Гейдж. Так он тогда назвался.
Должно быть, Захаров заметил, как мы друг на друга смотрим. – Вы что же, знакомы?
Нет,
спешу ответить я.
Ожидаю, что Гейдж начнет возражать, но нет. – Кажется, я его не знаю. – Он обходит вокруг меня, берет рукой в перчатке меня за подбородок и приближает к себе мое лицо. Он немного ниже меня. Отшатываюсь, сбрасывая его руку.
Гейдж смеется. – Не мог же я забыть такое лицо!
Сообщи-ка и Касселю свою новость,
говорит Захаров. – Кассель, садись.
Замираю в нерешительности, косясь на лифт. Если побежать, то, скорее всего, удастся до него добраться, но кто знает, как долго будут открываться двери. А если и смогу спуститься на первый этаж, выйти из здания все равно не получится.
Садись,
повторяет Захаров. – Я пригласил сюда Гейджа, потому что чем больше думаю, что твой брат работает на федералов, тем больше склоняюсь к мысли, что если это и так, ты будешь его прикрывать. Особенно после того, как я угрожал его жизни. Беру свои слова обратно. Но раз уж выяснилось, что Филип был крысой, думаю, мы оба понимаем, чем нам придется поплатиться, если твой брат сделается стукачом.
Втягиваю в себя воздух и опускаюсь на диван. В камине мерцает пламя, наполняя огромную комнату странными танцующими тенями. Чувствую, как у меня потеют ладони.
Лила смотрит вниз, перегнувшись через перила. – Папа! В чем дело? – Ее слова эхом разносятся по просторной гостиной, отражаясь от обшитого деревом потолка и каменного пола.
Вот, Гейдж заглянул,
отвечает Захаров. – Насколько я понимаю, на днях у него были какие-то сложности.
Гейдж поднимает глаза на Лилу и ухмыляется. Интересно, давно ли они знакомы. – Я все сделал, как ты и хотела. Получилось быстро. Всего в одно местечко заглянуть пришлось – сразу его нашел.
Лицо Лилы в тени. Не поймешь, какое на нем выражение.
Выходит, с Чарли Уэстом проблем не было? – Спрашивает Захаров.
Лила начинает спускаться вниз.
Гейдж презрительно щелкает языком:
Я ему не дал шанса проблемы устраивать.
Лила ступает на черно-белый мраморный пол. Ее босые ноги движутся почти бесшумно.
А Касселю стоит все это слышать?
Меня вдруг осеняет мысль: а ведь когда-то я считал ее одной из избранных, наделенных магией. Я знал, что есть обычные люди и есть мастера, и мастера куда лучше, чем простые люди. Именно так полагали все жители Кэрни – или, по крайней мере, так мне говорили. Когда я был маленьким, кузен Лилы, лучший друг моего брата, не позволял мне даже приближаться к ней, потому что думал, будто я не мастер.
Но даже среди мастеров роли бывают разные. Лила унаследует власть Захарова и сможет заказывать убийства, не марая при этом руки. Ей не придется браться за пистолет – можно просто отдавать команды.
Пусть Гейдж сам расскажет,
говорит Захаров. – Мы же доверяем Касселю, да?
Лила поворачивает голову ко мне. Отблески пламени освещают овал ее лица, подчеркивают линию подбородка. – Конечно, доверяем.
Как-то раз Захаров спросил меня, не возражаю ли я против того, что мне придется выполнять приказы его дочери. Я тогда сказал, что нет. А теперь задумался, каково это на самом деле. Не пришлось бы пожалеть.
Гейдж откашливается. – Ну, я к нему прикоснулся, а тут какой-то ненормальный доброхот решил погнаться за мной и чуть руку мне не сломал. – Он смеется. – Схватил он, значит, доску, да и выбил у меня пистолет. Еще пара секунд, и он получил бы пулю.
Изо всех сил стараюсь не реагировать. Изображаю слабый интерес.
Судя по твоему описанию, он весьма походил на Касселя, да? – Спрашивает Захаров.
Гейдж кивает, устремив взгляд на меня. Глаза его смеются. – Точно. Черные волосы, смуглая кожа, высокий рост. Красивый. Спер мой пистолет.
Захаров подходит к Лиле и кладет руку на ее плечи. – Может, это был его брат? Они очень похожи.
Баррон вовсе не доброхот,
говорю я.
Гейдж качает головой:
Без фотки не скажу, но вряд ли.
Захаров кивает:
Рассказывай дальше.
Чтобы сбежать, пришлось перелезть через забор,
продолжает Гейдж. – Через пару кварталов меня схватили ребята в штатском. Запихнули в машину, я уж решил, мне каюк, но они сказали, что если скажу им, что произошло, они не станут расследовать убийство.
И ты рассказал? – Спрашивает Захаров – хотя я вижу, что он уже слышал эту историю и знает ответ.
Лила высвобождается из объятий отца и присаживается на край дивана.
Ну, сначала я отказывался, сказал, что я не стукач, но, как выяснилось, им плевать, кто заказал убийство – да и на само убийство плевать. Их интересовал только тот псих-доброхот. Отпустили меня, когда я рассказал о парне, с которым пообщался пару минут. И еще сказал, что он взял мой пистолет.
У меня как-то странно кружится голова. Будто я падаю с высоты.
Они хотели знать, знакомы ли мы с ним. Спрашивали, не предъявлял ли он удостоверение федерала. Я ответил, что ни то, ни другое. Когда они отпустили меня на все четыре стороны, я пошел к мистеру Захарову, потому что решил: может, он знает, в чем дело.
Как-то все это не похоже на моего брата,
говорю я, стараясь выглядеть как можно спокойнее.
Лишняя осторожность не помешает,
отвечает Захаров.
Пардон, больше ничем помочь не могу,
говорит Гейдж. – Если что понадобится, зовите.
Мне тоже пора,
я встаю. – Так мы закончили?
Захаров кивает.
Направляюсь к лифту. Подошвы ботинок отстукивают четкий ритм по каменным плитам пола. Вдруг я слышу, что за мной кто-то идет.
Погодь,
говорит Гейдж. – Спустимся вместе.
Оглядываюсь на Захарова и Лилу – они смотрят на нас. Лила слабо машет мне рукой.
Захожу в лифт и, когда двери смыкаются, закрываю глаза.
Убьешь меня? – Спрашиваю я, нарушив повисшее молчание. – Ненавижу ожидание.
Что? – Когда я открываю глаза, Гейдж хмурится. – Это ведь ты тот самый псих, что на меня напал.
Ты – мастер смерти,
вздыхаю я. – Зачем ты это сделал? Почему не выдал меня Захарову?
Очень надо. Ты же меня отпустил, вот я и вернул должок. – У него резкие, можно сказать точеные черты, но он довольно мускулист. Это сразу видно по его широким плечам. – Только пистолет отдай. Это ж «Беретта» 1943 года. Фамильная ценность. Принадлежал моей бабушке. А она получила его после войны от какого-то любовника-итальянца и подарила мне, когда родители выгнали меня из дома. Пока ехал в автобусе до Нью-Йорка, спал, спрятав его под куртку, которую использовал вместо подушки. Так было спокойнее.
Киваю:
Обязательно верну.
Отдай его Лиле, она передаст,
отвечает Гейдж. – Слушай, не знаю, чего от тебя хотели те агенты – меня это не касается. Мне не показалось, что ты один из них, а если б из-за меня у тебя возникли проблемы с Захаровым, Лила бы мне спасибо не сказала.
Хмурюсь:
О чем это ты?
Ты же самый младший из братьев Шарп, да? Кассель. Да Лила про тебя все уши прожужжала. – Он ухмыляется, подняв брови. – Вряд ли ты способен оценить, но меня не каждый догонит.
Смеюсь:
А ты давно знаком с Лилой?
Когда мне тринадцать стукнуло, делал одну работенку для ее отца. Ей тогда, кажись, лет двенадцать было. Мы с ней тут же поладили. Забирались в комнату ее матери, примеряли ее одежду, пели перед огромным зеркалом. Собирались даже группу организовать, под названием «Небо над Токио», но ни я, ни она ни на чем играть не умели, да и петь тоже.
До меня не сразу доходит, что Гейдж говорит о том, что еще ребенком убил кого-то по приказу Захарова. Я потрясен – но потом вспоминаю, что занимался тем же по заданию Антона.
Тут меня осеняет: а ведь скоро мне снова придется убить, на сей раз по просьбе Юликовой. Юликовой, которая знает, что я уже однажды ей солгал.
Двери лифта открываются, и у меня падает сердце. Кажется, что земля уходит из-под ног.
Глава одиннадцатая
На следующее утро, сразу после утренних объявлений, меня вызывают в кабинет декана Уортона.
Стою перед его письменным столом полированного дерева, и стараюсь не вспоминать снимки, на которых я его видел: где обнаженная рука Мины лезет за ворот его накрахмаленной белой рубашки. Наверное, у всех есть слабости, но, пожалуй, я не могу быть настолько снисходительным к пожилому преподавателю Уоллингфорда.
Я никогда особо не интересовался Уортоном. Он декан, в возрасте близком к пенсионному, с клочками тщательно причесанных седых волос на голове. Ко мне он не слишком благоволит, но я же всегда давал ему кучу поводов для неприязни: мои букмекерские дела, снохождение, то, что моя мать – осужденная преступница.
Мне кажется, что теперь я смотрю на него свежим взглядом. Замечаю полускрытую документами сегодняшнюю газету, открытую на странице с кроссвордом, несколько пометок на полях, сделанных синей ручкой. Вижу под столом крышку от баночки с лекарством и одинокую желтую пилюлю. Но выразительнее всего – дрожь левой руки декана; возможно, это нервный тик, но все равно сразу становится ясно, что он с трудом сохраняет спокойствие.
Хотел бы я знать, чем же именно он занимался.
Мистер Шарп, вызов в мой кабинет второй раз за пару никому из учащихся добра не предвещает,
голос у него строгий и недовольный, как всегда.
Знаю, сэр,
старательно изображаю раскаяние.
Вчера, молодой человек, вы пропустили утренние занятия. Надеялись, это не возымеет последствий?
Простите, сэр. Я неважно себя чувствовал.
Вот как? И у вас есть записка от медсестры?
Я предпочел поспать. Потом, когда мне стало лучше, пришел на занятия.
Значит, записки нет? – Декан поднимает седые брови.
Ладно, допустим, Мина – мастер удачи. Допустим, ему не везет в азартных играх. Может, он собирался выйти на пенсию и вдруг осознал – по той или иной причине – что у него недостаточно сбережений. Думаю, он из тех людей, которые, как правило, мыслят прямо и узко. Но честного человека тоже можно довести до белого каления. Финансовый кризис. Кто-то из родственников заболевает, а страховки никак не хватает на лечение. В общем, что-то заставляет его свернуть с истинного пути.
Мой взгляд прикован к желтой пилюле, лежащей на ковре.
Нанять мастера удачи проще простого. Вовсе не надо было вовлекать в это ученицу – хотя, пожалуй, Уортон настолько неискушен, что просто не знал, к кому еще обратиться. Но использование заклятья удачи ради выигрыша – весьма сомнительное предложение. Конечно, некоторым удается найти обходные пути, но большинство ипподромов и казино умеют контролировать заклинания удачи.
Конечно, удача могла понадобиться Уортону и по другой причине. Может, Норткатт увольняется, и он метит на ее место.
Нет записки,
говорю я.
В субботу придете на отработку – со мной, в этом кабинете, Кассель. Вы должны придти сюда в десять утра. Никаких отговорок. Или же получите третье взыскание, на которое так старательно напрашиваетесь.
Киваю:
Да, сэр.
Возможно, пилюля под его столом – самая обычная. Может, аспирин или средство от аллергии. Но подсказок у меня мало, и потому эта очень нужна. Надо бы что-нибудь уронить, но все мелкие вещи, с которыми можно было бы это проделать, остались в сумке. Нет ни ключей, ни ручки – ничего.
Можете идти,
говорит мне Уортон, и, не глядя на меня, вручает пропуск. Думаю, а не уронить ли его, но, пожалуй, бумажный листок упадет на пол совсем не там, где мне надо. С бумагой как следует не прицелишься.
Встаю и делаю несколько шагов к выходу, и тут мне в голову приходит идея. Хотя и не слишком удачная. – Гм, прошу прощения, декан Уортон.
Он поднимает глаза, хмуря брови.
Простите, я ручку уронил,
подхожу к его столу, наклоняюсь и хватаю пилюлю. Уортон отодвигает стул, чтобы лучше видеть, но я быстро распрямляюсь.
Спасибо,
спешу к выходу, пока декан не успел опомниться.
Спускаясь по лестнице, разжимаю ладонь и смотрю на пилюлю. Информацию о лекарстве можно поискать в интернете. Вводишь описание – например, форму, цвет и маркировку – и для сравнения получаешь целую галерею пилюль. Терять на это время мне не приходится, потому что на пилюле напечатано слово «АРИСЕПТ» с одной стороны и «10»
с другой.
Я знаю, что это такое: видел рекламу на ночном канале.
Это препарат для контроля проявлений болезни Альцгеймера.
Во время обеда Даника ждет меня возле столовой. Она сидит на скамейке, копна каштаново-пурпурных волос обрамляет лицо. Даника машет мне рукой и отодвигает свою пеньковую сумку с книгами, чтобы я мог сесть.
Откидываюсь на спинку скамьи и вытягиваю ноги. Холодно, надвигается гроза, но пока еще достаточно солнечно, чтобы можно было посидеть и погреться. – Привет,
говорю я.
Даника поднимает голову, и я вижу, что волосы скрывали ее покрасневшие и опухшие глаза. От слез на щеках остались полоски соли.
Лила звонила тебе, да? – Не хочу показаться бесчувственным, но выходит именно так.
Даника вытирает глаза и кивает.
Мне очень жаль,
сую руку в карман, надеясь найти бумажный платок. – Честно.
Девушка фыркает и прикасается к мобильнику, который лежит на ее коленях, обтянутых клетчатой форменной юбкой. – Минут десять назад я порвала с Барроном. Надеюсь, ты счастлив.
Да,
отвечаю я. – Баррон – отвратительный тип. Он же мой брат, уж я-то знаю. Сэм куда лучше.
Знаю. И всегда знала. – Она вздыхает. – Прости. Я злилась на тебя, а ты был прав. Это несправедливо.
Баррон психопат. А они умеют убеждать. Особенно если ты из тех девушек, кто считает, будто может перевоспитать парня.
Точно,
соглашается Даника. – Наверно, я такая и есть. Хотела ему верить.
Ясно, тебя притягивает порок,
говорю я.
Она отворачивается и смотрит на сумрачное небо, на бесформенные скопления облаков.
Мне хотелось думать, что у него есть светлые стороны, которые вижу только я. Что в глубине души он хочет любви и ласки, но не знает, как об этом сказать. Я же глупая, да?
Ну да. У тебя тяга к пороку, но никаких способностей к нему.
Даника вздрагивает:
Наверно, я это заслужила. Прости, Кассель, что поверила тому, что ты сказал обо мне. Знаю, ты мне не все рассказал, но…
Нет,
вздыхаю я. – Это я веду себя как придурок. Злюсь, потому что видел в тебе человека, который всегда сумеет отличить добро от зла. А такое глупо ожидать от кого-либо. И еще, наверное… Думаю, мы были хорошими друзьями, хотя и огрызались друг на друга без конца.
Друзья иногда ругаются,
говорит Даника.
Может, будет лучше, если я сразу открою карты. Скажи, что тебе наговорил Баррон, и я поведаю тебе чистую правду. Давай, пока я не передумал.
Потому что потом снова начнёшь врать? – Спрашивает она.
Не знаю, что будет потом. В этом-то и проблема. – Пожалуй, ничего более правдивого я в жизни не говорил.
Ты так и не сообщил, что ты за мастер, а вот Лила и Баррон сказали. Я не виню тебя за то, что не посвятил меня в это. В общем-то это секрет, который стоит хранить. А ты правда только весной узнал?
Ага,
отвечаю я. – Вообще не считал себя мастером. В детстве я любил мечтать, будто я мастер трансформации. Воображал, что бы мог тогда сделать. Оказалось, что все это почти правда.
Даника задумчиво кивает. – Баррон сказал, что ты сообщил федеральным агентам… кто ты такой, чтобы с тебя сняли вину за былые преступления.
Точно,
говорю я.
За убийство Филипа, например.
Значит, вот как думает Баррон? – Качаю головой и смеюсь, хотя мне вовсе не весело. – Что это я убил Филипа?
Даника смущенно кивает. Не знаю, почему она так напрягается: то ли думает, что я ей скажу, что она идиотка, то ли ждет, будто я враз во всем признаюсь. – Он сказал, что человек, которого обвинили в убийстве Филипа, был к тому времени давным-давно мертв.
Отчасти это правда,
говорю я.
Даника сглатывает.
Да ладно тебе! Не убивал я Филипа! Просто знаю, кто это сделал, вот и все. И – нет, тебе не скажу, даже если попросишь, потому что ни я, ни Баррон тут ни при чем. Скажем так: на покойника вполне можно было навесить обвинение в убийстве вдобавок к множеству прочих его преступлений. Он был далеко не святым.
Баррон сказал, что ты его убил – и хранил в морозильнике у себя дома. Что ты – нечто вроде наемного убийцы. Что именно ты убил тех людей – помнишь, из файлов, что ты показал мне после похорон Филипа?
Я тоже не святой,
говорю я.
Даника молчит. В ее глазах я вижу страх, но по крайней мере она не уходит. – Лила все объяснила. Она сказала, что они… что Баррон манипулировал твоей памятью. Ты сам не ведал, что творишь. Не знал, кто ты такой и что с ней случилось.
Меня терзает эгоистичный интерес: а что еще сказала Лила? Даже не знаю, как уговорить Данику рассказать об этом.
Он правда держал ее в клетке? – Тихонько спрашивает Даника.
Ну да,
отвечаю я. – Работа над памятью – она стирает воспоминания о том, кто ты такой. Если мы – те, кем себя помним, то каково это, когда исчезают целые куски твоей личности? Как ты познакомился с девушкой, что сидит с тобой рядом. Что ты ел вчера на ужин. Отдых с семьей. Учебник по юриспруденции, что ты штудировал на прошлой неделе. Баррон заменял все это первым, что приходило ему в голову. Не знаю, помнил ли он на самом деле кто такая Лила – да и вообще о том, что у него есть кошка.
Даника медленно кивает и откидывает назад гриву волос. – Я ему сказала, что то, что он сделал – отвратительно. Сказала, что ни за что не прощу за то, что лгал мне. И еще – что он козел.
Похоже, целую нотацию прочла,
смеюсь я. – Надеюсь, он был примерно наказан.
Не стоит надо мной потешаться,
Даника встает и подхватывает сумку. – Он был очень расстроен, Кассель.
Проглатываю все, что собирался ей сказать. Что мой брат – неподражаемый лжец. Настоящий принц врунов. Что убежденности, с которой Баррон лжет, мог бы поучиться сам Князь Тьмы, Люцифер.
Обед почти закончился,
говорю я вместо всего этого. – Давай-ка перехватим по сэндвичу, пока можно.
Послеобеденные уроки проходят в сплошном тумане прилежного конспектирования и контрольных. Чашка, что я сделал на занятии по керамике, выходит из печи целехонькой, и я добрых сорок минут расписываю ее грязно-красной краской, поверх которой большими черными буквами пишу: «Проснись и вой».
Перед тренировкой заглядываю к доктору Стюарту – он у себя в кабинете. Хмурится при виде меня.
В этом семестре вы у меня не занимаетесь, мистер Шарп,
судя по тону, он явно считает, что это к лучшему для нас обоих. Поправляет очки в черной оправе. – Надеюсь, вы пришли не затем, чтоб упрашивать меня изменить выставленные ранее оценки? Я придерживаюсь мнения, что ученик, пропускающий столько уроков, как пропускали вы, не может даже…
Мина Лэндж просила меня заглянуть к вам и кое-что передать,
достаю из рюкзака бумажный пакет.
Я не то чтобы думаю, будто доктор Стюарт причастен к шантажу или как-то связан с Уортоном или Миной. Просто хочу проверить все возможные варианты.
Учитель складывает руки на груди. Сразу видно, что он злится – еще бы, я не дал ему в очередной раз прочесть лекцию о том, что ученики, которые были отстранены от учебы за прогулки по крыше, должны как минимум посещать дополнительные занятия летом.
Мина Лэндж тоже у меня не учится, мистер Шарп.
Значит, это не вам?
А что это такое? – Спрашивает Стюарт. – Даже не представляю, что она могла мне передать.
Хотите, чтоб я посмотрел? – Стараюсь делать вид, что ничего не знаю. Просто туповатый посредник.
Он презрительно разводит руками. – Да, будьте любезны – и, пожалуйста, не отнимайте мое время.
Открываю сумку, превратив это в настоящий спектакль. – Похоже, какая-то научная статья и книга. Ой, это для мистера Найта. Простите, доктор Стюарт. А мне казалось, она назвала ваше имя.
Ну что ж, думаю, она с радостью доверила вам доставку.
Ей нездоровится. Поэтому и не смогла принести сама.
Он вздыхает – словно задается вопросом: за что ему такое наказание, вечно находиться в обществе тех, кто ниже его по интеллектуальному развитию. – До свидания, мистер Шарп.
Может, он и неприятный тип, этот Стюарт, но точно в жизни никого не шантажировал.
Я люблю бегать. Мне нравится, что даже во время марафона можно думать только о том, как ноги топают по земле да горят мускулы. Ни страха, ни вины. Можно просто бежать вперед со всей возможной скоростью, и никто не в силах тебя остановить. Люблю чувствовать холодный ветер, дующий в спину, и горячий пот на лице.
Бывают дни, когда во время бега я полностью отрешен. А иногда никак не могу избавиться от мыслей, все прокручиваю что-то в голове.
Сегодня я пришел сразу к нескольким заключениям.
Первое: никто не шантажирует Мину Лэндж.
Второе: Мина Лэндж – мастер физического воздействия, пытающийся избавить Уортона от болезни Альцгеймера.
Третье: поскольку болезнь Альцгеймера неизлечима, она так и будет работать над ним, и, следовательно, ей будет становиться все хуже и хуже, а вот он останется на прежнем уровне.
Четвертое: сколько бы Мина ни лгала, вероятно, она действительно в беде.
Когда я вхожу в комнату, Сэм, лежащий на кровати, поднимает на меня глаза. Я завернут в полотенце, только что из душа.
Рядом с Сэмом рассыпан ворох буклетов – колледжи, один из которых по мнению родителей он должен выбрать. Ни в одном из них нет факультета, где учат созданию спецэффектов. Ни в одном из них Сэму не позволят делать своими руками резиновые маски. Все они принадлежат к «Лиге Плюща» (ассоциация восьми частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США – прим. перев.). Браун. Йель. Дартмут. Гарвард.
Привет,
говорит Сэм. – Слушай, я тут вчера за обедом с Миной поговорил. Она очень извинялась. В общем и целом признала, что ты прав. Что она хотела с нашей помощью шантажировать Уортона.
Ну да? – Принимаюсь искать спортивные штаны, в конце концов нахожу их под кучей другой одежды в самом низу шкафа. Одеваюсь. – А она не сказала, зачем ей деньги?
Сказала, что хочет уехать из города. Я не очень-то понял, но вроде как в сделке между нею и Уортоном есть посредник. И этот тип не хочет ее отпускать, так что ей придется смываться. Как думаешь, может, это ее отец или мать?
Нет,
думаю о Гейдже, о себе самом, о Лиле и о том, что сказала миссис Вассерман, когда я сидел у нее на кухне:«Многим детям приходится жить на улицах, вступать в криминальные семьи и продаваться богатеям». – Вряд ли это ее родители.
Думаешь, мы можем ей помочь? – Спрашивает мой друг.
Во всем этом слишком много неувязок, Сэм. Если ей нужны деньги, шантажировала бы Уортона сама.
Но она же не может. Она боится его.
Вздыхаю. – Сэм…
Ты едва не сорвал с нее парик на глазах у изумленной публики. Не думаешь, что нужно как-то загладить вину? И потом, я ей сказал, что сыскное агентство «Шарп и Ю» от дела пока не отказалось. – Он улыбается, и я рад, что ему удалось отвлечься. Снова думаю о том, нравится ли ему Мина. Очень и очень надеюсь, что нет.
По-моему, она больна, Сэм,
говорю я. – Наверное, лечит Уортона и оттого болеет.
Тем более стоит ей помочь. Скажи декану, что он должен дать ей деньги. Объясни ситуацию. Ну, знаешь, дай понять, что она не одна. Уортон сам ее в это втянул. У нас и фотографии имеются.
Она водила нас за нос,
говорю я. – Возможно, и водит за нос и сейчас.
Да брось ты, Кассель. Она – прекрасная дама в беде.
Конечно, в беде,
чешу шею – порезался, пока брился. – Слушай, в субботу у меня отработка у Уортона. Он будет в кабинете один. Может, тогда и удастся с ним поговорить.
А вдруг Мина не может ждать до выходных?
Будем решать проблемы по мере поступления,
открываю свой ноут. – Да, а что это за буклеты?
А,
говорит Сэм. – Я должен подать заявки в колледжи. А ты как, собираешься?
Мне нужно спланировать заказное убийство,
подключаюсь к школьной беспроводной сети и запускаю поисковик. – Знаю. Странно, да?
Кассель Шарп: несовершеннолетний убийца,
Сэм качает головой. – Прямо хоть комикс издавай.
Усмехаюсь. – Только если будешь моим коротышкой-корешем в спортивном костюме.
Коротышкой? Да я выше тебя! – Сэм садится, и пружины кровати стонут, подтверждая его правоту.
Улыбаюсь ему:
В моем комиксе – нет.
Убивать кого-то – все равно, что кого-то обманывать. Требуются примерно одни и те же навыки.
Может, федералы и собираются держать меня в неведении, но вот я-то должен следовать собственному чутью. Если что-то пойдет не по плану, мне придется импровизировать. А для этого необходимо тщательно изучить свою жертву.
Паттон – фигура общественная. Узнать подробности его жизни совсем не трудно – они подробно разбираются в прессе, все его ошибки подмечены его противниками. Разглядываю его фотографии, пока каждая черта его лица не становится мне знакомой, пока не замечаю границу грима на шее, пока не вижу, как он зачесывает редкие седые волосы и одевается в тон содержанию своих речей. Смотрю на снимки: на них он дома, на гонках, целует младенцев. Сосредоточенно изучаю колонки новостей и сплетен, а также ресторанные рейтинги, чтобы понять, с кем он встречается (очень и очень со многими), какую еду предпочитает (спагетти Болоньезе), что обычно заказывает на ужин (яичница с тонким кусочком поджаренного белого хлеба и сосиски из индейки), и даже какой пьет кофе (со сливками и сахаром).
Его охрану я тоже исследую. Обычно при нем двое телохранителей, которые повсюду его сопровождают. Не всегда одни и те же – но у них у всех сломанные носы и кривые улыбочки. Я нашел несколько статей о том, что Паттон на деньги налогоплательщиков нанимает в охранники бывших мафиози – людей, которым он лично даровал помилование. Без них он и шагу не ступает.
Просматриваю несколько роликов на YouTube – Паттон разглагольствует о теории заговора, мастерах и сильном правительстве. Вслушиваюсь в его легкий акцент, в то, как он старается отчетливо выговаривать слова, как делает паузу перед тем, как сказать то, что представляется ему особенно важным. Смотрю, как он жестикулирует, протягивая руки к зрителям, словно надеется заключить их в свои объятия.
Звоню маме и, притворившись, будто мне интересно, каким образом ей удалось пробраться в жизнь Паттона, узнаю еще кое-какие подробности. Например, где он покупает костюмы (Бергдорф – у них есть его мерки, так что он может просто позвонить и заказать отлично сидящий костюм прямо к выступлению). Какие языки он знает (французский и испанский). Какое лекарство принимает (капотен и крохотную дозу аспирина). Как он ходит, перекатываясь с пятки на носок, отчего задники его обуви снашиваются в первую очередь.
Наблюдаю, смотрю, слушаю и читаю, пока мне не начинает казаться, будто губернатор Паттон стоит за моим плечом и шепчет на ухо. Ощущение не из приятных.
Глава двенадцатая
Вечером в пятницу, когда я возвращаюсь с занятий, телефон, лежащий в кармане форменных брюк, начинает вибрировать. Вынимаю его, но номер не определяется.
Алло,
говорю я.
Мы приедем за тобой завтра вечером,
говорит Юликова. – Освободи время. Мы хотим выехать в шесть часов.
Что-то не так. Совершенно не так. – Вы же говорили, что все запланировано на следующую среду, а не на эту субботу.
Прости, Кассель,
отвечает Юликова. – Планы меняются. Необходимо подстроиться под обстановку.
Понижаю голос:
Слушайте, если дело в том, что я гнался за мастером смерти – простите, что не рассказал вам про пистолет. Я знаю, что вы знаете. Я просто запаниковал. Пистолет все еще у меня. Я с ним ничего не делал. Могу принести вам.
Не следовало бы приносить его Юликовой. Я обещал отдать его Гейджу.
Надо бы отдать его Юликовой. Надо было сразу так и сделать.
Она долго молчит. – Это был не самый разумный поступок.
Знаю,
говорю я.
Может, тогда завтра вечером отдашь пистолет, и будем считать, что вышло недоразумение.
Хорошо. – Мое беспокойство растет, хотя я и не могу сказать, почему именно. Просто тон у Юликовой какой-то странный. Такой, что мне кажется, будто она уже отстранилась от происходящего.
Удивительно, что проделка с пистолетом так легко сходит мне с рук. И это тоже как-то неправильно.
Я тут читал о Паттоне,
говорю я, чтобы поддержать беседу.
Поговорим об этом, когда мы за тобой заедем,
тон у Юликовой теплый, но я все равно улавливаю в нем отстраненность.
При нем всегда телохранители. Крепкие ребята. Интересно, как мы сумеем проскользнуть мимо них.
Уверяю тебя, Кассель, у нас есть люди, способные уладить этот вопрос. Твоя роль очень важная, но небольшая. Мы обязательно позаботимся о тебе.
Сделайте милость,
стараюсь, чтобы охвативший меня гнев хотя бы отчасти звучал в моем ответе.
Юликова вздыхает:
Прости. Ну конечно, ты волнуешься. Мы понимаем, какому риску ты себя подвергаешь, и очень за это признательны.
Жду.
Один из них у нас на окладе. Он задержит другого охранника, чтобы ты успел сделать все, что требуется. И подстрахует тебя.
Ладно,
говорю я. – До встречи в Уоллингфорде. Позвоните, когда приедете.
Постарайся не волноваться,
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |