Однако Мамонт ждал праздника более потому, что Радеть собирались все
Валькирии, где бы они ни находились.
В Манорае он поселился с Дарой в давно заброшенной людьми деревне, которых
стояло по котловине около десятка, с тех пор как власти вывезли отсюда все
население из-за падающих с неба отработанных ступеней ракет. Дом был
старый, за сотню лет, и срублен из толстенных кедровых бревен на
лиственничном основании, и все здесь оставалось первозданным и нетронутым,
вплоть до икон в переднем углу. Говорят, людей выселили в одночасье,
запретив взять самые необходимые вещи, поскольку считалось, что все уже
здесь отравлено ядовитым ракетным топливом. Переселенцам из Манораи
построили один большой поселок за ее пределами, купили скот и домашние
вещи, якобы для того, чтобы не распространять губительную заразу. На самом
деле власти освобождали пространство, зная, что в недрах котловины
находится пока не достижимая соль Вечности.
Коммунистическим вождям тоже хотелось бессмертия...
Еще не вкусив праздника. Мамонт жил здесь с огромным, неуемным ощущением
радости: здесь все казалось родным, давно обжитым, притягательным и ни при
чем было непроходящее чувство ностальгии после существования в чужом
космосе Южного полушария. Радение началось для него много раньше самого
праздника, и он не в силах был представить себе, что же будет, когда он
соединит свои руки с другими, одна из которых будет рукою Валькирии.
Но оставшийся в Югославии Арчеладзе сильно осложнил дело: Мамонту пришлось
самому вытаскивать керн с Таймырского полуострова, и когда ящики с ним
оказались в пяти верстах от буровой партии, расположенной на борту
кратера, стало ясно, что совершить подмену просто так не удастся: Дара не
сможет прикрыть, отвести глаза трем десяткам человек, которые хоть и были
изгоями, однако жизнь в Манорае если не открыла еще их зрение, то чувства
были распахнуты настежь. Соль Вечности разъедала на них коросту
беспамятства, и молодая кожа под ней жадно впитывала все, что отторгалось
раньше. Они еще работали, еще всаживали нож в чувствительную земную плоть
и не ведали, что творили, но это уже было делом времени. Трижды они с
Дарой входили под маскировочные сети, чтобы осмотреться и
сориентироваться, как заменить керн, и каждый раз на участке возникал
переполох. Караул поднимался в ружье и занимал окопы, отрытые за сетями,
буровики прекращали работу и садились курить, пока поисковая группа
тщательно исследовала территорию.
Манорая имела способность отсортировывать людей, и те, кто не выдержал ее
испытания, бежали отсюда на второй-третий день. Под сеткой остались лишь
те, для кого жизнь здесь была во благо.
После неудачных походов Дара стала ходить одна, несколько раз в день и
обязательно ночью. Она пыталась пробраться в кернохранилище, но
цельнометаллический вагон без окон был заперт, как сейф, и круглосуточно
стояла охрана. В одиночку ей было не проникнуть туда, и тем более не
разобраться с керном. Ее заходы на буровую чаще оказывались удачными, и
хоть она не смогла посмотреть рабочий журнал, однако пересчитала
количество штанг бурового снаряда и примерно определила глубину скважины.
Каждый раз Дара возвращалась из такой разведки едва живой, и из последнего
похода Мамонт принес ее на руках, найдя под утро распластанной на земле.
Входить под маскировку и отводить глаза прозревающим в Манорае изгоям было
все труднее, но, отлежавшись, она снова шла под сети, отказываясь
повиноваться ему. Дара и раньше отличалась строптивостью характера, но
здесь ее стремление исполнить свой урок казалось уже болезненным.
- Они могут в любой момент достать соль Вечности, - убеждала она скорее
саму себя, собираясь в очередной раз на участок. - Я должна... Я обязана
не пропустить этого.
Мамонт считал излишнее ее рвение желанием остаться с ним, поскольку
Стратиг решил изменить ей урок и отослать на Таймыр.
А буровую следовало на самом деле все время держать под контролем, потому
что глубина скважины подходила к той отметке, за которой начинались
породы, обладающие свойствами манорайской соли, поскольку были насыщены ее
излучением. И хуже всего, если бы они добурилцсь до самой соли, а засечь
этот факт становилось невозможно, поскольку в том месте, где заложили
скважину, был самый высокий естественный фон излучения, от которого без
специальной защиты разрушалась вообще или выходила из строя всякая
электроника. Конечно, можно было бы и близко не подпускать их даже к
насыщенным вмещающим породам, например, устроив аварию на дальних
подступах, однако это никак не вразумило бы кощеев. Просто отступят на
полметра и начнут проходку новой скважины. И так пока не достанут
проектной глубины - горизонта, отбитого гравитационной разведкой: по ее
данным они знали, что в недрах находится неизвестное вещество, обладающее
огромным удельным весом. И оно-то как раз дает высокий фон излучения, от
которого странным образом гибнет всякий искусственный интеллект, будь то
летарий, претерпевший эволюцию от приматов, или компьютерная программа.
Они также знали, что в малых дозах излучение этого вещества полностью
омолаживает организм и, по сути, делает жизнь вечной, если через
определенные промежутки времени повторять курс. Однако при этом кощеям не
был известен один очень важный факт: вынутая из недр и лишенная
естественной породной оболочки манорайская соль довольно быстро таяла, как
искусственно выращенные в космосе и легчайшие кристаллы КХ. Это был
своеобразный сверхконцентрат солнечной энергии, той самой, благодаря
которой в земных условиях происходит фотосинтез. Соль Вечности была
известна с глубокой древности, и память о ней сохранилась в виде
"философского камня", магического кристалла, сказках о жар-птице или синей
птице счастья.
Надо было подпустить их вплотную к горизонту, может быть, даже позволить
прикоснуться к нему, и тогда подменить керн. Буровики не должны ничего
почувствовать, ибо они уже полгода купаются в этой энергии и к ней
адаптировались, а для кощеев полученный вещественный материал будет
убедительным - сами они для чистоты эксперимента никогда не встанут за
пульт управления буровым станком, зная, что их ожидает в Манорае. Разве
что профинансируют бурение еще одной скважины, на которую уже заготовлен
аналогичный керн с таймырской астроблемы.
Судя по времени и по тому, что на буровой начались частые остановки из-за
сбоев электроники, цель была близка, но Мамонт еще не нашел надежного
способа, как произвести подмену. На самый крайний случай вариант был:
собрать в Манораю несколько Дар, и пока они отводят глаза разведчикам
недр, вытащить вагон с керном из-под сетей, где-нибудь в укромном месте
произвести замену и вкатить его обратно. Операция была рискованная, могла
занять несколько часов, и не исключался момент случайности: солдаты, как
самые чувствительные к соли Вечности, могли выйти из-под чар и поднять
тревогу.
Накануне праздника Мамонт подготовил керн, запаял его точно в такой же
пластик и, загрузив машину, спрятал ее поблизости от участка. Он знал, что
радеть в Манораю съедутся многие Дары, и сразу после праздника можно
провести операцию.
И вот когда на восходе солнца по курганам Звездной Раны запели жалейки,
вплетаясь в пение птиц, и когда с гор, оставив свои ночные костры,
побежали радостные гои. Мамонт тоже спустился со своей горы. Этот праздник
отличался тем, что люди здесь находили друг друга со скоростью мысли.
Стоило лишь подумать о близком человеке, как глаз немедленно выхватывал
его из великого множества людей, и вмиг образовывалась незримая связующая
нить.
Обычно здесь Валькирии находили своих избранников...
Все их прошлые встречи доставались так трудно и были всегда такими
краткими, что эта, в Звездной Ране, казалось, будет чудесной и поистине
праздничной. Радение длилось целые сутки, от восхода до восхода, и в это
время ни о чем не нужно было думать, потому что хоровод, словно река,
понесет всех к Радости Мира, и потому что в такие мгновения всякий
человек, будь он трижды изгой, способен лишь молиться, чтоб продлилось
очарование, или твердить: повинуюсь року!
Но пока что вокруг царила радость. Люди бросались друг к другу в объятия,
слышался смех, восклицания, проливались слезы счастья - все напоминало
перрон вокзала, как если бы переполненный прибывший поезд пришли встречать
все родные и близкие пассажиров, и в единый миг схлестнулись две волны
людей, переполненных чувствами. Кто-то узнавал Мамонта, и ему кричали:
- Здравствуй, Странник!
- Рад тебя видеть. Мамонт! Ты помнишь меня?
- Страннику - УРА!
Но все это проносилось мимо, поскольку взгляд не мог зацепиться ни за одно
лицо. Он бродил среди всеобщего ликования до тех пор, пока вокруг него не
начал образовываться хоровод, и вышло так, что он остался один в круге.
Мамонт никогда не видел сразу столько счастливых людей, и это счастье как
особый вид энергии утекало через сцепленные руки, бежало по огромному
кругу и возвращалось многократно усиленное. Казалось, действительно,
включи сейчас в эту цепочку мертвого, он мгновенно оживет, ибо не устоять
смерти против жизнетворной и мощной волны открытой, беззаботной радости. И
захлестнутый ею человек переставал ощущать себя как личность; казалось,
душа, разум, плоть и воля - все растворилось в этом хороводе, разделилось
на всех поровну и сотни "я" стали неким единым и огромным "Я", таким
огромным, что приблизилось небо и синий космос можно стало достать рукой.
И было все равно, куда, зачем и по какому таинственному пути бежит этот
хоровод, разомкнувшись и вытянувшись в цепочку, ведомую мальчиком -
Водящим. Каждый ощущал единственное желание: чтобы это движение не
прекращалось, чтобы не разжимались руки. В какой-то момент они утратил
чувство земли под собой, и казалось, ноги просто двигаются по воздуху,
едва касаясь травы или воды, если внизу оказывалась река, и было одинаково
легко бежать в гору или с горы.
Когда хоровод, словно птичий косяк, потянул в глубь Манораи, Мамонт
поднялся на курган и сел на камень под старыми соснами.
- Такова участь всех Вещих Гоев, - услышал он. - Соль Знаний слишком
горька, чтоб ощущать земные радости.
Перед ним стояла обнаженная до пояса молодая женщина с летящими волосами,
словно только что отделившаяся от праздничного хоровода. Отличие от
радеющей было лишь в том, что на груди ее висел нож в чехле, осыпанном
сверкающими камнями: являться на праздник с оружием запрещалось...
Это была ведунья, хранительница огня - Очага Святогора, Вечная Дева.
Когда-то их называли Рожаницами...
Он потянулся взглядом туда, где еще мелькали счастливые лица людей,
улетающих, будто осенние журавли.
- Я искал Валькирию...
- Она придет, - заверила Дева. - И у тебя еще будет праздник. А на этом
пусть радеют гои. Пусть испытают Радость Мира. Вещему Гою не пристало
ликовать во время фазы Паришу. Вернись на землю, Варга. Ты еще не исполнил
своего урока.
- Да, помню! - он встал и будто в самом деле только что вернулся на землю,
ощутив ее твердь. - Передай Атенону, я исполню урок. Но путь Варги - не
мой путь.
- Скажи ему сам. Я всего лишь поддерживаю огонь в его Очаге.
- Проведи меня к Святогору!
- Придет час, и Валькирия сама введет в Чертоги. А сейчас ступай, тебя
ищет Дара...
Мамонт взглянул туда, где скрылся хоровод, и побрел по его следу.
Дара встретила его на альпийском лугу недалеко от маскировочных сетей.
- Сейчас на буровой никого нет, - сообщила она. - Все встали в хоровод, в
том числе и охрана. Остался один самый стойкий, но с ним-то я справлюсь...
Пора! Другого случая не будет!
Она всегда умела приводить его в чувство...
Мамонт не удивлялся тому, что секретный объект был брошен, как корабль в
Бермудском треугольнике: людей смыло незримой волной и все осталось
открытым, вплоть до сейфа, на земле валялось оружие, солдатское
обмундирование, а на кухне доваривались щи в котле и прела каша.
Начальник партии остался на участке лишь потому, что сам себя приковал
наручниками к железному колесу вагона, и теперь рвался, как подранок за
улетевшим птичьим клином...
Пользуясь своей прежней популярностью, Сергей Опарин довольно быстро и без
особых хлопот учредил благотворительный фонд "Беловодье" и на первые
пожертвования, сделанные опять же по старой памяти "Мемориалом" и фондом
помощи бывшим политзаключенным, арендовал помещение и набрал небольшой
штат. Подобные организации росли как грибы, и на опаринскую вначале никто
не обратил внимания, посчитав, что отлученный от газет и телевидения
журналист пытается создать свое дело и отыскал для этого подходящую нишу -
облагодетельствовать всех несчастных. А поскольку эта категория населения
была самой огромной, то помочь ей обрести счастье было невозможно в
принципе. Однако же отмывать грязные деньги - лучше формы не придумать
(чем, собственно, и занимались многочисленные фонды), и Сергея некоторое
время никто не трогал. К тому же он с самого начала создал некий закрытый
отдел фонда, который бы занимался исследованиями самого Беловодья и
возможностями переселения туда в первую очередь своих любимых несчастных
фронтовиков и тружеников тыла. Об истинных замыслах какое-то время знали
только работники фонда, а официальная версия была более чем благородна -
создание домов престарелых по принципу, заимствованному у канадских
духоборов: они собирали своих стариков в одно место, обеспечивали их быт и
развлечения, таким образом избавляя от тоски и одиночества. Затея эта
многим нравилась, особенно быстро разбогатевшим людям, которые круглыми
сутками занимались делом, бросая своих родителей на произвол судьбы, а
потом выслушивая их ворчание. Своим проектом ему удалось заинтересовать
Госдуму, некоторых клерков из Министерства социального обеспечения и
банкиров, на счет потекли хоть и маленькие, но деньги, машина закрутилась
и появилось время заняться конкретно Беловодьем.
И в самый неподходящий момент его неожиданно пригласили в отдел по розыску
иностранцев, где он бывал не раз, узнавая о судьбе пропавшего Адольфа фон
Шнакенбурга.
- Кажется, мы нашли вашего штандартенфюрера, - сообщили там. - Вы сможете
его опознать?
Сергей решил, что немец мертв и сейчас повезут в какой-нибудь столичный
морг, однако привезли его в спецприемник для лиц, не имеющих документов.
Сначала фон Шнакенбурга показали в камере, сквозь волчок, затем провели
официальное опознание в кабинете. Бывший эсэсовец, казалось, выглядел
несколько моложе, чем четыре года назад, намного бодрее, энергичней, а
самое главное - источал полнейшее счастье. Он уже отлично говорил
по-русски, что и смущало милицию (не хотели признавать за иностранца),
разговаривал весело и радовался всякому пустяку. Опарина он узнал сразу
же, и восторгу его не было предела.
- Сергей! Сережа, как я счастлив! - бросился обнимать, но был оттащен
милиционерами. - Спасибо тебе, дорогой! Ты открыл мне новый мир! Только
сейчас, через пятьдесят лет, я понял, какую непоправимую ошибку мы
совершили! И я еду теперь в Германию, чтобы найти виновных! Кто нас
стравил и столкнул лбами! И найду их, будь уверен! Это говорю я, помощник
Рудольфа Гесса, штандартенфюрер СС!
На все замечания и просьбы замолчать он как-то непринужденно и беззлобно
матерился и продолжал свое.
После опознания Опарин попросил разрешения поговорить с немцем, и
оперативник, сопровождавший его, разрешил на радостях (отыскали фашиста!),
однако предупредил:
- Экспертиза признала его невменяемым. Свихнулся эсэсовец, сдвинулся на
любви к России. Есть заключение...
В отделе по розыску Сергея все еще считали журналистом, делились
подробностями, и он не переубеждал милицию.
- А мне показалось, он просто счастлив.
- То есть как это счастлив? Сидит за решеткой, без паспорта, в чужой
стране, но смеется и радуется - неадекватное поведение!
И в этом Опарин не стал переубеждать. Поговорить с немцем можно было лишь
в машине (его перевозили в другой спецприемник, для иностранцев), так что
Сергей сел вместе с ним за решетку конвойного автомобиля. Фон Шнакенбург
наконец-то обнял его, похлопал по щеке, как это делал фюрер с мальчишками
из "гитлерюгенда".
- Я тебе так благодарен, Сергей! У тебя чистая душа, и ты настоящий
русский человек! - все еще торжествовал он и сыпал комплименты. -
Настоящий, истинный ариец! Это мы были свиньями и фашистами! Это мы
присвоили себе право называться арийцами, совершенно не понимая, что это
значит. А ведь Гесс предупреждал - и я сам это слышал! - не играйте с этим
словом, нельзя манипулировать космическими понятиями в партийных целях,
даже если они благородны. Рудольф знал, что говорил, и я в этом убедился!..
- Где вы были все это время? - спросил Опарин, чтобы прервать словесный
поток.
- О, где я был, Сережа! - запел от восторга штандартенфюрер. - Если у нас
есть немного времени, я расскажу!..
- Всего, полчаса, - предупредил он.
- Успею!.. Я должен открыть тебе тайну Третьего рейха, - смеясь, зашептал
немец. - С сорок третьего года я возглавлял группу "Абендвайс", которая
подчинялась непосредственно Гессу.
- Это я знаю...
- Но ты не знаешь, чем мы занимались на вашей территории! Мы искали
Шамбалу. Конечно же, тебе известно, что это. В России все знают и называют
ее Беловодье.
- Вы были там? - Сергею стало жарко.
- О да! Да! - засмеялся он. - Но все по порядку! "Абендвайс" существовал
десять лет, и все десять лет наша разведка рыскала по_ Тибету и Гималаям,
по Индии, Непалу и Китаю, пока следы не привели на Алтай. Сначала на
Монгольский Алтай...
- На Алтай?
- Разумеется!.. И только в сорок втором году мой предшественник, Курт
Кински, вышел на Шамбалу. Она проходила под кодовым названием "Белый
Вечер" - "Абендвайс". Но первая же группа разведчиков, заброшенная через
Монголию, исчезла без следа, - смеясь, он постучал себя в грудь. - Как и
я! Как и я пропал!.. Бедного Курта отправили на Восточный фронт, а Гесс
взял из госпиталя меня. Я занимался Востоком, имел образование...
- Вы считаете, Шамбала, Беловодье... это на Алтае? - не выдержал Опарин.
- Я не считаю, Сергей! Я это знаю! Я - Адольф фон Шнакенбург! - снова
похлопал по щеке. - Мои две экспедиции, две специально подготовленные
группы тоже исчезли, растворились! Ха-ха! Рудольф сильно был раздосадован,
но меня не ругал и не посылал на фронт. Он сказал: мы делаем ошибку, мы
все время повторяем какую-то одну ошибку и проигрываем. И сказал
замечательную фразу, за что получил мое глубокое уважение! "Нам не светит
Белый Вечер"!
- У меня есть данные, то, что вы называете Шамбалой, находится на
Таймырском полуострове, - чувствуя внезапное недомогание, неуверенно
проговорил Опарин. - Аргументированные данные.
- Сережа, поверь старому фашисту! - непринужденно веселился
штандартенфюрер. - Опытному исследователю многих аномальных явлений.
"Абендвайс" на Алтае! Да, я забыл сказать сразу! Там я встретил Клемма и
Тринка! О, какая была встреча! А на Монгольском Алтае еще жив старина
Шнайдер. Они меня совсем забыли! А я узнал их сразу. Конечно, они
постарели, но меньше чем я, и волосы еще черные, почти черные... Если бы
ты знал, кого я встретил на Тибете! Своего заместителя, Клауса
Обершёнка... Я отправлял его с последней группой, возлагал надежды... И с
ним в России случилась беда! Это ужасно, как пострадал Клаус! У него резко
начались гормональные изменения. Если бы вы видели его, Сережа! Он
превратился в животное, послушное, незлое, но животное. Бедный Обершёнк!..
Тринк пожалел его и до сих пор содержит в своем доме, по ночам водит
гулять на поводке, чтобы Клаус не убежал. Делает попытки к побегу, но без
Тринка он погибнет... А я возлагал на Обершёнка большие надежды! Но мы
только то и делали, что возлагали надежды, а нам не светил Белый Вечер...
Зато мы с виночерпием Тринком славно отпраздновали встречу! И Клаус сидел
с нами, пил и ел, но никого не узнавал. Клемм и Тринк плакали и по-русски
обнимались...
- Кто это? - стал путаться в именах Опарин. - О ком вы?
- Клемм и Тринк?.. О, целая история! Это люди из моих групп, которые я
забрасывал в Шамбалу. Клемм - биолог, должен был проводить опыты... Да,
Сергей, и на людях тоже, потому что Тринк отправлялся как подопытный
кролик. И странно, с парнем, которого мы считали недочеловеком, здесь
ничего не случилось. А с истинным арийцем Обершёнком случилось... - на миг
погрустневший штандартенфюрер снова расцвел. - Они живут вместе пятьдесят
лет! Их жены - родные сестры, много детей и внуков. А каких они выращивают
свиней, и какую замечательную немецкую ветчину делают! Если бы КГБ обратил
на это внимание - капут, полный провал!..
- Они до сих пор живут на Алтае? - Опарин начинал терять канву разговора,
тупеть в своих собственных глазах, мысли прыгали и мешались, чего раньше
не наблюдалось. И ускользала главная...
- Да, старики очень хорошо устроились, имеют дома, хозяйство...
- Не это хотел спросить! - прервал он. - Почему они исчезли? Почему не
стали работать на вас? На Германию?
- Мы делали ошибку! - вскричал фон Шнакенбург. - Мы отправляли в
"Абендвайс" порядочных людей, ученых, мыслящих людей, и на них сильно
влияла Шамбала! Они сразу понимали: фашизм, Гитлер, Третий рейх - ложь,
провокация. Им светил Белый Вечер!
- Нет-нет, я о другом, - окончательно запутался Сергей. - Где Шамбала?
Почему на Алтае?.. Нет, постойте! В каком районе Алтая? Местоположение?
- Есть река Манорая! - с готовностью сообщил немец. - И Манорайская
впадина! О, какое гадкое место! Мусорная свалка!.. Нет, космическая
свалка! Химия, топливо, желтый мертвый лес...
- Где свалка? - ему уже казалось, мозги стали жидкими и булькали в ушах,
как попавшая при купании вода. - Почему мертвый лес?..
- Отвратительная экология! Фу! - сморщился штандартенфюрер. - Люди там не
живут! Их давно выселили, приказали уехать! Рождались больные дети,
уродливые дети или мертвые... И рак! Страшная болезнь - рак!
Опарин вдруг почувствовал резкий приступ тошноты, зажал рот и горло и,
боясь, что вырвет, постучал в решетку...
И внезапно понял, что с ним происходит: это была реакция на камеру, на
неволю. Впервые после политической тюрьмы он по своей охоте попал за
решетку, даже не подозревая, что он не способен и получаса выдержать в
замкнутом пространстве...
А немец все еще говорил, снова смеялся, по-детски радовался и
действительно вел себя неадекватно. Сопровождающий оперативник остановил
машину и открыл клетку - Опарина выкинуло оттуда, как из пращи.
- Что это с вами? - насторожился тот. - Вам плохо?
- Ничего, ничего, - отмахнулся он. - Меня укачало. Просто укачало...
И пошел по улице, вдыхая воздух полной грудью, чтобы задавить тошноту.
Тогда он впервые обнаружил в себе эту болезнь, чаще всего случающуюся у
людей, уже перенесших заключение, боязнь камеры, строго ограниченного
пространства. Потому для них легче была смерть, чем неволя...
Конвойная машина уехала, и лишь тогда он вспомнил, что даже не попрощался
с немцем...
* * *
Событие это не то что поколебало его уверенность в местоположении
Беловодья, но заставило снова перечитывать добытые тетушками архивы и
расшифровывать самому англо-немецкие письмена. И уже в который раз
анализировать всю встречу и странную беседу с немцем, невесть откуда
выплывшим. Всякий раз Опарин приходил к выводу, что фон Шнакенбург на
самом деле в России сошел с ума, однако, как у всякого душевнобольного,
виделась ему некая гениальная, прозренческая мысль - эдакое зернышко
истины в куче плевел. Что-то он недоговорил! Или Сергей недослушал,
охваченный приступом аллергического заболевания...
Так или иначе, временно устранившись от дел фонда, он снова загорелся
поиском, точнее, подтверждением собственных выводов. Многие самостоятельно
переведенные тексты мало что прибавляли к известной ему информации,
определенный интерес и алтайское направление поиска давал документ,
написанный на немецком неким Адамом и адресованный Льву Троцкому, о чем
была пометка на полях, и датированный апрелем восемнадцатого года. И была
еще виза, оставленная самим Дзержинским: "тов. Блюмкин! Любыми путями не
выпускайте оккультистов из-под контроля. Доложите свои соображения".
А сам текст выглядел так:
"Эрзах! В последние месяцы нас особенно настораживает усиление активности
так называемого "Общества Шварцмери". Из Мюнхена, а позже из Ростока от
Баала получены серьезные сообщения, что экспедиция в Индию, вероятнее
всего, состоится уже в этом году, не позже июля. Заброска людей и
снаряжения планируется по восточному маршруту через Анкару, Захедан,
Карачи. При этом в Пакистане при содействии своей агентуры группа
полностью меняет "кожу" и явится на Тибет уже в виде членов некоего
благотворительного и просветительского общества из Североамериканских
Штатов. Сообщение из Белграда от Аббата противоречит этому, но вполне
возможно, что является основным вариантом, по которому проникновение в
Гималаи предполагается через твою территорию по пути, который некогда
проделал тверской купец. Считаю это более вероятным и оправданным с точки
зрения взглядов и устремлений "Шварцмери". Но не следует выпускать из поля
зрения Алтайского направления. Причем, опять же с помощью своей агентуры в
России, экспедиция намеревается перекраситься в более приемлемый для Индии
цвет - русский, и под видом беженцев от вашего террора, поселиться на
границе с Непалом. Аббат также информирует, что возглавить экспедицию
намерен известный тебе доктор Виденхоф. Состав примерно из пяти - семи
членов, среди которых есть и супруги Гросвальд, все сносно владеют
русским, могут иметь документы как австро-германского, так и балканского
происхождения. Негласное финансирование открыл опять же известный тебе
"железный банк" на улице Рыцарского ордена, отпущенная первоначальная
сумма - более миллиона старых марок золотом. Внедрить в общество или хотя
бы приблизить к нему наших людей не удалось до сих пор и вряд ли удастся в
будущем, а оставить бесконтрольно весьма опасно, поэтому остается
единственное - не допустить "Шварцмери" в Индию. Сделать это реально можно
только сейчас, когда формируется экспедиция, или когда доктор Виденхоф
отправится по восточному, или купеческому, маршруту. Восточный путь
находится под нашим наблюдением, впрочем, как и агентура общества в
Карачи. Контроль за купеческим, а также за алтайским вариантом полностью
возлагается на тебя, Эрзах. Предлагаю провести следующие мероприятия:
1. Взять под наблюдение весь среднеазиатский маршрут движения Афанасия
Никитина, блокировать передвижение европейцев с любыми документами и
особенно - с крупными суммами наличных денег или ценностей.
2. Наладить доскональную проверку на предмет выявления людей "Шварцмери" и
при обнаружении кого-либо из членов экспедиции негласно перепроводить в
Смоленск, далее по нашим каналам Аббату.
3. Немедленной ликвидации по твоему усмотрению в удобном для этого месте
подлежат только супруги Гросвальд. Святые Дары доставить нашими каналами
Баалу.
4. Взять под наблюдение всякое передвижение людей через Горный Алтай в
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |