– Вадим, вы можете уменьшить сумму почти на треть. Мне хватает и еще остается.
Вадим на том конце провода безапелляционно заявил:
– Не выдумывайте, надо нормально есть, развлекаться и вообще жить.
Аля поблагодарила его, а про себя подумала, что жить так, как живут ее сверстники, она не умеет. Впрочем, и ущербности от этого она тоже не чувствовала – у нее был свой мир, который она тщательно оберегала от других. И город, в котором она оказалась, невольно способствовал комфортному уединению. Окна ее квартиры выходили на небольшой лес горы Капуцинерберг, дорожки которого были снабжены знаками «Осторожно, лисы», через квартал узкие набережные шумного бирюзового Зальцаха спускались прямо к воде, городские парки и площади были гостеприимными как для многочисленных компаний, так и для вынужденных одиночек. Над всем этим возвышался мощный Хоэнзальцбургер, и все это окутывал колокольный перезвон городских соборов. Аля, приученная к каждодневному кропотливому труду, не потерялась в этой внезапной новизне впечатлений и ощущений, она только с радостью убедилась, что этот город полностью соответствует тому, о котором она читала в любимой книге, изумилась гармонии природы, архитектуры и местного образа жизни, подстроилась к городскому ритму и ушла с головой в учебу. Для любого другого человека в другой стране самой большой проблемой могло стать общение, но Аля существовала точно так же, как и в Москве, – ее собственные дела, ее внутренняя жизнь обеспечивали душевный покой, а то, что на нее заглядывались на улицах, ею осталось почти незамеченным. Она по-прежнему считала себя косолапой дурнушкой. Впрочем, эта ее «цепляющаяся» походка исчезала по мере того, как уверенность поселялась в душе. А уверенность эта исходила от двух таких разных австрийских преподавателей и Вадима, который звонил ей два раза в неделю. Матери она звонила сама каждую субботу и отправляла две открытки в неделю. Открытки она выбирала с интересными видами Зальцбурга и не ленилась в двух словах рассказать об этом месте. Языкового барьера она почти не чувствовала – в момент каких-либо затруднений к ней с готовностью приходили на помощь, впрочем, и немецкий она осваивала быстро. Одним словом, несмотря на драматическое несовпадение характеров с профессором Утте, порой Аля чувствовала себя очень неплохо.
Свое первое Рождество в Австрии она провела в доме фрау Вольц.
– Приглашаю вас на Рождество. Я приготовлю наши национальные блюда, – сказала преподавательница, а Аля, собравшаяся было отказаться, вдруг неожиданно для себя согласилась. Ей тоже не хотелось оставаться одной в этот вечер, когда внезапно затихают все рождественские базары и пустеют улицы. Ей не хотелось остаться одной в этот самый семейный немецкий праздник, и она согласилась. «Судя по всему, фрау Вольц одинока, почему бы не провести этот вечер с ней». Аля вздохнула про себя. Она не полетела в Москву на Новый год, поскольку совершенно случайно ее пригласили принять участие в цикле концертов классической музыки, которые ежегодно устраивала католическая община города. «Не отказывайтесь! – в один голос твердили и герр Утте, и фрау Вольц. – Традиционно на них присутствуют все уважаемые люди города. Это очень большая честь!» Аля уже не удивилась – в понимании зальцбуржцев то, что происходило в городе, было намного важнее и весомее того, что происходило в стране. Патриотизм – такая удивительная штука… Созвонившись с Москвой, она получила полную поддержку Вадима и, что важнее, матери.
– Ты должна выступить. Приехать домой успеешь. Занятия и практика важнее всего. – В трубке слышались властные ноты, и если была тоска, то мать не позволила себе ее обнаружить. – В Москву уже летом приедешь или на Пасху. Там длинные у них каникулы, вот и прилетай.
Аля выслушала мать и на всякий случай задала вопрос:
– Мам, ты точно не против, чтобы я осталась здесь на новогодние праздники?
– Я против того, чтобы ты пренебрегала практикой. Надо обязательно выступить.
Так Аля узнала, что такое глинтвейн, сосиски с брецелем на свежем воздухе, толпы гуляющих среди елочных базаров, рождественские песнопения и тишина католического Сочельника.
– Садитесь за стол, – пригласила фрау Вольц Алю. На столе, украшенном остролистом, стоял жареный гусь, кнедлики и бокалы с красным вином. Аля, стесняясь, развернула небольшое продолговатое блюдо – она вчера целый вечер трудилась над фирменным блюдом их семьи – селедкой под шубой.
– Это почти всегда делают в Москве на Новый год. Надеюсь, вам понравится.
Селедка преподавательнице понравилась, как и маленький подарок – мельхиоровая пудреница со Спасской башней на крышке.
– О, что вы! Такой дорогой подарок! – всплеснула руками фрау Вольц.
Это в России драгметаллами считаются золото и серебро. В Европе мельхиор пользуется большим почетом.
Разговаривали они весь вечер – Аля путала слова, не все понимала, но, может, от этого быстро прошло смущение, и комната наполнилась семейным покоем.
– Ваш спонсор прилетает в январе, вы знаете?
Аля сначала не поняла, а потом переспросила:
– Вадим Алексеевич? Я ничего не знаю! Он мне не говорил!
– О, значит, я выдала тайну! Сделайте вид, что вы ничего не знаете…
Беседа потекла дальше, а Аля теперь думала о том, какая же причина заставляет Вадима приехать в Зальцбург и что ей ждать от этого неожиданного визита. «Неужели он хочет сократить мои занятия?! Вряд ли. Он такой человек, что сказал бы мне все сразу. А что еще? Проверка?» Аля потеряла покой и сон, но ни разу не позволила себе напрямую спросить обо всем Вадима. Не хотелось подводить фрау Вольц, и боялась узнать неприятную правду.
На концерте она выступила прекрасно, исполнив самое известное и написанное именно в Зальцбурге рождественское песнопение «Тихая ночь». Многих немецких оборотов она еще не понимала, но, впрочем, протяжная нежная мелодия говорила сама за себя. Она уплывала куда-то ввысь под своды собора и, казалось, обретала цвет от солнечных бликов, которые проникали внутрь сквозь витражи. Все места в соборе были заняты, на первых рядах сидели важные гости, среди них были и бургомистр, и директора учебных заведений, и просто почетные горожане. Аля на концерт надела узкую темно-синюю юбку и белую блузку с широкими рукавами, которые схватывали запястье тугим манжетом и кромкой кружева. Утром того дня, когда должен был состояться концерт, Аля просто заплела нетугую косу, привычно скрыв щеки двумя темными прядями, отчего стала выглядеть моложе своих лет.
– Вы сегодня очень красивая! – Фрау Вольц, присутствовавшая на концерте среди почетных гостей, не удержалась от улыбки. – Не бойтесь, мне кажется, что все пройдет отлично.
И действительно, у Али все получилось. Ее голос, такой необычный, звучал сильно, ясно, чисто. Весь ее облик – трогательный, словно ангельский, произвел на зрителей сильное впечатление. Когда отзвучал последний аккорд и Аля склонилась в поклоне, краем глаза она заметили, что профессор Утте подозрительно активно размахивает своим клетчатым платком. «Да он растрогался!» – догадалась Аля и, повернувшись к педагогам, еще раз поклонилась. «Почему этого не видят мама и Вадим Алексеевич!» – промелькнула у нее мысль.
Вадим не приехал в январе, он приехал лишь на Пасху, когда все магазины, кофейни и рестораны были украшены шоколадными яичками, зеленой травой и бисквитными агнцами. Он приехал, когда форзиция стояла без единого листочка, но с множеством мелких желтых цветов, когда набухли почки рододендронов, а крокусы уступали место нарциссам. Вадим приехал, когда дни становились по-настоящему теплыми и городская молодежь облепила огромные валуны, рассыпанные по берегу Зальцаха. Аля и весну встречала в Зальцбурге.
– Не приезжай, давай уже оставим все до лета. Что ты будешь кататься туда-сюда. Передохни там, пока каникулы. Не забудь, у тебя экзамены летом. Старайся не терять времени. – Голос Елены Семеновны звучал близко, словно мать была в соседнем доме.
Получив приказ из Москвы, Аля вздохнула – она соскучилась по матери и по Москве, но если та говорит «нет», значит – нет. В конце концов, в июле она еще раз попытается сдать экзамены и вне зависимости от результата улетит в Москву. А пока Аля готовилась к пасхальным концертам. Фрау Вольц и герр Утте были довольны подопечной – Аля была не только прилежной ученицей, она была, несомненно, одаренной. Ее необычный голос, которому так удивилась в свое время приемная зальцбургская комиссия, обладал огромным потенциалом. Стоило только подобрать специальную методику, что, собственно, и сделала фрау Вольц, как сразу же раскрылись возможности этого необычного тембра – высокого, но с малозаметной хрипотцой.
– Для оперы не годится! Так в театре не поют! – восклицали в коридорах зальцбургской академии.
– Поют! – утверждали два педагога, и Аля доказывала это своими выступлениями на многочисленных городских музыкальных мероприятиях. Ее уже знали: Зальцбург – город небольшой, русских в то время здесь было немного, а Аля была красива и талантлива. Очень часто ее просили остаться на прием, который всегда устраивали после концерта, но она стеснялась и уезжала домой. Особой дружбы она по-прежнему ни с кем не водила – с фрау Вольц они разговаривали о музыке, об оперных театрах, о том, как надо строить певческую карьеру. Аля иногда рассказывала о Москве, о матери, но почти никогда не делилась своими планами. Преподаватели повлияли на нее – Аля теперь не просто хотела петь, она хотела оперу сделать своей профессией, но по-настоящему мечтать об этом по-прежнему не смела.
Ежегодный городской пасхальный фестиваль проходил в старом городском театре, небольшом барочного стиля здании.
– Здесь акустика не очень хорошая, но вашему голосу это совершенно не страшно, – успокаивающе улыбалась фрау Вольц. Аля почти не волновалась, она выступала в последний день, в составе участников гала-концерта. Накануне она впервые в жизни купила настоящее концертное платье. Платье было самым недорогим из всех висевших в магазине, но Аля в него просто влюбилась. Блестящая шелковая ткань темно-коричневого, почти черного цвета, по подолу расшитое темно-золотыми пайетками. Узор был скромный, но эта золотая линия придавала платью элегантность. «Волосы я подниму наверх или сделаю наконец настоящую прическу в салоне». Аля находилась в приподнятом настроении – весна, цветущий город, оживление на улицах – все это ее немного растормошило. К тому же из разговоров с Вадимом она поняла, что никаких неприятных для нее перемен не будет, а приезд связан с ее дальнейшим обучением.
Конечно, Аля не существовала в вакууме – преподаватели, соседи по пансиону, с которыми она была если не в дружбе, то уж в добрососедских отношениях, подразумевали легкую болтовню и коротание вечеров в ближайшей кофейне, но по душам поговорить ей было не с кем. Разговоры с матерью носили бодрый, оптимистический характер и касались здоровья и учебы. Маленькая тонкая ниточка душевности исчезла в силу расстояния – опять возникшая строгость матери объяснялась страхом за живущую в отдалении дочь. Весной Аля впервые ощутила грусть, не имеющую причины. Эта грусть возникала по вечерам, когда из окна особенно сильно пахло речной свежестью.
Когда фрау Вольц увидела одетую и причесанную к концерту Алю, она только ахнула. Герр Утте машинально поправил очередной яркий галстук и откашлялся. Аля, убившая с утра два часа в парикмахерской, боялась вертеть головой – ей казалось, что волна волос надо лбом и тяжелый узел, собранный на макушке, рассыпятся. Фрау Вольц рассмеялась:
– Вам придется ожить, иначе выступать не сможете. А за прическу не бойтесь!
Алю объявили почти в конце, и она, машинально поправив завиток волос возле уха, вышла из-за кулис. Зал тонул в полумраке, лица зрителей видны не были. Аля вдруг вспомнила рождественский концерт в соборе. Там были свет, пространство, там не было такой четкой границы между зрителями, и казалось, что ты вместе с ними одно целое. Поэтому не было страха, не было волнения, а был восторг от торжественности и трогательности, которые создавало ее пение. Сейчас Аля, освещенная яркими софитами, глядя в темную яму зала, испугалась – в наступившей тишине она уловила настороженность. Дирижер взмахнул палочкой, и зазвучало вступление. Аля попыталась найти опору в знакомых звуках, но не нашла. Она почувствовала, как забилось сердце, как ослабли и неприятно дрогнули коленки. Аля в отчаянии посмотрела на дирижера, тот мельком улыбнулся, будто и не понял ее взгляда, тогда Аля вдохнула и запела. Она поняла, что ее голос дрожит и зал услышал и дрожь, и хрипотцу, но никто не проронил ни звука, стараясь не помешать. Аля выводила мелодию, почти не помня себя, она не понимала слов и лишь молила бога, чтобы как можно быстрее окончилось выступление и можно было уйти из этого ослепляющего круга света. Не помня себя, она обвела взглядом чуть освещенные первые ряды зрителей и вдруг увидела там Вадима. Тот сидел рядом с фрау Вольц и улыбался своей подопечной. Аля на мгновение растерялась, и вдруг радость вытеснила ее страхи, и она запела так, как пела на уроках фрау Вольц, – свободно и уверенно, но сейчас к этому примешивались радость встречи и гордость за собственные достижения.
Вадим летел в Зальцбург с тяжелым сердцем – его волновали отношения с Галей. Выяснилось, что жена – человек с неуступчивым характером, что за ее молчаливостью порой скрывается подозрительность, что помириться с ней сложно – на словах она соглашается с доводами, на деле – остается при своем мнении. Вадим, сам человек достаточно упрямый, немногословный и склонный к мрачной задумчивости, оказался в доме, где оба обитателя большей частью молчали. И в молчании одного из них чувствовались обида и враждебность. Это очень нервировало, тем более что работы в компании было много. Как иногда бывает, решение одной задачи становилось условием следующей. Вадим, прочитавший тьму иностранной литературы о деятельности продюсерских компаний, понял, что «продавать» выпестованный талант – это только полдела, выгодно контролировать все творчество, к тому же наиболее высокие доходы может приносить звукозаписывающая деятельность. И пока Аля училась петь, Вадим закладывал техническую базу и строил жесткую вертикаль продюсерского центра. Создание своей звукозаписывающей компании стало одной из самых важных задач, которую сейчас предстояло решить. Вадим понимал, что «сделать звезду» – значит не только найти талант, обучить его, воспитать, вывести на музыкальный рынок – необходимо сделать так, чтобы все услышали этот голос. Даже при плотном гастрольном графике в течение года новую звезду увидит ограниченное количество людей, в то время как покупка диска с записью по плечу каждому, и при грамотной раскрутке исполнителя доход от этого будет огромен. Вадим понимал, что первая их звезда – певица классическая и правила работы с ней должны быть особенными. Это на Западе есть сотни контор, агентов, менеджеров с солидным опытом. Здесь, в России, весь путь надо проходить заново, учиться прямо в процессе. Вадим нервничал – он был человеком совестливым и больше всего боялся за Алю. Заведя тот самый разговор об ответственности, Елена Семеновна попала в болевую точку. Самым сложным в деле, которое предпринял Вадим, оказался психологический компонент – чувство вины перед Алей не исчезало. Ему казалось, чуть просчитайся, и загубит он юную талантливую душу.
– Почему ты не можешь меня понять? – спрашивал он Галю.
– Потому что мы договаривались о другом. Мы договаривались о деле.
– Это тоже дело, это серьезный и очень доходный бизнес. В России мы будем первыми. Галя, мне сложно работать, я чувствую в своем доме «пятую колонну». Я вынужден все время оглядываться на тебя, продумывать каждое слово и каждый шаг – я боюсь, что ты не только не одобряешь мои действия, но и подозреваешь в чем-то предосудительном.
Несмотря на эти многочисленные разговоры, понимания они не находили. Вадим вздохнул с облегчением, когда сел наконец в самолет. Перед самым вылетом он еще раз переговорил с Бочкиным, направляющимся в Голландию подписывать договор с фирмой, поставляющей им звукозаписывающее оборудование.
– Бочкин, как ты думаешь, справимся? – Вадим только сейчас понял, в каком напряжении они живут все это время.
– А то! – успокоил его друг.
Вадим думал, что, увидев Алю, о которой преподаватели отзывались в самых лестных словах, он успокоится и обретет уверенность в своих действиях. Однако, сидя в зале и слыша, как Аля старается превозмочь волнение, Вадим понял, что он нужнее ей, чем она ему. Он увидел, как девочка повзрослела, какой законченной, определившейся стала красота ее лица, услышал ее голос – уже другой, умелый и, несмотря на нервозность, очень яркий и самобытный. Аля изменилась, но изменения были недостаточны. Это в Москве он представлял себе, что вместе с вокальным мастерством сразу же придут и зрелость, решительность, самостоятельность. Спустя почти год Вадим увидел того же самого ребенка, просто слегка повзрослевшего.
– Как же я рада вас видеть! – Аля подошла к Вадиму после окончания концерта. Она сняла свое темное тяжелое платье и была в скромном брючном костюме. Внешне она ничем не отличалась от коренной жительницы Зальцбурга.
– Я тоже рад. – Вадим заметно смутился. Ему захотелось вдруг поцеловать Алю. Так, как целуют старших сестер или старых подруг, но он постеснялся. Вадим вдруг почувствовал себя, как в детстве, под взглядами маминых знакомых. Даже слова куда-то все подевались, точь-в-точь десятилетний мальчишка среди незнакомых людей.
– Что с вами? – Аля внимательно посмотрела на него.
– Все нормально, только устал. Я ведь прилетел утром, отдохнуть не успел, сразу сюда на концерт.
– И правильно. – Фрау Вольц выждала ровно столько, чтобы Аля и Вадим успели обменяться приветствиями. – Очень скоро на концерты Али пробиться нельзя будет. И сейчас-то многие пришли сюда ее послушать.
Вадим оглядел большое фойе театра – людей и вправду было очень много – разного возраста, но по одежде было понятно, что это люди состоятельные, уважаемые в городе. «Может, и не из-за Али, но все равно хорошо, что она пела в таком собрании, – подумалось ему, – не исключено, что и полезные знакомства завести так можно будет!» Вадим потихоньку становился практичным и пробивным человеком. Если раньше для него познакомиться с кем-то было большой проблемой, а уж поддержать длительную беседу на какие-либо темы, кроме математики, и вовсе невозможно, теперь же «стеснительный ступор» нападал на него очень редко. Большей частью он, непредумышленно сохраняя угрюмость на лице, старался быть общительным и убедительно-приятным. Еще раз окинув взглядом толпу, он принял решение не уходить сию минуту, а немного побыть – дать возможность зрителям разглядеть Алю.
– Мы ждем кого-то? – удивилась та, когда Вадим, вместо того чтобы пойти к выходу, стал в самом центре и, поддерживая ее под локоть, завел тихую неторопливую беседу с герром Утте.
– Подождите, пожалуйста, мне кое-кого надо здесь найти, – соврал, улыбаясь, Вадим. Аля вздохнула и с покорным видом стояла рядом. Она чувствовала, что на нее смотрят, кто-то, проходя, улыбаясь, говорил слова одобрения. Все это было приятно, но ей больше всего хотелось узнать новости из дома. Не из разговора с матерью, не из письма, а от живого человека, который несколько часов назад еще жил московской жизнью.
– Вы удивительно грациозны для оперы! – Эта фраза прозвучала на немецком языке, а потом ее повторили по-русски, но слышался акцент – еле заметный, а если бы Аля была внимательно-злорадной, то заподозрила говорившего в нарочитости. Но она только привычно улыбнулась и поблагодарила за комплимент.
– Я слушал вас и удивлялся – вы молоды, но так мастерски умеете держать внимание зала. Признайтесь, что это ваше явное волнение в самом начале не что иное, как трюк? Вы не представляете, как это подействовало! Дама рядом со мной даже ахнула – побоялась, что вы не возьмете верхнее «ля». А потом зал был в таком напряжении, что, даже ошибись вы, они бы не заметили. – Невысокий худощавый мужчина смотрел на нее не отрываясь. Аля понимала, что надо что-то сказать, но ее сбило с толку обвинение – она-то действительно испугалась сцены…
– Вы правы, эта исполнительница умеет держать зал. – Вадим решил прийти на помощь Але. Он давно уже заметил говорившего и оценил его щегольской внешний вид. Впрочем, это щегольство было «чересчур» – костюм, бабочка, ботинки, даже сорочка – все было действительно старым, но выглядело как новое. «Интересно, он шьет на заказ эти свои костюмы?» – подумал Вадим. Особенно его потряс зонт, который незнакомец держал в руках. Зонт-трость был тоже старый, тяжелый, из темного дерева, с серебряной накладкой на рукоятке – не зонт, а мечта ассистента по реквизиту. Жесты незнакомца казались немного жеманными, но тот, кто был знаком с немецким кинематографом тридцатых годов, сразу же приметил явное сходство с героями-любовниками тех лент. На мизинце его правой руки красовалась маленькая печатка – из тех, что носят потомки знатных родов, – мол, «от прадеда по наследству передалось». «Слава богу, что монокля нет, а так все радости костюмированных вечеринок!» – Вадим усмехнулся про себя, но тут же решил расположить незнакомца к себе. Тем более что и фрау Вольц, и герр Утте, стоявшие рядом, поприветствовали его почти душевно.
– Да, фрау – фокусник! Без сомнения! Я не профессиональный музыкант, но любитель оперы, хочу сказать, что колоратурное сопрано – самый удивительный из голосов! И Моцарт, и Россини, не говоря уже о других композиторах, написали для него дивные арии. А вы знаете, что такое «колоратура»? – Господин обвел всех взглядом. – Это «украшение», «орнамент», и когда-то означало только лишь стиль музыкального произведения, но вовсе не голос. А потом для удобства – ох уж эта наша любовь ко всяческому комфорту! – это стало оперным голосом. Но это коварный оперный голос – его обладательницы должны быть хороши собой и обладать актерским талантом. Трагическая Джильда в «Риголетто» и легкомысленная Церлина в моцартовском «Дон Жуане» – это все колоратурное сопрано. Но! – Господин сделал паузу, фасонно повесил зонт на руку, сложил руки для аплодисментов и продолжил: – Меццо-сопрано, которое мы услышали здесь, – это нечто удивительное! Такое своеобразие! Такая перчинка! И при этом надо сказать, наша сегодняшняя певица отвечает всем высочайшим оперным требованиям!
Аля смутилась. Как реагировать на весь этот спектакль, она не знала. И красивой она себя не считала, а что до актерской игры – тут в словах незнакомца проглядывала безудержная лесть. Вообще же этот господин был явно странен – начиная от костюма до жестов и манеры изъясняться. В нем было все, чем обладают герои-резонеры из назидательных романов, в нем было многое от кинематографических аристократов и было что-то, что, несмотря на этот маскарад, заставляло к нему прислушиваться внимательно.
– Позвольте представить вас друг другу. – Фрау Вольц пришла на выручку Але и Вадиму. – Фрау Корсакова, герр Спиридонов! А это… – Тут она сделала паузу. – Это герр Тенин, герр Алекс Тенин.
Вадим, невольно подражая манерам нового знакомого, церемонно наклонил голову, а Аля неожиданно сделала небольшой книксен. Со стороны выглядело немного комично, но герр Тенин даже не моргнул глазом.
– Я о вас наслышан – герр Утте, фрау Вольц, да и многие в Зальцбурге говорят о вашей подопечной. – Герр Тенин опять обратился с улыбкой к Але: – Можно ли вас пригласить на следующие выходные? Через неделю. Приезжайте в пятницу, дом у меня большой, места всем хватит. Гостей будет немного, но очень интересные. Фрау Вольц, вы тоже…
– Нет, спасибо, я бы с удовольствием, но всю следующую неделю я буду в Мюнхене. Так что прошу к моей подопечной отнестись внимательно…
– Cпасибо за приглашение! – Вадим держал под локоть Алю. – Мы обязательно приедем.
Уже на обратном пути Вадим и Аля решили прогуляться по городу и поговорить обо всем, что их обоих волновало. Вадим вдруг заметил:
– Странно, впервые видит и сразу пригласил в гости…
– Ничего странного, – улыбнулась Аля, – нас представила фрау Вольц – это почти что рекомендация. Не знаю, как во всей Австрии, в Зальцбурге это очень важно.
У Вадима было две причины для визита в Зальцбург. Первая – проведать Алю и узнать из первых рук о том, как идут ее занятия, вторая – весьма неожиданная и вызвавшая очередную ссору между ним и Галей. Вадим, сверстав планы на ближайшее будущее, пришел к выводу, что у него есть несколько месяцев для учебы. «Менеджмент в области музыкальной индустрии» – так назывался краткий курс, который Вадим собирался прослушать в Вене. Отправляя Алю в Зальцбург, Вадим знал еще очень немного о том, что положено делать продюсеру. Что такое брендинг, клубный промоушн, медиапланирование и организация рекорд-индустрии – об этом он читал, но как на деле применить знания, понятия не имел. Своим умом он дошел до организации звукозаписывающей студии, но огромная масса времени у него уходила на освоение вещей элементарных.
– Слушай, нам отчаянно не хватает «таблицы умножения», то есть азов, – сказал однажды Бочкин, отрываясь от составления сравнительной таблицы параметров музыкальных усилителей.
«И впрямь не хватает!» – мысленно согласился Вадим и за два дня собрал информацию о том, где можно подучиться продюсерскому делу. Вену он выбрал потому, что она была ближе всего к Але. Жена, узнав, что он оплатил курс, расплакалась. В понимании Гали это был шаг к сближению с Алей и шаг, приближающий разрыв с ней.
– Я хотела совсем не этого. Я хотела, чтобы у нас был ребенок. У тебя был бы нормальный бизнес, я бы тебе помогала в нем ненавязчиво – я лезть в твои дела никогда не хотела, но я была бы рядом, была бы единомышленником. А теперь что получается?! Получается, что это твой бизнес с кем угодно, только не со мной! Тебе ближе эти «таланты», но только не я. Ты будешь проживать жизнь с ними, а что будет с семьей. Хватит ли у тебя на это все сил?!
Галя тогда наговорила очень много несправедливых слов, и Вадим на них отреагировал почти спокойно, не обижаясь. Только в одном Галя была права – ребенок их семье нужен. И надо было идти к врачам, но теперь Вадим тянул и уходил от разговоров не по причине деликатности. Теперешнее положение его устраивало, иметь детей он пока не хотел. И объяснить жене это он тоже не мог. Та Галя, которую он знал еще в школе, пожалуй, его бы поняла, допустила бы возможность сомнений, теперешняя истолковала бы его неверно. Сейчас, в Зальцбурге, Вадим старался не думать об этом последнем разговоре, он понимал, что его решимость очень зависела от Гали, причем так сильно, что та даже не подозревала о своем влиянии на него. Но, окунувшись в зальцбургскую внешне очень легкую и радостную творческую жизнь, Вадим окончательно укрепился в своем решении. «Я правильно выбрал дело. Хотя и совершенно спонтанно. Я не делаю ничего предосудительного, и моя совесть перед Галей чиста. Жаль, что она так непреклонна», – думал Вадим, наблюдая за Алей, преобразившейся в результате самостоятельной жизни и занятий любимым делом.
«Она будет потрясающе красивой, она станет звездой. Надо только очень бережно с ней обращаться». – На мгновение Вадиму показалось, что Аля его дочь – теплом и заботой было пронизано чувство к ней. Он был начинающим продюсером, ему и в голову не пришло, что угрозой его бизнесу может стать обычная влюбленность будущей певицы. Вадим еще не знал о кабальных контрактах, которые бизнесменам приносят огромную прибыль, а исполнителям – деньги небольшие, разбитое сердце и расшатанные нервы. Впрочем, в классическом искусстве подобные истории редки. В отличие от эстрадного.
Вся эта неделя прошла для обоих стремительно – теперь Аля показывала Вадиму Зальцбург. Теперь она водила его по узким улицам, увозила в небольшие уютные предместья, рассказывала интересные истории. Теперь пришел черед Вадиму удивляться и радоваться – городок был небольшим, но открытий сулил множество. Воспитанный в лучших классических традициях, Вадим ни на минуту не забывал, что находится на родине Моцарта.
– Послушайте, как это удивительно они все сохранили. – Вадим еще раз оглядел дом, где родился Моцарт.
– Ничего удивительного, войны у них почти не было. Только что и разрушили в сорок четвертом году колокольню Зальцбургского собора.
Аля радовалась, что могла быть полезна Вадиму как гид. Она радовалась его приезду, как радовалась бы старшему брату или отцу, о котором в доме никогда не говорили. «Считай, отца у тебя нет!» – Елена Семеновна сурово предупредила дочь, когда той было лет двенадцать. Аля приняла это как приказ. Она была не любопытна – в старую папку, где мать хранила документы и фотографии, никогда не заглядывала. Гуляя по Зальцбургу с Вадимом, Аля чувствовала себя совершенно свободно – не было стеснения, неловкости, зажатости. С ним обо всем можно было говорить – о матери, которая в Москве, оказывается, спешно делала ремонт квартиры, готовясь к ее приезду. «Это секрет – меня попросили ничего не говорить! – смеялся Вадим. – Не забудьте сильно удивиться, когда приедете в Москву!» Говорили о будущем.
– Как вы думаете, я добьюсь успеха?! – откровенно, не боясь загадывать, спрашивала она.
– Думаю, да, – отвечал Вадим, который здесь, в Зальцбурге, почувствовал себя уверенней от того, что Аля была рядом, от того, что все только и твердили об исключительности данных, красоте и манере держаться этой исполнительницы. «Где они были раньше, когда она собеседование проходила?!» – задавал себе вопрос Вадим.
– Они большие консерваторы. Это же Старая Европа! – читая его мысли, рассуждала Аля. – Они до сих пор не верят, что мы в России живем иначе. Смешные такие!
Вадим прислушивался к ее рассуждениям о людях и думал, что Елене Семеновне удалось воспитать цельного и порядочного человека. «Это же надо, при такой муштре и, я бы даже сказал, неуважении к личности!»
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |