять сознание. Роюсь в сумке, ищу одноразовый шприц. Ампула промедола. Теперь одно соединить с другим — и в ляжку. Готов. Будем надеяться, что шибко инфекции я ему не занес.
— Эй! Земляк! УАЗ на ходу?
— А?
— Ты тут не помирай, все равно не дадим. УАЗ на ходу?
— На ходу…
— Можем сейчас на нем вниз съехать?
— Можем… Бензина нету…
— Что, прям тут кончился?
— Ну да, тут… Я мотор не выключал… Он чуток поработал и заглох… Этот пидор по нас очередь дал, а завести не смог…
— Какой пидор?
— Этот… мент. Он нас остановил…
— Сколько тут всего было?
— Этих?
— Да, этих.
— Трое… Двое ментов…
— Всего трое?
— Ага.
— Я закончила!
— Надежда, как, подбинтуем или перебинтуем?.. На ваш взгляд.
— На мой — подбинтовать, и хорошо будет.
— А жгут?
— Давайте проверим.
— Хорошо, распускаю.
Смотрим на повязку. Кисть руки розовеет, а вот кровищи на повязке не добавляется. Надежда добавляет еще бинта сверху, а я тем временем стягиваю с раненой руки часы: они хоть и на растягивающемся браслете, но на раненой конечности лучше не оставлять ни колец, ни браслетов, ни часов… Отечет — хрен снимешь, и можно получить на ровном месте отмирание тканей. Был у меня пациент с ожогом и ботинком на обожженной ноге. Успели снять этот чертов ботинок по кускам, еле успели, а то потерял бы пальчики — уже цвет был у них очень гадкий, когда освободили…
Иммобилизовать бы руку — очень похоже, что уж одну-то кость пуля поломала. А может, и вторую тоже… Без рентгена не скажешь. Шин у меня нет. Разве у МЧС спросить? Или тут какую-нибудь ветку-доску поискать…
— Что вы озираетесь? — останавливает мое блуждание глазами по окрестностям Надежда.
— Дощечку ищу для иммобилизации.
— Да бросьте, даже если и найдем, то грязная же будет. Выщелкните из запасного магазина патроны, и прибинтуем. В самый раз по длине будет. И на косынку.
— Вот бы не подумал.
— Доводилось так делать. Уж чего-чего, а пустой магазин найти было проще, чем шины. — Надежда улыбается и подмигивает.
Горсть тэтэшек ссыпается в карман, магазин от ППС прибинтовывается к раненой руке, сама рука, под прямым углом согнутая в локте, берется на косынку.
Начинаю приподнимать парня. С трудом, но идти может. Потихоньку тащимся туда, где оставили УАЗ. Надежда тем временем, прикрываясь машинами, отходит сзади, на всякий случай глядя, чтоб нас, убогих, никто не обидел.
— Ильяс, возвращаемся.
— Как говорится: вэлкам!
— Ничего нового?
— Водилы с твоим братцем собирают трофеи с битых машин, раненые только что добрались. Мужик уже до меня докапывался — послать пришлось. Ну болтливый…
— Это он после ранения раздухарился.
— В курсе. Эйфория, называется.
— Она самая.
Аккуратно скатываемся вниз. Осторожно добираемся с парнем до госпитального «хивуса». А салон-то уже и заполнен. Миха вроде дремлет. Агонизирующий все еще дышит. Остальные расселись по лавкам и ждут, чего скажу…
Связываюсь с Николаичем:
— Раненые готовы к эвакуации. Что у вас?
— Прекратили преследование. Одного добили. Второй утек. Сварщик с вами?
— Нет, он же за группой побежал.
— Черт…
— И этот, Михин отец, тоже утек — побежал в направлении Центрального парка.
— Да что же это за балаган-то с самодеятельностью! Ладно, его телефон у меня есть. Уточните, вроде бы сварщик на связи был с МЧС — они с водилой нашего «хивуса» точно по мобиле разговаривали.
— УАЗ наверху. Он без бензина.
— А тот, что до берега доехал?
— В дырках, но полностью исправен. Плавучий госпиталь можно отправить в Кронштадт?
— Можно Машку за ляжку…
— Ясно. Разрешите отправить.
— Сопровождать кто будет?
— Считаю, что водителя и врача из спасенных хватит.
— Отправляйте.
— Они сейчас трофеи собирают.
— Гляньте, что они надыбали. Если что ценное, отбирайте.
— Принято.
— После того как отправите, возвращайтесь сюда, на перекресток. Мы сейчас уже там будем.
— Что, кого-то зацепило?
— Нет, все целы, но пара стрелков лишними не будут. Подозреваю, что убежавший гостей притащит. А нам тут еще есть на что внимание обратить.
Виктор проснулся как-то сразу. В бункере тяжело пахло кровью от сваленных в углу мешков. Припахивало еще чем-то, не очень аппетитным, но Витя предпочел этого не замечать. Ирки уже не было, и, высунувшись из люка, он увидел, что компаньонка ковыряется в том мясе, которое они не успели еще срезать с костяка.
Вчерашний азарт кончился, начался отходняк. К тому же удачливый охотник отчетливо понял, что скоро станет тепло и все эти мешки с десятками килограммов мяса, на которое ушло до черта соли, сахара и приправ, придется банально закопать, потому что протухнет солонина.
Вяло ковыряясь ножом, который вертелся в одеревеневшей после вчерашней работы руке, Виктор лихорадочно думал: что делать? «Чернышевский, на фиг, за компанию с Белинским», — мелькнуло у него в голове.
— Ирк, что скажешь, как нам лучше мясо сохранить? — неожиданно спросил он подругу.
Ирка сдула прядь волос, но та осталась на месте, прилипнув к потному лбу, и незамедлительно сказала:
— Я считаю, ледник надо делать.
— Ледник?
— Ну да, погреб со льдом.
— Откуда я тут в лесу погреб возьму! Да еще со льдом!
— Погреб придется вырыть. А лед привезем, тут же озерцо есть недалеко.
— Как же, недалеко! Пять километров без дороги.
— Ну иначе не знаю…
Набив еще пяток мешков (причем Витя краем глаза заметил, что Ирка сыплет соль и прочие приправы, явно страдая), он понял, что не верит подруга, что это мясо долго будет съедобным… А работа мясника хуже, чем у грузчика… Жиловщик сия профессия называется вроде бы… Рука уже как чужая. Не хватает по своему мясу секануть… На мясокомбинатах-то перчатки кольчужные выдают…
Ничего другого, кроме как ледник, так в голову и не пришло. Взяв лопату, Виктор опять задумался: где его рыть? Если рядом с бункером, мухи задолбают. Запах уже есть, вряд ли ослабнет. Оттартать мясо подальше — тоже нюанс: опять, значит, грузить, а перекидывать эти мешки снова очень не хотелось.
Опять же неизвестно, что за зверье полезет…
Виктор отошел метров на двести и в теньке на склоне холмика наметил контуры квадратного погреба. Воткнул лопату в землю и начал рыть…
Через час он незначительно углубился в землю, но уже взмок. «Еще хорошо, что с этими чудиками таскался, — подумал Витя. — Если б не коп, уже сдох бы с непривычки, а так куда ни шло. До вечера яму вырою. Доски есть — они сырые и гнутые, но тут пойдут. Значит, еще колы вырубить для распора. И за льдом. Лед можно будет бензопилой резать… Правда, можно вместе с бензопилой под лед улететь — хреноватый сейчас уже лед… А везти на чем? В мешках в УАЗе? Засру весь УАЗ… Сани бы надо…»
Тут он немного опомнился. Какие сани?! Еще лошадку, конюшню, баньку, сарайчик с амбаром, хлев с коровкой и свинкой, курятник… Это ж цельный хутор строить… Домик в деревне… А Ирка уже мечтала вслух о бане… Чистоплюйка. Не, из города вся эта жизнь смотрелась куда как симпатичнее, романтичнее и героичнее…
С трудом сплюнув — рот пересох, Виктор прошелестел сам себе:
— Перекур!
Воткнул лопату и пошел к Ирке.
Боевая подруга билась насмерть. Видно было, что у нее тоже руки болят, но она, свирепо шипя сквозь зубы, пластала и пластала куски мяса.
— Погодь. Давай хоть чаю попьем.
Она обернулась, посмотрела как-то нехорошо и ответила:
— Если сейчас оторвусь от этого занятия, потом уже не смогу взяться. Пальцы не гнутся и руки болят сильно.
— Да ладно… Мы всяко полтора-два центнера уже накрошили. Больше не осилим. Да и соль еще пригодится.
— Жалко же… Когда еще повезет.
— Живы будем — повезет. А так я скоро сдохну. Руки отваливаются.
— Ладно. Чай на дрючке «вскяпитим»?
— Ага. В бункере-то жару устраивать неохота.
Попили чаю, вскипятив его на костерке. Когда Виктор делал бункер и закладки-тайники, тут разбивался лагерь из палаток. На этом месте осталось кострище с рогульками да шалаш — склад бракованных досок и другой строительной всячины.
Прикинули, что делать дальше.
Получалось, что надо копать, и никак от этого занятия не открутиться. Все тайники-закладки еще были полными. Пустой — на всякий случай — Виктор сделать в то, спокойное время не догадался.
Прикинули объем солонины. Прикинули, как ее размещать, чтоб переворачивать было можно. Прикинули, сколько надо будет привезти льда.
Немного ужаснулись объему работы…
И пошли копать: Виктор — ледник, а Ирка — яму под недогоревшую требуху лося.
Водила «хивуса» действительно знает номер телефона сварщика. Побурчав насчет расходов, звонит, но безуспешно. Занято, и все тут. На всякий случай записываю этот номер. Заодно обмениваемся номерами с водителем. Смотрим, не осталось ли на «галоше» чего-либо, что понадобится нам здесь. Но все наше добро на второй «галоше», той, которая сейчас стоит поодаль и винтовкой Ильяса контролирует весь склон парка.
Спрашиваю, когда собирается связываться с Кронштадтом? Водила обижается всерьез — он уже предупредил о наличии раненых, уточнил, какая нозология будет им доставлена. Не ребенок, дело свое знает.
Машины они уже осмотрели, собрав все, что подвернулось, и сейчас тараканят трофеи на свои «галоши». Невелики трофеи, честно говоря. Слили бензин, сняли аккумуляторы, разжились домкратом и парой огнетушителей. Какая-то одежка, одеяла… Замечаю, что лежащих на полу «хивуса» раненых заботливо укутали потеплее.
Интерес представляют разве что стволы и боеприпасы.
Стволов с десяток, три ПМ, два охотничьих ружья — помповушка и автомат, пара АКСУ да два «кедра». Патронов разного калибра ко всему этому — несколько магазинов, пачек и вроссыпь.
Предложение поделиться не вызывает восторга, но тем не менее готовы к этому.
Вопрос один, как делить.
С моей колокольни — не шибкое сокровище все найденное.
Звоню Николаичу.
Думает несколько секунд:
— МЧС и так ящик с Судаевыми получило. По уму, они даже не стреляли. Там к АКСУ сколько патронов?
— Э-э-э… Три рожка и еще десяток врассыпную.
— Тогда им АКСУ отдайте и помповуху. И то жирно будет.
— Обе АКСУ?
— Обе.
— Принято. Обе АКСУ и помповушку.
Подходит братец. Жует чего-то. В руке полупустой полиэтиленовый пакет.
— Мы еще там немного харчей нашли. Делить тоже?
— Да ладно, вам нужнее. Только не нажирайтесь сразу-то.
— На всех поделить — совсем смешно. Тут и одному-то мало будет.
— Ну двигайте. За агонизирующим приглядывай.
— Само собой. Там, говоришь, операционную готовят?
— Ну да. Так что еще и тебя припашут.
— Разве что как сильно нерасторопного ассистента.
— Ты ж хирургией увлекался.
— На четвертом курсе. Так что шить отвык вовсе.
— Ну живы будем, сегодня на семинаре встретимся. К слову, помыться не забудь. Там у них даже ванна есть.
— Пахну?
— Не то слово.
— Это из-за того, что в морге сидели.
— Ага. А так от тебя розами и амброзией пахнет обычно. Пока не уехал: может, нужно что?
— Нужно. Патроны к ПМ у тебя найдутся?
— Вот последняя пачка.
— Последнюю-то вроде не отдают?
— У меня еще две обоймы.
— А насчет медикаментов?
— У эмчеэсовцев возьмешь, если что.
— Ну все, до вечера! Голову береги!
— И тебя туда же!..
Надежда вышла из салона «хивуса».
— Думаю, что транспортировку перенесут. Вы проверили, ничего не осталось в салоне нашего?
— Проверил. Вот братец остался вне салона.
— Уже все, ухожу.
Вместе с братцем уходят и оба водилы, до этого осматривавшие винт глиссера. Машем прощально руками, и набитый людьми агрегат усвистывает по льду в Кронштадт.
Стараюсь поаккуратнее уложить оружие, потом вяжу корявоватый узел (такие обычно таскают беженцы и погорельцы, только вот хорош он для подушек, а не для оружия) и укладываю его сзади в УАЗ. Торчащий ствол автомата-дробовика мешает. Вытягиваю пушку из узла и стараюсь аккуратно ее поставить. Обнаруживаю крепление — в нем стоит двустволка. Ну раз есть крепление, то пусть в нем стоит автомат, а двустволку… Она еще и не заряжена, можно так уложить. Вроде не особенная она какая, обычная наша тулка, да и калибр мелковатый, не двенадцатый, во всяком случае.
Когда садимся с Надеждой в УАЗ, вызывает Николаич.
— Что, все еще поделиться не можете?
— Не, уже поделились, госпиталь плавучий убыл.
— Эт хорошо. Вы возьмите видеокамеру.
— А канистры?
— Пока не треба, тут уже подразжились. Сварщик где? Не нашелся?
— Телефон у него занят.
— Вот черт! Ладно, ждем вас.
— Принято.
Надежда Николаевна очень неодобрительно на меня смотрит.
— Что я сделал сильно не так?
— Не мое дело врача учить…
— Бросьте. Здоровая критика снизу, сверху и сбоку — основа врачебного мастерства.
— Про врачебное мастерство ничего не скажу, а вот ППС бог знает кому вы отдали зря. И патроны тоже. Хоть он и брат ваш.
— Ну тут нас и Ильяс прикроет, и у вас…
— Это легкомыслие. Может случиться всякое — останетесь один с двумя обоймами. Курам на смех! Хотя бы из узелка возьмите что-нибудь. Меня подташнивает, когда я вижу невооруженного человека, тем более врача.
— Вы правы. Я сейчас приторможу и схожу за камерой, а вы, если не трудно, подберите на свой вкус эквивалент.
— Хорошо.
Идти мне недалеко — чертов УАЗ спокойно пролез на лед, и мы подъехали почти вплотную к «хивусу». Непривычно. До этого ездил только на обычных машинах. Начинаю понимать людей, которые любят джипы. Есть за что.
Ильяс на секунду отрывается от бинокля, ухмыляется приветливо и снова начинает осматривать местность. В его действиях есть что-то механическое, хотя я понимаю, что это стандартный способ снайперского контроля — зигзагами от близкого к дальнему участку…
Беру камеру, все-таки прихватываю канистру с бензином, и скоро мы уже катим вверх — к Коттеджу. Надежда спроворила один из «кедров», четыре магазина к нему и три патронные пачки. И пока я это не разместил на себе, не успокоилась. Зато сидит сейчас довольная, как кошка, у которой за ушком почесали.
Бревно уже спихнули с дороги, поэтому выкатываю на перекресток.
Удивляет то, что наши не стоят в полный рост. Вижу только Серегу, пристроившегося лежа за каким-то «опелем». Правда, точку пулеметчик оборудовал себе на каком-то пальто. То, что он внимательно смотрит в сторону Санкт-Петербурга, мне как-то не нравится — нет никакой расслабухи после удачного боя, наоборот, видно, что вологжанин взведен как боевая пружина.
— Ну что тут?
— Да знаешь, похоже, странновато тут все. Думали, просто бандюганы-мародеры. А тут как-то гаже.
— А что гаже-то?
— Дуй к Николаичу. Они у караулки сейчас.
— Которой?
— Вон той. — Серега дрыгает ногой, показывая ботинком примерное направление.
Поневоле пригибаясь, двигаемся между автомобилями. Новоприобретенный «кедр» удобно лег в руки. Смешная плюшка…
У караулки стоит мангал, вкусно пахнет шашлыком. Правда, видно, что шашлык пригорел маленько.
— Эй, медицина!
Смотрю, кто тут такой фамильярный. Оказывается, Саша. Мы его не заметили и прошли боком к нему, а он уютно устроился за зеленоватым «хюндаем» с простреленными стеклами… Сидит смотрит на нас и улыбается во весь рот. Нехорошо. Хреновый из меня Виннету.
— Ну что тут?
— Стоял дозор из десяти сукиных сынов. Несколько человек мы внизу постреляли, двух Ильяс зацепил — один у Коттеджа валяется, второй вон стоит…
— Где? Как — стоит?
— Стоя стоит. На два пальца левее указателя. Видишь?
Указатель вижу. Вытягиваю руку, отставляю два пальца, прикладываю их как бы к указателю, глядя при этом одним глазом — старый метод целеуказания. И действительно, за нетолстым деревцем стоит мужик в грязном камуфляже и целится в нашу сторону. То есть целился. Он по-прежнему стоит как статуя, только оружие у него из рук уже кто-то вынул.
— Впервые вижу такое каталептическое трупное окоченение, только читал о подобном. А вы, Надежда Николаевна?
— Тоже не доводилось. Это при попадании в голову такое бывает?
— Да, моментальное разрушение продолговатого мозга.
— Лихо!
— Ну а еще один куда делся?
— Удрал, сволочь. Мужики за ним погнались было, но этот парк как лес. Плюнули и вернулись. Вот сижу смотрю, чтоб он обратно не пришел.
— А чего ему возвращаться? Небось чешет во все лопатки.
— Николаич считает, что это не вся банда. Да и сами по себе они отморозки до абсолютного ноля. Шашлычок видал?
— Ну да. И что?
— Непростой шашлычок. Очень непростой.
— То есть?
— Сами увидите. Еще и снимать будете.
— Ну ладно. А где Николаич?
— Он с опером в караулке. А Вовка возле УАЗа.
— Ладненько. Смотри в оба!..
В готической караулке в кои-то веки и впрямь пахнет караулкой. Тут, судя по всей обстановке, и ночевали разбойнички — койки, матрасы, даже постельное белье. Шмотки, очень похоже не принадлежавшие разбойному люду, чемоданы, сумки — но толком рассмотреть не получается.
Николаич озабочен и, по-моему, очень зол. Кивает нам и с места в карьер огорошивает тем, что тут мы накрыли лишь одну смену. Так что возможно прибытие следующей, да еще с усилением. Ввязываться в бой нет никакого смысла.
Желательно уносить ноги, и поскорее. Повезло, что нас не ждали. Работали в штатном режиме — потому и легли под нашим огнем, большей частью не вякнув. Также повезло и тем, что оружие у них ближнего боя, явно из арсенала МВД. Плохо, что ни Михин отец, неизвестно куда дернувший, ни чертов сварщик никак о себе не заявляют, а уходить, бросив двух человек, из рук вон плохо.
— А что отвечает мобильник Михиного отца?
— Выключен или находится вне зоны действия сети.
— М-да, положеньице… Но не жить же нам тут? А почему решили, что здесь находится только смена?
— А вот смотрите, железный ящик. В нем кулек с золотишком. И зубы, и кольца, и цепочки, и серьги. В мелких бандах так в общий котел не складывают. Вы, кстати, давайте снимайте все на камеру. Что видите, то и снимайте — потом разбираться будем. И комментируйте. Так вот, Дмитрий говорит, что и бумажки интересные нашел. Гнездо у них не здесь — они сюда на дежурство прибывают. Еще есть нюансы. Сестричка. Вы помогите оперу собрать тут вещественные доказательства. Пошли за мной, доктор.
Перебравшись через дорогу к стоящему у дерева трупу, Николаич просит пока поснимать общие планы, а сам неслышно ускользает вперед. Должно быть, обеспечивает безопасность места. И совершенно неожиданно слышу переливчатый звонок мобильного телефона. Позвонили Николаичу не вовремя.
Снимаю мертвеца — ему действительно попали сбоку в голову, заодно нахожу входное-выходное от ильясовской пули.
Когда уже заснял перекресток, из кустов выбирается Николаич:
— Михин папаша объявился. Сказал, что вышел с той стороны парка и подловил бежавшего от нас ублюдка. Не отвечал, потому как телефон вырубил, пока охотился. Получается так, что разумно сделал — вот забренчал бы, как у меня сейчас…
— А это точно он?
— Получается так, что он. Я ему вопросик задал: кто там с ним в машине еще был? Ответил верно. Сын, друг и врач из морга.
— Ну все равно осторожнее надо быть.
— Само собой. Осторожность лишней не бывает. Я ему сказал выходить ко второй караулке. Там как раз Саша посматривает. Заодно глянем, как Саша сработает.
— Как бы они друг друга не постреляли.
— Да не должны бы. И Саша не дурак, и мужика я проинструктировал: как услышит на перекрестке «Стой!», так стой и руки в гору. Идем, тут еще есть что снять: за караулкой и в караулке.
Оказывается, что речь идет о второй караулке, — их тут две. Мы возвращаемся к шашлычнице. По дороге Николаич предупреждает Сашу о госте. Саша кивает.
Около караулки сидит на цепи голый мальчишка лет шести-семи. Картинка милая, потому как детеныш жрет чью-то ступню. Ясно, что пацан — мертвяк. Снимаю.
— Упокойте его. Из мелкашки.
Пацан не обращает на нас никакого внимания, но после выстрела не падает, а остается сидеть, только недогрызенная ступня вываливается из рук.
— Да что за черт! Или закон парных случаев — и еще один кататоник?
Николаич показывает пальцем куда-то вниз. Наклоняюсь и чувствую, что бешенство мутит голову.
Мальчишка сидит на достаточно толстом металлическом штыре вроде лома.
И скорее всего, от этого мальчик и помер. Николаич стягивает тело с испачканного кровью, дерьмом и содержимым тонкого кишечника стержня — точно, вбитый в землю лом. Труп падает на землю, и тут я вижу то, на что не обратил внимание раньше из-за ярких и пестрых гольф — голени искривлены. Проверяю — да, перебиты голени. Качественно так перебиты.
— Вы снимайте, снимайте, — тихо говорит Николаич.
Снимаю. Потом снимаю стоящие внутри караулки баки — литров по двадцать.
Отборное мясо. Правда, без разбора, как положено в производстве, — видны куски, похожие на окорок, куски помельче — вперемешку. Когда Николаич поднимает крышку последнего бака, я уже знаю, что там увижу. Потому не удивляюсь виду нескольких печеней и сердец — нормальных человеческих внутренних органов. В принципе в анатомичке то же и было. Разве что назначение было иным.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |