– Что вы будете? Давайте я помогу с переводом. – Вадим уставился в свое меню. – Предлагаю быструю классику. Венский шницель, салат и кофе со знаменитым тортом «Захер». Как вы на это смотрите, Елена Семеновна?
Ответа не было долго. Вадим наклонился к соседке и увидел, что та тихо вытирает капающие слезы.
– Что с вами? Перестаньте! Все же хорошо! Мы совершили самое главное – долетели, я ужасно всегда боюсь самолетов, а впереди у нас трудные дни, но… Не волнуйтесь, у вас талантливая дочь, и у нее все получится.
Вадим говорил и говорил, но, будучи человеком неповерхностным и наблюдательным, он отлично понимал, почему расплакалась Елена Семеновна. «Господи, да она в кафе-то была сто лет назад! И дело не в пирожных, дело во внимании, в обстановке и… в надежде. Надежда – вот чего не хватало ей!» Он неожиданно для себя приобнял Елену Семеновну:
– Прошу вас, успокойтесь, нам с Алей будет точно не хватать вашей твердости.
Елена Семеновна достала из старой, с потертыми краями сумки платок, вытерла глаза и произнесла:
– Даже если не получится, все равно спасибо! Эти горы такие красивые, я даже и представить себе не могла…
Аля взяла мать за руку:
– Мам, а ты что себе купила?
Елена Семеновна напоследок всхлипнула и ответила:
– Такую блузочку с рюшечками и…
Вадим диктовал официантке заказ и прислушивался к необычным для матери и дочери интонациям.
Зальцбург их встретил пасмурными сумерками, а когда они доехали до небольшого отеля, стоящего на холме, и вовсе наступил поздний вечер. Войдя в маленькую дверь, они оказались в просторном холле, стены которого были обшиты светлым деревом, а глаз радовали занавесочки в мелкий «деревенский» цветочек. Оформили постояльцев быстро – деньги за проживание были вовремя переведены Бочкиным, и, скрывая любопытство, приятная австрийка снабдила их ключами. Вадим помог спутницам занести вещи и, падая от усталости, наскоро приняв душ, уснул крепким сном.
Поначалу ему показалось, что на улице туман. Но, полежав минуту с открытыми глазами, Вадим разглядел солнечную листву и куски голубого неба. А впечатление тумана происходило от тонкой, полупрозрачной шторы, которая закрывала небольшое окно. Вадим потянулся, встал и вышел на деревянный, увитый виноградом балкончик. Утро было росистое, свежее. Вадим попытался рассмотреть дальнюю перспективу – сквозь осеннюю листву виднелись река, город, облепивший ее берега, и в самой дали огромная белая крепость. «Господи, просто наслаждаться бы этим всем…» – подумал он, ощущая внезапный озноб. Сегодня было, по сути, решающее событие – Алю прослушивала комиссия музыкального колледжа. Часы показывали раннее утро, но Вадим решил собраться и разбудить спутниц. Одевался Вадим тщательно, в уме повторяя английские слова, – он обнаружил, что здесь, в Австрии, где почти все говорят по-английски, ему не всегда хватает словарного запаса. «Кто знает, о чем сейчас придется договариваться!» – Он посмотрел на себя в зеркало и позвонил в номер своих спутниц. Ответом ему были долгие гудки. «Куда они делись?! Время-то еще раннее». Вадим выскочил из номера.
– А где вы были? – спросил он Елену Семеновну, когда та открыла дверь на его требовательный стук. – Я вам звонил по телефону, никто не ответил.
– Так это вы были? А я думала, кто-то из персонала, и не сняла трубку. Язык же я не знаю.
– А Аля? Она-то сносно говорит по-английски, да и немецкий, я заметил, подучила.
– А Али нет. Она еще рано утром ушла на прогулку. Сказала, что будет около гостиницы, далеко не пойдет.
– Она и не сможет уйти далеко, дом стоит на холме, а вот в такую росу выходить ей не стоит. Может простудиться. Я же с Каринэ Давидовной разговаривал…
– Она тепло оделась, я проследила.
– Тогда пусть гуляет, а мы с вами пойдем завтракать.
В большом зале ресторана на первом этаже пахло кофе и свежим хлебом. Подав пример стесняющейся Елене Семеновне, Вадим положил на большую тарелку круглую булочку, несколько ломтиков колбасы и сыра.
– Завтракайте плотно – нам с вами предстоит тяжелый день. Аля будет выступать, а мы с вами будем ждать. А ждать, как известно, тяжелее всего.
Соглашаясь с ним, Елена Семеновна тяжело вздохнула.
Аля проснулась, когда на чуть посветлевшем небе были выцветшие звезды. Несмотря на усталость, спалось ей плохо. Экзамен, который ей предстояло держать, был сложным – общаться придется на немецком или английском, а прослушивание включало несколько сложных отрывков из известных оперных партий. Аля не боялась плохо выступить, она боялась, что сама затея с этим поступлением может оказаться большой авантюрой. Аля видела, как нервничает Вадим Алексеевич – для него это тоже экзамен, он сам признался, что только начинает этот бизнес. Но в отличие от него Аля ставила на карту гораздо больше, чем деньги. Она ставила на карту будущее. Все домашние разговоры, которые предшествовали этой поездке, убедили ее в том, что мать от своего не отступится, что согласие, которое она сейчас дала, пусть и формальное, не более чем маневр. Вадим Алексеевич был убедителен, но мать была хитрее. Аля на нее не обижалась, поскольку все понимала. Груз ответственности одинокой женщины велик и порой превращает характер в сущее мучение для того, о ком заботятся. Аля помнила, как во время их споров она произнесла лишь одно-единственное слово – «шанс». И это, как ни удивительно, перевесило. Шансов у них с матерью в этой новой жизни было мало. Их семья не успевала за временем. «Мерзляковское училище? Консерватория? Гнесинка? Дорогая моя Елена Семеновна, даже если вы продадите все, что у вас есть, вам не хватит денег на поступление в эти учебные заведения. А подготовительные занятия?! Ладно, по музыке я с ней позанимаюсь, ни копейки не возьму, а все остальное?!» – это чуть ли не каждый день повторялось в разговорах между Сергеем Фомичом и матерью.
Аля вылезла из-под невесомого одеяла и стала одеваться. Вчера, благодаря деньгам, которые выдал ей Вадим, она купила несколько красивых вещей. Недорогих, но модных – в школе девочки от зависти бы упали. Аля не была тщеславной, но, переодевшись, она поняла – симпатичную женщину «бантики» сделают красивой. Аля прислушалась к дыханию матери. Та, кажется, спала, но стоило взяться за ручку, как послышался голос Елены Семеновны:
– Оденься теплее, утро раннее. Простудишься.
– Хорошо. – Аля поежилась по привычке. Вчера что-то в их отношениях изменилось, но многолетняя строгость и психологическая дистанция так разом не исчезнут.
Она замотала вокруг шеи длинный шарф и выскочила на улицу. Гостиница, окруженная старыми деревьями, еще спала. Аля прошла по узенькой тропинке и очутилась на берегу маленького пруда, за которым была площадка, огороженная низенькой каменной оградой. Аля обошла пруд, усыпанный мелкими листьями, и подошла к ограде. Вниз шла отвесная стена, поросшая низким орешником, там где-то шуршала автомобильная дорога, а вдалеке… Вдалеке был город, на него бросали синеватый отблеск темные холмы, отчего дома казались более светлыми, а красные крыши – бордовыми. Зеленые купола соборов почти сливались с небом, которое, казалось, решало – просветлеть или нахмуриться. Але картинка представилась музейной панорамой, если бы не звуки – быстрый грохот реки Зальцах, делившей город на две части, доносился сюда и превращал этот макет в живую картину. Но больше всего Алю поразила крепость – даже с этого расстояния она казалось огромной и неприступной. «Это и есть крепость Хоэнзальцбург на горе Фестунберг. Та самая, где играл Моцарт. Та самая из книжки. Там он испугался «черного человека», – Аля по-детски захлебнулась от восторга. Перед ней лежала сказка, о которой она читала, о которой мечтала и которая внезапно вошла в ее жизнь.
Что такое сказка? Сказка – это история о становлении героя. Перемена места и обстоятельств, исчезновение привычного окружения, лишения, невзгоды, потери – испытания, через которые надо пройти, чтобы предстать в новом качестве. В сказке о Моцарте было «возвышенное и земное». Возвышенным в ней была страсть к творчеству, земным – преграды, стоявшие на пути этой страсти. Сейчас Але казалось, что она сможет все преодолеть, главное, чтобы судьба ей разрешила, дозволила пройти все испытания. В жизни Моцарта был отец, восхищенный одаренностью сына, в ее – странный, немногословный, немного угрюмый Вадим.
«Это все он, Вадим Алексеевич», – по-детски подумала она. Разница в возрасте была не настолько велика, но его манеры и положение «инвестора» заставляли ее воспринимать Вадима как старшего. И еще она чувствовала огромную благодарность за все, что он сделал для них. Аля не была заражена меркантильностью, ей в голову не пришло бы добавить улыбок или мягкости в свои манеры, но чувства благодарности к человеку, который протянул руку помощи, она не могла не испытывать. «Что там дальше будет, даже не хочется об этом думать! Уже и так многое случилось!» – Аля вспомнила и отлично сданные экзамены, решение предпринять путешествие, и список музыкальных произведений, которые она c Каринэ Давидовной подготовила к прослушиванию, и вчерашний разговор с матерью о рюшечках и кофточках. За несколько месяцев жизнь их семьи претерпела такие изменения, что казалось, возврата к прошлому быть уже не может. Но, чтобы не сглазить, она продолжала твердить: «Вот провалюсь, вернемся в Москву, и пойду я в педагогическое училище… Мама будет довольна».
Знаменитая зальцбургская Школа Искусств находилась в здании бывшего монастыря. Примечательно, что часть его была встроена в гору, у основания которой он располагался. Привычное для этих мест украшение – виноград – заняло весь фасад, оставив свободными только окна. Как ни искал Вадим вывеску, он так ее и не нашел, только войдя в прохладный вестибюль, они увидели большой квадрат с готической вязью, несколько мемориальных досок, большие темные двери и лестницу из серого камня.
– Нам – сюда, – сказал Вадим и толкнул одну из дверей. В сумрачной квадратной комнате их ждала сотрудница бюро – так, на немецкий манер, именовалась канцелярия. Приветливо улыбаясь, она обратилась к ним на английском языке.
– Здравствуйте, фрау Корсакова! Вас уже ждут. – С этими словами она приняла из рук Али папочку с документами и открыла двери небольшого зала. Вадим только успел увидеть рояль и пять человек в комиссии.
– Ни пуха! – Он дотронулся до плеча Али. Она даже не отреагировала – Вадим видел, каким бледным стало ее лицо, а по проходу она пошла тем самым косолапым «запинающимся» шагом.
– Скажите, как долго будет идти экзамен? – Он обратился к даме.
– Час-полтора.
– А когда станет известен результат?
– Обычно мы сообщаем письменно.
Вадим поблагодарил и отправился в маленькую кофейню, где его ждала Елена Семеновна. У той с утра от волнения поднялось давление.
«В этом заведении наверняка пил пивко папаша Моцарт! И строил планы относительно своего гениального сына», – подумал Вадим, оглядывая небольшое полуподвальное помещение. В этом смысле из века в век ничего не меняется. Родители тщеславны. Мать Али, с ее идеей «всяк сверчок знай свой шесток», тоже тщеславна, и это ее тщеславие жестоко своей ограниченностью. Впрочем, как и Леопольд Моцарт, лишивший сына детства. А если бы не лишил? Впрочем, в случае с Амадеем ничего не изменилось бы – Сороковая симфония была бы написана все равно. Сложнее, если у человека нет таланта, но есть способности. Способности в талант не превратятся, могут только развиться… Правомерна ли здесь родительская или педагогическая деспотия? Вадим не сразу заметил Елену Семеновну. Она сидела в самом углу маленького зала. На ее голове был все тот же валик из поседевших волос, на лице ни грамма косметики, но свежеприобретенные «рюшечки» славным образом ее преобразили. Она стала похожа на сельскую учительницу – этакая сухонькая, в меру кокетливая пожилая дама со строгим взглядом.
– Я вас даже не узнал! – воскликнул Вадим и не покривил душой. Елена Семеновна не смутилась, а сразу же спросила:
– Ну что? Началось?
– Да, думаю, она уже поет…
– Господи!
– Не волнуйтесь, все равно ответ мы узнаем не раньше чем через три недели. Это если наша почта не потеряет их письмо.
– Так долго?!
– Ну у нас же не быстрее… В конце концов, повлиять на ситуацию мы все равно не можем. Давайте пить кофе, вернее, вы – чай, а я – кофе. Ну и что-нибудь перекусить, как вы смотрите на это?
– Даже не знаю. – Елена Семеновна замялась. – Мне не очень удобно, даже если я предложу заплатить, все равно это будут ваши деньги.
– Елена Семеновна, мы же уже говорили на эту тему. Вы – в командировке. Вам полагаются командировочные, подъемные, гонорар, или черт знает как они еще там называются! – Вадим устало посмотрел на женщину – деликатность вопроса обрекала его на беспрестанные поиски сложных формулировок. Уже не впервые за эту поездку возникал неловкий денежный вопрос. По-человечески он все понимал – кто угодно себя почувствовал бы не в своей тарелке. Посторонний человек оплачивает абсолютно все расходы. К тому же Аля с матерью всегда жили очень бедно. Небогатыми они были и до общественных потрясений, а с наступлением эпохи коммерческой свободы и разрушения социальных обязательств вовсе превратились в бедняков. Вадим, поближе познакомившись с семьей, удивлялся тому, как вообще они жили. Невольно приходили на ум запасы в доме матери, которые даже без отцовского наследства могли запросто обеспечить семью из трех человек.
– Послушайте, Вадим Алексеевич, я бы хотела вам задать один вопрос, который послужил бы извинением за мое поведение в Москве. Прекрасно сознаю, что была слишком резка, даже груба, не желая вникать в ваши доводы. И поехала я сюда только потому, что не могу оставить дочь, хоть ей и исполнилось восемнадцать лет. Мой приезд сюда – не результат убежденности, это просто долг в моем понимании. Вадим Алексеевич, вы не боитесь ответственности? Вы не боитесь, что поманите даже не красивой жизнью или успехом, поманите возможностями, а в случае неудачи вы же бросите человека и будете искать другого?
– Я боюсь ответственности, Елена Семеновна. Боюсь, как любой нормальный человек. И я понимаю, что молодые люди быстро и практически безвозвратно проникаются убежденностью в своей исключительности. – Вадим посмотрел на собеседницу. – У меня перед глазами хороший пример – мой младший брат. Он и сейчас считает, что умнее, способнее и красивее его на свете нет. Ему пока везет – нашим родителям удалось обеспечить нам достойный старт. Но после старта следует дистанция, и ее надо выдержать. Впрочем, это уже другое… Так вот, любые возможности, предоставляемые жизнью, надо расценивать как благо, и любые попытки вырваться из привычного круга должны возбуждать аппетит к деятельной жизни, к поиску. – Вадим помолчал. – А вообще спасибо за вопрос – надо в штат ввести психолога. Чтобы работал с кандидатами. Что же касается вас, Елена Семеновна, вы меня немного удивляли и даже раздражали, но, по сути, я вас понимал очень хорошо. Моя мама вела бы себя точно так же. Наверное.
– Хорошо, что мы слышим друг друга. Неизвестно, какой ответ мы сейчас получим, и я не могу не волноваться за Алю.
– Она у вас сильная и очень сдержанная.
– Это плохо, она всегда все держит в себе. Правда, я сама в этом виновата – не позволяла особых излияний. Мне страшно было – вдруг со мной что-то случится, она останется одна. Привыкшим находить опору без нее тяжело…
– Я отлично это понимаю… Мы оба волнуемся, – спустя минуту произнес он, – поэтому давайте поговорим о приятном. В конце концов, мы в самом сердце Европы, в старинном городе, красивом и интересном, давайте махнем рукой на обстоятельства, даже если они сложатся не лучшим образом, и устроим себе отдых.
– Я не могу себе это позволить. Если Аля не пройдет прослушивание, нам надо срочно возвращаться. Меня отпустили всего на несколько дней, а Але надо думать о дальнейшей учебе. И пожалуйста, не говорите мне, что вы постараетесь нам помочь. Всю жизнь вы помогать не сможете. Никому. Ни нам, ни кому-то другому. Вы очень молоды и добры – я это поняла. Доброта ваша не только в готовности потратить деньги на чужих людей, ваша доброта в понимании их обстоятельств. А это уже очень много. Но вы встали на трудный путь. Заработать деньги на одаренности другого – это балансирование на грани влюбленности и ненависти, алчности и доброты, привязанности и равнодушия. Это под силу только душевно талантливым людям.
– Елена Семеновна, спасибо за хорошие слова. Я сам иногда боюсь… Вы уж этот мой секрет не выдавайте никому.
– Договорились. – Мать Али внезапно улыбнулась, и Вадим увидел в ее лице намек, тень Али. Тень той красоты, которая быстро скукожилась под действием невзгод, обычных, человеческих, но таких беспощадных.
– Скажите, куда бы вы хотели пойти, что посмотреть? Может, в театр? Или в магазины… Ну, не буду, не буду, – замахал Вадим руками, увидев смущение и возмущение одновременно на лице собеседницы. – Ну хоть куда-нибудь! Ведь у нас еще целых три дня!
– Давайте дождемся Алю. А потом решим… – Елена Семеновна в нетерпении поглядывала на дверь. – Впрочем, здесь же, наверное, есть книжные магазины? Я бы хотела попасть в книжный. Знаю, что за границей можно купить книги на русском языке. И художественные альбомы. Если можно…
– Господи, да не вопрос! Мы обойдем все книжные, которые есть в Зальцбурге! Вы что-то конкретное хотите купить?
– Да. Нет. Я посмотрю… Вы знаете, я очень люблю книги. И читать, и иметь… Иметь в смысле – обладать. Как обладают библиофилы – ценить тексты, иллюстрации, качество переплета, редкость издания… Я не всегда могла найти, что люблю, сами знаете, в магазинах не все было… С переплатой покупать – не по карману… Правда, когда уже совсем все по-другому в стране стало, у нас на работе объявили подписку на четырехтомник поэтов Серебряного века. Я так обрадовалась, денег заняла, внесла в кассу. Я поэзию очень любила всегда, к тому же нам всем показали уже вышедшие первые тома. Так вот, ждали мы этих книг очень долго, примерно год, а когда получили, то разочарование было ужасное – представляете тонкие книжицы, отпечатанные на ротапринте, словно инструкции по использованию стиральной машинки. И такие противные обложки, шершавые, из плохого мягкого картона… Ужас, одним словом. Вы скажете, содержание – главное, но есть вещи, которые должны быть оформлены прекрасно. Да и контраст с уже выпущенными книгами был разителен.
– Будем считать, что вас не злостно обманули, а издательство не успело за инфляцией… Планировали одно, денег хватило только на другое… Я, кстати, тоже люблю красивые книги. Их, впрочем, любят все. Обязательно с вами посетим книжные…
Аля вошла в кафе и сразу же отыскала их взглядом. По ее лицу понять было ничего нельзя, но походка… Походка выдавала все. Унылое шарканье, ступня, цепляющаяся за ступню, – сейчас это все стало каким-то гротескным.
– Скорее всего, меня не примут… Даже на платное отделение… Во-первых, там с документами что-то… Я не очень поняла. Но это можно было бы поправить, они сами сказали. А во-вторых, у меня голос, который уже не раскроется… С ним работать можно, и можно даже меня научить правильно петь – они сами так сказали, но оперного будущего у меня нет. Это я поняла хорошо. Они сказали, что мы можем дождаться официального ответа – они его обязательно пришлют. Вот. – Аля взяла вилочку и стала есть торт, лежащий на тарелочке перед матерью. – Я так волновалась и теперь такая голодная, что съела бы корову.
– И надо съесть. Бросьте, Аля, сладкое, мы идем серьезно обедать. – Вадим махнул официанту, расплатился и, стараясь не смотреть на лицо Елены Семеновны, повел их по оживленному, в осенних солнечных лучах, старому городу. Он знал, куда идти, ресторан в национальном стиле он заприметил давно, но специально выбирал окольные пути, узкие улочки, сады и скверы, он вел их мимо знаменитых соборов, памятников, домов. Он сделал так, что помимо своей воли они вынуждены были разглядывать, рассматривать, удивляться. И вопреки своему настроению они влились в эту радостную, яркую толпу, включились в ее праздную, легкую жизнь. Сделав большой круг, уставшие, немного отвлекшиеся от случившегося, они наконец расселись за большим дубовым столом, и Вадим стал вслух зачитывать меню. Только на минуту он отвлекся и услышал, как Елена Семеновна проронила:
– Вадим Алексеевич, вас врачи-диетологи просто бы на костре сожгли. Глядя на вас, можно подумать, что лучшее лекарство от неприятностей – это еда!
– А что – нет? – Вадим рассмеялся. – Но если серьезно, то я вынужден всех присутвующих предупредить – сегодня мы отрываемся, отдыхаем. Завтра у нас рабочий день – мы должны выработать план действий на будущее. В Москву мы должны вернуться с графиком – что, как и в какой последовательности необходимо делать. Сами понимаете, Зальцбургом, как и Мерзляковским училищем, все не заканчивается.
Вадим обозначил цель, вернув этому не самому удачному дню смысл.
В отель они приехали поздно вечером, нагруженные покупками. Аля несла ноты и большой пакет с пуховичком – Вадим убедил, что здесь это купить намного выгодней, чем в Москве, сам он приобрел подарки Гале, матери и Бочкину, а Елена Семеновна осторожно держала большой художественный альбом с работами советского художника, некогда уехавшего на Запад и достигшего большого успеха здесь, правда, абсолютно забытого на родине. Эта забывчивость была отчасти политической, отчасти «человеческой» – художник был талантлив, чего не могли простить коллеги.
– Я или ничего не понимаю в живописи, или это просто не мое. – Еще в магазине Вадим пролистал выбранный Еленой Семеновной альбом.
– Этот стиль называется «экспрессионизм». Среди немцев было много художников, талантливо работающих в этом стиле. Немного карикатуры, немного гротеска, немного трагедии, немного комедии – здесь все. Но должна сказать, что попадаются не только выразительные вещи, но и очень красивые. – Елена Семеновна сидела на мягкой скамье, которых в этом магазине было очень много – специально для покупателей и просто любопытствующих. Любую книжку можно было взять с полки и читать, не покупая, прямо здесь.
– Господи, как же хорошо придумано! – воскликнула мать Али и добавила: – Можно я здесь посижу, альбом полистаю, у меня ноги отдохнут. А вы идите погуляйте, пакеты свои оставляйте здесь, около меня.
Вадим и Аля вышли в городские сумерки – уже прохладные, но уютные, позволяющие неторопливую прогулку по узким улицам. На вершинах лежали отблески красного, почти ушедшего за горизонт солнца. Городская толпа поредела, зато кафе и рестораны заполнились людьми. Вадим и Аля шли по Гетрайдегассе, улице, которая почти насквозь проходила через весь старый город.
– Ну вот, так получилось! Мне очень обидно… Я и вас подвела, вы уже столько денег потратили, и вернуть вам их нет никакой возможности… – Аля улыбнулась, и ее темные глаза как бы утонули в припухлых веках. Она улыбалась, но Вадим видел, что от этой улыбки до слез один шаг. И этот шаг был сделан. Аля наклонила голову, чтобы никто не увидел ее лица. Она плакала тихо и очень неумело – слезы, как состояние души, были ей непривычны, и не по причине легкости нрава, а потому, что все свои трудности она привыкла преодолевать с «сухими глазами». Вадим остановился и растерянно огляделся вокруг. Он захотел ее обнять, но стеснительность и боязнь напугать Алю не позволили ему это сделать. Глядя на нее, Вадим в панике думал, что он совершил роковую ошибку. Эта девушка – ребенок, не уверенный в своих силах, слабый в желаниях, требующий каждодневной заботы и опеки, никак не подходит на роль будущей звезды. «Где кураж? Где жизненные силы, где устремления, способные свернуть горы?! И что в таланте, если нет главного – стойкости?! Справлюсь ли я с этим?» Вадим решительно взял Алю за руку:
– Перестаньте плакать! От ваших слез мне еще хуже. Вы меня не подвели. Вы сделали больше, чем возможно. Вы ведь не готовились специально. Для поступления в подобные заведения дети готовятся с первого класса. Здесь очень высокие требования. Ваша матушка права – я авантюрист и вас втравил в эту историю.
– Вадим, сами знаете, что это не так, – вы такие возможности открыли передо мной. – Аля вытирала глаза платком. – Даже если по приезде вы нам не позвоните, мне важно знать, что кто-то в меня верил.
– Спасибо, вы отличная утешительница, не чета мне. Запомните, мы будем двигаться вперед! Во что бы то ни стало! Несмотря и вопреки! А сейчас мне очень хочется вам сказать или сделать что-нибудь такое, чтобы сегодняшняя неудача забылась, но в голову ничего не приходит. Разве что пирожное.
Аля рассмеялась. Вадим от неожиданности онемел, только что были слезы, а теперь… «Девушка переутомилась – и впечатления, и переживания!» – подумал Вадим.
– Мама права, вы в еде утешение ищете, как другие в вине!
– Это от растерянности и от страха за вас, вы не переживайте, я мало что пока смыслю в голосах, но в вас я не ошибаюсь. И не отступлюсь. Мы будем с вами работать, добьемся успеха и… заработаем кучу денег!
Поздно вечером, проводив мать и дочь до дверей их номера, Вадим прошел к себе, свалил все покупки прямо на мягкий пол номера и бросился на кровать. Он устал, глаза слипались, и почти во сне он видел маленького Моцарта, который пел голосом Али. «Я очень устал!» – подумал Вадим сквозь сон, перевернулся на бок и крепко уснул уже без сновидений.
Ранним утром его разбудил телефонный звонок.
– Герр Спиридонов?
– Да. – Вадим спросонья путал русские, немецкие и английские слова. – Кто беспокоит?
– Это герр Утте беспокоит по поводу вашей подопечной фрейлейн Корсаковой. Можно ли встретиться с вами и обсудить возможность ее занятий вокалом с фрау Вольц? Это отличный педагог. Ее методики рассчитаны на такой голос, как у фрау Корсаковой. У меня она будет изучать ряд других дисциплин, которые обязаны проходить будущие певцы. Мы готовы предложить ей заниматься со мной в течение года на частной основе, а через год пусть она попробует вновь поступать к нам. Все-таки школа у нас отличная. И очень жаль, что вчера все так получилось. Я был за принятие фрейлейн Корсаковой в наше учебное заведение, но, увы, остался в меньшинстве.
Вадим обскураженно молчал.
– Вы меня поняли?
– Да, я вас понял! Очень хорошо понял и сразу же могу сказать, что мы согласны. Надеюсь, ваше решение окончательное. Не получится, что вы передумаете? Она – девушка очень впечатлительная, я не хотел бы причинять ей излишнее беспокойство.
– Совершенно точно, более того, я лично искренне сожалею, что вчера так безапелляционно высказались на ее счет. Одним словом, жду вас в шестнадцать часов по адресу…
Вадим нацарапал адрес, попрощался и бросился к Але и Елене Семеновне.
Перемена декораций
Законы драмы требуют столкновения крайностей. Исходя из этого постулата, учебная жизнь Али была исполнена драматизма. Профессор Герхарт Утте, с которым она теперь проводила большую часть дня, был абсолютным холериком. Обучая ее, этот франтоватый, меняющий каждый день безумной расцветки галстуки австриец не мог посидеть спокойно ни минуты. Выскакивал он из своего кресла так пружинисто, что тихая и медлительная Аля каждый раз вздрагивала и пугалась. «Так и голос может пропасть!» – думала она, прислушиваясь к быстрой, словно осыпающийся щебень, немецкой речи. За время занятий Аля уставала, и причиной тому были не нагрузки, а скорость, заданная профессором. «Tempo! Tempo!» – это было его любимое слово. Дни, когда она ходила к нему на занятия, были настоящим испытанием. Возвращаясь к себе домой, в пансион, стоящий на другой стороне Зальцаха, у подножия горы Капуцинерберг, Аля задергивала шторы и в темноте проводила тихие вечера. Привыкшая к своей размеренной, очень спокойной домашней жизни, она с трудом выносила агрессивный и напористый характер преподавателя. «Таланта мало! Нужен кураж! И четко поставленная цель! Вы о чем мечтаете?! Петь?! Вам нечего у меня делать! – кричал по-немецки профессор Утте. – Вы должны мечтать через три года выступить в Большом или Ла Скала! Вот ваша цель! Конкретная, к которой надо мостить дорогу, а то – петь! Пойте в душе тогда!»
На этом фоне полная безмятежность фрау Вольц, тихая улыбка и нежный голос были отрадой.
– Мы будем делать два дела сразу – учиться петь и готовиться к премьере. Выучим потихоньку все партии, на которые вы с вашим голосом можете претендовать. – К удивлению Али, от этой пожилой дамы она услышала то же самое, что говорил профессор. Эти уроки были спокойными, и Аля чувствовала себя в небольшой квартире преподавательницы совсем как в Москве у Каринэ Давидовны.
В остальном зальцбургская жизнь была приятной и удивительной. Впрочем, Аля в бытовом плане была неприхотлива, а потому даже самые простые вещи воспринимала с удовольствием. После долгих поисков ее поселили в пансионе, где она занимала небольшую квартирку, состоящую из спальни, маленькой гостиной и обычной для этих мест длинной, как пенал, кухоньки. В эту кухоньку вместилась вся бытовая техника, которую на этот момент придумало человечество. Аля похлопала дверцей миниатюрной посудомойки, изучила микроволновку и решила, что готовить она не будет – в городе было полно недорогих мест, где без особого ущерба для кошелька мог пообедать студент. «Аля, у вас будет достаточно денег, чтобы вести нормальный образ жизни. Вам не надо будет экономить – питайтесь хорошо, покупайте одежду, ноты, книги. Вы сможете позволить себе кино и театр. За учебу, квартиру и медстраховку деньги будут переводится в первых числах каждого месяца. Научитесь пользоваться пластиковыми картами», – твердил, провожая ее, Вадим. Когда Аля получила свои первые деньги, она даже не поверила своим глазам – в руках у нее было целое состояние. В конце месяца она сэкономила достаточную сумму и в следующем разговоре с Вадимом сказала:
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |