на ноги. Земля продолжала валиться на один бок, и идти по этому крутому
косогору было невероятно трудно. То и дело оступаясь, он добрел до кромки
берега и зашел в воду. Он не умывался - и так был весь мокрый стараниями
топографа; он чувствовал потребность находиться в речном шуме, который
выдавливал из головы пустоту, чугунный грохот и боль. Спутник, подобно
наседке, прыгал по берегу и что-то говорил, жестикулируя руками и пальцами.
После того как Зимогора стошнило, кажется, стало легче, но, выйдя на сушу,
он вновь ощутил бесконечный крен земли. Правда, открылся слух.
- Мне тоже досталось, Олег Палыч! - оправдывался топограф, норовя
подставить плечо. - Поддых саданули, думал не встану!.. Едва потом
отдышался! Кажется, ребра треснули, в грудной клетке...
Он попросту прикинулся мертвым и отлежался, чтоб больше не трогали.
Возможно, и правильно сделал...
Добравшись до машины, Олег сел за руль: местные бандюги ничего не тронули,
не испортили, двигатель завелся сразу. Он не выбирал направления, а поехал
дальше, по броду через реку и по лесистому распадку - куда тянула дорога.
Однако катиться на колесах по вздыбленной и тряской земле оказалось еще
труднее, чем идти. Каждая выбоина на дороге отдавалась болью в затылке, и
ком тошноты плавал у самого горла. Он стискивал зубы и газовал, поскольку
чудилось, будто все время едет в гору. А топограф не затыкался:
- До первого поста ГАИ! Или до деревни! Позвоним в милицию! Я их хорошо
рассмотрел и запомнил. Найдут! Это же вооруженный разбой! За это
полагается лет десять!..
Зимогор не знал, куда выведет этот проселок, а "штурман" был занят не
дорогой, а предстоящей местью; впрочем, сейчас было и не важно, главное,
уехать от этого места, найти людей, ближайшее жилье, чтоб отлежаться. У
него уже было сотрясение мозга, перед первой свадьбой, когда в одночасье
решили с невестой в зимние каникулы сгонять на Красноярские Столбы. Тогда
он сорвался на Перьях, на глазах будущей жены улетел на сорок метров вниз
и не разбился насмерть, поскольку угодил в двухметровый сугроб. Могло бы
вообще ничего не случиться, не будь накануне сильной оттепели: удар о
твердый наст под снегом, кроме всего, "усадил" еще и шейные позвонки,
иногда напоминающие о себе перед непогодой. А не очень сдержанный на
диагнозы доктор сказал, к старости вообще замкнет шею...
Зимогор знал, что сотрясение мозга лечится покоем и ничем больше...
Он впервые за тридцать пять лет получил по башке из-за женщины - тогда он
считал, что мусорщик нанял местных бандитов, чтобы отомстить за свою жену
и ветвистые рога на собственной голове. Все его доводы относительно
Манораи Зимогор всерьез не воспринимал. У него никогда не было
конкурентов, и все девушки, начиная со школы и самой скромной дружбы и
кончая экспедицией, всегда оказывались свободными.
Никогда не существовало причин устраивать турниры, и потому сейчас,
наперекор всему, несмотря на дикую боль при тряске, он чувствовал некое
обновление и даже азарт. В тридцать пять, а вернее, еще раньше, Олег
ощутил тоску по юности и уже несколько лет жил с чувством безвозвратно
утраченного. Иногда он, словно старик, оставаясь в одиночестве, начинал
кряхтеть, пить водку и думать горестно, предрешение, будто умирать
готовился. Казалось, в жизни уже не может ничего случиться такого, что
заставит его вновь карабкаться на Перья Красноярских Столбов, дурачиться и
быть самим собой.
И вот случилось: слуховые галлюцинации в Манорайской впадине обратились в
реальную женщину Лаксану, за которую в удовольствие схлопотать по башке и
наплевать, кто она, чья жена и как жила до этой встречи...
Только бы отлежаться дня три-четыре...
- Хотели создать правовое государство, а создали беспредел! - бухтел
топограф, предусмотрительно севший на заднее сиденье. - Бандитизм дошел до
такой глуши!.. Какие на хрен законы?! Дикий Запад сделали из России. И
оружие отобрали! Небось сам Аквилонов ходит с маузером, а тут драного
ружья не положено!.. Все, я больше ни в одну экспедицию не поеду без
пистолета. Приеду и скажу!.. Не знаю, как вы тут будете работать?
Скоро земля пошла под уклон, и Олег давил на тормоза: машина неслась с
горы и приземистые ели на обочинах мелькали, сливаясь в зеленое марево. Он
опасался не вписаться в поворот, считал толчки огненной боли в затылке и
километры на спидометре. Нудный голос напарника становился ненавистным.
- Уволю, - еще раз пообещал он. - За одиннадцать секунд... Лучше заткнись.
Как спасение из-за очередного поворота выплыла горно-алтайская деревушка,
вытянутая вдоль дороги. В огородах еще лежал снег, по канавам бежали ручьи
и над тесовыми крышами отчего-то поднимались столбы пара. Олег остановил
машину возле дома, во дворе которого бородатый мужик колол лед, - больше
ни души не было по всей улице, если не считать пуховых полуоблезлых коз,
пасущихся на вытаявших лужайках.
- Телефон! - засуетился топограф. - Я на телефон! Чтоб по горячим следам!
- Сидеть, - тихо приказал Зимогор, поскольку даже от движения челюстями
разрывало затылок.
- Как же, Олег Палыч! - возмутился тот. - На нас напали! При исполнении!..
Вслепую, наугад, он схватил напарника за нос, сдавил пальцами и потянул к
низу: это было сделать легче, чем говорить...
- Понял! - прогундел топограф, - отпусти... Зимогор вывалился из машины,
сделал два шага и упал грудью на изгородь. Мужик вонзил пешню в землю, со
стоическим спокойствием осмотрел обоих, после чего растворил калитку,
словно ждал гостей давно.
- Заходите.
- Мне бы отлежаться, - сразу сказал Олег. - Заболел...
- Да вижу, - обронил бородатый, открывая дверь сеней. - Давай в избу.
Сразу у входа оказалась высокая деревянная кровать с горой подушек,
притягательная, заповедная: только бы положить голову и замереть... Мужик
сдернул покрывало, откинул одеяло, бросил подушки на сундук.
- Сам разденешься? Или помочь?
- Сам...
Олег через силу стащил куртку, свитер, потом сел и выпутался из брюк.
- А чего мокрый? - спросил хозяин, забирая одежду. - Купался, что ли?
Отвечать ему уже не хотелось да и не имело смысла. Зимогор наконец-то
приклонил голову и закрыл глаза - в ушах заворковала, зашумела горная
речка и кровать понеслась, закружилась в бурунах и волнах бесконечного
порога.
- Этого... не пускай к телефону, - проговорил он.
- А у нас нет телефона, - спокойно сказал мужик. - И света нет... Вот таз,
если рыгнуть захочется.
Он засыпал под звенящий шум реки, и когда открыл глаза, увидел сначала
солнце, но это был уже другой день. Хозяин возился за кухонной
перегородкой, а у постели в ногах дремал на стуле человек лет сорока,
необычного для глухой деревушки вида: буйная, с проседью, шевелюра,
аккуратная борода на сухом породистом лице и совсем уж неуместные черный
смокинг и бабочка. Он даже на сельского врача не походил - слишком
ухоженный и солидный - скорее, на актера, оперного певца, если судить по
выпуклой грудной клетке, или маэстро.
Топографа нигде поблизости не было...
Олег рассматривал незнакомца секунд десять, не больше: тот почувствовал
взгляд, приподнял веки и, даже не пошевельнувшись, сказал совершенно
трезвым, спокойным голосом:
- Оставь нас, гой.
Хозяин будто ждал этой команды, тотчас же накинул дождевик и вышел. Лишь
после этого "маэстро" разомкнул сложенные на груди руки, встал и отряхнул
остатки дремы.
- Извини, перелет, часовые пояса... Там сейчас ночь.
Кому и зачем это сказано, Олег не понял, дотронулся пальцами до своих
подглазий - опухоль затянула веки и наверняка была синюшной, как в прошлый
раз, когда сверзился с Перьев. Мусорщик отплатил за свои фингалы...
- Не страшно, это пройдет, - проговорил незнакомец, заглядывая ему в
глаза. - Зато сегодня нет головокружения. Вестибулярный аппарат пришел в
норму...
Пощелкивая пальцами, он поводил рукой над лицом - вправо, влево, вверх,
вниз и остался удовлетворенным.
- Вы доктор? - спросил Зимогор.
- Только по образованию... Но еще дня три нужен абсолютный покой. Тебе не
трудно разговаривать?
- Нормально, - не напрягая голоса, вымолвил Олег. - Со мной был человек...
Топограф. Где он?
- Сейчас уже в Москве, - Мамонт глянул на часы. - Его отправили вчера
вечером в Горно-Алтайск, вместе с машиной. С ним все в порядке, легкий
ушиб мягких тканей грудной клетки... Ну что же, Зимогор, тогда поговорим?
Его панибратский тон никак не вязался с внешностью и сразу не понравился,
хотя Олег и сам не особенно-то любил в частных разговорах излишнюю
дистанцию.
- С кем я должен поговорить? - спросил он.
- Моя фамилия тебе ничего не скажет. А называть меня можно... Мамонт - он
подвинув стул, сел поближе к изголовью.
- Ну да, у вас же тут клички, все как положено...
- Если почувствуешь усталость - скажешь. У нас много времени... Я смотрел
твои московские бумаги. Нет, там все в порядке: разрешение на горнобуровые
работы, визирование экологов, согласование с администрацией... Не ясно
одно - с какой целью хотите бурить эту скважину?
Все-таки он был каким-то чиновником, несмотря на столь презентабельный вид.
- Не знаю, - откровенно признался Зимогор. - Сейчас рынок, и раньше не
принято было спрашивать, а сейчас и подавно. Заказчик платит деньги, а мы
работаем.
- Кто заказчик?
- Министерство обороны... В бумагах написано.
- "Тополь М"? - доверительно поинтересовался Мамонт.
- Какой тополь? - не понял сразу Зимогор.
- Ракеты "Тополь"?
- Ей-богу не знаю.
- Неужели работаете вслепую?
- Рынок. Нам платят - мы работаем.
- Экспедиция принадлежит к военному ведомству, - с легким напором сказал
Мамонт. - И решает стратегические оборонные задачи. Верно?
- Я знаю столько, сколько мне положено знать. - Олег чуть изменил
положение головы - затекли шейные позвонки. - Слишком любопытные у нас
долго не работают.
- Да это как раз понятно!.. А если ваше ведомство намеревается устроить
тут, допустим, ядерный могильник? Или поставить завод по уничтожению
химических боеприпасов, о чем однажды заводилась речь? Ты можешь дать
гарантию, что это не так?
- Подобные вопросы я решать не уполномочен, - отозвался Зимогор. - Приехал
задать точку для бурения. А по поводу гарантий обращайся в ведомство.
Мамонт прогулялся по избе, изредка посматривая на Зимогора и чему-то
улыбаясь.
- Да, - наконец, заключил он, - так много знакомого вижу в тебе... Ты не
умеешь скрывать чувств, не боишься смерти, отчетливо видишь цель. Но у
тебя до этой поры была слишком пресная жизнь, и ты все время протестовал,
противился ей. После того что ты испытал в Манорае, тобой овладело не
просто любопытство - страсть к познанию. И ты готов ехать сюда снова и
снова, чтобы вкусить хотя бы крупицу соли... А если бы ты сейчас, сегодня
знал, что такое Манорайская впадина, у нас бы сложился совершенно иной
разговор. Впрочем, ладно, и это тоже дорога. Сейчас речь не о тебе... Твое
ведомство полностью контролируется кощеями, и там-то я точно не получу
никаких гарантий. Мне бы хотелось установить с тобой дружеский,
доверительный контакт, полезный нам обоим.
Это уже напоминало вербовку: тоскующий от безделья Ангел проводил долгие и
нудные инструктажи по поводу, как определить, когда под тебя начинают
подкатываться некие чужие или даже знакомые люди, какие они слова говорят,
как втягивают, вовлекают, чем и в какой последовательности начинают
связывать - приятное знакомство, ни к чему не обязывающие подарки,
совместные поездки на отдых, а далее - выпивки, появление некой роковой
женщины... Зимогор никогда серьезно к этому не относился, и сейчас, слушая
этого странного человека, прилетевшего откуда-то из Южного полушария,
никак не мог взять в толк, что он хочет от него конкретно. Однако при этом
в разбитых и потрясенных мозгах непоколебимым оставалось воспоминание о
Лаксане, взявшейся как бы ниоткуда, соткавшейся на лугу из эха, дразнящего
и зовущего.
По законам Ломоносова и Ангела ничто не появлялось из ничего и ничто не
исчезало бесследно...
- Скажи мне открытым текстом: что ты от меня хочешь? - спросил Зимогор. -
Если бы мне не рассадили голову, с удовольствием бы поговорил. Но сейчас у
меня мозги жидкие и хлюпают в черепной коробке.
Это на него подействовало. Мамонт сел в изголовье, скрестил на груди руки,
как Наполеон.
- Что бы ни замышлялось в вашем ведомстве, - проговорил он с налетом
надменности, - какими бы благородными идеями ни руководствовались кощеи, в
любом случае я не позволю превращать Манораю в грязную свалку. Это
последний чистый, нетронутый уголок в Горном Алтае.
- Чистый? Нетронутый? - изумился Олег - Самая грязная зона на всем Горном
Алтае. Как в Байконуре запуск, так все отработанные ступени на вашу
Манораю падают, с остатками топлива.
- Верно, падали. И это естественно при такой траектории запуска, - со
знанием дела заявил Мамонт. - Тем более Манорая - метеоритный кратер.
Должно быть, это тебе известно.
Ничего подобного Зимогору тогда не было известно: рынок да и сам заказчик
не требовали предварительного изучения места работ. Экспедиции платили
деньги за бурение скважины, а конкретнее - за керн, извлеченный из нее.
- Разумеется, известно, - подтвердил однако же он. - Но это не меняет
дела...
- Не спеши, Зимогор, - ухмыльнулся этот странный чиновник. - Грязь от
химии - не самая страшная грязь, и природа сама от нее очистится. Для
Манораи опаснее всего люди, ее населяющие.
- Но там же никого нет! Вывезли всех еще при Советской власти!
- Вывезли-то как раз чистых людей, а вот кем теперь заселят?
- Да кто же туда поедет? Под химические бомбы...
- Ступени падать не будут, - уверенно заявил Мамонт. - Три месяца назад их
предупредили: еще одна труба свалится с неба - закроем Байконур.
Олег в другой раз бы расхохотался после такого заявления, но сейчас даже
от легкого смешка в голове отдалось болезненным звоном.
- Силенок-то хватит? Закрывать? Мамонт посмотрел ему в глаза и улыбнулся
как-то надменно, что совсем не соответствовало его имиджу.
- Хватит, Зимогор. И на Байконур, и на вашу экспедицию вместе с
заказчиком. Даже если и начнешь работы в Манорае, у тебя ничего не
получится.
Позавчера ему почти такими же словами говорил это космический мусорщик!
- Я думаю - куда попал? - усмехнулся Олег. - Опять все те же лица...
Только в смокингах.
- Ты о чем?
- Ну да, сначала предупреждение, а потом по башке настучишь... Знакомая
тактика!
- Я сегодня же выясню, кто напал, - пообещал Мамонт.
- А что выяснять? Твои коллеги!.. Может, ты и послал.
- Недавно только прилетел и пока не в курсе последних событий. Но вечером
буду знать все.
- Слушай, всемогущий... Ты кто такой? - Зимогор сделал попытку сесть: в
лежачем положении чувствовал себя неуютно перед этим снобом.
- Кто? - он встал и протер уставшие глаза, встряхнулся. - Я же
представился...
- Мамонт - звучит внушительно. Но ты случайно не знаком с Иваном Крутым? -
между прочим поинтересовался Олег.
- Это кто? Современный композитор?
- Композитор, в какой-то степени. Только музыку не пишет.
- Нет, не знаком, - серьезно ответил тот.
- Жаль... Пропала бы всякая охота предрекать неудачу. Вот он настоящий
мамонт! И несмотря на большевистскую закалку, весьма суеверный человек.
Мамонт будто бы на минуту потерял интерес к разговору, побродил по избе,
постоял у окна, щурясь на солнце, и будто зарядился жизнелюбием.
- Хочешь испытать? - внезапно предложил он. - Могу представить наглядный
пример с космодрома. Кстати, тебе повезло, и ждать осталось всего пару
суток. С Байконура запланирована целая серия запусков. Американские
спутники будут забрасывать на орбиту... Так вот они не состоятся. Ни один
корабль не взлетит до тех пор, пока Центр управления полетами не изменит
траекторию. Так, чтобы отработанные ступени падали в казахские степи или
на Васюганские болота. Это несет дополнительные неувязки и расходы, но ЦУП
вынужден будет пойти на это.
- Поставишь Центру ультиматум?
- Что я поставлю - мое дело. - Мамонт вдруг подал руку. - Давай спорить,
Зимогор?
- Давай, - вяло согласился тот. - Если послезавтра с Байконура что-нибудь
взлетит и в Манораю свалится очередная труба с дерьмом, мы спокойно бурим
скважину, а ты берешь нас под свою крышу, если такой крутой. И чтоб никто
больше не ловил в горах и не стучал по башке. Годится условие?
- Годится, - мгновенно согласился Мамонт. - Но если на космодроме случится
фальстарт или отсрочка на любой отрезок времени, я не должен видеть в
пределах Горного Алтая ни тебя, ни твоей экспедиции.
Зимогор не владел правом решать, это мог делать один человек - Иван
Крутой, однако он ни на мгновение не верил, что этот разряженный Мамонт -
чиновник или местный горно-алтайский авторитет, а может, то и другое в
одном флаконе, имеет какое-то влияние на запуски из Байконура, тем более
по международным программам, на которых правительство зарабатывает очень
хорошие деньги. Другое дело, мог заранее уже иметь какую-то информацию,
что старты сорвутся или будут отложены, и сыграть на этом... Мамонт словно
мысли его прочитал.
- Чтоб не было никаких сомнений и кривотолков, - сказал он и принес с
кухни небольшой телевизор. - Лежи и смотри. Сейчас об этой программе день
и ночь трещат... И когда не получится с запуском, тоже скажут.
- Здесь света нет, - вспомнил Зимогор. - И телефона.
- Свет дадут, - походя бросил он, подключая антенну. - Смотри и
выздоравливай. А я пойду спать. Перелет из одного полушария в другое -
сотрясение мозгов!
Он снял с вешалки длиннополый черный плащ, взял его на руку и вдруг
остановился на пороге.
- Да! А бандитов этих я найду, так что не волнуйся!
- В это я верю, - сказал Олег. - Но не ищи, не надо.
- Почему?
- Когда привезу сюда горнобуровую партию - сделаю это сам.
- Ну, как хочешь! - улыбнулся, закрывая за собой дверь.
А Зимогору стало любопытно, куда и как он пойдет по расхристанной весенней
дороге в своих сверкающих лаковых туфлях; подтянувшись руками за спинку
кровати, он бережно сел, затем подобрался к окну...
Прямо у крыльца, подчалив к нему, как корабль к пристани, стоял огромный
американский джип с черными стеклами. По Москве на таких рассекали или
министры, или крутые авторитеты. И сразу как-то стало ясно, от кого именно
поступила команда не пускать геологов в Манорайскую котловину, и если
залезут - выдавить любыми путями. И все дело наверняка заключалось в
примитивной и пошлой конкуренции: сильным мира сего стало известно, какие
бабки стоит пробурить скважину в Манорае, и какой-нибудь местный крутой
бизнесмен, связанный с геологоразведкой - если не сам Мамонт: не зря же
прилетел из другого полушария! - решил отобрать заказ у Москвы.
Вообще-то Зимогор не любил, чтобы им помыкали, водили за нос или делали
козлом отпущения, и как только что-либо подобное начиналось, замышлялась
какая-нибудь интрига - а в геологии интриганов было, как при королевском
дворе, вероятно, оттого, что профессия эта привлекала к себе сильные
личности, - в нем просыпался решительный, хитрый и беспощадный дух; он
поднимался, как дым, сначала заполнял все мысли и чувства и когда
вырывался наружу, становился видимым, было поздно.
Сейчас в больной голове этот дым заклубился сразу, как только джип отвалил
от своей пристани. Конечно, из Москвы наказать местных князей, князьков и
авторитеты было бы проще: натравить Ивана Крутого, а тот выйдет на самый
верх- экспедиция выполняла в основном заказы Минобороны и правительства, -
а оттуда дадут по рукам, чтоб больше не открывали рот на чужие заказы,
урежут финансовые поступления в Горный Алтай, натравят Счетную палату,
Генпрокуратуру; да если захотеть, можно такую блокаду устроить - взвоют!
Если бы не дали по голове, так бы и сделал, но нет худа без добра:
когда б еще удалось выяснить, кто правит бал в Горно-Алтайске, когда б
случилось познакомиться с местным крестным отцом?
И еще бы выиграть у него пари!
Спустя двадцать минут, как ушел Мамонт, вдруг загорелась обсиженная мухами
лампочка под потолком и включился телевизор.
- Ну, это ты можешь, - вслух оценил Зимогор. - Это дело не хитрое.
Он взял пульт - работали всего две программы, однако и этого хватало,
чтобы представить себе картину подготовки к предстоящим стартам. И нигде
ни слова о каких-то неполадках, отсрочках; напротив, везде подчеркивалось,
что запуски кораблей с Байконура с американскими модулями будущей станции
в ближайшем времени станут чуть ли не конвейером в космос. Правительство,
как уличный зазывала, крикливо приглашало всех желающих принять участие в
программе и принести свои денежки.
И первый рейс в космос по расписанию - на послезавтра, в семь утра...
Болеть Зимогору стало интересно и приятно - появилась цель, и чем ближе
она была, тем чаще выбрасывался в кровь адреналин, как у футбольного
болельщика. В утренних теленовостях срок запуска подтвердился, днем все
было в порядке, и даже показали короткий репортаж из ЦУПа. Упоминали о
запуске и в вечерних передачах, показав еще один, уже новый и пространный
сюжет, где готовый к пуску корабль проходил последние проверки систем.
Зимогор попросил у хозяина радиоприемник и ночью послушал "вражеский
голос" "Свободы" - и там говорили о космической программе, только как
всегда хаяли русские ракеты, технологии (вспомнили об утечке мозгов) и сам
космодром.
Если бы отложили запуск - уже визжали бы от удовольствия.
Ему все более становилось интересно, особенно после сообщения о прямой
трансляции с Байконура. Будь известно раньше о предполагаемой задержке,
ЦУП уже бы отрабатывал назад и подводил базу под срыв старта. Но оттуда
слышались бодрые голоса, выражались надежды на оживление жизни космодрома;
мало того, на экране поочередно появились российский и американский
президенты, сказавшие по десятку слов относительно совместной космической
программы.
После такого благословения нужно было в узел завязаться, но запустить
ракету!
Без пятнадцати семь, в день старта, включился Байконур, и косноязычная, но
самоуверенная телерепортерша принялась совать микрофон операторам за
пультом управления, и те отвечали бойко, непринужденно; и сам корабль
стоял в облаках тумана на подпорках, готовый стартовать.
Однако едва объявили минутную готовность и начался отсчет времени, как в
ЦУПе возникло странное смятение: толпа журналистов и приглашенных зевак
полезла к пульту, операторы повскакивали, заговорили что-то в микрофоны,
игнорируя при этом назойливую репортершу, затем в телевизоре пропал звук,
суета усилилась и, после того как истекла предстартовая минута,
телевещание с космодрома выключилось и пошла реклама шампуня от перхоти
"Хед-энд-шолдерс".
Зимогор молча высидел еще одну минуту и переключил канал - там гнали клип
"Как упоительны в России вечера".
Из радиоприемника доносилась классическая музыка, которую принято
включать, когда в государстве случаются очередные похороны...
Публичное известие о несостоявшемся запуске космического корабля по
международной программе прозвучало лишь в полдень. Сообщали сквозь зубы,
мимоходом и коротко, без объяснения причин: не состоялся запуск и все тут!
Но после широкой визгливой рекламы совместного космического проекта это
звучало даже трагично и особенно било по самолюбию Зимогора.
Говорят, поверить в Бога можно в один миг, узрев его волю в обыденной
жизни, когда она, насквозь земная и суконная, вдруг обретает небесный
смысл и звучание, когда вопреки привычным законам творится нечто не
подвластное ни уму, ни сердцу. В первые минуты Олег ничего особенного не
испытал, если не считать удивления, и только спустя полчаса до сознания
дошло, что он не просто проиграл спор и теперь выглядит самоуверенным
московским идиотом, но разложен на лопатки, брошен на землю, как тряпка, о
которую вытерли ноги.
Он никогда не испытывал подобных чувств. Приехать в Москву с расшибленной
головой, синяками (а топограф наверняка уже разрисовал их приключения) и
еще уговаривать Аквилонова не соваться на Алтай, приводя какие-то
сумасшедшие аргументы, - да такое можно представить лишь с больной головой.
Самое рациональное было бежать отсюда, чего, собственно, и добивался
Мамонт - дирижер оркестра братвы.
Зимогор еще раз попытался успокоиться и трезво оценить обстановку. И как
бы ни крутил, как бы ни выворачивал сотрясенные свои мозги, получалось,
что Мамонт действительно каким-то странным образом предчувствовал
неудачный запуск в Байконуре, причем за несколько дней до него. Или
устроил там диверсию, что вообще не реально.
Его аналитический склад ума и привычки, полученные в академическом
институте, подсказывали: не верь ни глазам ни ушам своим, - по единичному
факту невозможно судить обо всем явлении в целом, следует разобраться в
обстоятельствах, понять, в чем заключается фокус - а он есть! Причем,
возможно, вся хитрость в очень простой вещи: например, у Мамонта на
космодроме или в Центре управления полетами работает близкий знакомый или
родственник, который между прочим сообщил ему по телефону, что запуск не
состоится по техническим причинам и рекламная суета вокруг него - блеф
перед американцами, чтобы у них не пропал интерес к совместному проекту.
Простой, незамысловатый и очень русский обман иностранцев, хорошая мина
при плохой игре - вытянуть из них деньги любыми путями, впутать в
совместное дело, а там хоть трава не расти. Срыв старта? Бывает! У вас
тоже "Челенджер" взорвался во время запуска! Весь мир смотрел, как валятся
на землю обломки. А мы наоборот, очень осторожные, взяли и отменили взлет,
чтобы не было трагедии. Проверим системы, убедимся, что все в порядке, и
тогда запустим ваш груз...
Однако всякий поиск причин, способов разрешения задачи не выдерживал
поединка с глубоким внутренним убеждением: произошло столкновение с
аномалией, экстраординарным явлением, где не работает ни простая, ни
академическая логика. Точно такая же по сути, как странная, таинственная
Лаксана, спустившись с его рук на ночном альпийском лугу, с потрясающей
точностью вонзила нож в точку, где следовало бурить скважину...
Но как об этом сказать Ивану Крутому?!
Аквилонов в последнее время относился к Зимогору по-отечески, и это
означало, что он определен в наследники. Семидесятилетний начальник
экспедиции готовил себе замену, хотя был бодр, никакими болезнями не
страдал и поражал всех здоровым цветом лица - физиономия вечно красная,
будто стакан принял или только что из бани. Силы в нем чувствовалось еще
лет на тридцать, но вышел какой-то новый закон, по которому его насильно
отправляли отдыхать, да и сам Аквилонов жаловался, что нервы начали
шалить, что нет прежней выдержки, поскольку нынешний российский рынок не
выдержал бы даже настоящий государь Иван IV.
Средства массовой информации темы совместного космического проекта и
отмененного запуска не касались до вечера, будто такой проблемы не
существовало вовсе. Видимо, правительство наложило табу, нарушить которое
никто не смел. И только поздно вечером, наконец, организовался какой-то
круглый стол, где заговорили об утренней неудаче в Байконуре. Зимогор
буквально влип в телевизор, однако ничего нового пока не услышал -
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |