Как же – вот только увидят ваши фотографии с Миной Лэндж. Кстати, неплохие снимки. Но ваша репутация точно пострадает. Вы больны, верно? Память сдает. Сначала забываете разные мелочи, потом более важные вещи, и доктор сообщает вам, что дальше будет только хуже. Пора подавать в отставку. Легально-то мало что можно сделать, а вот нелегально… вот об этом и речь. Вы можете купить детей, маленьких девочек вроде Мины, но даже она не в силах вас вылечить, потому что процесс необратимый, но кое-что она все-таки может. Итак, вам не становится хуже, а вот она начинает болеть. Сперва вы пытаетесь оправдываться. Она молода. Она выздоровеет. Ну и что, что пропускает занятия? Не о чем переживать. В конце концов, вы пристроили ее в Уоллингфорд, престижную частную школу, чтобы она в любой момент была под рукой.
Когда она сказала вам о снимках, вы, скорее всего, не пожелали платить. А потом пришел Сэм, и его слова навели вас на мысль, что деньги нужны для Мины. Вы оказались в западне. Если она уйдет, вам снова станет хуже. А если кто-то увидит фотографии, вы потеряете работу. Вы не хотите это допустить, и потому схватились за оружие.
Уортон косится на стол, словно хочет броситься за снимками. По его лбу струится пот. – Она тоже в этом участвовала?
Она все подстроила. Сделала снимки. Вот только одно она не учла: что кто-то действительно попытается ей помочь. А Сэм попытался, потому что он хороший парень. И видите, что из этого вышло. А сейчас я вызову «скорую», и не смейте мне мешать.
Нет,
говорит Уортон.
Смотрю на Сэма. Он ужасно бледный. Наверно, уже потерял много крови.
Слушайте, мне плевать на Мину, на деньги, на то, что вы теряете рассудок,
говорю я. – Заберите снимки. Храните вашу тайну. Когда приедет «скорая», скажите, что хотите. Но Сэм и правда ранен.
Ладно. Дайте подумать. Вы наверняка кого-нибудь знаете,
тихим умоляющим голосом говорит декан. – Такого врача, который не станет сообщать об огнестрельной ране.
Хотите, чтоб я вызвал врача мафии?
Оживление, написанное на лице Уортона, преувеличенное, почти маниакальное. – Прошу вас. Пожалуйста. Я дам вам все, что пожелаете. Оба закончите школу с отличными оценками. Можете прогуливать все уроки. Если поможете мне уладить это дело, я по мере сил выполню все ваши желания.
И больше никаких отработок,
слабым голосом произносит Сэм.
Уверен? – Спрашиваю я его. – У врача не будет всего того, что бывает в настоящей больнице…
Кассель, сам подумай,
отвечает Сэм. – Если приедет «скорая», проблемы будут у нас у всех. Все окажемся в проигрыше.
Никак не могу решиться.
Мои родители,
продолжает друг. – Я не могу… нельзя, чтобы они узнали. – Долго смотрю на него, а потом вспоминаю, что ведь это Сэм пришел в кабинет декана с оружием и угрожал ему. Нормальные родители, услышав такое, обычно хмурятся. Думаю, судьям такое тоже не понравится. Это не просто безнадежная игра для декана и нас с Сэмом. Из-за нее может возникнуть куча неприятностей.
Со вздохом ставлю пистолет на предохранитель, засовываю его в карман и звоню врачу.
Кривозубый доктор прибывает через полчаса. Его автоответчик не спросил, кто я, и не сообщил имя врача. Мысленно продолжаю называть его «Доктор Доктор».
Одет он так же, как и при прошлой нашей встрече – в толстовку и джинсы. Замечаю, что на ногах у него кроссовки без носков, на щиколотке виднеется какая-то короста. Похоже, щеки у него еще больше ввалились; он курит сигарету. Интересно, сколько же ему лет. На вид тридцать с небольшим – копна непослушных кудрей и щетина: сразу видно, бриться каждый день ему в лом. Единственное, что выдает в нем врача – черный чемоданчик в руках.
Я приподнял ногу Сэма и приложил к ране свою футболку. Сижу на полу, нажимая, чтобы остановить кровотечение. Декан Уортон закутал Сэма в мою куртку, чтобы тот перестал дрожать. Мы сделали все, что могли, и мне кажется, будто я худший в мире друг, раз не настоял на том, чтобы немедленно отвести Сэма в больницу – а там будь что будет.
Есть где руки помыть? – Спрашивает врач, оглядываясь по сторонам.
Выйдите в ту дверь, чуть дальше по коридору,
отвечает декан Уортон, хмурясь и с осуждением глядя на сигарету, которую курит врач – похоже, он все еще старается делать вид, будто контролирует ситуацию. – В этом здании курить запрещено.
Врач недоуменно смотрит на него. – Я должен оперировать. Я пока выйду, а вы очистите стол. Уложим на него пациента. И света побольше. Я должен видеть, что делаю.
Вы доверяете этому человеку? – Спрашивает меня декан Уортон, беспорядочно сваливая на комод стопки документов со стола.
Нет,
отвечаю я.
Сэм издает какой-то сдавленный звук.
Я не об этом,
говорю я. – С тобой все будет хорошо. Просто я выбесился. В основном на себя – нет, какое там, в основном на Уортона.
Декан пододвигает к своему расчищенному столу торшер и щелкает выключателем. Потом включает еще несколько светильников, стоящих на книжных полках, выгнув их гибкие шейки, чтобы свет падал на стол – словно бы лица зрителей обратились к сцене.
Помогите его поднять,
говорю я.
Не надо меня поднимать,
чуть запинаясь, говорит Сэм. – Сам заберусь.
Мне подобная идея кажется ужасной, но спорить с раненым я не хочу. Закинув руку Сэма себе на шею, помогаю ему встать. Он издает тихий гортанный звук – словно пытается сдержать стон. Пальцы впиваются в мое обнаженное плечо. Лицо его искажается от боли и усердия, глаза крепко зажмурены.
Только не опирайся на раненую ногу,
напоминаю я.
Пошел ты,
сквозь стиснутые зубы отвечает Сэм – из чего я делаю вывод, что он в порядке.
Идем через комнату, причем Сэм наполовину висит на мне. Моя футболка соскальзывает с его ноги, и, пока он забирается на стол, из раны лениво сочится кровь.
Ложись,
наклоняюсь за рубашкой. Не знаю, насколько здесь чисто, но нужно хотя бы вытереть кровь и снова прижать рану.
Уортон стоит поодаль, глядя на нас со смешанным выражением ужаса и отвращения. Скорее всего, скорбит о том, что стол его безнадежно испорчен.
Возвращается врач – сигарету он выбросил. На нем нечто вроде пластикового пончо и перчатки из того же материала. Волосы забраны под бандану.
Ч-что он будет делать? – Стонет Сэм.
Мне понадобится помощник,
говорит врач, глядя на меня. – Крови не боишься?
Мотаю головой.
Повезло тебе. Предыдущий вызов оказался поблизости. Иногда я довольно сильно занят.
Да уж,
отвечаю. Замолчал бы он уже.
Врач кивает. – Итак… мне нужны деньги. Пять сотен вперед – как сказал мой автоответчик. Потом может и больше – смотря как пойдет. Но аванс мне нужен сразу.
Гляжу на Уортона – тот роется в ящике стола. Должно быть, привык платить наличными – потому что, отперев ящик, достает оттуда пачку банкнот и пересчитывает их.
Вот тысяча,
говорит декан; его рука, сжимающая деньги, дрожит. – Давайте постараемся, чтобы все прошло хорошо. Без осложнений, понимаете?
К деньгам вся зараза липнет. Грязные они. Возьми их, парень,
говорит доктор Доктор. – Положи в мой саквояж. И достань оттуда флакон йода. А потом первым делом вымой руки.
Перчатки? – Спрашиваю я.
Руки,
отвечает он. – Наденешь пластиковые перчатки. Эти только на выброс.
В туалете я лихорадочно оттираю руки. Ладони. Предплечья. Доктор прав насчет моих кожаных перчаток. Они настолько пропитались кровью, что руки под ними стали красными. Для пущего эффекта брызгаю водой в лицо. Я обнажен до пояса – надо бы чем-то прикрыться, вот только нечем. Футболка превратилась в отвратительную тряпку. Куртка валяется на полу в соседней комнате.
Возвращаюсь в кабинет декана, и вижу, что врач открыл свой чемоданчик. Внутри масса разных флаконов, бинтов и зажимов. Он достает страшные с виду металлические инструменты и раскладывает их на краю стола. Надеваю тонкие пластиковые перчатки и достаю йод.
Кассель,
слабым голосом зовет Сэм. – Все ведь будет хорошо, да?
Обязательно,
киваю я.
Извинись за меня перед Даникой,
в уголках его глаз блестят слезы. – А маме скажи…
Молчи, Сэм,
сурово обрываю его я. – Говорю же, все будет в порядке.
Возьми тампон, смочи его йодом и обработай пулевое отверстие,
бурчит врач.
Но…,
не знаю, как это делается.
Разрежь его брюки,
с досадой отвечает доктор и берет какой-то бурый флакон и большую иглу.
Пытаясь унять дрожь в руках, достаю из чемоданчика ножницы и разрезаю штаны Сэма. Ткань легко расходится в стороны, и я вижу рану – прямо над коленом, маленькое отверстие, полное крови.
Когда мои пальцы прикасаются к коже Сэма, смазывая ее коричневым раствором, он морщится.
Все нормально, Сэм,
говорю я.
Уортон тяжело опускается в кресло, стоящее на другом конце комнаты, и сжимает голову руками.
Врач подходит к Сэму, держа в руках шприц. Постукивает, чтобы вышли пузырьки воздуха.
Это морфий. Снимет боль.
Сэм удивленно таращит глаза.
Нужна же тебе анестезия,
говорит врач.
Сэм сглатывает и, с видимым усилием кивает.
Врач вводит иглу в вену на руке Сэма. Тот издает странный звук – то ли стонет, то ли сглатывает.
Как думаешь, он ей правда нравится? – Спрашивает Сэм. Понимаю, о ком он. О Барроне. И не знаю, что ответить – честно, не знаю.
Доктор смотрит на меня, потом снова на Сэма.
Нет,
говорю я. – Но, пожалуй, сейчас тебе не стоит волноваться на этот счет.
Отвлекает…,
Сэм закатывает глаза и обмякает. Наверное, заснул.
Теперь тебе придется его держать,
говорит врач. – А я извлеку пулю.
Что? – Спрашиваю. – Как держать-то?
Просто не давай особо дергаться. Мне нужно, чтобы его нога была неподвижной. – Он смотрит на декана Уортона, сидящего на другом конце комнаты. – Вы. Подите сюда. Кто-то должен подавать мне зажим и скальпель, когда потребуется. Наденьте вот эти перчатки.
Декан встает и, словно во сне, идет через комнату.
Обхожу стол и встаю с другой стороны; кладу одну руку на живот Сэма, а другую – на бедро, навалившись всем телом. Он поворачивает голову и стонет, но при этом не просыпается. Тут же отпускаю его и делаю шаг назад.
Держи его. Он ничего не вспомнит,
говорит врач – но этот ничуть меня не успокаивает. Я тоже много чего не помню, но это же не значит, что ничего не было.
Кладу руки на прежнее место.
Доктор Доктор наклоняется и обследует рану. Сэм снова стонет и пытается повернуться. Я не пускаю его. – Он будет в полубессознательном состоянии. Так безопаснее, но тебе придется потрудиться, чтобы он не дергался. Думаю, пуля все еще в ране.
Что это значит? – Спрашивает декан Уортон.
Это значит, что придется ее извлечь,
отвечает врач. – Дайте скальпель.
Когда острие скальпеля погружается в тело Сэма, я отворачиваюсь. Сэм бьется и вырывается, и мне приходится навалиться на него всем весом, чтобы удержать. Когда я снова поворачиваю голову, доктор уже сделал глубокий надрез. Кровь так и струится.
Расширитель,
говорит врач, и Уортон подает ему инструмент.
Зажим,
просит доктор.
А что это? – Спрашивает Уортон.
Серебристая штуковина с изогнутым кончиком. Не торопитесь. Мне-то не к спеху.
Бросаю на врача свой самый злобный взгляд, но он и бровью не ведет. Вводит инструмент в ногу Сэма. Сэм тихо стонет и легонько дергается.
Тщ-щ,
говорю я. – Уже почти все. Еще чуть-чуть.
Вдруг из ноги вырывается фонтан крови, забрызгав мою грудь и лицо. Потрясенно отшатываюсь, и Сэм едва не валится со стола.
Держи его, идиот! – Орет доктор.
Хватаю ногу Сэма и придавливаю ее к столу. Кровь идет толчками, вместе с ударами сердца – то сильнее, то слабее. Крови ужасно много. Она на моих ресницах, ею испачкан мой живот. Я чувствую только запах крови, ощущаю лишь ее вкус.
Держи его по моей команде– я не шучу! Хочешь, чтобы твой друг умер? Держи его. Нужно найти сосуд, который я задел. Ну где там зажим?
Кожа Сэма липкая на вид. Губы посинели. Отворачиваюсь, чтобы не видеть, что делает врач, впиваюсь пальцами в мышцы друга, держу его изо всех сил. Стискиваю зубы и стараюсь не смотреть, как доктор перевязывает артерию, вытаскивает пулю и начинает зашивать рану черной нитью. Наблюдаю, как вздымается и опадает сэмова грудь, и говорю себе, что пока он дышит, стонет и дергается, пока он чувствует боль, он жив.
Ему нужно пару недель принимать антибиотики. В противном случае ему грозит заражение,
говорит врач, промокая рану марлей и снимая окровавленное пончо. – Выписать рецепт я не могу, но вот этого на неделю хватит. Свяжитесь с моим автоответчиком, когда понадобится еще.
Понятно,
говорит декан.
Мне тоже все ясно. Доктор Доктор не может выписать рецепт, потому что его лишили лицензии. Поэтому он и выполняет заказы Захарова – и наши тоже.
А если понадобиться здесь прибрать, я знаю надежных людей.
Это было бы очень кстати.
Их послушать – цивилизованные люди обсуждают общие темы. Представители двух благородных профессий – врач и учитель. Наверное, несмотря ни на что отнюдь не считают себя преступниками.
Когда доктор направляется к выходу, достаю из кармана телефон.
Что вы делаете? – Спрашивает декан Уортон.
Звоню его девушке,
отвечаю. – Кто-то ведь должен побыть с ним сегодня. Я не могу, а вы ему точно не нужны.
У вас есть более важные дела?
Смотрю на Уортона. Я устал до предела. И мне ужасно жаль, что я не могу остаться – ведь это я виноват в случившемся. Мой пистолет. Мои дурацкие шутки с Миной, палец в кармане, имитирующий пистолет – конечно, умнее некуда!
Я не могу.
Я запрещаю вам звонить и вызывать других учащихся, мистер Шарп! Ситуация и без того запутанная.
Только попробуйте,
мой затянутый в перчатку палец оставляет на кнопках бурые следы.
Нашел его? – Вместо «алло» говорит Даника. – Как он?
Связь довольно скверная. Голос прерывистый, далекий.
Можешь зайти в кабинет декана Уортона? – Спрашиваю я. – Если да, то поспеши. Ты очень нужна Сэму. Будет очень кстати, если ты придешь. Только не волнуйся. Пожалуйста, не волнуйся и скорее приходи.
Даника говорит, что придет таким удивленным тоном, что я понимаю, что, наверное, мои слова ее очень удивили. Все кажется каким-то пустым.
Вам лучше уйти,
говорю я декану Уортону.
К приходу Даники его уже нет.
Она окидывает взглядом комнату, заляпанный кровью ковер, лампы на книжных полках, Сэма, без сознания лежащего на столе Уортона. Смотрит на его ногу, потом на меня – я сижу на полу, голый по пояс.
Что случилось? – Спрашивает она, подходя к Сэму и легонько прикасаясь к его щеке.
Сэм, он… он ранен. – Даника пугается. – Приходил врач, подлечил его. Когда он очнется, наверняка захочет, чтобы ты была рядом.
А ты как? – Спрашивает Даника. Понятия не имею, о чем она. Разумеется, я в полном порядке. Ведь это не я лежу на столе.
Поднимаюсь на ноги и подбираю с пола куртку.
Я должен идти, ладно? Декан Уортон все знает,
делаю неопределенный жест рукой – в основном в сторону ковра. – Думаю, Сэма не стоит трогать, пока он не очнется. Сейчас ведь около полудня?
Уже два часа дня.
Ясно,
бросаю взгляд на окна. Вспоминаю, что декан Уортон закрыл жалюзи. Хотя определять время по солнцу я не умею. – Я не могу…
Кассель, в чем дело? Что случилось? То, куда ты идешь, как-то связано с Сэмом?
Мне становится смешно, и Даника глядит на меня с еще большей тревогой. – На самом деле,
говорю я,
вообще никак не связано.
Кассель,
начинает она.
Смотрю на Сэма, распростертого на столе, вспоминаю о маме – там, в квартире Захарова, она тоже залечивает огнестрельную рану. Закрываю глаза.
В конце жизни любого преступника всегда есть небольшая ошибка, случайность, совпадение. Время, которое мы воспринимаем как должное и потому непродуманно тратим, порой имеет свойство подходить к концу.
Я тысячи раз слышал рассказы деда о войне. Как они наконец-то захватили Мо. Как Мэнди почти удалось скрыться. Как погиб Чарли.
С самого рождения мы знаем, что однажды придет и наш черед. Самое страшное – иногда мы забываем, что кто-то может уйти раньше нас.
Глава четырнадцатая
Когда я покидаю кабинет Уортона, меня начинает трясти, причем с такой силой, что я боюсь упасть, когда начну спускаться по лестнице. Моя кожа покрыта пятнами крови Сэма, а штаны так и пропитались ею. Заставляю себя пройти через двор, при этом сутулюсь, чтобы куртка скрывала самое худшее. Большинство учеников разъехались на выходные, и я стараюсь выбирать дорогу и сворачивать в сторону, если кого-то вижу. Держусь в тени деревьев и в полумраке.
Добравшись до общежития, сразу бросаюсь в ванную. Смотрю на свое отражение в зеркале. Подбородок измазан красным; стараюсь стереть пятно, но получается только хуже. Мне кажется, будто я вижу какого-то незнакомца, куда старше меня, со впалыми щеками и злорадной ухмылкой на губах. Маньяк, только что совершивший убийство. Псих. Киллер.
Похоже, я не слишком ему нравлюсь.
Несмотря на ухмылку, глаза незнакомца темны и влажны, будто он вот-вот расплачется.
Мне он тоже не симпатичен.
Желудок сжимается. Едва успеваю забежать в кабинку, как меня начинает выворачивать наизнанку. Я ничего не ел, и потому выходит почти одна горькая желчь. Стою на коленях на холодном кафельном полу, задыхаюсь и чувствую такую ненависть к себе, такую ярость, что мне кажется, будто эта волна сейчас подхватит меня и унесет. Мне кажется, будто все перегорело. У меня не осталось сил бороться.
Нужно сосредоточиться. Часа через два приедет Юликова, и мне еще много чего нужно сделать, прежде чем ехать вместе с нею. Подготовится. Выдать последние указания.
Но меня объял леденящий ужас перед всем случившимся и тем, что еще предстоит. Все, о чем я способен думать – о крови и о гортанных, хриплых стонах Сэма, корчащегося от боли.
Нужно скорее свыкнуться с этим.
Принимаю душ, настолько горячий, что, когда я выхожу, мне кажется, будто я обгорел на солнце. Потом наряжаюсь на свидание с федералами – ветхая футболка, пожеванная сушкой, кожаная куртка и новые перчатки. Окровавленную одежду держу под струей воды, пока она не становится менее противной, потом засовываю ее в полиэтиленовый пакет. Конечно, это рискованно, но я все равно беру мобильник – выключаю звук и засовываю телефон в носок.
По карманам куртки распихиваю кучу других вещей – их я собираюсь переложить в оставшуюся в машине сумку. Карточки для заметок и ручку. Гель для укладки и расческу. Несколько фотографий Паттона, которые я распечатал на дерьмовом сэмовом принтере, а потом сложил. Потрепанный детектив в бумажной обложке.
Потом иду к магазину на углу и выбрасываю пакет с окровавленной одеждой в мусорный контейнер. Мистер Газонас как всегда улыбается мне.
Как поживает твоя белокурая подружка? – Спрашивает он. – Надеюсь, в субботу вечером отвезешь ее в какое-нибудь уютное местечко.
Усмехаюсь и заказываю чашку кофе и сэндвич с ветчиной и сыром. – Скажу ей, что это вы посоветовали.
Обязательно скажи,
мистер Газонас выдает мне сдачу.
Надеюсь, что однажды субботним вечером мне удастся пригласить куда-нибудь Лилу. Надеюсь, мы с нею еще свидимся.
Стараясь не думать об этом, возвращаюсь на парковку, сажусь в машину и впихиваю в себя еду. У нее вкус пыли и пепла.
Включаю радио, переключаю каналы. Не могу сосредоточиться на том, что слушаю, а через некоторое время и глаза держать открытыми не получается.
Просыпаюсь от того, что кто-то стучит в окно. Возле машины стоит агент Юликова. С нею агент Джонс и какая-то незнакомая женщина.
Тут мне в голову приходит мысль: а что, если я не выйду? Наверно, в конце концов им придется уйти. Или они схватят «челюсти жизни» (товарный знак пневматического устройства, которое раздвигает искореженные части автомобиля и обеспечивает спасателям доступ к пострадавшим в автокатастрофе – прим. перев.) и откупорят мой «Бенц», словно консервную банку.
Открываю дверцу и подхватываю сумку.
Как, выспался? – Спрашивает Юликова. Она мило улыбается – прямо вожатая команды бойскаутов, а не женщина, которая жаждет упечь меня в тюрягу. Вид у нее куда лучше, чем был в больнице. Щеки порозовели – должно быть, от холода.
Деланно зеваю. – Вы же меня знаете,
говорю. – Ленивый как зараза.
Ну ладно, идем. Поспишь в нашей машине, если хочешь.
Конечно,
запираю «Бенц».
Естественно, у них черная машина – один из тех огромных «Линкольнов», в котором можно растянуться во весь рост. Так я и делаю. Устраиваюсь поудобнее, кладу ключи в сумку и потихоньку достаю мобильник. Потом откидываюсь на спинку сиденья и засовываю телефон в кармашек на двери машины.
Никому даже в голову не придет искать контрабанду в собственной машине.
Кажется, ты хотел что-то вернуть? – Спрашивает Юликова. Она сидит на заднем сиденье рядом со мной. Двое других агентов расположились впереди.
Пистолет. О нет, пистолет! Я оставил его в кабинете Уортона, под столом.
Должно быть, Юликова заметила, как на моем лице промелькнул ужас.
Что-то случилось? – Интересуется она.
Я его забыл,
отвечаю. – Простите. Если выпустите, я за ним схожу.
Нет,
говорит Юликова, переглянувшись с женщиной-агентом. – Нет, ничего страшного, Кассель. Заберем его, когда привезем тебя назад. Может, скажешь, где он спрятан?
Если хотите, я могу его достать…,
говорю я.
Юликова вздыхает. – Да нет, не надо.
Вы объясните мне, что происходит? – Спрашиваю я. – Если б я был посвящен в ваш план, мне было бы куда спокойнее.
Мы тебе все объясним. Честно,
отвечает Юликова. – Все очень просто и понятно. Губернатор Паттон устраивает пресс-конференцию, а по ее окончании ты должен при помощи своего дара превратить его… ну, в нечто живое, что можно держать в клетке.
Предпочтения есть?
Юликова смотрит на меня так, будто пытается понять, проверяю я ее или нет. – Выбор за тобой, как тебе проще, единственное условие: он не должен от нас ускользнуть.
Если вам все равно, превращу его в большую собаку. Может, в такую большую, охотничью – салюки (персидская борзая, прим. перев.), кажется? Нет, в борзую. У одного маминого знакомого были такие. – Его звали Клайд Остин. Он ударил меня по голове бутылкой. Но эти подробности я опускаю. – Или в большого жука. Его можно держать в банке. Только про дырочки для воздуха не забудьте.
Вижу в глазах Юликовой быстрый промельк страха.
Ты расстроен, я понимаю,
говорит она, прикасаясь своей рукой в перчатке к моей. Это интимный, материнский жест, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не отдернуть руку. – Всегда начинаешь язвить, когда нервничаешь. Знаю, для тебя нелегко не знать подробностей, но ты должен довериться нам. Быть оперативным работником на службе правительства означает вечное пребывание в легком неведении. Так мы заботимся о безопасности друг друга.
Она смотрит на меня с такой добротой. И ее слова вполне разумны. Похоже, ей можно доверять – по крайней мере, нет никаких признаков того, что стоит быть осторожным. Мне приходит в голову мысль, что Баррон мог придумать все, что рассказал мне о содержимом тех файлов. Это было бы совершенно ужасно и полностью правдоподобно.
Киваю:
Наверно, я просто привык полагаться во всем на себя.
Когда ты впервые пришел к нам, я поняла, что ты – нечто особенное. Вовсе не из-за твоего дара, не потому, откуда ты. Нам редко удается тесно общаться с такими ребятами, как ты и Баррон. В основном мы принимаем детей, живущих на улице, либо потому что ушли из дома, либо потому что их выгнали. Иногда к нам обращаются родители, которые подозревают, что их ребенок – мастер, и таких детей мы тоже включаем в программу.
Вы говорите о семьях не-мастеров? – Спрашиваю я. – Они что, боятся? Родители?
Обычно да,
отвечает Юликова. – Иногда ситуация до такой степени потенциально опасна, что нам приходится забрать ребенка. У нас есть две загородных школы для детей-мастеров в возрасте до десяти лет.
Военные школы,
говорю я.
Она кивает. – Есть вещи и похуже, Кассель. Ты знаешь, сколько детей-мастеров убиты собственными родителями? Статистика – это одно, но я видела кости, слышала ужасающие оправдания. Нам сообщают о ребенке, возможно, мастере, но когда мы приезжаем за ним, девочка уже живет у «родственников», адреса которых никто не знает, и у которых нет телефона, а мальчик переведен в другую школу, вот только нигде не указано, в какую именно. Как правило, они мертвы.
На это мне нечего ответить.
И есть еще дети, которыми пренебрегают, дети, с которыми жестоко обращаются, дети, которые растут с мыслью, что у них всего один выбор – стать преступниками,
Юликова вздыхает. – Наверное, удивляешься, зачем я тебе все это говорю.
Потому что именно к такому вы привыкли – к парням вроде меня, с матерями вроде моей и братьями, похожими на моих.
Юликова кивает, бросая взгляд на переднее сиденье, где расположился агент Джонс. – Я не привыкла, что меня считают врагом.
Недоуменно гляжу на нее:
Я вовсе так не считаю.
Она смеется: – Хотела бы я иметь под рукой детектор лжи, Кассель! А самое худшее – я понимаю, что это хотя бы отчасти наша вина. Мы узнали о тебе лишь потому, что у тебя не было иного выбора – а теперь, когда твоей матери грозят различные неприятности… ну, скажем так, наши интересы не совсем совпадают. Но нам с тобой придется заключить сделку – честно говоря, я бы хотела, чтобы все было иначе. Хотела, чтобы мы были единомышленниками – особенно отправляясь на столь важное задание.
Она дает мне время, чтобы все это переварить. Наконец машина останавливается возле отеля «Мариотт»
одной из тех безликих, похожих на огромную коробку, гостиниц, за постояльцами которых так просто следить, ведь выход с каждого из этажей один: через главный холл. Нужно только забраться достаточно высоко, поставить кого-нибудь охранять дверь, быть может, еще двух человек на лестнице и лифта. Выходит трое – именно столько сопровождающих приехало вместе со мной.
Ладно,
говорю я, когда агент Джонс заглушил двигатель. – В конце концов, я полностью в ваших руках.
Юликова улыбается:
А мы в твоих.
Подхватываю сумку, остальные достают из багажника темно-синие сумки и портфели, и мы идем к главному входу. Такое ощущение, будто мне предстоит ужасно скучная вечеринка с ночевкой.
Подожди здесь,
оставив меня в холле вместе с безымянной агентшей, Юликова и Джонс регистрируют нас в отеле.
Сажусь на поручень бежевого кресла и протягиваю свободную руку:
Кассель Шарп.
Агентша смотрит на меня совсем как агент Джонс: с крайним подозрением. Короткие рыжие волосы забраны в хвост, а синий костюм отлично сочетается по цвету с сумкой. На ногах мягкие бежевые лодочки. Господи, и колготки! Крошечные золотые колечки в ушах довершают образ человека скрытного, не имеющего внутренней жизни. Невозможно даже определить, сколько ей лет: может быть сколько угодно, от двадцати девяти до сорока.
Кассандра Бреннан.
Несколько раз моргаю, но когда она протягивает руку, я пожимаю ее.
Теперь понятно, почему выбрали вас,
в конце концов говорю я. – Семья Бреннанов, да? Юликова упоминала, что ей не часто доводилось работать с людьми из семей мастеров. Но что вообще ни с кем, она не говорила.
Фамилия вполне распространенная,
говорит Кассандра.
Тут возвращается Юликова, и мы идем к лифту.
Моя комната – часть номера-люкс, к ней примыкают комнаты Юликовой, Джонса и Бреннан. Разумеется, ключ мне не выдали. И, конечно же, дверь моей комнаты выходит не в коридор, а в общую гостиную, где стоит паршивая кушетка, телевизор и мини-холодильник.
Забросив сумку в комнату, возвращаюсь в гостиную. Агент Джонс смотрит на меня так, будто я сейчас выкину какой-то фортель в духе ниндзя и скроюсь через вентиляционный люк.
Если захочешь что-нибудь купить в торговом автомате, попроси кого-нибудь из нас тебя проводить. В противном случае не сможешь вернуться в комнату – дверь запирается автоматически,
говорит он так, будто я в первый раз в отеле. Да уж, деликатности у Джонса, как у танка.
Да,
говорю я. – А где же ваш напарник? Хант, кажется?
Его повысили,
цедит Джонс.
Улыбаюсь:
Передайте ему мои поздравления.
Джонс смотрит на меня так, будто хочет мне вмазать – впрочем, это почти не отличается от его обычной манеры смотреть на меня, словно я слизняк.
Ты хочешь есть? – Интересуется Юликова, встревая в нашу милую беседу. – Успел поужинать?
Вспоминаю остатки сэндвича, протухающие в моей машине. При мысли о еде меня до сих пор подташнивает, но не хочу, чтобы они что-то заметили.
Нет,
отвечаю. – Но мне не терпится узнать, что же ждет меня дальше.
Прекрасно,
говорит Юликова. – Тогда умойся, а агент Бреннан выйдет и купит нам что-нибудь поесть. Неподалеку есть китайский ресторан. Потом и поговорим. Кассель, тебя что-нибудь не устраивает?
Меня все устраивает,
говорю я, отправляюсь в свою комнату.
Джонс следует за мной:
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |