– Вы рассказали мне мою жизнь. Кто бы мог подумать! Видите ли, эта женщина, которая сейчас перебирает мои старые носки, была тоже с голосом. Она и сейчас его имеет, но только не такой приятный, как раньше. Это из-за нее я оказался в парикмахерской. Если, конечно, подходить к вопросу с точки зрения «эффекта бабочки»: «Изменишь одно – изменится все!»
Илья Исаакович удобно устроился на стуле и продолжил:
– Когда-то я так высоко взлетел, что казался себе богом. Бессмертия, правда, мне не полагалось. И душу разумно было оставить внизу – душа мешала божественному времяпрепровождению. Но однажды я встретил эту женщину и забыл, что я – бог. Я был не так молод, как вы, но сил на безумство хватило. Я оставил семью, детей, Москонцерт и любимое Министерство культуры. Впоследствии мне все простили этот шаг, кроме Министерства. Я дал клятву, что моя любимая девушка, это создание, которое природа наделила удивительным даром, станет мировой звездой. Слово «мировая» я произносил почти шепотом, я сознавал, что Большой и Кировский театры – это даже больше, чем мир. Ну, вы меня понимаете. Я ее встретил в областной филармонии – так, пшик, самая маленькая концертная ставка, никакого репертуара, папа – богатый закройщик, который хотел, чтобы дочь вдевала ему нитки в иголки. А она хотела петь. И правильно хотела – голос был, какой голос! Окончила музыкальную школу, потом училище, потом пошла на сцену. Дома, сами понимаете, гранд-скандал с отлучением от портняжного стола. Она даже головы не повернула, ушла. Когда мы встретились, она весила сорок восемь килограмм и была выше меня на десять сантиметров. С тех пор она и пополнела, и, мне кажется, сильно подросла.
Илья Исаакович задумчиво посмотрел на вазочку с земелахом.
– Я потерял голову. Нет, не от голоса, от глаз, от лица. Вы не представляете, что за народ эти певицы? Громоздкие, толстые, капризные и все время едят. Диафрагма должна «лежать»! На чем, спрашивается, лежать? На сале? На сале лежит картошка, в крайнем случае яичница. А диафрагма должна просто быть, как должна быть талия. Рядом с этими тетками моя Дина была Улановой. Я сомлел и забыл про Москонцерт. Это было так странно – смотреть на мир и не видеть больше никого. Не слышать ничей голос, не интересоваться ничьей судьбой. Было удивительно, но я к этому привык – я любил эту женщину.
– И она стала известной певицей?
– Стала. Даже очень известной.
– Дина… Дина Гнедина! Мне лицо показалось знакомым, но я подумал, что она похожа на известный портрет…
– Вадим, вы придуряетесь! Неужели мы так постарели, что даже не похожи на наши пожелтевшие газетные портреты?
Вадим смутился. Они постарели и были похожи только на самих себя в старости, это была правда. Но признаваться в этом старику не хотелось.
– Вы постарели, но не настолько. А женская красота, сродни той, которой наделена ваша жена, она остается.
Илья Исаакович довольно улыбнулся:
– Мне приятно это слышать. Так вот, через год мы получили бумагу с «казенными буквами»…
– С чем?
– С казенными буквами. Вы не знаете, что это такое? Это официальная бумага, напечатанная на бланке. Машинкой или в типографии. В казенном учреждении… Написанная не от руки.
– Интересное выражение.
– Вадим, я отлично знаю четыре языка, а московский говор – мой родной. Я «акаю», и в письме моем обнаруживается потрясающая грамотность, «Войну и мир» я могу цитировать наизусть. Но с возрастом я все больше вспоминаю язык моих родителей. Так вот, мы поженились.
– И что?
– Ничего. Она пела. Я устраивал гастроли, занимался ее делами, гардеробом, здоровьем, сберкнижкой.
– Что же дальше?
– А ничего. Ничего. Дальше ничего не было. Гастроли, выступления, гостиницы, контракты, деньги. Много денег. Много гостиниц. Много выступлений. И опять деньги. Известность. Два раза ругали в «Труде» и один раз похвалили в «Советской культуре». Мы жили табором – тут тебе и семья, тут тебе и песни с плясками. Только вот… Это как, жену каждый день видеть в старой ночной рубашке. Вы понимаете?
Вадим почти понимал, что ему рассказывал Бару. Понимал, но не очень верил. Как может любовь, единство целей, «дыхание в унисон» разрушить отношения?
– Может, – словно угадал его мысли Илья Исаакович. – Искусство не признает харканья в соседней спальне. Я должен был видеть ее только на сцене, только в парадном платье, ну в лучшем случае уставшую после бисирования с цветами в руках. А моя ругань с администраторами театров, концертных залов, мой хамский и жалкий лепет, когда нам отказывали? Мы смешали творчество и любовь, совершенно не подозревая, что они, как жир и вода, смешиваясь, превращаются в мутную, неаппетитную бурду. Мы где-то потеряли искусство и где-то потеряли любовь.
– Но вы же вместе?
– Да, и теперь мы опять любим друг друга, но каждый из нас ничего так и не добился. – Бару понизил голос. – Средняя певица и третьеразрядный импресарио. У нас нет детей. Видите ли, мы превратили семью, считайте, любовь, в базар, в этакий рынок. На рынке как? Я тебе – деньги, ты мне – товар. У нас, влюбленных, получилось: я тебе – голос, ты мне – концертную деятельность. Ты обязалась петь, я за это обязался обеспечить тебя контрактами.
– Так всегда было между артистом и импресарио.
– Да, только при этом не стоит друг друга любить. Вышеописанная конструкция может закачаться.
– С какой стати?
– Надоело петь и захотелось вышивать крестиком. В рамках рынка эта проблема решается просто – вышивай сколько душе угодно, получив свою долю и выйдя из-за стола. Попробуй это решить в семье?! Не решишь. Обиды, слезы, бойкоты, мелкая месть – и вот вам уже нет ни семьи, ни бизнеса. Знаете, если еще в другой сфере можно как-то найти выход из положения, в искусстве практически невозможно. Вам придется приноравливаться друг к другу, и нет уже азарта, страсти, куража и риска. Вы дрейфуете между «все нормально» и «так себе». Счастье, если вы не обозлитесь друг на друга и не расстанетесь.
– Но, может, бывают исключения?
– Бывают, но я о них ничего не знаю. Я знаю только, что испортил ей жизнь и погубил карьеру. Та слава, которую я ей добыл, очень плохая замена любви. А та любовь, которая нам осталась, не утолит жажду успеха. Настоящего успеха.
– И как же вы жили потом?
– Вы задали, Вадим, самый трудный и важный вопрос. Тяжело. Женщины мужчинам подрубают крылья, а потом упрекают их, что они не ангелы. Вы поняли мою мысль? Сейчас мы постарели и обиды почти не помним, но… Я вам сначала осмелюсь дать совет. Отпустите ее. Дайте ей вольную от своей любви, от своей опеки. Она вас отблагодарит в будущем. Наши потери – это наши приобретения. Мы переживаем их мучительно, но взамен получаем себя новых, лучших. И вот вы другой, изменившийся – это и будет ее благодарность в ответ на ваш разум и благородство. Вадим, разрешите наконец себе трагедию!
– Вы думаете, надо расстаться?
– Умные люди говорят: «Лучше не иметь, чем потерять».
Вадим помолчал.
– Как же жить потом? Что же мне останется?
– Жизнь. Полная смысла. После потерь не надо становиться лучшим другом своего домашнего врача, официантов в ближайшем ресторане, и, умоляю, не ездите к Далай-ламе – он вам тоже не поможет. Вас спасет рутина – обычные, повседневные дела. Смешные в своей банальности, но затягивающие и приучающие к мысли, что будни порой гораздо интересней праздников. И смысл этой жизни именно в ее банальности, в ее деталях. Эти детали, как каркас, сцепляют и поддерживают весьма неустойчивую конструкцию под названием «человек». Вам будет тяжело, но как у нас говорят: «Неспособный выдержать плохое не доживет, чтобы увидеть хорошее». Фигурально, так сказать.
Вадим кивнул, а потом неожиданно для себя спросил:
– Илья Исаакович, я никогда вас не спрашивал, а зачем вы устроились в парикмахерскую? Работаете каждый день, да еще так далеко от дома?
Откуда-то из глубины квартиры послышались шум и недовольное ворчание. Бару оглянулся на дверь и тихо произнес:
– От плохих женщин уберегает бог, от хороших надо спасаться самому. Вы меня понимаете?
От четы Бару Вадим уехал поздно. Он устал за эти два дня. Перелет, разговор с матерью и вот теперь советы старика. Он сейчас почти не думал о том выборе, который ему предстоит. Он валился с ног от усталости и очень надеялся, что Галя не встретит его упреками.
– Ты должен порвать с Алей. – Мать сидела перед младшим сыном, упрямо выпятив подбородок.
– Ты разговаривала с Вадимом?
– Нет, я обдумала все, что ты мне рассказал.
– Это невозможно.
– Возможно. Надо только захотеть.
– Мам, я же предупредил тебя, что я все равно поступлю по-своему.
– Поступай. Но ты спрашивал мое мнение. И вот оно. Не надо тебе жениться на ней. И я в этом совершенно теперь уверена.
– Один умный человек сказал, что, когда мы правы, мы сомневаемся, а вот ошибаемся с полной уверенностью. Может, ты ошибаешься. Объясни хоть что-нибудь.
– А надо ли, если ты все равно поступишь так, как сочтешь нужным. Если все равно ты не захочешь лишить себя удовольствия стать победителем. Но дело в том, что в случае с твоим старшим братом такие игры не проходят. Очень сложно ощущать себя победителем, если он не чувствует себя побежденным. Тебя будет ожидать именно это. Ты ради очень недолгого триумфа испортишь жизнь сразу троим.
– Но я люблю Алю.
– Сомневаюсь. Ты ее не любишь. Твое чувство называется кучей модных словечек, но ни одно из них не означает любовь.
– Почему ты так думаешь? Почему ты вдруг против меня?
– Я не против тебя. Я не за Вадима. Я не знаю эту вашу Алю, а только пытаюсь рассуждать. Начнем с деловой стороны. Как ты думаешь, во сколько Вадиму обошлась вся эта затея? Создание агентства, обучение Али, стажировка, проживание, концертные костюмы, реклама, студийная запись, плакаты, статьи…
– Ты хорошо осведомлена…
– Ты просил совета, я ответственно подошла к вопросу. Итак, деньги были потрачены огромные. Для Вадима – это бизнес. Как ты считаешь, он вправе рассчитывать на отдачу? Он имеет право дождаться того момента, когда ее выступления будут приносить доход, покроют затраты и наконец принесут прибыль? Думаю, что имеет. Второй вопрос – я узнала, что у многих певцов и певиц в контрактах есть специальный пункт, запрещающий жениться или выходить замуж. Да, это жестко, но люди, вложившие огромные деньги, имеют право требовать и такие вещи. Вадим – порядочный человек, он этот вопрос обошел стороной, вместе с тем прекрасно сознавая, что замужество может повлиять на карьеру. И ведь повлияет. Ты же отлично понимаешь, что как муж ты будешь оказывать гораздо больше влияния на Алю, нежели Вадим-продюсер. Тебе захочется показать это влияние, тебе захочется вмешаться… Юра, я знаю тебя, знаю Вадима. Я знаю ваше отношение друг к другу. Вы не очень близки, а потому щадить друг друга не будете. Ты своим поступком превратишь жизнь всех в ад.
Варвара Сергеевна перевела дух и, пока решимость ее не покинула, продолжила:
– Насколько я поняла, при всех доходах, которые приносит сейчас Вадиму его бизнес, среди клиентов его агентства есть только один талант такого масштаба – это Аля. Да, есть певицы эстрадные и даже с голосами, но эта девушка – явление. И ее ждет будущее. Мировое будущее. К тому же она вроде талисмана у него – с нее все началось, она поверила ему, он, не обращая внимания на осуждение со стороны знакомых и близких, шел по совершенно непроторенной дороге. И именно Аля была рядом, именно она ему верила, именно она поддерживала его. Юра, она – не только клиент, она – символ, она – оберег, она – надежда или воплощение надежд. Я бы десять раз задумалась, прежде чем попыталась вмешаться в этот союз.
– А предположить, что я люблю Алю, что хочу жениться на ней, нельзя?
– Ты не любишь ее.
– Ну почему ты так думаешь!
– Потому что ты пришел ко мне, а не к Вадиму. Потому что ты решил моими руками разрубить этот гордиев узел – вопрос любви и порядочности по отношению к близким людям. Потому что ты не подумал о ее чувствах, чувствах девушки, оказавшейся между долгом и страстью, между Вадимом и тобой. Она молода, и для нее это чувство сильное, самое настоящее. Она ошибается – таких отношений, которые предлагаешь ей ты, у нее будет немало, а вот то, что предлагает ей Вадим, не предложит скорее всего никто.
– Да ты знаешь, сколько продюсеров ходит сейчас за ней по пятам. И не таких дилетантов, как наш Вадим, а профессионалов с мировым именем.
– Дело не в профессионализме. Дело в качестве чувства и жертвенности. Вадим ради ее будущего готов отказаться от чувства. В отличие от тебя. Кстати, судя по всему, Аля не собирается менять продюсера. Дилетанта на профессионала.
– Вадим женат, если уж на то пошло! И с его стороны тоже не очень порядочно…
– Юра, страдание – само по себе наказание. Ему сейчас не позавидуешь! Ему не позавидуешь, как бы ни повернулась ситуация!
– Ты меня всегда понимала.
– И сейчас я тоже тебя поняла. Юра, Аля – это твой каприз, щекочущий нервы и самолюбие. Ты понимаешь, что еще немного, и Аля станет известной, блестящей певицей. В вашей семье она будет центром внимания – ты сможешь с этим смириться? Ты ведь очень амбициозен и не любишь соперников.
– А если это не каприз?
– Если это чувство, то ты должен им пожертвовать. Юра, поверь мне, ты хочешь получить сразу два удовольствия – жениться на красивой девушке и поставить брата в зависимое от тебя положение. Но, как я уже сказала, выигравших здесь не будет. Потому что Вадим сильнее, и он тебя все равно победит. Но цена этой победы – Аля, которую ты любишь. Она проиграет в любом случае. Прислушайся к моему совету. А там как знаешь…
В этот вечер Юра уехал от матери рано, даже не поужинав. «Не много ума надо – наказать мать плохим аппетитом!» – неожиданно сурово подумала Варвара Сергеевна. Она очень устала от этого разговора, но ни минуты не пожалела о своей резкости.
Сейчас, сидя в этом старом кресле в прихожей напротив зеркала, она устало думала о том, что сегодня на Алиной премьере в Большом театре наверняка должно случиться то, что по театральной терминологии называется кульминацией. Сегодня все они встретятся – Аля, Вадим, Юра, она, мать Али и тот самый художник, который оказался отцом девушки. Вадим рассказал эту историю матери, и Варвара Сергеевна впервые в жизни осознала, какие шутки играет современная жизнь.
– Это невероятно!
– Ну почему, не так уж далеко он уехал от Москвы, чтобы не встретиться с дочерью, – просто ответил Вадим.
Варвара Сергеевна поправила накидку, дотронулась рукой до волос и в этот момент услышала, как открывается дверь.
– Мам, привет! Ты что здесь, в прихожей, сидишь?
– Тебя жду. – Варвара Сергеевна оглядела дочь и осталась довольна. Красивая, уверенная в себе, излучавшая спокойствие и нашедшая дело по душе, Аня до сих пор была не замужем и, судя по всему, не торопилась. «Мам, успеется. Не каждый мужчина мою профессию выдержит. Роды у лошадей принимать в любое время суток – это вам не в банке с десяти до семи сидеть!» – Аня отшучивалась, и мать видела, что дочь действительно довольна жизнью. Иногда она приезжала в гости с молодым человеком, коллегой. Варвара Сергеевна понимала, что их связывают не только проблемы вакцинации собак от чумки. «За нее я не беспокоюсь». – Мать любовалась дочерью.
В Большой театр собиралась и Елена Семеновна. Своему наряду она уделила совсем немного внимания – платье, купленное Алей на Пятой авеню и при всей строгости выглядевшее дорогим. «Откуда у нее такое чутье на вещи? Или эта тяга к красивому передалась по наследству, от отца? – Елена Семеновна надела на шею янтарь, маленькое ожерелье, привезенное когда-то из Юрмалы. – На фоне бриллиантов это, конечно, не украшение, но мне оно дорого». Дорого оно было потому, что когда-то его привез Тенин. Тогда он еще мог обойтись без батистовых носовых платков, трости с серебряным набалдашником и сшитых на заказ ботинок. Елена Семеновна встретилась с ним три дня назад в ресторане гостиницы «Метрополь».
– Мам, отец приедет на мой концерт. Вам надо обязательно увидеться. – Аля звонила из-за границы, слышимость была неважная. Дочка что-то еще говорила, Елена Семеновна поддакивала скорее машинально. Главное она поняла – дочери важно, чтобы мать с отцом были в нормальных отношениях. Почти сказочная встреча Али и Тенина расстроила четкую схему их семейных отношений.
– Аля, даже если отец когда-нибудь переступит порог этого дома, в нашей жизни ничего не изменится! Я хочу, чтобы ты это запомнила. Я – не дура, про папу-летчика сказки рассказывать не буду. Но его жизнь и наша вряд ли пересекутся! – Это было сказано Але не так уж и давно. И вот, пожалуйста, отец нашелся, отыскался, объявился. Отношения с дочерью и так претерпели изменения, но появление Тенина обнажило разногласия другого, более высокого порядка.
– Мама, ты же когда-то была влюблена в него. И, как я поняла из твоего же рассказа, выбор сделала сама. Ты решила родить ребенка. Он ничего не знал, хотя можно было все ему рассказать, написать, наконец. Но ты этого не сделала. Почему?
Ответа на этот вопрос у Елены Семеновны не было. Вернее, был, но скорее всего Аля его не поймет – слишком многое произошло в жизни дочери, что позволяет ей сравнивать и делать свои выводы. А та, прежняя Аля, которая исчезла в результате волшебных превращений, поняла бы. Она поняла бы, что существует такая любовь, которая может принадлежать только одному, только одной стороне. Эта любовь так сильна, что даже заговорить о ней невозможно – любые слова кажутся легковесными. Эта любовь такой силы, что лучше всего ее перетерпеть в одиночку. Вот Елена Семеновна и терпела. Никто не знает, что пережила она бессонными ночами, ожидая рождения дочери. Дочь стала воплощением силы этого любовного одиночества. Хотелось ли ей рассказать Тенину о дочери? Пожалуй, нет. Эта тайна давала ей фору перед ним, успешным, свободным, и вместе с тем эта тайна давала маленькую надежду на будущее. Елена Семеновна была далека от романтизма и понимала, что время не позволит пересмотреть прошлые ошибки и не проявит снисхождения к самонадеянным заблуждениям, но, видимо, человеку необходимы тайные надежды.
Эти тайные надежды сбылись. На встречу с мужем она приехала пораньше, чтобы настроиться, чтобы подготовиться морально и не дать застать себя врасплох. Ее провели к столику у окна, усадили, принесли воду с лимоном. Она смотрела на бегущую Тверскую. И город, который она предпочитала помнить скромным, и ресторан, о котором тогда ходило столько сплетен, и ее те давние отношения – все это казалось старой, когда-то прочитанной книгой. Елена Семеновна отпила ледяной воды и приготовилась встречать того, из-за любви к которому так изменила свою жизнь. И он появился. «Красивый и элегантный», – по привычке подумала о Тенине Елена Семеновна. Оказывается, в ее душе навсегда остался слепок человека, и, повстречав его много лет спустя, она даже не заметила возрастных изменений, а лишь восстановила по памяти прежний облик. Наблюдая, как Тенин с достоинством двигается по залу ресторана, вызывая любопытные взгляды, Елена Семеновна с удивлением обнаружила, что ее сердце бьется спокойно.
– Привет! – Алекс Тенин наклонился и поцеловал ее в щеку. – Ты уже что-нибудь себе заказала?
– Привет, нет. Я и не хочу ничего. – Елена Семеновна смутилась от поцелуя.
– Давай, капуччино и что-нибудь позавтракать. Я еще не ел.
– Спасибо. Кофе – с удовольствием, а есть не буду. Я успела перекусить.
– Белый батон с ряженкой и сахаром-рафинадом? – Тенин увлекся меню, а Елена Семеновна от неожиданности растерялась. Даже она забыла свое любимое лакомство на завтрак. Действительно, она любила макать сайку, такую белую несладкую булочку, в густую холодную розоватую ряженку и заедать это кусковым, быстротающим сахаром. Другая на ее месте поправилась бы от такой еды, но она, несмотря на аппетит, оставалась такой же изящной. Самое удивительное, что Тенин помнил это. Ей тогда казалось, что ему нет дела ни до чего, кроме творчества и эмиграции.
– Не удивляйся. – Он все так же смотрел в меню. – Я еще помню, что ты терпеть не могла ночных рубашек и спала в мужской сорочке, закатав рукава.
– Как ты можешь это помнить? Мы же вместе почти не… ночевали?
– А вот помню. Меня тогда удивила и порадовала эта твоя нелюбовь к «рюшечкам».
Тенин сделал заказ и наконец поднял глаза на Елену Семеновну.
– Ну, и все-таки… здравствуй, – произнес он тем самым тоном, каким много лет назад встречал ее в студии.
Она все поняла и улыбнулась:
– Целая жизнь, да? Даже больше, если считать Алину.
– Да, это так. И времени, кажется, совсем мало осталось. – Тенин вдруг оторвался от чашки и повернулся к окну. Елене Семеновне показалось, что он тихо шмыгнул носом. «Господи, да он стал сентиментальным!» – подумала она, но виду не подала.
– Это как считать. Мне кажется, еще много-много времени.
– У тебя дочь. Цепочка, понимаешь, не прерывается. Конец, он не виден, поскольку ты волнуешься о ее жизни. Ты в свою не заглядываешь.
– И у тебя теперь дочь…
– Надеюсь. Я все думаю, если бы не этот случай, безумно счастливый и абсолютно шальной случай, я бы узнал об Але? Ты молчала. Другая оповестила бы сразу же, но только не ты.
– Не узнал бы. Я прошлое исключила из своей памяти сразу. Оно бы мне мешало жить, тянуло бы назад, заставляя сомневаться. А мне нужно было поднимать Алю. И я бы это сделала сама.
– Не сомневаюсь. – Тон Алекса был серьезен и уважителен. – Ты бы все сделала. И все равно нам надо благодарить Вадима. Этот парень приносит нашей семье удачу.
«Наша семья» – это прозвучало так естественно, что Елена Семеновна даже не удивилась.
– Да, я очень ему благодарна, хотя и долго сомневалась…
– Но сейчас не сомневаешься?
– Нет, Аля в надежных руках.
Официант принес кофе и завтрак. Тенин с аппетитом принялся за еду, а Елена Семеновна – за кофе. Она старалась понять, что чувствует сейчас к этому немолодому мужчине. Она рассматривала его дорогую одежду, старинные запонки, затейливый галстук и понимала, что воскресить прошлые ощущения не может, а вот ощущение привязанности, какой-то бытовой, семейной, появилось. Она на мгновение спохватилась:
– Послушай, я всегда буду рада тебя видеть, буду писать письма об Але, о ее делах. Но я очень боюсь, что ты мою активность истолкуешь превратно.
– Это как? – Алекс даже оторвался от гренок с маслом.
– Ну, – Елена Семеновна замялась, – ну, что я так из-за того, что ты богат, известен. У тебя, мне Аля говорила, настоящий замок…
– О господи! Какой там замок! Так, бывший дом барона. Усадьба только… Это она все выдумала. – Тенин опять занялся завтраком, а Елена Семеновна расхохоталась. Этот мужчина неисправим – он даже не обратил внимания на суть предложения, а сразу уточнил размеры и статус владений.
Что было хорошего в этой встрече? То, что они не выясняли отношений, не задавали каверзных вопросов, не подначивали друга друга и не пытались врать. И в воспоминаниях уделяли большую часть друзьям, а не тому, что между ними произошло много лет назад. Каждый из них признался в главном.
– Я боюсь, что Аля от меня отдалится. Работа, известность, потом семья. Надеюсь, будут дети…
– Не отдалится. Я тебе это обещаю и это обещание сдержу. Я своим появлением ни в коем случае не разрушу твой мир. Но и ты должна мне кое-что пообещать.
– Что именно?
– Два раза в год ты будешь приезжать ко мне и жить в моем доме. Нас будет навещать Аля, ее семья.
– Зачем тебе это надо?
– Я должен научить вас вести хозяйство. Оно у нас большое. Видишь ли, у меня никого нет. И не было. В смысле семейных уз. Я так и не женился, хотя партии представлялись отличные.
– Почему же? Не любил?
– А шут его знает?! Я любил саму жизнь, с ее аксессуарами, если можно так выразиться. С закатами, восходами, огородом, цветником, домом и книгами. Я любил все и вся, кроме людей. Наверное, такой характер.
Расстались они только вечером, прогуляв целый день по Москве. Елена Семеновна на какое-то мгновение вернула себе прошлое, но, очутившись дома и глянув на себя в зеркало, бесповоротно решила: «Нет, больше никаких встреч. Пусть все остается по-прежнему. И ничего латать я не хочу. Не срастется».
Тенин ворочался в широкой постели, наблюдал всполохи автомобильных фар на лепном гостиничном потолке и пытался вспомнить лицо молодой Елены Семеновны. Получалось плохо.
Прошлое на мгновение выглянуло и сразу скрылось. Оно покинуло этих людей навсегда. Их настоящее и будущее теперь зависело только от Али.
Если бы в Большом театре можно было торговать жареными пирожками, то эта банальная торговая операция превратилась бы в шикарное действо. Что в этом здании так действовало на обыденность, не ясно. То ли мрамор ступеней, то ли красный бархат, то ли изящество светильников и помпезность люстры. Наверно, все вместе. Люди, только вступившие в вестибюль с его бело-серым полом, лестницей и зеленоватыми стенами – образчик русского классицизма, менялись в лице, как те лицедеи, которые вот-вот выйдут на сцену. Полуулыбка восторженности и торжественности, суета рук – сумочки, билеты, шали, платки, перчатки и, конечно, взгляды. Это, пожалуй, единственный московский театр, лишенный признаков ярмарки тщеславия. В Большом себя с удовольствием показывают, но, поглощенные торжественностью минуты, на других не смотрят. Не такое это место Большой театр, где стоит предаваться пошлым светским развлечениям.
Группа людей, стоявшая у мраморной лестницы, выделялась из толпы зрителей. «Эти люди пришли не за искусством. Они пришли сюда переживать, выяснять, доказывать! – Варвара Сергеевна усмехнулась про себя. – Почти скульптурная композиция как иллюстрация человеческих страстей». Два человека, мужчина и женщина, стояли почти вплотную друг к другу и были так заняты разговором, что выглядели, как пара невежливых сплетников. Красивый мужчина с обиженным лицом стоял так, чтобы входящие его сразу заметили. Впрочем, сделал он это скорее не сознательно, а повинуясь чувству раздражения, которое сквозило в его жестах и взглядах. Другой молодой человек, наоборот, постарался уйти в тень угла, образованного стеной и лестницей. Он был спокоен, хотя и поглядывал с нетерпением на часы. Отдельно от всех стояла светловолосая женщина. Она было тщательно одета – все было безусловно модным, дорогим, словно только что из витрины магазина, но сама при этом выглядела напряженно, словно манекен. «Галя до сих пор ревнует. К кому? К Але? Или ко всем девицам, что приходят к ним на прослушивание?! – Варвара Сергеевна от души жалела старшего сына. – Сейчас надо бы им гордиться, радоваться, стоять рядом и ловить завистливые взоры женщин. А она намеренно суха и неприветлива».
– Ничего с собой не могу поделать, как вхожу в эти двери и попадаю в этот мраморный холл, так думаю об Евгении Онегине. Даже не об опере, не о поэме. Простите, я думаю о бобровых воротниках. И представляю, как здесь кидали на руку лакеям свои запорошенные московским снегом шубы. – Варвара Сергеевна, дама опытная по части светских разговоров, кинулась объединять всех этих людей, что собрались на дебют Али.
– Мама, Аня! Где вы так долго были! Я уже волновался! – Вадим покинул свое место у лестницы и стал представлять присутствующих другу другу. Елена Семеновна, занятая разговором с Тениным, Юрий, Аня – все они быстро кивнули друг другу, поулыбались, обменялись приятными словами и замолчали. Варвара Сергеевна была права – каждый из них, включая и ее, был здесь для того, чтобы составить друг другу компанию в мероприятии очень личном.
Директорская ложа, в которую привел их Вадим, пустовала.
– Никого больше не будет? – удивленно спросила Аня.
– Нет, на сегодняшний вечер она принадлежит нам. – Вадим немного горделиво посмотрел в полный зал.
– Как хорошо – будем сидеть с комфортом. – Варвара Сергеевна устраивалась поудобнее в мягком кресле.
– Вы правы, музыку надо слушать только так. Чтобы было удобно. Иначе и не поймешь, что слушаешь, – вступил в разговор Тенин.
– Я сто лет не была в театре. – Аня с любопытством перегнулась через перила. – Смотрите, а нет ни одного свободного места.
– Что ты хочешь, это же Большой! – Юрий сел чуть в отдалении от всех, закинув ногу на ногу. В этой позе был и вызов, и надменность, и обида. Все это относилось прежде всего к Варваре Сергеевне.
– Думаю, не только из-за того, что это Большой театр. Имя Али уже очень известно, она ведь выступала и в Италии, и в Вене? – Аня одернула брата, удивляясь его нетактичности.
– Да, пока все складывается удачно – ее приглашают многие известные театры. – Вадим благодарно взглянул на сестру. Он очень волновался: выступление в Большом – это признание не только таланта Али, но и его, продюсера, импресарио. Когда им позвонили из Большого и обратились с просьбой принять участие в этом концерте, они своим ушам не поверили.
– Ага, боятся талант упустить. – Бочкин довольно потирал руки. Он так увлекся этим бизнесом, что все реже и реже вспоминал про свои олдтаймеры…
– Да, кстати, вот программки. – Вадим раздал беленькие буклетики. – Обратите внимание, с кем на одной сцене будет петь Аля.
Варвара Сергеевна, которая давно уже узнала, что это будет за концерт – связи у нее еще оставались, сказала:
– Вадим, я хочу тебя поздравить уже сейчас. До того, как Аля выйдет на сцену. Я очень рада вашим успехам. А вам, Елена Семеновна и Алекс, могу позавидовать – дочь очень талантлива.
Елена Семеновна, державшаяся спокойно, ответила:
– Варвара Сергеевна, если бы не ваш сын, никто бы и не узнал, какой у нее голос. Это вам спасибо!
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |