Нэнэ верил, что Гаррет в свои моральные тридцать способен построить «серьезно и навсегда» с Эйприлом, он знает цену любви. Он верил, что Одри способен любить и оберегать такую вредину, которая в свои восемнадцать мнит себя умницей и молодцом, как Анжело.
Нэнэ абсолютно не верил в то, что он сам способен был сделать счастливым хоть кого-нибудь, даже себя самого. Он без сожаления распрощался с Дитером, даже слезы не проронил. Он не жалел о романе с Ильзой. И он боялся, что о «романе» с учеником он тоже не пожалеет, плюнет на это с высокой башни и все. А как потом быть директором? Он бы давно выгнал этого соблазнительного Турмалина из своей спальни, чтобы спокойнее было, он бы вообще хотел жениться на Магде, черт возьми, но нет, проблема с пикси-внешностью оставалась актуальной. На этом его клинило, и он снова загружался работой.
Магда.
Спятить можно.
Когда она впервые приехала в Стрэтхоллан, ей было двадцать шесть, она была милой, опрятной, аккуратной, но некрасивой, потому Шарлотта ее и взяла на работу. Когда в Стрэтхоллане появился он, ей было двадцать семь. Когда умерли Гаррет и Одри, ей было двадцать восемь, как ему сейчас.
Прошло десять лет, и теперь ей тридцать восемь, а он стал воспринимать ее как-то иначе. Что это? Извращение? Геронтофилия? Бред, она же совсем молодая, самый расцвет женской красоты и сексуальности. Она помогает ему, она постоянно с ним, у нее не ветер в голове, как у Ильзы.
Он выглядит смешно, он уверен в этом.
Как он относится к Фрэнсису? Да, он хочет его, эта экзотика не может не манить. Но Фрэнсис был прав в своих догадках, ведь как только он станет нормальным, исчезнет не только повод оставаться в шикарной спальне, исчезнет и интерес Нэнэ, которого он по-прежнему мысленно называет «мистер Сомори», а вслух еле выдавливает «Нэнэ». Ничего серьезного, это просто миф, что мужчина может влюбиться в кого-то младше, чем он. Или это только мужчин касается. Или он просто не дошел еще до той границы, когда влюбляются в четырнадцатилетних нимфеток и мальчиков нежного возраста.
Разница в десять лет мешает ему влюбиться в Фрэнсиса по-настоящему, хотя совершенно не мешает Одри и Гаррету. С ним что-то не то? Господи, да с ним всю жизнь было что-то не то. Дело просто в том, что с Магдой у него разница в возрасте абсолютно та же, только в обратную сторону. И она, наверное, тоже не сможет понять его отношения, она помнит его мальчишкой, как эти старшеклассники, да и видит перед собой что-то непохожее на идеал мужчины для женщины ее возраста. А он, встретив ее спустя десять лет и проведя больше трех недель вплотную, каждый день рядом, в разговорах и обсуждениях, понял, что отношение к ней изменилось. Она не «Блин, Магда идет, шухер!» она «Магда, ты мне так нужна, без тебя я ничего не смог бы здесь сделать». Наверное, это благодарность. Да, детская благодарность, выросшая вместе с ним. Это все Ильза виновата, что он начал засматриваться на женщин.
Жутко хотелось биться лбом о стол, но он не стал этого делать, наблюдая за Гвеном, запоминая движения. Попросил еще раз повторить, потом еще раз, уловил, кивнул и отпустил, поблагодарив с улыбкой. А Фрэнсис подумал, что ему обязательно нужно вернуться в класс, чтобы не отстать от программы, ведь самообучение – вещь часто бесполезная. А еще нужно вернуться в команду, чтобы не спятить, всего хорошего должно быть понемногу, и шикарная спальня с шикарным телевизором, доступ в интернет и куча времени с кучей чужих красивых шмоток могут избаловать. Нэнэ мог быть другом, настоящим старшим и строгим другом, если хорошо учиться и не нарушать правила интерната. К нему, наверное, можно будет обратиться неофициально, попросить пару шмоток, попросить еще раз побыть фотографом. Да уж, каждый если не должен, то имеет право совершить ошибку в семнадцать-восемнадцать лет и переспать с тем, с кем спать не надо бы. Надо попросить директора слегка куснуть его за палец, ведь кровь человека тоже отличный образец ДНК. А флакон со слезами зеленого монстра он использовать будет осторожно, только для таких вот фотосессий, чтобы шокировать общественность вдали от интерната и зарабатывать популярность. Фрэнсис обожал популярность, хотя сразу по нему понять было сложно.
* * *
В пятницу было откровенно нечего делать. Поездку отменили из-за ранней репетиции после трех уроков, сократив учебный день только до литературы, истории и географии. Впрочем, против никто не выступил, это было лучше, чем учиться до обеда. Зато под вечер стало жутко скучно, никто так и не разошелся по кустам и тихим, укромным углам. Диего уныло был один, что касалось любовного фронта, лениво общался с Тео. Тот тоже особой активностью не отличался, Лукас сидел с ними, но старался общаться больше с Раппардом, не забывая свою обиду, которую хранил бережнее шипов под скулами. Шансов помучить Анжело Одри так и не представилось, Мэлоун хранил неприкосновенность, просто получая удовольствие от того, что ломался. Гаррет смирился с тем, что ему ничего не светило до конца месяца и еще почти неделю, остановился на варианте «помечтать и подрочить», хотя еще десять лет назад думал, что никогда больше не будет этого делать, ведь он крутой, у него куча живого мяса, которое его хочет. И поди же ты, спустя десять лет он снова восемнадцатилетний смазливый старшеклассник, а «мясо» упирается хуже осла.
Рудольф вообще предпочитал молчать и не палиться, потому что и без того уже наговорил много умного, на него странно косились самые подозрительные – Эйприл и Мэддок. Последнему не доставалось ничего, Жульен его будто не видел, он был очень занят своими высокопарными «и-хи-хи», прикосновениями пальцев к губам, чтобы все видели, как он надменно над ними угарает.
Глен, лицо которого пришло в порядок, если не считать подглазников, еще не до конца заживших губ и ссадины на скуле, устал после репетиции. Но устал он скорее ругаться вслух и в рифму, чем танцевать финальный танец. Как ни спорь, а постановщик из Гвена был прекрасный. И Эйприл тоже оценил обе сцены, а узнав о файер-шоу, вообще впал в экстаз. Такие штуки он любил.
Гвен думал о письмах. То, что он нашел в прошлую пятницу на стопке чистой одежды в душевой, он не мог приписать никому. Он был тогда слишком занят истерикой и местью невиновному Сезанну, о чем теперь по-настоящему жалел, чего стыдился. Но письмо он вскрыл в понедельник, когда пришло уже второе. Казалось, автор и отправитель не особо надеялся получить от него ответ, да и не писал, куда ответ отправлять, где оставлять. А значит, Гвену можно было просто читать и не реагировать. Но письма приходили всю неделю, он находил их то в душевой, не успевая поймать момент, когда кто-то их оставлял, то по утрам возле двери, просунутыми под ней, пока все Гранаты спали. Анжело это все замечал и спрашивал миллион раз, кто был автором, но Гвен заколебался отвечать, что не знал. И он даже не думал об этом, не хотел думать, потому что в Дримсвуде ему никто не нравился, ни с кем не хотелось встречаться. А зачем рушить такую романтику банальным сексом, который для него совсем не в новинку и запретным плодом не является? Для него необычным была эта романтика, эта странная нежность и почти извращенность в словах. Как бы банально ни звучало, «таких слов ему никто никогда не говорил», не то что не писал. И он не хотел хвастаться всем, что ему такое писали, не показывал никому эти письма, но старался не воспринимать их всерьез, не принимать близко к сердцу. Они были очень красивые, пусть даже иногда немного резкие, с кучей указов, как ему жить и как вести себя. Он не хотел влюбляться в того, кто писал ему эти письма, чтобы потом не зацепили опять до крови, посмеявшись и поиздевавшись. Ведь письма писать особого ума не надо, пусть даже такие потрясающие, это могла быть просто чья-то злая шутка. И он уговаривал себя, что в интернате действительно нет никого достаточно привлекательного или даже умного, чтобы влюбиться в него, а автором мог оказаться кто угодно. И ни в кого нельзя влюбляться.
Но письма он продолжал читать, это заменяло теплую, преданную верность Гарри, это почти по-настоящему согревало, как будто у него кто-то был, кто не оставлял его. Конечно, очень приятно знать, что кто-то смотрит на тебя с такой нежностью, так любит и ценит тебя, пусть и не признается лично, не говорит даже своего имени, не делает никаких намеков. За пять писем не было ни одного намека, даже малюсенького, и Гвен пришел к выводу, что этот парень не из тех, кто просто стыдится признаться лично, боится его яркости, не уверен в себе и не может подойти к Гвену, использует для общения письма. Это человек, который намеренно шифруется и скрывается всеми способами. Значит, либо малолетка, либо просто не считает себя достаточно красивым, чтобы признаться.
Печально это все, но Гвен замучился об этом думать, он выполнил все, что обещал директору, делать снова стало нечего, мысли были забиты письмами и практически выученными цитатами из писем. Он заглядывал исподтишка ко всем в тетради, чтобы узнать «тот» почерк. В конечном итоге все просекли его план и даже скрываться не стали, отодвигались и позволяли заглянуть в записи просто так, улыбаясь даже. И Лукас уточнил в среду: «Ну что? Точно не я?»
Гвен его заверил, что точно не он.
Это точно был не кто-то из старших классов, ничей почерк не совпадал, а это был знак, что на него запал малолетний идиот. Но он писал такие слова, что трудно было представить такого малолетку. Ему не могло быть меньше семнадцати. Да что там, не могло быть меньше восемнадцати. И хоть ты тресни, не похож был почерк ни на чей из увиденных.
- Опять перечитываешь? – Раппард подсел к нему, примостившись на подлокотнике. Гвен сидел, поджав ноги, боком, рассматривал вытащенный из кармана лист бумаги, испещренный кривым почерком. Он к нему уже привык, к острым углам, к кривизне и неправильному наклону.
- Да я пытаюсь понять, кто пишет, - соврал Гвен. На самом деле ему хотелось просто перечитать и снова увидеть те несколько слов, которые сносили разум. Но надо же оправдаться как-то, чтобы никто не решил, будто ему эти письма важнее реальных отношений, приятнее разговоров с живыми людьми. Нельзя, чтобы все решили, будто он влюбился и растаял.
- Ты же сказал, что не хочешь знать, раз это какой-то сопляк пишет? – Диего удивился, скептически прищурившись.
- Это я сначала не хотел. Думаю, лучше узнать, Раппардик. Если я узнаю, кто это, я сразу разочаруюсь, увидев его, и все это прекратится. Не хочется больше чувствовать себя кретином, которого надувает какая-то мелочь.
- Он влюблен, а ты так цинично, - фыркнул Эйприл.
- Ну и что. Нельзя влюблять насильно.
- Он просто пишет, он же не заставляет тебя отвечать, - Анжело принялся Кле поддерживать. Они в подобных вопросах придерживались одной точки зрения. В общем, когда что-то подобное не касалось их, они были за тех, кто «сверху». Когда же дело доходило до них, они сразу начинали визжать и отбиваться.
Но Гвену-то чего отбиваться? Что с ним может случиться такого, чего еще не случалось? Точнее, чего с ним еще не случалось?
- Он не «не заставляет» отвечать. Он мне НЕ ДАЕТ ответить, - мрачно пояснил Гвен, взглянув на обоих по очереди. – Он просто пишет, а обратного адреса нет.
- Ага. Адрес интерната написать?
- Ну, хотя бы место какое-то, куда можно ответ положить.
- Ты стал бы отвечать? – Диего сделал брови домиком недоверчиво.
- Хотя бы написал ему, что не надо больше заниматься ерундой.
- Отдай мне, я ему передам, - не удержался Жульен.
Все заморгали, поймали челюсти вовремя.
- Это ты?! – Гвен округлил глаза еще больше, чем они были в оригинале.
- Нет, упаси господи, - Хильдегард даже передернулся, перекрестился, Сезанн мерзко захихикал. – Я просто передаю тебе письма. И я знаю, кто это, только не скажу. Честное слово, это не я, ни за что бы не стал тебе писать, уж извини, - он виновато улыбнулся.
- Это точно. Он же не больной, на такое пугало западать. Что он тебе там пишет, твой нежный лох? – он подался вперед, привстав из кресла, попытался выхватить лист из чужой руки, но Гвен отпихнул его второй рукой и убрал лист подальше.
- Убери свою рожу от моих вещей, - это была первая фраза с прошлой пятницы. И Гвен вздохнул. Он совсем не хотел снова ругаться, хотел помириться хотя бы официально, чтобы не было необходимости хамить каждый раз. А уж что они думали друг о друге на самом деле – сугубо их личное дело.
- Он пишет то, на что твоих куриных мозгов не хватило бы, - пояснили ему с ухмылкой, глядя победно. Гвен мысленно убил себя. Все же, он докатился до этого, он хвастался, он гордился тем, что ему такое писали. О, черт, он влюбился. Он хотел узнать, кто писал это.
- Например? – Глен обиделся и хмыкнул. Он же не тупой, как Лукас, он не парень-парень, который просто хочет быть с таким же парнем-парнем, как Тео. Они были нормальными парнями, которые друг к другу что-то чувствовали, а Глен сначала был искренне влюблен в Диего, только потом понял, что быть «девушкой» - не для него занятие. Он ничуть не глупее, даже намного умнее многих. Но это же война, он не признает, что у Гвена отличное тело, привлекательное, необычное лицо, да и волосы просто оригинальнее некуда теперь. И челка ему очень идет, делает мягче и милее. А Гвен ни за что не признает, что Сезанн модельно красив, безупречен в физическом плане, далеко не глуп и знает себе цену. Война есть война.
- «…не хочется думать о тебе, но не могу выкинуть из сердца. Как только свободная секунда, думаю о тебе. И бесит это, и даже ты иногда бесишь, даже очень часто кажется, что тебя ненавижу, но мысли все равно только о тебе. О твоих губах, о твоих глазах, твое лицо постоянно вижу, будто ты передо мной. Романтично, да? Никогда не думал, что буду такое писать кому-то. Но твой голос, твои привычки. Даже твой запах. Он похож на что-то очень свежее, сладкое, как жасмин, наверное. И я понятия не имею, это духи или твой настоящий запах. И когда ты на уроке наклоняешься к парте, что-то рисуешь, бесит твоя невнимательность, твое равнодушие к уроку, но то, как ты сосредоточенно кусаешь губы и поправляешь волосы…»
С каждым словом Гвен мрачнел и мрачнел, лицо теряло краски, а потом вдруг резко начало их приобретать, делая кожу того же цвета, что теперь были волосы. Диего заглянул в листок и просто зачитал кусочек послания, отбиваться и убирать письмо Деорса не стал, чтобы не позориться своей влюбленностью еще сильнее. Он закрыл правой рукой лицо, наклонил голову, так что его вообще никто не видел. Эйприл не заметил, что умиленно сделал брови домиком и немного улыбнулся.
- Как это мило, - вырвалось у него, Рудольф усмехнулся, но быстро стер это выражение со своего лица. Тупице Энсору нельзя улыбаться, что же он делает. Но все были слишком заняты письмом, чтобы обращать на это внимание.
- Да он, видать, вообще фетишист, - издевнулся Сезанн, покосившись на Жульена.
Тот хмыкнул и снова уставился на письмо.
- Почему? – Рудольфа раздражало это отношение к человеку, который ничего не сделал плохого именно Глену.
- Потому что от него прет, как от проститутки, - пояснил Сезанн с улыбкой. – Какой нахрен жасмин? Губы… Мать твою, обычные губы. У всех такие. Глаза. Ага, как у рыбы.
Гвен передумал извиняться перед ним за разбитую коллекцию. Ничто человека не учит, ну что за идиот.
- Слушай, перестань, а? – разозлился уже Эйприл. – Успокойся. Никто твоего Раппардика не трогает, да он уже и не твой, сам же бросил. Отстань от человека.
- Я не за Диего. Я за шары.
- Ну извини, я ошибся.
- Мне тоже жалко твою крысу, но я же не прибегаю колотить твои вещи, когда мне плохо? – Глен поднял брови, пожал плечами, глядя на новенького в упор.
- НУ ИЗВИНИ, я сказал!
- Ну не извиню.
- Тогда заткнись и не лезь, - буркнул Кле, Глен хотел ответить, но присутствие Эштона его охладило. Все же, Крофт с Кле быстро спелись на удивление всем остальным, кто ничего не знал, и Эштон мог бы «приласкать» кого угодно за оскорбление противного зануды. Несмотря на это, сам он ему хамил открыто, Эйприл тоже не отставал, но это были их личные разборки, в них никто не лез. Посторонним же Эштон доступ ограничил.
- Кстати, тут про тебя тоже есть, - Диего осклабился, окончательно перестав уже злиться на своего бывшего, похихикав. Глену стало не смешно, он выгнул бровь и взглядом стервы окинул конкурента, письмо в его руках, сидящего на подлокотнике Раппарда.
- И что там про меня?
- Вы так и будете читать МОЕ письмо?!
- Не нравится – убери, - парировал Глен.
- Вот, слушай. «Не обращай внимания, что это чучело говорит. Пусть на себя посмотрит сначала, сам полез к Раппарду, сам обжегся и бесится из-за этого. Подумаешь. Будь выше этого, игнорируй, потому что видно же, что он врет все. Это как-то по-детски даже, стыдно признаться, что это все неправда, вот и продолжает хамить. Больных не калечат, ты же знаешь…» Как тебе? – Диего опять осклабился.
- Зашибись, - мрачно отозвался Сезанн, надув губы и хмыкнув, отведя взгляд медленно, откинувшись в кресле вальяжно и закинув ногу на ногу. – Просто психолог. Что еще интересного пишет? Соционикой мается, да?
- Тебя не касается, - отбрил Гвен, все же свернул письмо и убрал его, перед этим еще раз пробежавшись взглядом по строчкам про губы и глаза. – Эй, Хильдегард, - он уставился на Янтаря, и тот понял, что совершил глобальную ошибку, признавшись в своей роли почтальона. – Кто это пишет? Скажи, а?
- Не скажу. Он меня убьет, - Жульен покачал головой.
- И даже мне не скажешь? – Глен его пихнул пальцем в бок, благо Жульен сидел рядом, тоже на подлокотнике.
- Никому не скажу, - отмахнулся парень.
Диего с Лукасом и Тео переглянулись, Лукас протянул своим сексуальным голосом.
- Значит, точно никому не скажет. По-моему, нет ничего тайного между вами. Удивительно, что вы не мутите, - он взглянул на Жульена и Глена.
- Удивительное рядом, - согласился Сезанн ядовито.
- А с какой стати ты согласился передавать их мне, если вы даже не дружите? – Гвен всерьез задумался.
- Ему попробуй откажи, - Янтарь даже вздохнул.
- Значит, если я захочу написать ответ, я могу отдать его тебе?
- Ты хочешь написать ответ? – Эйприл воодушевился. Да вообще все воодушевились, придумывая, что он там напишет.
Благодарности?
- Ну, может быть. Или напишу, что заколебал, не надо больше доставать меня, - Гвен пожал плечами.
- Да, отдашь мне, а я передам, - заверил его добрый и милый Жульен, которого и правда запрягли в это почтальонское дело.
- А если я за тобой прослежу и узнаю, кто это? – Деорса прищурился хитро, улыбнулся.
- С твоими мозгами ты даже за слоном не проследишь, - спокойно заверил его Глен.
- Не волнуйся, без твоих советов как-нибудь обойдусь.
- Ну-ну… Представляю, как это будет. Следишь-следишь, а там – бац! Сопляк со второго курса, прыщавый очкарик ростом тебе до пояса. Успех вообще.
- Да ему не меньше семнадцати, - Лукас опять включил детектива. – По манере изъясняться. Мне вообще она показалась какой-то знакомой.
- Да мне тоже, - Диего задумался, Тео промолчал, подумав о том же. – Только не помню, на что это похоже, - Раппард махнул рукой и не стал ломать голову.
- Ему меньше семнадцати, я же проверял почерк у всех, ни на чей не похож из старших классов, - Гвен вздохнул. – Так что правда конец света будет, если это какая-то мелочь.
- А письмо написано, а не напечатано? – Вампадур протянул руку, Гвен машинально отдал ему листок. Жульен напрягся, глядя на это и не отрывая взгляда, Глен изучал самого Янтаря, лениво подпирая скулу пальцем и опираясь локтем о свободный подлокотник. И чего так волнуется?
Лукас не читал письмо, он изучал почерк.
- Ну и что ты решил, мистер Холмс? – уточнил Сезанн.
- Скажи, что это кто-то из наших, вообще ад будет, - попросил Фон Фарте, готовясь поймать романтичного писателя и фаната Деорсы.
- Такое ощущение, как будто уже видел, только не помню, где.
- Вот, у меня то же самое, - Диего кивнул.
Рудольф, который уже прекрасно видел два раза за эту неделю, у кого Жульен забирал письма, предположил так наивно-наивно и мило-мило, что автор писем побелел. Ему повезло, что кожа у него и так была прямо-таки безупречно светлая.
- А откуда вы знаете, вдруг он левой рукой писал? Почерк примерно тот же, только немного меняется.
- Точно! – Фон Фарте вырвал листок из руки Вампадура и всмотрелся в строчки. – Буквы пляшут, листок-то не разлинованный, все вкривь и вкось. Но что-то знакомое. А вообще, оригинально, левой рукой писать. Не расшифруешь. Может, заставить сейчас всех написать что-нибудь левой рукой и сверить?
- Здесь восемьдесят процентов – левши, - Глен напомнил с сарказмом, чтобы не обольщались, но прокололся в собственном же замечании. Фон Фарте уставился на него.
- Вот именно. Почти все пишут левой рукой, а почерк не узнать. Значит, писали правой, а если бы писали правой, наклон был бы в правую сторону. А он в левую, буквы кривые. Значит, правша писал левой рукой.
Все сразу начали активно вспоминать, кто обычно писал правой рукой, а Лукас подумал, что многого о Тео не знал. Какой он, однако, тоже догадливый и сообразительный.
Жульен начал весело напевать какой-то попсовый мотивчик, Глен незаметно пихнул его в бок, но пение не прекратилось. Хильдегарда просто смешило, как отчаянно Турмалин выкручивался. Они стали настолько друзьями, что он сам же помогал все держать в тайне, но молился, чтобы Гвен понял. Это было бы просто кинотеатром, учитывая одну маленькую, миленькую деталь.
- Кстати, помнишь, ты меня в пятницу просил подстричь тебя? – он обратился к Гвену, и тот выпал из размышлений, кивнул.
- Конечно.
- Ну, вот. Извини, я тогда одну прядь с собой захватил, которую отрезал. Так, на память твоему фанату.
Гвен захлопал глазами, Диего уронил челюсть, Эйприл с Эштоном и Оуэном переглянулись. Троица знавших о привидениях ожидала чего угодно, даже сверхъестественного, но не такого.
- Он конченный извращенец, - выпалил Анжело.
- Или просто влюбился по уши, - поправил Рудольф. – Так же бывает? – он наивно улыбнулся, чтобы никто не обратил внимания на умное замечание.
- Поздравляю, твой нежный лох – фетишист. Потом он отрежет тебе палец, ногу, руку и будет радостно все это консервировать, чтобы потом дрочить, ага, - весело и грубо сообщил Глен, в упор глядя на своего конкурента.
- Расслабься, киса, тебе-то такого все равно не светит.
- Опять киса? Еще раз напомнить, что ты собой представляешь?
- Он мне уже сказал не обращать на тебя внимания.
- Ты его так слушаешься?
- Нет, но он подает неплохие идеи, - Гвен улыбнулся, Эйприл мысленно похвалил его за милый ответ, в котором слышалась посылка на несколько прекрасных букв. – Кстати, а где теперь мои волосы? – он посмотрел на Жульена.
- У него. С одной стороны склеены, связаны кожаным шнурком, все красиво. Милый хвостик, - Янтарь так же по-голливудски улыбнулся.
- Отпад, - не удержался Тео.
- Посмотреть бы на него, - Диего был просто в шоке.
«Ой, ты не только смотрел, ты его даже трахал четыре раза», - подумал Глен мрачнее некуда.
- Мне как-то не по себе стало, - нервно пропел Гвен.
- Тебя ТАК никто еще не любил, - позитивно сообщил Диего, хлопнул его по плечу в знак поддержки. – Успехов.
- С малявкой?
- У нас в классе три правши всего, - порадовал его Лукас, взявшись за версию Фон Фарте вплотную. – Так что смотри, выбирай кого-то из них.
- Кто?
- Ну, думаю, Сезанн наш идет далеко и никого не волнует, - Вампадур еще не мог простить грубого отношения к человеку, с которым у него случился очень близкий контакт, и который ничего плохого не сделал. – Остаются Эйприл и Оуэн.
- Это точно не я, - Кле покачал головой.
- Да уж и не поверил бы, - успокоил его Гвен и удивленно уставился на Оуэна.
Анжело тоже вытаращил глаза, прожигая его взглядом.
- Это не я, честное слово, - Брикстоун поморщился, будто его обвинили в том, что он – женщина. Эштон нервно закашлялся, странно улыбаясь. Гаррет точно знал, что Одри этого не делал, у него все мысли были забиты противным динамо-Анжело. Он динамил просто профессионально и, кажется, из вредности, а не от страха или неуверенности. Да и вообще, с Гвеном у Одри-Оуэна уже тоже был «близкий контакт», он просто не мог вдруг внезапно начать восхищаться им ПОСЛЕ дела. Восхищаются обычно «до», а «после» начинают просто боготворить.
- А кто тогда? – хором вырвалось у всех.
- Я, прикинь? – Глен все так же ухмылялся, выгнув бровь, глядя на новенького.
- О, да. Дрочишь на прядь моих волос, думаешь о моих глазах и губах и прешься по мне «каждую секунду свободного времени». Ах, да. Еще советуешь забить на тебя же самого и не слушать «это чучело», - с той же иронией «поверил» Гвен.
Жульен поражался, как ловко можно было выкрутиться из, казалось бы, безвыходного положения. Как ловко Глен зашифровался. То ли у него раздвоение личности, то ли ему надо работать на правительство, шпионить в другой стране.
- Ну что, Холмс? Ватсон? Еще версии? – Глен преувеличенно заинтересованно потребовал реакции от Вампадура и Фон Фарте.
- Жульен, - пропел вдруг Эйприл, осклабившись. – Имя можешь не называть, но один такой вопрос… Автор писем сейчас здесь?
Хильдегард вздохнул, опустил взгляд на секунду, но все увидели, как он улыбнулся.
- Здесь, - он кивнул, и Тео с Лукасом взвыли синхронно.
- Так и знал!
- Но никто все равно не признается, - отмахнулся Анжело без единой надежды. – Это можешь быть даже ты сам, - он посмотрел на Вампадура. – Просто классно шифруешься. Вдруг у тебя тактика такая?
- Какая? – в самом деле не понял Лукас.
- Ну, делать вид, что ты помогаешь понять, кто это пишет, чтобы на тебя подозрения не пали.
- Это честно не я, - Вампадур покачал головой. Гвен кивнул.
- Это не Раппардик, не Оуэн, не Лукас и не Тео, - выдал он. – Потому что…
Он замолчал, все поняли и без слов, но Сезанн озвучил мерзким голосом.
- Потому что им ты уже дал. С чего бы им тобой восхищаться?
- Вроде того, - не стал спорить Гвен. – Не завидуй, киса.
- Может, он просто хочет переспать с тобой? – продолжал издеваться Глен, а Жульен подумал, что Анжело абсолютно прав.
Это действительно такая тактика – вести себя заинтересованно в происходящем, хамить и делать все, чтобы на него не пали подозрения. Только это не Лукас делал, а Глен.
- Черт, поверить не могу, мужики, что кто-то из вас тащится от ПРЯДИ ЕГО ВОЛОС, думает о губах, глазах и прочей ерунде и пишет это все! И ведь сидит же и делает вид, что это не он! – застонал Диего. – Вы сошли с ума, я реально боюсь теперь. Рядом опасный фетишист-маньяк.
- Может, ты просто не знаешь, что такое «по-настоящему влюбиться»? – предположил Сезанн.
- А ты знаешь, - скептическим тоном отбрил его Гвен. – И он дурак, если хочет просто переспать со мной.
- Не дашь?
- Запросто дам. Только зачем тратить время на письма тогда? Мне не интересно вранье, которое он пишет, если он пишет его лишь с целью мне вставить, - грубо и некрасиво заявил Деорса. – Зачем реально мучиться и писать это все, если можно просто подойти ко мне и попросить? Это же дело нескольких минут, раз и все, зачем мозги мне кипятить?
- И ты дашь?
- А почему нет? – Гвен удивился, развел руками. – Что мне, жалко, что ли?
- И мне дашь? – это было сказано с таким жалостливым и надменным выражением лица, таким голосом, что даже Жульен, зная правду, не подумал бы на Глена. – Ну вот я сейчас такой встаю, подхожу к тебе и говорю: «Пошли трахнемся, пока звонка не было». И ты встаешь и идешь?
- Я имел в виду тех, кто мне не противен, - еще откровеннее послал его Гвен.
- А любому другому – запросто?
- Конечно.
- Вот шлюха… Нет, я не могу даже в одном помещении находиться с этой подстилкой, - Глен встал и пошел в столовую. И ему повезло, уход оказался эффектным. Как только он поднялся из кресла, прозвенел звонок.
В гостиной не стало одного участника дискуссии, все помолчали, не торопясь уходить за ним следом.
- Я видел, кто отдавал тебе письма, - вдруг сказал Рудольф тихо и мило, посмотрев на Жульена. – И ты знаешь, что я видел.
- Не смей рассказывать, придушит, - с улыбкой предупредил Хильдегард. – Монстр-фетишист.
Гвену снова стало не по себе. Эйприл смотрел по сторонам в поисках того, кто напрягся при этих словах, кто посмотрел на Рудольфа с опаской и неприязнью. Но никто не смотрел. То ли у «монстра» были безупречные нервы и актерские данные, то ли…
«То ли автор писем УЖЕ не здесь», - подумал Кле, но вслух говорить не стал. Это могло быть просто совпадением.
* * *
Нэнэ молился, чтобы Турмалин оказался прав в своих догадках. Утром он все же предложил директору попробовать, обосновал тем, что от слез во флаконе он становился еще зеленее. А значит, от человеческой крови он обязан стать нормальным. Нэнэ без вопросов проткнул палец, дал слизать кровь, еле сдерживаясь от извращенных мыслей об огурцах-вампирах. Но ни в обед, когда он принес ему поднос, ни после ужина ничего не изменилось. Фрэнсис начал уже думать, что для обратного превращения нужно именно заняться незащищенным сексом, ему аж не по себе стало. Ему было не только стыдно, ему еще и не шло в голову, как об этом сказать директору. «Извините, вы не могли бы кончить в меня, вдруг получится?»
Вообще красота.
Но впереди была целая ночь, надежда еще оставалась.
- Чем займемся сегодня? Скучно просто дико, а дверь не будут закрывать на ночь, - сообщил Анжело очень интригующим тоном. – Выходные же, кому-то ночью нравится шляться по улице. Да и потеряться здесь нереально.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |