Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Я пережил войну и многое потерял. Я знаю, за что стоит бороться, а за что - нет. 51 страница



"Какой толк от того, что Морис Мур - судья? Он не является судьей, он не назначался Королем. Ни он и ни Хендерсон, также. Они не могут вершить правосудие. Ассамблея приняла Акт против беспорядков, но люди разгневаны, как никогда. Мы будем вынуждены убить всех чиновников и законников, и мы убьем их. Будь я проклят, если они не будут казнены. Если бы они не издали этот Акт, мы оставили бы некоторых из них жить. Акт против беспорядков! Никогда подобного закона не было ни в Англии, ни в другой стране, кроме Франции. Они переняли его из Франции, и они ввели на свободной земле инквизицию".

Многие говорили, что Губернатор поддерживает законников, а Ассамблея расквиталась с регуляторами, приняв законы о дополнительных сборах. Они посадили Хасбанда в тюрьму, чтобы он не стал свидетелем их жульнических слушаний, и чтобы Губернатор и Ассамблея могли принять законы, угодные мошенникам. Губернатор их покрывает, они творят что хотят, они назначают слабых безграмотных мировых судей в своих интересах.

Никаких законников не должно быть в провинции, они будут прокляты, если останутся. Фаннинг объявляется вне закона с двадцать второго марта, и каждый регулятор, встретивший его после указанной даты, убьет его. Некоторые говорили, что не станут ждать этой даты и хотели бы встретиться с ним, и клялись убить его, если найдут в Солсбери. Некоторые хотели найти в Солсбери судью Мура, чтобы выпороть его, а некоторые - чтобы убить. Некий Роберт Томсон сказал, что Морис Мур - клятвопреступник и обзывал его ругательными словами, такими как мошенник, жулик, подлец, мерзавец и т.д.; другие с этим соглашались.

Когда пришла новость, что капитан Рутерфорд во главе своего отряда марширует по улицам Солсбери, Свидетель слышал, как некоторые из них убеждали других отправиться в Солсбери со всеми силами, присутствующими здесь, и сразиться с ними, говоря, что у них достаточно мужчин, чтобы убить их, и мы можем убить их. Мы научим их, как выступать против нас.

Дано под присягой и записано 8 дня марта 1771 года с моих слов

(подписано) Уайстил Эйвери

(засвидетельствовано) Уильям Харрис, мировой судья"

 

"Уильям Трайон генералу Томасу Гейджу,

Северная Каролина,

Нью-Берн,19 марта 1771.

Сэр,

Вчера на Королевском совете при Губернаторе данной провинции было решено собрать армию из милицейских полков и отрядов с тем, чтобы провести экспедицию в поселения повстанцев, которые своим неповиновением закону и своими выступлениями бросили вызов Правительству.



Поскольку в округе мало оружия, я должен просить Вашей помощи в обеспечении моих военных сил всем необходимым в соответствии с армейским артикулом (пушки, ружья, знамена, барабаны и т.д.)

Я намереваюсь начать марш из этого города после двадцатого марта и собирать милицию по мере моего продвижения по округам. Мой план состоит в том, чтобы собрать армию в полторы тысячи мужчин, однако учитывая настроения в Правительстве, эта цифра может быть значительно увеличена.

С большим уважением и почтением,

Ваш покорнейший слуга,

Уильям Трайон"

ТЕПЕРЬ Я УЛОЖУ СЕБЯ СПАТЬ...(1)

 

Фрейзерс-Ридж

15 апреля 1771 г.

Роджер лежал в постели, прислушиваясь к писку случайного комара, проникшего в хижину через промасленную кожу, натянутую на окно. Кроватка Джемми была накрыта марлевой сеткой, но у него и Брианны такой защиты не было. Если бы это проклятое насекомое село на него, он смог бы его прихлопнуть, но комар неустанно кружил где-то верху, иногда спускаясь, чтобы пропеть ему в ухо свое высокое "нииии", и снова исчезал в темноте.

Он должен был чувствовать себя страшно усталым после нескольких дней сумасшедшей деятельности, чтобы уснуть под вой тучи москитов. Два дня безостановочной поездки по горным хребтам и долинам в близлежащие поселения с распоряжением о сборе. Весенняя посевная, завершенная в рекордно короткие сроки; все мужчины с рассвета до темноты работали в поле. Но его тело все еще было заряжено адреналином, и быстрые импульсы выстреливали в его мозгу и мускулах, словно ему внутривенно ввели кофе.

Сегодня целый день он помогал готовить усадьбу к их отъезду, и отдельные фрагменты хозяйственных работ стояли перед его глазами, стоило ему только прикрыть веки. Ремонт забора, перевозка сена, срочная поездка на мельницу за мешками с мукой, которой будет питаться отряд на марше. Ремонт расколотого обода фургонного колеса, сшивание порванных постромков, помощь в поимке белой свиньи, сбежавшей из загона, рубка дров и, наконец, интенсивный час копания грядок перед ужином, чтобы Клэр до отъезда могла посадить ямс и арахис.

Несмотря на спешность и значительные усилия, рытье земли в сумерках показалось ему долгожданным отдыхом от организованного безумия дня, и даже теперь при мысли об этом он почувствовал облегчение и надежду на то, что сможет успокоиться и уснуть.

Был апрель, теплый не по сезону, и огород Клэр буйно шел в рост: зеленые отростки, раскрывшиеся листочки и маленькие сверкающие цветы, лоза, карабкающаяся по палисаднику и раскрывающиеся белые трубочки цветов над его головой.

Запахи растений и свежей земли поднимались вокруг него, прохладные, как воздух, сильные, как фимиам. Мотыльки прилетали из леса к белым раструбам цветов, мелькая, словно белые, серые и черные тени. Налетели также облака мошек и москитов, притянутые запахом его пота, а за ними истребители москитов, стрекозы, темные и беспощадные с узкими крыльями, ворвавшиеся в тучи мошек с шумом и треском, как футбольные хулиганы.

Он потрогал длинными пальцами стопы одеяло и вспомнил твердый край лопаты под ногой и чувство удовлетворения, когда лезвие входило в землю, перерезая в ней корни, выворачивая влажно поблескивающую землю с белыми корневищами растений и случайным блеском дождевых червей, отчаянно стремящихся зарыться обратно в почву.

Гигантская бабочка кекропия пролетела над его головой, притянутая ароматами растений. Ее бледно-коричневые крылья размером с его ладонь, украшенные павлиньими глазками, выглядели неземными в их беззвучной красоте.

Кто возделывает сад, тот в согласии с Богом. Так было написано по краю солнечных часов в саду пастора в Инверннессе, где он вырос. Ироничная надпись, потому что у священника не было ни времени, ни таланта к возделыванию сада, и он представлял собой джунгли некошеной травы, а старые розовые кусты, за которыми никто не ухаживал, разрослись повсюду и превратились в длинные прутья. Он улыбнулся и пожелал про себя доброй ночи тени пастора.

"Доброй ночи, отец. Да благословит тебя, Бог".

Прошло много времени с тех пор, как он утратил привычку желать перед сном доброй ночи своим родным и знакомым - детская молитва, которая заканчивалась обычным списком: "Бог да благословит бабушку и дедушку Гая на небесах, и моего лучшего друга Питера, и собаку Лилиан, и кота бакалейщика..."

Он годами не делал этого, но сейчас память о порождаемом этим ритуалом умиротворении подвигла его создать новый список. "Лучше, чем считать овец", - решил он. Умиротворения он жаждал больше, чем сна.

"Доброй ночи, миссис Грэхем, - подумал он и улыбнулся, вызвав в памяти краткое, но яркое изображение старой домоправительницы священника, которая, обмакнув пальцы в воду, брызгает капельки на раскаленную сковородку, проверяя будут ли они плясать. - Господи, благослови".

Преподобный пастор, миссис Грэхем, ее внучка Фиона и муж Фионы, Эрни... его родители, хотя это была лишь формальная дань двум безликим фигурам. Клэр в большом доме, и - после небольшого колебания - Джейми. Потом его собственная маленькая семья. Его сердце потеплело при мысли о них.

"Доброй ночи, малыш, - подумал он, поворачивая голову к колыбели, где спал Джемми. - Боже, благослови тебя. И Брианну".

Он повернул голову в другую сторону и открыл глаза, всматриваясь в темный овал спящего лица, повернутого к нему. Он перевернулся на бок, изо всех сил стараясь не шуметь, и лежал, глядя на нее. Они позволили огню погаснуть, так как выезжали рано утром, и в комнате было темно; он мог разобрать на ее лице только слабый намек на брови и губы.

Брианна никогда не лежала без сна. Она ложилась на спину, потягивалась, удовлетворенно вздыхала и через три дыхания уже спала. Может быть, она уставала, может быть, это был дар великолепного здоровья или чистая совесть, но иногда ему приходило в голову, что это было нетерпеливое стремление попасть в какой-то свой мир, туда, где она, свободная, неслась за рулем автомобиля, и ее волосы развевались по ветру.

"Что она видит сейчас?"- задался он вопросом, ощущая тепло ее дыхания на своем лице.

"Вчера ночью я видела во сне, что занимаюсь любовью с Роджером". Память об этой записи все еще терзала его, как бы он не стремился изгнать ее из памяти. Он уже скатывался в сон, навеянный его монотонным списком, но воспоминание о ее дневнике снова ввергло его в бессонницу. Проклятие, ей лучше не видеть сейчас такие сны! Не после того, что он дал ей.

Он снова закрыл глаза, концентрируясь на ее регулярном дыхании. Его лоб находился всего в нескольких дюймах от ее лба. Возможно, он мог уловить эхо ее сна сквозь кости черепа? Но он ощущал только эхо ее плоти, отражение их прощания со всеми его сомнениями и удовольствиями.

Она и мальчик уедут этим же утром; вещи их были уже упакованы и сложены грудой возле двери. Мистер Вемисс отвезет их в Хиллсборо, где она, по-видимому, будет в безопасности... и с выгодой займется портретом миссис Шерстон.

- Ты должна быть чертовски осторожна, - повторил он ей в третий раз в течение вечера. Хиллсборо находился в центре территории регуляторов, и у него были большие сомнения в необходимости туда ехать. Она отмахнулась от его тревоги, не принимая всерьез предположение о том, что она или Джем могут подвергнуться опасности. Вероятно, она была права, и все же... он сомневался, что она отнеслась бы к этому по другому, если бы опасность действительно существовала. Она была столь возбуждена открывшейся перед ней перспективой, что не побоялась бы вооруженной толпы, чтобы оказаться в Хиллсборо.

И она продолжала напевать эту проклятую песню "Возле озера Лох-Ломонд".

"Пойдешь ты горами, а я по долинам

и к озеру выйду родному.

Я раньше приду, но не встречу любимой,

где дремлет синий Лох-Ломонд".(2)

- Ты слышишь меня? - спросил он, хватая ее за руку.

- Да, дорогой, - пропела Бри, хлопая ресницами с насмешливой покорностью. Это его рассердило, и он развернул ее к себе.

- Я серьезно, - сказал он, глядя в ее широко открытые синие глаза, в которых все еще таилась усмешка. Он сжал запястье Брианны, и в его широкой ладони ее пальцы показались ему тонкими и хрупкими, несмотря на ее высокий рост. Внезапно ему привиделось, как кости проступили сквозь ее кожу: широкие высокие скулы, купол черепа и длинные белые зубы в вечном оскале.

Он дернул ее к себе и сильно поцеловал, стукнувшись зубами об ее зубы, не обращая внимания на боль, которую мог причинить.

Она была в одной рубашке, и он не потрудился снять ее; просто толкнул жену на кровать и задрал ей подол. Она потянулась к нему, но он не позволил ей дотронуться до себя, прижав ее руки к одеялу и навалившись на нее всем весом своего тела, вдавливая ее в матрац, двигаясь на ней и ища уверенности в тонкой плоти, прикрывающей ее кости.

Они двигались в молчании, осознавая присутствие спящего ребенка. И где-то в середине ее тело ответило ему глубоким потрясающим образом, для которого нет слов.

- Я серьезно, - повторил он тихо в мягкую путаницу ее волос некоторое время спустя. Он лежал на ней, обхватив ее руками и не давая ей двигаться. Она дернулась, и он сжал ее сильнее, удерживая ее под собой. Она вздохнула, и он почувствовал, как ее зубы мягко впились в его плоть под ключицей. Она укусила его. Не резко, но медленным всасывающим укусом, который заставил его задохнуться и отстраниться от нее.

- Я знаю, - произнесла она и, вытащив освобожденные руки, обхватила его спину, прижимая его к своей теплой влажной мягкости. - И я серьезно.

 

"Ты этого хотела?" - прошептал он теперь вслух, но тихо, чтобы не разбудить ее. Тепло ее спящего тела просачивалось сквозь одеяло; она не проснулась.

Если в произошедшем было то, чего она хотела, то что точно? Она ответила на грубую животную природу его любовных ласк? Или она почувствовала силу того чувства, которое лежало за ними - его отчаянную потребность видеть ее в безопасности?

И если это была грубость... он сглотнул, сжимая кулаки при мысли о Стивене Боннете. Она никогда не говорила, что произошло между ней и Боннетом, и для него было немыслимо спросить ее об этом. И совсем немыслимо было предположить, что в том насилие было нечто, постыдно возбудившее ее. И все же она действительно возбуждалась в тех редких случаях, когда он был вынужден брать ее резко, без его обычной мягкости.

Теперь ему было не до молитв.

Он чувствовал себя, словно в рододендроновом лабиринте - куда бы он не повернул, всюду были переплетенные влажные корни и нависающие листья. Сумрачные туннели, казалось, давали надежду на спасение, но вели только к новым поворотам.

"Моя любовь и я, мы не встретимся вновь никогда

На прекрасных крутых берегах Лох-Ломонда".

Его душа снова болела; его кожа горела, а ноги подергивались от нервных спазмов. Над ухом заныл комар, и он хлопнул по нему, но, конечно, опоздал. Не имея сил лежать неподвижно, он тихо выскользнул из постели и сделал несколько приседаний, чтобы расслабить стянутые узлом мускулы.

Это принесло некоторое облегчение; он лег на пол и стал отжиматься, тихо ведя счет. "Один. Два. Три. Четыре". Концентрируясь только на растущем горении в груди и плечах, на успокоительной монотонности счета. "Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь..."

Наконец, когда его мускулы задрожали от усталости, он поднялся, открепил шкуру на окне и встал возле него голый, впитывая влажный холодный воздух. Он, наверное, впустил много москитов, но так же мог выпустить комара, который не давал ему спать.

Лес был посеребрен лунным светом, и слабый отсвет огня в его глубине говорил о лагере милиции, который был там расположен. Они приезжали весь день на мулах или косматых лошадках с мушкетами, положенными поверх скатанных одеял. Он уловил звук голосов и короткий смех, донесенные до него ветерком. По крайней мере, бодрствовал не он один, и эта мысль успокоила его.

В дальнем конце полянки с боковой стороны большого дома замерцал более яркий свет. Фонарь, две фигуры, идущие рядом, одна высокая, другая пониже.

Мужчина что-то вопросительно произнес рокочущим голосом; Роджер узнал голос Джейми, но не смог разобрать слова.

- Нет, - ответил голос Клэр, ясный и звонкий, теперь, когда они подошли ближе. Он видел легкие движения ее рук, обрисованные светом фонаря. - Я грязная после посадки. Собираюсь сначала помыться. А ты иди и ложись спать.

Большая фигура, поколебавшись, вручила ей фонарь. Роджер на мгновение увидел освещенное фонарем женское лицо, поднятое вверх с улыбкой. Джейми наклонился и коротко поцеловал ее.

- Поторопись, - сказал он, и Роджер мог слышать ответную улыбку в его голосе. - Я не могу спать без тебя, сассенах.

- Ты уснешь сразу же, как только коснешься головой подушки - произнесла она с добродушной насмешкой и замолчала.

- Нет, не сразу, - фигура Джейми растаяла в темноте, но ветерок дул в сторону хижины, и его голос донесся туда из ночных теней. - Но я вряд ли могу делать что-нибудь другое, если тебя нет рядом, не так ли?

Клэр тихо рассмеялась.

- Начинай без меня, - сказала она, направляясь к колодцу. - Я присоединюсь к тебе.

Роджер ждал возле окна, пока не увидел, как она вернулась с фонарем, раскачивающимся от ее быстрых шагов, и вошла внутрь. Ветер поменял направление, и он больше не слышал людей в лесу, хотя костер еще горел.

- Ты рано, дружок, - произнес он и легонько подтолкнул пальцем светлячка. - Думаешь, кто-нибудь еще есть снаружи?

Светлячок сдвинулся на несколько дюймов и остановился, мигая светящимся животиком.

Он посмотрел на лес; его коже стало холодно, и грудь покрылась гусиной кожей. Он рассеяно потер ее и почувствовал место, где она укусила его. "Останется ли оно до утра?" - подумал он.

Потянувшись, чтобы прикрепить кожу на место, он уловил отблеск лунного света на стекле. Маленькая коллекция личных вещей Брианны лежала на полке возле окна: пара черепаховых гребней, подаренных ей Джокастой, серебряный браслет, маленький стеклянный флакон пижмового масла, два или три кусочка губки возле него и большая банка с семенами атаманты. У нее сегодня не было времени воспользоваться маслом пижмы, но он был готов поклясться жизнью, что она успела принять семена атаманты днем.

Он подтолкнул кожу по краям окна и отправился к кровати, остановившись перед колыбелью, чтобы послушать теплое дыхание ребенка. Джем сбросил одеяло с ног. Роджер поднял сетку и укрыл его, подвернув одеяло. Его рука наткнулась на что-то мягкое... о, тряпичная кукла Джемми, которую он прижимал к груди. Роджер постоял мгновение, держа руку на спине ребенка, проникаясь спокойным ритмом его дыхания.

- Доброй ночи, малыш, - прошептал он, наконец, и коснулся его круглой попки. - Да благословит тебя, Господь, да сохранит он тебя.

 

(1)Детская молитва перед сном, Англия, 18 век.

(2)Шотландская народная песня. Перевод Н. Самарина

 

 

С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ

1 мая 1771 г.

Майский военный лагерь

 

Я проснулась на рассвете, разбуженная каким-то насекомым, пробирающимся по моей ноге. Я дернула ею, и насекомое торопливо спрыгнуло в траву, очевидно, испугавшись, что я оказалась живой. Я на всякий случай поджала пальцы ног, но не обнаружив больше никаких незваных гостей на одеяле, глубоко вдохнула свежий воздух и расслабилась.

Поблизости раздавались слабые звуки движения, но это было только лошади, которые переступали копытами и потихоньку отфыркивались. Люди еще спали, и лагерь был тих, как может быть тих лагерь с несколькими сотнями мужчин, хотя бы и спящих. Ткань палатки надо мной просвечивала, но солнце еще не взошло. Я прикрыла глаза, радуясь возможности еще некоторое время полежать и тому, что когда я встану, кто-то другой будет готовить завтрак.

Мы вошли в лагерь полковника Брайена ночью после головокружительного спуска с гор и долгого марша вдоль их подножия. Мы прибыли вовремя; Трайон со своим войском еще не явился из Нью-Берна, так же как и полки из округов Крейвен и Картерет, которые транспортировали полевое орудие и маленькие пушки. Трайон ожидался сегодня, так, по крайней мере, вчера за ужином сказал нам полковник Брайен.

Кузнечик с еле слышным стуком приземлился на полог. Я с подозрением проследила за ним, но, слава Богу, он не собирался пробираться внутрь. Возможно, мне следовало принять гостеприимное предложение миссис Брайен, которая хотела найти для меня кровать в доме, где остановились несколько офицерских жен, сопровождающих своих мужей. Джейми, однако, настаивал, чтобы я спала в палатке в его отряде, и я согласилась, предпочитая проводить свои ночи с ним.

Я скосила глаза, проверить спить ли он. Он не спал. Он лежал тихий и расслабленный, подняв правую руку, которую он, казалось, исследовал, медленно поворачивая ее туда-сюда и пробуя распрямить пальцы. Сустав четвертого пальца не сгибался, и палец постоянно торчал; средний палец был немного искривлен, и толстый белый шрам опоясывал его сустав посредине.

Его рука была мозолистой и разбитой от работы, и сейчас посередине ладони розовел крошечный шрам от гвоздя. Кожа на руках была глубокого бронзового цвета и покрыта веснушками и светло-золотистыми волосками. Я считала ее удивительно красивой.

- Счастливого дня рождения, - произнесла я тихо. - Проводишь ревизию?

Он позволил руке медленно упасть на грудь и с улыбкой повернул ко мне голову.

- Да, что-то подобное. Хотя у меня есть еще несколько часов до полной полусотни лет; я родился в половине шестого дня.

Я рассмеялась и повернулась на бок, сбрасывая одеяло с ног. Воздух все еще был восхитительно прохладным; жаль, что таким он останется недолго.

- Боишься, что рассыплешься к этому времени? - спросила я, поддразнивая.

- Ну, не думаю, что случится что-то столь ужасное, - сказал он. - Однако, что касается рабочего состояния... О, да, хорошо.

Он выгнул спину, потянулся и упал с блаженным стоном, когда моя рука легла на него.

- Кажется, все находится в рабочем состоянии, - уверила я его и в качестве эксперимента коротко сжала свою руку, заставив его легонько взвизгнуть. - Совсем не расслаблено.

- Хорошо, - сказал он, твердо удержав мою руку, чтобы предотвратить несанкционированные действия с моей стороны. - Как ты догадалась, о чем я думал? Как ты говоришь - проводил ревизию?

Я оставила руку в его ладони, но повернулась, чтобы положить подбородок на его грудь, где в центре была небольшая впадина, словно предназначенная для этой цели.

- Я всегда провожу ревизию в свой день рождения, или точнее ночью перед ним. Заглядываю в прошлое, думаю о прожитом годе, пересматриваю события, хотя думаю, так делают все. Для того, чтобы убедиться, что ты остался тем же человеком, как и день назад.

- Я думаю, что остался тем же, - уверил он меня. - Ты не видишь во мне заметных изменений, не так ли?

Я подняла голову и внимательно посмотрела в его лицо. Трудно было оценивать его объективно, я так привыкла к его чертам и так любила их, что скорее замечала маленькие дорогие для моего сердца вещи: маленькую родинку на мочке уха, нижний резец слегка выступающий вперед - и читала малейшие изменения его выражения, но никогда в действительности не смотрела на него в целом.

Он спокойно переносил мое исследование, прикрыв глаза от усиливающегося утреннего света. Его волосы развязались во сне и рассыпались по плечам, обрамляя рыжими волнами лицо, отмеченное замечательным юмором и страстью, но обладающее парадоксальной, удивительной способностью ничего не выражать.

- Нет, - наконец, произнесла я, и с довольным вздохом уткнулась подбородком назад во впадину на его груди. - Это все еще ты.

Он весело хмыкнул, но остался лежать неподвижно. Я могла слышать, как один из поваров поблизости выругался, запнувшись о дышло фургона. Лагерь находился еще в процессе формирования; некоторые отряды, имеющие в составе достаточное количество бывших военных, организовали место своего расположения довольно хорошо. Очень многие отряды не смогли, и потому криво натянутые палатки и разбросанное оборудование перемешались по все поляне.

Начал бить барабан, но без видимого эффекта. Армия продолжала спать.

- Ты думаешь, губернатор будет в состоянии что-нибудь сделать с этим войском? - спросила я с сомнением.

Мое личное олицетворение армии тоже собралось подремать. Тем не менее, в ответ на мой вопрос темно-рыжие ресницы лениво приподнялись.

- О, да. Трайон - солдат. Он хорошо знает, что делать, по крайней мере, с чего начинать. Не так уж трудно заставить мужчин ходить строем и копать выгребные ямы для уборных. Чтобы заставить их драться - другое дело.

- Он может сделать это?

Грудь под моим подбородком поднялась в глубоком вздохе.

- Возможно, да. Возможно, нет Вопрос в том, будет ли он вынужден?

Да, это был вопрос. Слухи кружились вокруг нас, как осенние листья, с самого Фрейзерс-Риджа. Регуляторы войском в десять тысяч человек шли на Нью-Берн. Генерал Гейдж плыл из Нью-Йорка с регулярным войском, чтобы усмирить колонию. Милиционеры округа Оранж взбунтовались и убили своих офицеров. Больше половины мужчин из милиции округа Уэйк дезертировали. Хасбанд Хермон арестован и доставлен на корабль, который должен увезти его в Лондон для суда по обвинению в измене. Хиллсборо взят регуляторами, которые собрались предать город огню и казнить Эмунда Фаннинга и его друзей. Я надеялась, что последний слух не был верен, а если был, то молилась, чтобы Хьюберт Шерстон не был другом Фаннинга.

Перебирая слухи, предположения и явные измышления, мы были уверены только в одном - губернатор Трайон двигался на соединение с милицией. А что будет после этого, оставалось только гадать.

Свободная рука Джейми лежала на моей спине; легонько поглаживая большим пальцем мою лопатку. С его обычной способностью управлять своим состоянием он, казалось, полностью выбросил из головы туманные перспективы военной кампании и думал о чем-то своем.

- Ты когда-нибудь думала... - начал он и прервался.

- Думала о чем? - я нагнула голову и поцеловала его в грудь, выгнув спину и поощряя его к дальнейшим ласкам, что он и сделал.

- Ну... Не уверен, что могу объяснить это, но мне вдруг пришло в голову, что я теперь старше, чем был мой отец, когда умер. И я никогда не ожидал, что так случится, - добавил он с кривоватой улыбкой. - Только... все кажется странным. Я вот подумал, ты когда-нибудь думала об этом, ты ведь тоже рано потеряла свою мать?

- Да, - я спрятала лицо на его груди, и мой голос звучал глухо из складок его рубашки. - Я привыкла и не задумывалась об этом... когда была молода. Это такое ощущение, словно отправилась в путь без карты.

Его рука на моей спине на мгновение замерла.

- Да, вот именно, - он казался немного удивленным. - Я представлял более или менее, что значит быть мужчиной тридцати или сорока лет, а как сейчас? - его грудь приподнялась с коротким шумом, который возможно выражал смесь веселья и замешательства.

- Ты будешь строить себя по своему образцу, - сказала я мягко из-под распущенных волос, которые закрывали мое лицо. - Ты будешь смотреть на мужчин и примерять их жизнь к себе. Ты будешь брать то, что можешь использовать, или будешь искать в себе то, что не сможешь найти где-нибудь еще. И всегда... всегда... будешь думать, правильно ли ты делаешь.

Его рука была теплой и тяжелой на моей спине. Он почувствовал мои неожиданные слезы, намочившие его рубашку, и его другая рука коснулась моей головы, приглаживая волосы.

- Да, именно так, - очень мягко повторил он.

Снаружи лагерь начал пробуждаться, с лязганьем, топотом и хриплыми от сна голосами. Застрекотал кузнечик, словно царапали гвоздем по медному котелку.

- Это утро, которое никогда не встретил мой отец, - произнес Джейми настолько тихо, что я услышала его скорее через стенку грудной клетки, чем ушами. - Мир и каждый день в нем является подарком, mo chridhe, что бы ни готовило нам будущее.

Я глубоко вздохнула и повернула голову, прижавшись щекой к его груди. Он потянулся и мягко утер мне нос полой своей рубашки.

- Что касается ревизии, - добавил он спокойно, - у меня сохранились все зубы, я не потерял ни одной части тела, и мой "петушок" встает каждое утро сам по себе. Могло быть и хуже.

 

ВОЕННАЯ МАШИНА

 

Журнал похода против мятежников.

"Четверг, 2-ого мая

Отряды из округов Крейвен и Картерет вышли из Нью-Берна двумя полевыми частями с шестью маленькими пушками, установленными на повозках, с шестнадцатью фургонами и четырьмя телегами, нагруженными боеприпасами и провизией, достаточной для пропитания нескольких подразделений, которые должны были присоединиться к ним на марше к месту сбора армии.

Губернатор вышел из Нью-Берна 27-ого апреля и присоединился к полковнику Брайану 1-ого мая. Сегодня подошли отряды этих двух округов.

Пятница, 3-его мая, объединенный лагерь.

Губернатор провел смотр армии в 12 часов на луге возле Смитс-Ферри на западном берегу реки Ньюз.

Суббота, 4-ого мая.

Марш на Джонстон-кортхауз, 9 миль.

Воскресенье, 5-ого мая

Марш на соединение с майором Теофилом Хантером в округе Уэйк, тринадцать миль.

Понедельник, 6-ого мая.

Армия встала лагерем, губернатор произвел общий смотр уэйковского полка. Полковник Хинтон доложил губернатору, что смог набрать только двадцать два человека в отряд в связи с всеобщим недовольством в округе Уэйк.

Губернатор заметил недовольство в указанном полку, когда проходил вдоль фронта батальона и увидел, что только один из пяти человек был вооружен, а на его призыв послужить Правительству, получил отказ. Тогда он распорядился окружить батальон и трем полковникам выбрать сорок наиболее видных и активных мужчин, что вызвало не малую панику в полку, состоящем почти из четырехсот человек.

Во время набора офицеры убедили мужчин завербоваться и меньше, чем через два часа увеличили отряд до пятьдесяти человек. На ночь уэйковский отряд был распущен, пристыженный своим поведением, которое вызвало такие меры. Армия вернулась в лагерь.

Среда, 8-ого мая.

Отряд полковника Хинтона был оставлен сзади, чтобы предотвратить недовольство в округе и препятствовать присоединению мужчин к регуляторам.

Этим утром отряд подошел к жилищу известного регулятора Тернера Томлинсона и доставил его в лагерь, где он был заключен под стражу. Он признал, что он регулятор, но ничего нового не сообщил.

Армия переместилась и стала лагерем возле Бута на речке Нью-Хоуп-Крик.

Пятница, 10-ого мая

Остановились для перегрузки фургонов, подковки лошадей и прочего ремонта. Произведен смотр двух отрядов милиции округа Оранж.

Заключенный Томлинсон сбежал ночью из-под стражи. Погоня не увенчалась успехом.

Воскресенье, 12-ого мая

Перешли на марше реку Хоу и расположились на западном берегу. Ожидалось, что регуляторы окажут сопротивление форсированию реки, поскольку таково было их намерение. Однако, не зная, что армия выступит из Хиллсборо до понедельника, они потерпели неудачу в своих планах.


Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.032 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>