государственный гуманитарный университет 61 страница

Само по себе это явление не ново, однако традиционно оно предполагало наличие дополнительной мотивировки: детское остроумие, речь иностранца, пу­тающего слова и т. п. Давно отмечены в качестве курьезов «русские пословицы, забавно искажаемые добрыми “русскими немцами”, которых в старой России было очень много», например, «пуганная ворона на куст садится» [Старый фило­лог 1931: 2]. Характерны в этом отношении нечаянные шутки американца Кука из романа В. Шишкова «Угрюм-река» («На чужой кровать рот не разевать» и пр. в этом роде). По имени этого персонажа В.И. Беликов предложил называть этот тип паремий кукизмами [Беликов 1994: 255-256].

Таутосемантическое преобразование клише, как правило, ведет к актуализа­ции его внутренней формы, к ее «оживлению» и, как минимум, выполняет функцию кавычек или курсива.

Реинтерпретация клише

Любое неэлементарное клише в процессе своего речевого функционирования постепенно утрачивает внутреннюю форму, теряет связь с мотивировкой. В язы­ке (применительно к словам) это явление описывается термином опрощение исчезновение морфемной границы, превращение сложного клише в элементар­ное. Утрата внутренней формы означает возможность переосмысления, народ­ной этимологии (хрестоматийный пример: свидетель — очевидец, тот, кто видел, вместо старого съвьдьтель — осведомленный человек, тот кто ведает).

В разговорной речи и в малых фольклорных жанрах широко представлена игровая реинтерпретация клише, при которой говорящие лишь имитируют утра­ту внутренней формы. Речь идет, в сущности, об игре слов, о каламбурах, однако использование слова каламбур в качестве термина мы считаем в данной статье неуместным. Дело в том, что каламбурами называют не только то явление, о ко­тором идет здесь речь⁶, а кроме того, далеко не все случаи реинтерпретации кли­ше можно назвать каламбурами.

С наибольшей отчетливостью это явление может быть продемонстрировано на примере реинтерпретации аббревиатур.

1. Расшифровка аббревиатуры, отличающаяся от узуальной.

Смысл такой дополнительной расшифровки заключается обычно в ирони­ческом сопоставлении с узуальной, новая интерпретация как бы «вскрывает ис­тинный смысл» аббревиатуры: КГБ — контора глубинного бурения; СССР — Смерть Сталина спасет (спасла) Россию; ЛИВИЗ — Люблю и выпить и закусить; СНГ — С Новым годом!

Ср. анекдот: Заявление: Прошу принять меня в КП... — Не в КП, а в КПСС! — В СС я уже состоял.

Особенно популярны такого рода «объяснения» сокращенных названий учебных заведений: ЛЭТИ (Ленинградский электротехнический институт) — Ле­нинградский эстрадно-танцевальный институт.

В детской среде отмечены случаи, когда семантическая мотивировка про­сматривается с трудом. «Интересной» оказывается сама возможность расшиф­ровки, а иногда «кощунственность» такой возможности: Учпедгиз — Умер Чапа­ев, победа его, дети героев идут занего (за него, т. е., видимо, идут его заме­нить) — запись 1956 г.; РСФСР — Ребята, смотрите! Федька сопли распустил!

2. Псевдоаббревиатуры. Расшифровка слова как аббревиатуры.

Этот прием представлен, в частности, в детском фольклоре. На нем построе­ны известные «покупки»:

Дуня. — Дураков уже нет. — А я? — Вот только ты остался.

Коля. — Корова отелилась летом. — А я? — А ты зимой.

Отмечен он и в разговорной речи 20-х годов: Чик! — Честь имею кланяться.

Известны попытки аббревиатурной расшифровки «нестандартных» фами­лий — Нарбут, Оцуп, Сапгир. В юмористическом рассказе Михаила Козырева «Приставки» молоденькая регистраторша расшифровывает слово «компресс» как «коммунистический пресс», а «политура» как «политическое ура¹» ГКозы- рев 1928:13].

Чрезвычайно широко используется данный прием в местах лишения сво­боды, где он лежит в основе специфического жанра «шифровок» (см. статью К.Э.Шумова «“Шифровки”, “эпистолы”, поздравления и пожелания в рукопис­ных традициях» в настоящей книге, с. 710).

3. Осмысление аббревиатуры как обычного слова или морфемы.

Надпись на пряжке учащегося Т-го реального училища (Т.Р.У.) прочитыва­ется как «тру», что вызывает издевательский вопрос «что трешь?» [Москвин 1969: 12]. Шутка начала 1950-х годов: «Лги!» — кричит с одного конца набережной Горный институт (ЛГИ — Ленинградский горный институт). «Лгу!» — покорно отвечает на другом конце университет (Ленинградский государственный универ­ситет).

4. Обыгрывание аббревиатурной омонимии, образование новых аббревиа­тур, омонимичных или созвучных узуальным.

ГДР — Гражданка дальше ручья — часть Гражданки (района в Ленинграде), расположенная за Муринским ручьем. Эстрадный дуэт А. Райкина и Г. Карпов- ского в сезоне 1940—1941 гг. назывался МХЭТ (Малый художественный эстрад­ный театр). «Впоследствии Райкин острил на разные лады, обыгрывая счастли­вую выдумку («молодо, хорошо, энтересно, талантливо»)» [Уварова 1983: 265].

5. Мнемоническая аббревиация.

Подлежащая запоминанию последовательность слов сокращается до бук­венной аббревиатуры, чтобы затем быть расшифрованной более удобным для запоминания способом. Примеры: «Иван родил девчонку, велел тащить пелен­ку» (последовательность русских падежей: И, Р, Д, В, Т, П); «Разве можно верить подлому сердцу балерины» (последовательность улиц за Витебским вокзалом в Петербурге: Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая); «Как однажды Жак-звонарь головой сломал фонарь» и «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан» (последовательность цветов спектра); «Каждая жена злее черта» — последовательность подключения контактов при ЭКГ (мед. профессионализм, пример В.Ф.Лурье).

Реинтерпретация обычных слов (не аббревиатур) широко встречается и в «старом», и в «новом» фольклоре.

Синтагматическая реинтерпретация, переразложение — реализация возмож­ности разного членения сегмента речи на значащие элементы: На балконе хо­дят? / На бал кони ходят?; Что делал слон, когда пришел Наполеон? /... на поле он; Наши святки высоки. / Наши с Вятки, вы — с Оки; В деревне волки церковь изъели, / В деревне Волки церковь из ели; Угар и чад. В огне ведро мадеры / Уга! — рычат во гневе дромадеры.

Сюда же следует отнести, например, загадки, построенные на неочевидно­сти осмысленного членения: Что значит «витримазгор»? — «Вид Рима с гор» [Гиппиус 1926:19].

Синтагматическая реинтерпретация может служить основанием для многих словесных забав. На ней издавна строится ребусно-шарадная кодировка слова. В ребусе и шараде слово расчленяется на элементы, не имеющие отношения к его реальному членению, а затем эти элементы либо изображаются рисунками (в ре­бусе), либо получают тожования (в шараде): «Мой первый слог сидит в чалме...». Шарады могут и разыгрываться, а затем становиться содержанием устных рас­сказов: «А вот однажды была такая шарада: мальчики сказали хором “Э!”, а по­том один из них подошел к Анне Сергеевне и вытер ей платком рот. Это значило “Э — разом, рот тёр дамский”, то есть “Эразм Роттердамский”».

Такого рода членение слова лежит в основе старой игры «Почему не гово­рят...?». Смысл этой игры заключается в расчленении слова по ребусно-шарад- ному принципу с последующей заменой каждой из них словом, ассоциативно (в частности, антонимически) связанным. Широкую популярность загадки этого рода получили в начале XX в. В рассказе Тэффи «Взамен политики» мы находим многочисленные образцы жанра: «Почему гимн-азия, а не гимн-африка?»; «По­чему бело-курый, а не черно-петухатый?»; «Отчего живу-зем, а не помер-зем?» и т. п. Развитие этой забавы в филологической среде (круг Г.О.Винокура) привело к формированию своего рода канона, твердых правил, критериев оценки [Кра­сильникова 1975]. В результате сформировалась своего рода классика жанра: «Почему не говорят “жир Полонского”? — Потому что говорят “сало Мея”»; «Почему не говорят “Красна чья рожа?” — Потому что говорят “Ал кого лик”» и т. п. [Там же].

Вычленение «значимых» элементов может повлечь за собой переосмысление самого слова, присвоение ему нового смысла, комически соотносимого с узуаль­ным. Это тоже явление не новое. Достаточно вспомнить такие «окаменевшие остроты», как «художник от слова худо»; «Не хотите ли чаю? — Спасибо, я уже отчаялся» (и то и другое приводится, например, в рассказе И.Ильфа и Е.Петрова «Весельчак»). Если попытаться дать толкование словам «художник» и «отчаять­ся» в этих выражениях (‘плохой живописец’ и ‘закончить чаепитие’), то мы полу­чим тот жанр, который получил массовое распространение в 1970-е годы, после того как на 16-й странице «Литературной газеты» были опубликованы подбор­ки такого рода толкований, придуманных молодыми филологами Б.Норманом,

В.Карповым, А.Спичкой и М.Зубковым. Соответствующая рубрика с участием многих других авторов просуществовала несколько лет [Норман 1987:199—220].

Реинтерпретация этого типа встречается, однако, не только в «станковых жанрах», но и в речевой практике. Так, в компьютерном сленге слово висельник может означать ‘неопытный системщик’ (от «виснуть», «висеть»), зашарить (ресурсы) — ‘предоставить для совместного использования’ (от англ. share); под­мышка— ‘коврик для мыши’ (англ. mouse pad); сантехника — ‘hardware от Sun Microsystems Computer Corporation’ и т. п.

В болгарском молодежном сленге дъртанян— ‘взрослый, старый человек’ (от дрът, дърт ‘старый’) [Армянов 1989:60].

Распространенным приемом непритязательного остроумия является диало­гическая реинтерпретация, переосмысление чужих слов. Естественная предпо­сылка этого приема — реальная или потенциальная полисемия. Говорящий как бы делает вид, что он не понял собеседника или понял его буквально: «— Я не привык... — Ничего, потерпите сорок лет, а там привыкнете» (И. Ильф и Е. Пет­ров. «Весельчак»); «— Неудобно... — Неудобно штаны через голову надевать».

Такому переосмыслению могут подвергаться и отдельные слова, и словосо­четания, и фразовые клише. Субстантивированное прилагательное синенькие — распространенное на юге название баклажанов, однако «в соответствии с внут­ренней формой» может означать и, например, куриные тушки. В том же значе­нии отмечено и метерлинковское выражение «синяя птица». В пословице Тише едешь, дальше будешь слово дальше (сравнительная степень наречия далеко) ис­пользовано в значении, связанном с естественно подразумеваемой точкой отсче­та «старт». Наличие у слова далеко потенциальной валентности «от чего», вводя­щей точку отсчета в явном виде, служит основой для реинтерпретации: «Еще те­бе надо знать, что тише едешь, дальше будешь — от того места, куда едешь. По­нял?» (М. Пришвин).

Благоприятные условия для реинтерпретации фразовых клише возникают при подстановке их в неожиданный контекст, что, в сущности, может рассмат­риваться как особый жанр, частным случаем которого оказываются, например, надписи и плакаты в «подходящих» местах: щит с надписью «Опасная зона» пе­ред Дворцом бракосочетания (Н.Самохин. «Опасная зона»); транспаранты «На­ша цель — коммунизм» на здании Артиллерийской академии, «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» на родильном доме, «Души прекрасные порывы» на КГБ. Сюда же относятся и широко встречающиеся в школьных девичьих альбомах подборки клише (в частности, названий фильмов), соответствующих разным си­туациям и лицам. В 1970-е годы было популярно такое развлечение: предлагалось читать газетные заголовки, мысленно или вслух добавляя каждый раз: «в посте­ли». Основой жанра велеризмов является также контекстуальная реинтерпрета­ция [Быкова 1984].

«Размыкание» клише (парадигматическая развертка)

Выделенные в эту рубрику случаи преобразования клише касаются как его фор­мы, так и значения: замена компонентов означает изменение смысла при сохра­нении парадигматической соотнесенности.

Разрабатывая структурную типологию паремий, Г.Л.Пермяков разграничил типы замкнутых и незамкнутых фразовых изречений. «Класс замкнутых состав­ляют пословицы, народные афоризмы и те виды примет, поверий и других фра­зовых паремий, которые клишированы от начала и до конца. Класс незамкнутых составляют все виды присловий и поговорок, большинство проклятий и пожела­ний, а также те приметы, поверья, “деловые” изречения и прочие паремии, ко­торые клишированы не полностью и состоят из постоянных и переменных чле­нов» [Пермяков 1988:95].

Это противопоставление актуально не только для фразовых единиц. Клише с переменной позицией вполне может реализоваться на уровне слова. Сюда попа­дает едва ли не любой словообразовательный тип, определяемый деривацион­ным значением и формальными средствами его выражения. Понятно, однако, что это относится к области лингвистики, а не паремиологии.

Мы имеем право рассматривать в качестве клише с переменной позицией и любую структурную формулу словосочетания или предложения, например Adj N, частными реализациями которой можно считать все атрибутивные словосо­четания типа большой стол. Имеет смысл вывести такого рода явления за скоб­ки, введя, например, терминологическое размежевание грамматических и рито­рических формул, понимая под последними лишь те клише с переменными по­зициями, для которых характерен некоторый нетривиальный семантический инвариант. Структура Adj как N, означающая высокую степень признака, в этом случае должна рассматриваться в качестве риторической формулы. Первую пе­ременную позицию (Adj) занимает качественное прилагательное, а вторую (N) — существительное со значением ‘эталонный носитель признака’: красный как рак, злой как собака, холодный как лед. Существенно при этом, что общая формула, с одной стороны, соотносится с некоторым множеством клише с заполненными позициями (так называемые устойчивые сравнения, см. приведенные примеры), а с другой — дает возможность построения новых окказиональных выражений: злой как бультерьер; холодный, как винегрет в стужу; красный, как тысяча боль­шевиков. Клише с заполненными позициями могут быть каталогизированы, лек­сикографически разработаны (см., например: [Огольцев 1992]), однако продук­тивность структурной формулы приводит к постоянному изменению их репер­туара: одни выражения выходят из употребления, другие становятся «устойчи­выми».

Заметим, что грамматическая формула Adj как N, описывающая уравнива­ние двух объектов с точки зрения степени проявления градуируемого признака, существует в современном русском языке только в расширенном виде: такой (же) Adj как N. Возможно «такой же невысокий, как его брат» при ощутимой архаич­ности «невысокий, как его брат». С другой стороны, риторическая формула мо­жет все-таки быть осмыслена как грамматическая, а из этого следует возмож­ность парадоксально иронического ее использования, выработки антонимиче­ской риторической формулы, в которой в позиции эталонного носителя призна­ка появляется носитель «антипризнака»: веселый, как покойник; умный, как брев­но; красивая, как кобыла сивая и т. п.

Характерная особенность современной разговорной речи — массовое ос­мысление клише как формул, «размыкание клише», их парадигматическая раз­вертка. Естественный первый шаг часто заключается в заполнении одной из по­зиций созвучным словом. Как мы видели выше, такое преобразование может быть и таутосемантическим, но здесь речь идет о случаях, когда изменению фор­мы соответствует изменение содержания: Не так страшен черт, как его малютки (Н. Лесков); Куй железо, пока Горбачев.

Не позднее конца 1960-х годов становятся популярны газетные заголовки, в которых широко известные клише подвергаются реинтерпретации или измене­нию в соответствии с содержанием статьи [Губенко 1969]. Вот несколько приме­ров из газет за 1972-1974 гг. [Сафонов 1974: 17-18]: «Заставь ЮСИА молить­ся»; «Скала преткновения»; «В своем пиру похмелье»; «Науку юноши питают»; «Много шума — и ничего»; «В Москву с песнями»; «Пули вместо хлеба»; «Клык за клык».

В 1980-е годы этот тип газетных заголовков стал чрезвычайно продуктив­ным⁷, и это привлекло внимание исследователей [Губенко 1998; Земская 1996; Князев 1996 и др.].

Некоторые особенно популярные цитаты разворачиваются в длинные пара­дигматические ряды: Любви все возрасты покорны / Спорту все возрасты покор­ны; Собирательству все возрасты покорны; Хорошей песне «все возрасты покор­ны»; «Часу пик» [газете] все возрасты покорны; Ушу [китайской гимнастике] все возрасты покорны [Сидоренко 1998: 119]. Заметим, что это обстоятельство дает основание исследователям рассматривать выражение «все возрасты покорны» скорее как фразеологизм, чем как крылатое слово [Шулежкова1995: 203].

Лозунг «Автомобиль не роскошь, а средство передвижения» из «Золотого те­ленка» И.Ильфа и Е.Петрова сам по себе, видимо, является результатом преобра­зования клише. Ю. К. Щеглов связывает языковую форму этого лозунга с рекла­мой парикмахерских в 20-е годы: «Одеколон — не роскошь, а гигиена». Он при­водит, в частности, шуточную формулировку из очерка Льва Кассиля (1930), как бы соединяющую два лозунга: «“Автомобиль не роскошь, а гигиена”, — говорил нам чебоксарский парикмахер» [Щеглов 1991: 446]. Это клише стало основой огромного количества газетных заголовков⁸: «Автомобиль — не роскошь» — [КП, 21.10.91] (реклама справочников по продаже автомобилей); «Автомобиль — не роскошь?» [Семья, 1991, 41] (о повышении платы за автостоянки); «Ма­шина — не роскошь, а головная боль» [Собеседник, 1991, 46] (о похищениях ав­томобилей); «Автомобиль — не роскошь, а масса проблем и экзотики» [КП, 02.11.91] (обзор автоновостей); «“Интерпартнер” — не роскошь, а средство пере­движения» [Юность, 1991, 9] (информация о международных деловых встречах); «Телефон — не роскошь, а средство управления» [Собеседник, 1991, 47] (о пра­вительственных средствах связи); «Мягкая мебель — не роскошь, а... источник заразы» [Невское время, 07.12.91] (о мягкой мебели в общественных местах); «Не роскошь, а средство» [Час пик, 1991,49] (об автомобилях в Израиле).

Другой лозунг из того же романа — «Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству!» — оказался не менее популярным: «Автопробегом по бездоро­жью» [Согласие (Душанбе), 25.10.91] (о строительстве дорог в Таджикистане); «Ударим ренессансом по бездорожью!» [КП, 19.10.91] (о приезде зарубежных со­отечественников); «Ударим танком по бездорожью» [Труд, 21.11.91] (о танке, переделанном в трактор); «Только не бейте ничего автопробегом» [КП,17.08.91] (о туристской поездке за границу); «Ударим по гиперинфляции московской при­ватизацией» [Союз, 1991, 47]; «Ударить предприимчивостью по стеклотаре» [Ве­черний Душанбе, 25.11.91]; «Ударим налогом по “порнухе”» [КП, 26.10.91]; «Автопробегом — по антисемитизму» [МЭ, 1991, 32] (об автобусе — передвижной синагоге); «Ударим биополем по ГКЧП» [КП, 31.08.91]; «Налогом по дорогам, а также по людям, которые хотят их строить» [Известия, 22.10.91]; «Ударим наши­

ми бумажками по финскому благополучию» [КП, 11.10.91] (о деятельности со­ветских фарцовщиков в Финляндии); «Ударим по преступности “тоётой”» [Из­вестия, 29.11.91]; «Эротикой — по нездоровью» — [МЭ, 1991, 36]; «Утюгом по дефициту» [Советская Россия, 01.11.91].

При парадигматической развертке клише переменными могут становиться разные позиции. В приведенном пушкинском примере «основой» оказывается вся цитата за вычетом одного определенного слова (... все возрасты покорны), однако теоретически возможно построение ряда и при других переменных пози­циях: любви все возрасты (доступны, достойны, послушны); любви все (звания, профессии, классы) покорны.

* * *

Легко заметить, что распределение преобразований клише по приведенным рубрикам в чем-то противоречит «естественному чувству». Явления как будто однородные оказались разнесены в разные классификационные гнезда, а разно­родные — объединены. Думается все же, что такой подход к материалу дает нам не просто довольно примитивную «семиотическую» схему, но имеет и функцио­нальное обоснование. Основная функция таутосемантического преобразования заключается в выделении клише, его «подчеркивании». Основная функция реин­терпретации — эстетическая. Реинтерпретация — всегда курьез, всегда шутка, хотя иногда и убогая. Актуальная, а не потенциальная многозначность несовмес­тима с коммуникативной функцией языка, а моделирующая функция реализует­ся в парадоксальном виде: новый смысл не отменяет старого, а вступает в семан­тическое взаимодейстие с ним. Что же касается размыкания клише, его парадиг­матической развертки, то здесь на передний план выдвигается моделирующая функция, новый элемент, встраиваемый в клише, получает интерпретацию в со­ответствии с уже готовым смыслом: «хорошей песне (как и любви) все возрасты покорны» (ср.: «Любовь с хорошей песней схожа»).

Примечания

¹ Понятно, в частности, что вопрос о том, «кто разграничил язык и речь» (в такой именно редакции), не имеет смысла, поскольку значения слов «язык» и «речь» (langue — parole, Rede — Sprache etc.) различаются в самом языке.

² Чрезвычайно интересны, например, широкомасштабные программы исследования уст­ной речи города, реализуемые филологами Омска, Красноярска, Екатеринбурга, Сара­това и Перми (см., например: [Речь города 1995]).

³ Пролетел, пролёт — вполне естественная метафора (ср. нормативное промах, промах­нулся при одинаковых префиксах). Пролетел фанеркой над Парижем — распростране­ние, определяемое основным значением глагола пролететь. Любопытно при этом, что еще в начале XX в. в речи парикмахеров отмечено слово «картонка», которым называли клиента, не дававшего «на чай». «С появлением авиации таких злосчастных клиентов парикмахеры стали называть еще “ероплан”» [Иванов1986: 192]. Заметим также, что и «фанера» — вполне «авиационное» слово.

⁴ Не определяемое строго понятие «языковой игры» включает в себя не только преобра­зования клише, но и некоторые другие приемы, например, «прием рифмовки» [Земская и др. 1983:176—177]. В данной статье эти приемы не рассматриваются.

⁵ Ср.: «Теперь также понятно, отчего это в бурсацком языке так много самобытных фраз и речений, выражающих понятие кражи: вот откуда все эти сбондили, сляпсили, сперли, стибрили, объегорили и тому подобные. Наши герои и пошли бондить, ляпсить, переть, тибрить, объегоривать» [Помяловский 1949: С. 245-255].

⁶ Ср.: «...Игра слов, основанная на смысловом сходстве и звучальном различии их. По­нимаемый в широком смысле, как игра вообще внешними сопоставлениями и внеш­ними несоответствиями (например, между тоном рассказчика и предметом рассказа), каламбур может явиться особым литературным приемом» [Зунделович 1925: Стлб. 343].

⁷ Это, помимо прочего, создает особо благоприятную ситуацию для лексикографической разработки клише. Вынося цитату (пословицу, поговорку) в название статьи, автор без­условно рассчитывает на ее опознание, а следовательно, полная совокупность такого рода заголовков дает материал не только для анализа способов трансформации клише, но и для едва ли не исчерпывающего каталога «ходячих» выражений.

⁸ Все заголовки из газет за 1991 год: КП — Комсомольская правда; МЭ— Мегаполис- экспресс.

Литература

Армянов 1989 — Армянов Г. Жаргонът, без който (не) можем. София, 1989.

Арутюнова 1986 — Арутюнова Н.Д. Диалогическая цитация (К проблеме чужой речи) // Вопросы языкознания. 1986. № 1.

Ашукин, Ашукина 1955— Ашукин Н.С., Ашукина М.Г. Крылатые слова: Литературные цитаты. Образные выражения. М., 1955.

Беликов 1994 — Беликов В.И. Паремиологические заметки // Знак: Сб. статей по лингвис­тике, семиотике и поэтике памяти А.Н.Журинского. М., 1994. С. 252-261.

Белянин, Бутенко 1994 — Белянин В.П., Бутенко И.А. Живая речь. Словарь разговорных выражений. М., 1994.

Болдырев 1998 — Болдырев А.В. Осадная запись. СПб., 1998.

Бондаренко 1995 — Бондаренко В.Т. Варьирование устойчивых фраз в русской речи: Учебное пособие по спецкурсу. Тула, 1995.

Гинзбург 1999 — ГинзбургЛ.Я. Записные книжки. Новое собрание. М., 1999.

Гиппиус 1926 — Гиппиус В. Учебник русской грамматики: Звуки и формы слов. Л., 1926. Изд. 2-е.

Губенко 1969 — Губенко И.С. «Крылатые заголовки» как явление публицистического сти­ля // Язык и литература: Материалы II Республ. науч.-теоретич. конф. молодых уче­ных и аспирантов. Самарканд, 1969. С. 174-184..

Губенко 1969 — Губенко И.С. Крылатые выражения как важная форма газетно-фразеоло­гических заголовков // Вопросы фразеологической и словообразовательной семанти­ки. Самарканд, 1998. С. 40-45.

Земская 1998 — Земская Е.А. Цитация и виды ее трансформации в заголовках современ­ных газет// Поэтика. Стилистика. Язык и культура. Памяти Татьяны Григорьевны Винокур. М., 1996. С. 157-168.

Земская и др. 1983 — Земская Е.А., Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Языковая игра// Русская разговорная речь: Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. М., 1983. С. 172— 214.

Золотова 1996 — Золотова Г.А. Разговорные вариации в нормативном пространстве Ц Поэтика. Стилистика. Язык и культура. Памяти Татьяны Григорьевны Винокур. М., 1996. С. 181-189.

Зунделович 1925 — Зунделович Я. О. Каламбур // Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов. М.; Л., 1925.

Иванов 1986 — Иванов Е.П. Меткое московское слово. М., 1986.

Князев 1996— Князев Ю.П. Воспроизводимые сочетания в газетных заголовках// Фра­зеологизм и слово в системе языка. Новгород, 1996. С. 103-105.

Козырев 1928 — Козырев М. Запрещенные слова: Юмористические рассказы. М., 1928.

Красильникова 1975 — Красильникова Е.В. «Почему не говорят..?» // Развитие современ­ного русского языка 1972: Словообразование. Членимость слова. М., 1975. С. 221-227.

Майер 1991 — Майер И. Банальности — тип «городского фольклора» // Slovo. 1991. № 40. Р. 33-46.

Москвин 1969 — Москвин Н.Я. Конец старой школы. М., 1969.

Николаева, Седакова 1994— Николаева Т.М., Седакова И.А. Ценностная ориентация клише и штампов в современной русской речи // Revue des 6tudes slaves. 1994. T. LXVI. Fasc. 3. P. 607-625.

Николаева, Николаев 1999 — Николаева E.K., Николаев С. И. Из истории паремиологиче- ской терминологии (Конец XVII — первая половина XVIII в.) Ц Русский язык конца XVII — начала XIX в. (Вопросы изучения и описания). СПб., 1999. С. 77-85.

Норман 1987 — Норман Б.Ю. Язык: знакомый незнакомец. Минск, 1987.

Огольцев 1992 — Огольцев В.М. Устойчивые сравнения русского языка. Пособие для уча­щихся национальных школ. СПб., 1992.

Пермяков 1975 — Пермяков Г.Л. К вопросу о структуре паремиологического фонда // Ти­пологические исследования по фольклору. Сб. статей памяти В.Я.Проппа. М., 1975.

Пермяков 1988 — Пермяков Г.Л. Основы структурной паремиологии. М., 1988.

Пермяков 1970 — Пермяков Г.Л. От поговорки до сказки: Заметки по общей теории кли­ше. М.,1971.

Помяловский 1949 — Помяловский Н.Г. Очерки бурсы. М., 1949.

Речь города 1995 — Речь города: Тез. докл. Всероссийск. межвуз. науч. конф. Ч. 1-2. Омск, 1995.

Саввина 1984 — Саввина Е.П. О трансформации клишированных выражений в речи // Паремиологические исследования. М., 1984. С. 200—221.

Сафонов 1974 — Сафонов А.А. Актуализация газетного текста (К проблеме газетных заго­ловков): Автореф. дисс.... канд. филол. наук. М., 1974.

Сидоренко 1998 — Сидоренко КП. Цитаты из «Евгения Онегина» А.С. Пушкина в текстах разного жанра. СПб., 1998.

Старый филолог 1931 — Старый филолог. Филологические курьезы// Двинский голос. 1931.17.03. №22. С. 2.

Тимофеев 1963 — Тимофеев Б.Н. Правильно ли мы говорим? 2-е изд. Л., 1963.

Уварова 1983 — Уварова Е.Д. Эстрадный театр: Миниатюры, обозрения, мюзик-холлы (1917-1945). М., 1983.

Хелльберг 1988 — Хелльберг Е.Ф. Фольклорные перевертыши/^ Russian Linguistics. 1988. Vol. 12. №3. P. 293-301.

Шаламов 1989— Шаламов В.Т. Очерки преступного мира// Шаламов В.Т. Левый берег: Рассказы. М., 1989.

Шмелева 1996 — Шмелева Т.В. Фразеологизм как объект языковой рефлексии // Фразео­логизм и слово в системе языка: Тез. докл. и сообщ. Междунар. симпозиума, посвящ. 75-летию со дня рождения проф. В.П.Жукова (1-е Жуковские чтения). Новгород, 1996. С. 211-212.

Шулежкова 1995 — Шулежкова С.Г. Крылатые выражения русского языка, их источники и развитие. Челябинск, 1995.

Щеглов 1991 — Щеглов Ю.К. Романы И.Ильфа и Е.Петрова: Спутник читателя. Т. 2. Золо­той теленок // Wiener slawistischer Almanach. Sonderband 26/2. Wien, 1991.

А.Ю.Кожевников

(Санкт-Петербург)

Киноцитата в разговорной речи [6]

Трудно себе представить нашу жизнь без кинематографа и без того поистине ко­лоссального влияния, которое он оказывает на нас. Однако речь в статье пойдет не о подражании любимому киногерою, не о приятном времяпрепровождении перед голубым экраном, переносящим нас то в мир волшебной сказки или сен­тиментальных грез, то в праздничный карнавал искрометной комедии или замы­словатый лабиринт безудержной фантазии, а то и в черный ужас окружающей нас безразличной, жестокой действительности или же в состояние гнетущего ожидания развязки, когда мы в буквальном смысле слова погружаемся в бессоз­нательный сон, завороженные напряженным действом добротного боевика или триллера.

Конечно же, современный кинематограф, а точнее, оказываемое им воздей­ствие на массовое и индивидуальное сознание, духовный и психический мир че­ловека может послужить поводом для бесчисленного количества разговоров, споров, дискуссий. Остановимся на таком достаточно заметном и показательном явлении, как проникновение элементов языка киногероев в нашу обыденную речь.

Не будет большим преувеличением сказать, что практически ежедневно каж­дому из нас в условиях бытового общения приходится слышать от собеседников и окружающих или же воспроизводить самому фрагменты отдельных диалогов, фразы, реплики, «яркие словечки» и т. п. из популярных отечественных кино­фильмов.

Дата добавления: 2015-08-29