Соловей для черного принца (СИ) 16 страница

— Я вижу, ты не разводишь пустых разговоров, — мне почудилось в ее голосе одобрение. — Ты не из тех глупых современных девиц, которые падают в обморок при первом же затруднении.

— Можно ли сделать такое заключение за столь короткое знакомство? — парировала я. Я не собиралась выказывать ей почтительность, чего она, по всей видимости, ожидала.

— Мои глаза остались такими же зоркими, как в двадцать лет. А сейчас им помогает еще и богатый опыт, которого не было в молодости. Кроме того, я наблюдала за тобой, когда ты и… эта женщина пришли к нам на обед. Ты сумела себя подать и вела достойно.

— О какой женщине вы говорите? — спросила я, угрожающе нахмурившись. — Вы, видимо, имели в виду мою тетю — мисс Гризельду Уилоуби? Не верится, что вы могли забыть ее имя.

На лице ее застыла многозначительная, вкрадчивая улыбка, из тех, что предназначены непослушному ребенку, который плохо ведет себя в присутствии посторонних.

— Я не жалуюсь на память, милочка. Но впредь запомни, я не терплю, когда меня перебивают. Ты должна еще заслужить право находиться в этом доме. Будь покорна — и я, возможно, посмотрю на тебя благосклонно.

Я ощутила, какой силой она обладает. Леди Рэдлифф откровенно давила на меня, и мне было трудно ей не подчиниться. Неважно, что ее тело старо, ее дух был несгибаем, и я осознала, почему все боятся Элеонору. У нее были свои планы в отношении меня, — ее взгляд сказал мне об этом. Я насторожилась. И твердо посмотрела ей в глаза, так как поняла, что мне придется бороться с ней.

— Дед пригласил меня в этот дом, и, полагаю, вы не будете идти против желаний графа Китчестера? А что касается покорности — то увы… С самого детства я была предоставлена самой себе, и никто не позаботился развить во мне подобные склонности. С годами этот недостаток только укрепился. Покорность, подчинение, послушание — в этих делах я полный профан, и если уж вам так захочется просветить меня, то, поверьте мне, ничем хорошим для вас это не кончится.

С минуту леди Элеонора сидела почти неподвижно, но раздражение подняло ее с места, без особой надобности она развернула вазу и оборвала увядшие лепестки, скомкав их и бросив комочки на стол. Снова села, сцепив ладони перед собой. Тяжелые перстни сердито брякнули по столешнице.

— Я хочу знать, — наконец, произнесла она, — как ты собираешься поступить. Уверена, Лемуэл готов признать тебя. По крайней мере, он уже вписал Эдварда в библию, кстати, на то же самое место, откуда когда-то вычеркнул его.

Леди Редлифф вопросительно посмотрела на меня, но я не стала отвечать. Видимо, старуха не знала, что граф уже подписал бумаги, в которых признавал мои права, и меня это не удивило. Было такое чувство, что граф решил придержать новость, пока я не дам окончательного ответа. Или же у него были планы неизвестные мне.

— Могу сказать только, что дед пригласил меня пожить в Китчестре. Но я приму его предложение только в следующем году, так как на днях собираюсь вернуться в Академию.

Казалось, она вздохнула с облегчением, узнав, что я не побеспокою их в ближайшее время.

— Значит, граф всерьез рассчитывает на тебя. Что ж, не могу сказать, что мне это не нравится. Я опасалась, что на старости лет он сошел с ума. Я бы не стерпела, если бы родовой замок попал в руки этого жабеныша. Ты — другое дело. Как бы я к тебе не относилась, ты имеешь полное право быть одним из Китчестров.

— Спасибо, что вспомнили об этом, — насмешливо поблагодарила я ее.

— Вижу, тебя смешит наш разговор. Однако я могу простить твою легкомысленность, учитывая твои молодые годы и, как ты сама призналась, невоспитанность. Я же хочу предложить союз. И если ты хотя бы вполовину так умна, как о себе думаешь, то примешь мое предложение.

— Я вряд ли могу отказать вам, не обидев вас, — ответила я. — Но, знаете, все же не стоит! Я очень несдержанна, и, если меня что-то не устроит, то могу натворить много такого, о чем впоследствии буду жалеть.

— Нахалка! — бескровные губы Элеоноры сжались в жесткую линию. — Зачем делать вид, будто мы испытываем друг к другу симпатию? И все же я готова протянуть руку тебе. Это лучше, чем видеть, как нищий выродок хозяйничает на землях наших предков. В какой-то степени я даже довольна, что ты появилась в Китчестере. Естественно, мне жаль Эдварда. Он всегда был не слишком стойким. Боюсь, это можно сказать о многих в нашей семье.

Я посмотрела на ее прямую спину и позволила себе заметить:

— Но вы явно не страдаете таким недостатком.

Снисходительно улыбнувшись, леди Редлифф дала понять, что разговор окончен. Она сказала мне все, что собиралась. По ее виду я поняла, что у нее нет никаких сомнений в том, что я с признательностью приму ее предложение. На ее властном лице была высечена такая непоколебимая уверенность, свидетельствовавшая о том, что она не привыкла к возражениям. Похоже, я должна была безмерно благодарить ее за оказанную мне честь и доверие.

Когда старуха позвонила в колокольчик, Джордан тут же предстал пред нами, церемонно раскланявшись на пороге, с каждым поклоном все выше задирая свой острый подбородок.

— Проводите мисс Сноу в комнату к милорду, — повелела леди Элеонора, указав на меня скрюченным пальцем, как будто сам мужчина не поймет, кого из нас ему следует проводить.

— Граф в это время отдыхает, будь добра не задерживаться у него. Джордан проследи!

С невыразимым почтением на лице, дворецкий еще раз согнулся пополам. Я вслух выразила сожаление, что столь выдающийся талант прозябает в услужении, вместо того чтобы блистать яркими ролями на подмостках лондонского театра. После моих слов Джордан на миг забыл о своей безответной страсти к потолочным балкам, и опустил подбородок, с легким замешательством взглянув на меня. Элеонора же надменно отчитала меня за грубость.

На прощание я не удержалась и подлила масла в огонь:

— Я подумаю над вашими словами, леди Редлифф. Но не обещаю, что мой ответ будет положительным. Вы сами сказали, что мы не испытываем друг к другу симпатии, так надо ли лишний раз насиловать себя, идя на соглашение друг с другом.

С дедом я пробыла недолго, хотя именно с ним мне хотелось провести больше времени. Его комната находилась внизу, и мы опять преодолели множество лестниц и коридорчиков, пока добирались до нее. Обстановка в спальне деда была самая простая, если не сказать скудная. Разобранная кровать, кресло-качалка у камина, комод с парой канделябров на нем и низкая тумбочка у изголовья с ворохом газет. Единственное, что приковывало внимание, были две облезлые медвежьи шкуры, расстеленные на полу перед кроватью и у камина. Старик полулежал на огромных пуховых подушках, почти полностью утопая в них. Его маленькое тощее тельце покрывала просторная ночная сорочка, а на голове восседал, гордо торча вверх, штопаный колпак. Увидев меня, он не скрыл радости. Тут же взбодрился и захотел подняться, чтобы переодеться и принять меня по всем правилам. Но я воспротивилась.

— Что вы! Если я помешаю вашему отдыху, то цербер за дверью, доложит обо всем леди Элеоноре. Он когда-нибудь снисходит до того, чтобы общаться с людьми, как обычный человек? Или же он так и родился с задранным вверх подбородком, и тут уж ничего не поделаешь?

Старик захохотал, весело поглядывая на дверь. И нарочито громко сказал:

— Боюсь, Джордан слишком долго проработал у нас — его организм уже отравлен миазмами китчеровской спеси и высокомерия. И потом, мы держим небольшой штат прислуги, но даже такого количества достаточно, чтобы человек, командовавший ими, ощутил вкус власти.

Мы разговорились, не замечая, как летит время. Я сказала, что принимаю его приглашение и после завершения учебы, приеду сюда. Но мои слова почему-то не обрадовали деда. Наоборот, в нем появилось непонятное беспокойство. Заметив это, я спросила, в чем дело.

— Слишком долго ждать! Я только что обрел тебя и вновь потеряю на целый год, — попробовал отшутиться дед, но я поняла, что за его словами скрывается нечто большее. Я хотела, чтобы он поделился со мной своими тревогами, но граф снова стал привычно лукавым и довольно щурился, поглядывая на меня.

— Ты разговаривала с Элеонорой? — внезапно спросил дед. — Что она от тебя хотела?

— О, вы уже в курсе?! Новости в этом доме доставляются с ошеломляющей скоростью. И не прикидывайтесь, будто не знаете, о чем мы говорили. Все равно не поверю. Я так понимаю, цербер успел и там и тут. Возомнил себя ловкачом Труффальдино?

Но дед уже был настроен на серьезный тон.

— Она ненавидит Дамьяна. И чем больше шансов у мальчика поставить Китчестер на ноги, тем сильнее будет ее ненависть.

— Но почему? Это как пилить сук, на котором сидишь.

— Лучше пусть сук будет спилен, а дерево срублено, чем быть всю жизнь обязанной такому ничтожеству. Ее гордость не просто уязвлена, она втоптана в грязь и заплевана этим выскочкой. Так она считает. Твое появление вселило в нее новую надежду, похоже, она решила воспользоваться тобой, чтобы избавиться от ненавистного мальчишки.

— Хотела бы я знать, как она это сделает! Неужели она думает, что я соглашусь… В последнее время у меня такое ощущение, что я весьма значительная особа, просто пуп земли какой-то! Нет, целое пупище гигантских размеров! Все чего-то хотят от меня, рвутся заслужить мое доверие, запугать и воспользоваться мной по своему усмотрению!

Он поддался вперед и наклонился ко мне через край кровати. Морщинистыми птичьими пальцами старик дотронулся до моих волос, уложенных на затылке в тугой узел.

— Нельзя настраивать против себя Элеонору. Я сам с ней поговорю. Все привыкли к моему своеволию, и в отличие от тебя, они не могут убежать от меня — а тебя я могу потерять. Я не хочу этого. Я чувствую себя сейчас живее, чем за последний десяток лет… Теперь ты можешь идти.

Сказав это, он пожал мне руку и, откинувшись на подушки, закрыл глаза. Я всматривалась в его лицо, надеясь прочитать хоть какие-то чувства на нем, кроме все того же лукавства. С нарастающей досадой я поняла, что дед так ни разу и не сказал мне, что будет скучать и ждать моего возвращения. За то время, что я смотрела на него, лицо его, дряхлое и желтушное, расслабилось, пропало сковывавшее его напряжение, и дед громко засопел.

Через несколько дней я уехала в Дарем. В этот раз я ехала намного раньше назначенного до конца каникул времени, так как должна была выполнить поручение директрисы. Мисс Дарлингтон прислала мне письмо, в котором просила сопроводить новую ученицу. Девочка была из знатной родовитой семьи и приходилась племянницей герцогу Лестребскому. Я была очень польщена, что директриса выбрала меня в качестве провожатой, отрекомендовав семье девочки как одну из лучших воспитанниц академии и возможно будущую преподавательницу. После недолгого собеседования с ее семьей, живущей во время сезона в Лондоне, я была принята и одобрена в качестве провожатой. Для меня же этот момент стал первым испытанием, переходом во взрослую самостоятельную жизнь. Мне уже пора было задумываться о будущем и начинать делать крохотные шажочки в этом направлении. Сама я еще не представляла, каким оно будет и чего я хочу для себя. Но то, что другие уже видят во мне вполне самостоятельного человека, готового бороться с трудностями и отвечать за чужую жизнь, порадовало меня и только укрепило во мне желание стать именно таким человеком.

ГЛАВА 17

Последний год учебы пролетел для меня слишком быстро. В расписании появились новые занятия, и количество свободного времени уменьшилось, но я чувствовала себя беззаботной и совсем не обремененной учебой. Эта легкость выглядела странно, если учесть, что мне надо было думать о будущем.

Я всегда знала, что буду зарабатывать на жизнь. Конечно же, я могла остаться в деревне и жить без каких-либо особых дел, но мне не хотелось становиться обузой для тетушки. Мысли о ярмарке невест и сезонах, где я могла бы заполучить мужа, были для меня отвратительны. Тем более, ни у меня, ни у тети не было таких денег, чтобы оплатить столь дорогое удовольствие. Поэтому мысли о замужестве, как о способе устроить свое будущее, раз и навсегда покинули меня, когда я поняла, что мне предстоит идти другой дорогой.

По правде говоря, в этот год я должна была сделать все, чтобы уже к выпуску иметь приглашение на достойное место. Как когда-то сказала тетя Гризельда, выбор подобного места весьма небольшой для девушки из приличной семьи — либо стать гувернанткой, либо компаньонкой у старой леди. Но меня не прельщало ни то, ни другое. В отличие от моей подруги Софи Ларкем я не просматривала газеты с объявлениями о вакансиях и не рассылала пачки писем и рекомендации академии, предлагая свою кандидатуру. Весь этот год я с энтузиазмом ждала, что директриса обратится ко мне с предложением. Ведь не зря она отрекомендовала меня как будущую преподавательницу Даремской Академии благородных девиц.

Годы учебы сделали нас с Софи близкими подругами. Она, так же как и я, не попала в число тех счастливиц, чьи судьбы решаются на светских балах, а достоинства обсуждаются за карточными столами, между ставками и партиями. Мне до сих пор не понятно, по каким причинам Софи выбрала для себя стезю гувернантки. В моем представлении гувернантка должна быть неким эфемерным существом, которое можно увидеть только в классной комнате, а в других частях дома оно растворялось и исчезало, чтобы не мешаться под ногами слуг, не попадаться на глаза деспотичному хозяину и не вызывать мигрени у чувствительной хозяйки. Пытаться вписать Софи в этот образ — было бы крайне оскорбительным. Потому как она была невероятно энергична. Никто не видел ее скучающей без дела или пребывающей в депрессии. Именно благодаря ей годы учебы стали для меня яркими и веселыми. Мы устраивали скачки на холмистых лугах, выходили по утрам в море на старенькой лодке, ставили потешные спектакли, к которым сами же шили костюмы, а иногда (и к нашему полному восторгу нам все прощалось) сбегали из-под опеки миссис Вестедж на деревенские праздники. В общем, я не представляла Софи в роли гувернантки, и мне было горько, что она растратит свою пылкую душу в услужении.

В начале марта состоялось собрание учителей. После него учителя стали поглядывать на меня с любопытством, и многие благосклонно улыбались. Я поняла, свершилось то, чего я так жаждала — мисс Дарлингтон предложила мою кандидатуру в качестве преподавателя. И теперь я со дня на день ожидала, что директриса вызовет меня. Но разговор произошел только в мае.

Пригласив меня в кабинет, она сама лично налила мне кружку чая и, положив два кусочка сахара, очень долго и тщательно перемешивала. Пока серебряная ложечка монотонно выписывала круги, директриса изучала исписанные четким подчерком листы. Наконец, отложив листы, она пододвинула мне блюдце с чашкой чая и заговорила. Начала она издалека. Сказала, что в течение всех этих лет наблюдала за мной и осталась довольна моими успехами в учебе и блестящими знаниями, которые я неоднократно демонстрировала. Кроме того, она попросила всех преподавателей оценить меня. И я с гордостью услышала, что все отозвались обо мне положительно. Затем мисс Дарлингтон долго распространялась на тему новейших методик обучения и пользе молодых учителей с их свежими взглядами и идеями. В конце этого длинного монолога директриса предложила мне занять место в преподавательском составе и учить воспитанниц английской и иностранной литературе. Но было и условие, сильно огорчившее меня в первый момент. Приступить к обязанностям я смогу только через год, когда миссис Эбинест уйдет на заслуженный отдых и освободит место. Мисс Дарлингтон обещала, что я обязательно займу эту вакансию. так как я подхожу ей по всем показателям. Если же, разумеется, меня это устроит, и я приму ее предложение.

Год! Мне предстоит ждать целый год! Я надеялась, что уже летом приступлю к работе и стану независимой. В конце сентября мне исполнится восемнадцать, и хотелось бы к этому времени выйти из-под опеки тетушки. Однако и с таким условием я обязана быть благодарной мисс Дарлингтон. Как выразилась директриса, у меня будет время подумать. Перед Рождеством я должна дать окончательный ответ. Я от всего сердца поблагодарила ее, и покинула кабинет окрыленная успехом.

Через пару дней я в корне изменила мнение на счет предстоящего года ожидания. Теперь я была счастлива, что у меня будет уйма свободного времени, которое я могу потратить на тысячи дел. Софи повезло меньше. Сразу же после выпуска она приступала к работе. Расставаясь, мы обещали писать письма и навестить друг друга, как только будет возможность.

Дорога до дома прошла как обычно в ожидании встречи с родными. Я представляла, как они обрадуются, когда я сообщу новость. И как Фини тотчас отправится на прогулку, неожиданно вспомнив, что еще утром обещала заскочить к знакомой. И уже через полчаса к нам потекут потоки визитеров. А миссис Додд однозначно заявит, что мои успехи — это, безусловно, ее заслуга, поскольку хорошо вымуштровала меня и привила мне любовь к дисциплине и знаниям еще в те времена, когда я посещала местную школу.

Я думала о том, как проведу этот год. Представляла уютные вечера в гостиной у огня, когда тетя будет пить какао и грызть овсяные печенья с миндалем, к которым испытывала особое пристрастие. Я же, утонув в кресле, буду перелистывать уже истертые до дыр книги. И весь вечер мы будем смеяться над дневными происшествиями. Ведь даже в такой глухой деревушке, как наша, всегда найдется что-нибудь, над чем можно посмеяться.

Но кроме Сильвер-Белла меня ждал Китчестер. О, я с нетерпением предвкушала это время! И хотя мне порой казалось, что, переступив порог Китчестера, я, словно ничтожная мушка, окажусь в цепких объятиях гибельной паутины. От этих мыслей мне становилось не по себе. Я гнала их прочь, уповая, что любовь деда даст мне силы выдержать интриги вокруг меня, а его воля подавит непомерное желание леди Редлифф управлять мной.

Однако почти все мои мысли занимал Дамьян Клифер — человек с привычкой неожиданно возникать в моей жизни и приводить мои чувства в состояние стихийного бедствия. Размышляя о нем, я поняла, что совсем ничего не знаю о мужчинах. Многие девушки моего возраста уже имели кое-какой опыт общения с ними, взять хотя бы Летти с ее романами или моих бывших соседок по комнате Лидию и Моник. Разумеется, я не собиралась уподобляться им. Мне нужно было всего лишь немного знаний, чтобы уверенно чувствовать себя в присутствии Дамьяна. Меня раздражало, что рядом с ним я неизменно теряла самообладание и городила всякий вздор.

Он волновал меня. Но я старалась объяснить это волнение его резким и пугающим поведением. Мне не хотелось думать, что я испытываю к нему нечто большее, чем простое любопытство. Он был совсем не тем благородным принцем, о котором грезило мое девичье сердце. Но я признавалась себе, что жду с ним встречи гораздо сильнее, чем должна бы. Почему же?! В тысячный раз вопрошала я себя. Но всякий раз я закрывала глаза и в тревожном волнении замирала. Что же будет в Китчестере?! Как я боялась! Но как же я ждала!

На вокзале в Солсбери меня встречала тетя Гризельда. Увидев ее, я не смогла скрыть улыбку. Она даже тут предпочитала быть в центре всеобщего внимания.

Тетя стояла прямо на пути движения носильщиков и не замечала, сколь неудобства доставляет ее внушительная фигура щуплым паренькам, с большим трудом толкавшим тележки доверху груженые багажом. Чтобы объехать ее, им приходилось тормозить и с усилием разворачивать тяжелые возы. Из-за этого работники теряли драгоценное время, а значит и хорошие чаевые. На тетушку со всех сторон сыпались гневливые восклицания, но она продолжала счастливо улыбаться мне и упорно игнорировать происходящую вокруг нее суету. Но когда я направилась к ней, она вдруг сделала порывистый шаг мне навстречу и со всего размаху налетела на готовившуюся к объездному маневру тележку. Пирамида из сундуков, чемоданов и саквояжей опасно накренилась под давлением немалого тетушкиного веса и в следующий миг с оглушительным грохотом повалилась на землю, увлекая за собой и тетю. Ошарашенный внезапным столкновением носильщик встал как вкопанный, сорвав с головы круглую шапочку и смяв ее в руках. Разинув рот, он издавал какие-то невнятные звуки, видимо, еще не решив, то ли извиниться, то ли высказать все то, что в этот момент рвалось наружу. Тетя же, развалившись прямо на матерчатом чемодане, среди сваленных вокруг нее сундуков и саквояжей, без капли смущения осмотрелась вокруг и натянутой улыбкой дала понять любопытным зевакам, что с ней все хорошо. Затем села, выпрямившись, все на том же чемодане, поправила шляпку с приколотой к ней сеточкой, и на ощупь проверила — не расстегнулись ли на высоком вороте платья крохотные пуговички. Убедившись, что все в порядке, она обратила испепеляющий взор на носильщика, и из того сразу же полился нескончаемый поток извинений. Тетя надменно протянула ему руку, чтобы парень помог ей подняться. Он попытался сделать это галантно и учтиво, с поклоном и легкой улыбкой на губах, но тяжесть поднимаемой им дамы, вытеснила все джентльменские порывы. С удивительной для такого щуплого тела силой, носильщик бесцеремонным рывком дернул тетю за руку, словно поднимал увесистый сундук, и поставил ее на ноги. В тот же момент тетя размахнулась и опустила на его непокрытую голову зонтик. Раздался гулкий звук, как от удара по пустому молочному бидону, и мне показалось, что тетю осыпал фонтан искр из глаз шокированного носильщика.

— Вот тебе, недотепа! Будешь знать, как под ногами мешаться!

Не знаю, какое преступление совершил бы в следующий момент носильщик, лицо которого налилось багряной краской, но я поскорее взяла тетушку под локоть и поспешила увести ее с места происшествия, пока для бедного парня не закончилось все трагически. Тетушка еще долго не могла отойти от «хамства» вокзального работника и только мои новости заставили ее позабыть о свершившемся на нее гнусном нападении.

Пока мы тряслись в старенькой коляске Тома Греттема, тетя без умолку рассуждала о моей будущей работе. Она не преставала твердить, как гордится мной, и всем попутчикам сообщила о моих успехах. Затем она принялась строить планы и на протяжении часа моя карьера в них претерпевала различные метаморфозы, но непременно достигала заоблачных высот. Успев вклиниться в паузу, пока тетя переводила дыхание, я стратегически заметила, что мне не нужны высоты, а достаточно просто заниматься любимым делом и знать, что мой труд приносит пользу. Тетушка замолкла, обдумывая мое замечание. В ответ на эту тишину все попутчики и наш возница и даже лошадь, дружно повернули головы и посмотрели на меня с одинаковым выражением безмерной благодарности.

Дома нас уже ждали. Сибил выглядывала из-за калитки и махала нам собранными для обеденного стола люпинами. Розовые лепестки осыпали подругу и она, смеясь, смахивала их с темных волос и платья. Ав дверях уже слышался дребезжащий голос Финифет, сообщавший, что мы как всегда задержались, что на кухне уже давно все стынет и покрывается жирными пленками, и что день сегодня совсем душный и что, не смотря на все это, она рада меня видеть.

Тетя решительно подтолкнула меня в дом и, захлопнув дверь, заявила:

— Все! Она, наконец, добралась домой и нечего стоять и глазеть на нее. Роби иди к себе, переоденься, Фини готовь стол, а ты, ласточка, поскорее поставь эти бедные цветы в вазу, а то мы за обедом будем лицезреть одни голые стебли.

Умывшись и сменив дорожный костюм на легкое батистовое платье, я спустилась вниз. Мы никогда не придерживались правил и ели, когда чувствовали голод, не дожидаясь установленного времени. Сейчас было около пяти вечера и полагалось пить чай, но Финифет расстаралась, зная, что после долгой дороги я буду зверски голодна, и приготовила яств на целый полк.

Когда мы усаживались, мой живот начал издавать душераздирающие звуки. И экономка с укоризной взглянула на тетю, будто та довела меня до такого состояния. Уплетая за обе щеки запеченую в горшочке фасоль с мясной подливой и листьями салата, я сообщила новости Финифет и Сибил. Началось бурное обсуждение, и опять тетя с упоением строила планы и давала наставления.

— Я считаю, что это предложение как нельзя кстати. Тебе нужно выйти в общество и путь к нему я вижу через академию. Там ты обретешь новый статус, станешь независимой. Правда, мы и сами могли бы найти преподавательское место где-нибудь поблизости. И все-таки, я признательна Эббе Дарлингтон. Впрочем, я воспринимаю это как само собой разумеющееся, так как всегда высоко ценила твой ум.

Тетя сделала паузу, положив себе в тарелку заливное из овощей и куриного мяса. И, только расправившись с ним, сказала:

— Если тебе не понравится там или она попытается тиранить тебя, ты можешь тотчас же уйти.

— Но она не будет.

— Я тоже так думаю. Судя по переписке, мисс Дарлингтон разумная женщина. Честно выполняй свои обязанности, и она будет ценить это. Но, как я сказала, если что-нибудь будет не так, мы в Сильвер-Белле будем ждать тебя. Ты знаешь это.

— По мне, лучше бы мисс Роби всегда тут оставалась. Не нужны ей никакие академии, когда есть мы! — встряла Финифет, как-то подозрительно отвернувшись и будто всхлипнув.

— Вы всегда заботились обо мне, — растроганно сказала я. — Никогда не забуду, сколько вы сделали для меня.

— Фини, хватит реветь, старухам это совсем не к лицу, — тетя подождала, пока экономка успокоится, промокнув глаза платком, и лишь после продолжила, обращаясь ко мне. — У тебя должна быть собственная жизнь, молодым не годится хоронить себя со старыми воронами. Твоя жизнь только начинается. И потом где ты здесь найдешь себе мужа?

Я вспыхнула. Но тетя, не заметив, перевела взгляд на Сибил, под ее взором девушка порозовела.

— Это и тебя, ласточка, касается! Надо будет заглянуть в ателье миссис Вандер в Солсбери, я слышала, там нужна швея. Тебе это отлично подойдет на первое время. А дальше можно было бы подумать о своем деле.

— Я с радостью пошла бы туда. Только у меня нет ни опыта, ни рекомендаций.

— Как это нет? А обшить Виолетту Тернер к сезону, по-твоему, недостаточный опыт? Еще у тебя есть замечательные эскизы! Не хочу, чтобы такой талант пропадал в глуши.

— О, у меня вовсе нет таланта! И я вовсе не пропадаю здесь!

— Еще как пропадаешь, — снова встряла экономка, уже окончательно придя в себя. — Пора бы Готлибу сделать тебе предложение. И чего телится?! Уже вся деревня вас поженила, а он все молчит и молчит, молчит и молчит, молчит и…

— Мы уже поняли, что он все время молчит, мисс Моллоу! А у вас должно быть от излишней болтливости язык заклинило на одном слове.

Но Финнифет не унималась.

— Я хочу сказать, это странно, что парень такой молчун. Другие болтают как сороки, рта не дают раскрыть, а этот — молчит. Может, ему в кузне молот упал на голову, вот и отшибло ему всю речь. Молот — он ведь ого-го какой тяжелый! От такого не только речь, всю память отшибет напрочь. Вот он, бедняга, слова то и позабыл! А мы тут ждем! Хотя с другой стороны, такой молчун в мужьях — это ж пряник, а не муж. И жене всегда покой и тишина и детям никакого наказания! Молчит себе и молчит, молчит себе и…

— Фи-и-нифет! — тетин голос громовым раскатом раздался над столом и гулким эхом отозвался по всему дому. Люпины в вазе задрожали, грозя осыпать скатерть оставшимися лепестками. Финифет смолкла, глазки ее удивленно забегали, будто она никак не могла взять в толк, в чем провинилась.

— Если ты сейчас же не прекратишь молоть языком, я тебя самолично препровожу в кузню и ударю тем самым молотом, о котором ты нам тут тараторишь. И тогда у нас наконец-то наступит покой и тишина!

С оскорбленным достоинством Финифет поднялась с места, собрала в поднос грязные тарелки и прошествовала на кухню. Ее спина выражала крайнее негодование. Но мы были абсолютно уверены, что ничего так не могло доставить ей большего удовольствия, как эта маленькая перепалка. Пока экономка убирала со стола, я разлила чай, а Сиб нарезала пирог с малиной. Все это время она расспрашивала меня о Даремской академии и директрисе.

— А ты окончательно уверена, что хочешь этого, Роби? — спросила она. Я сама неоднократно задавала себе этот вопрос, и поэтому смогла ответить твердо.

— Я хочу преподавать. Мне кажется… нет, я чувствую, что у меня к этому особое призвание. Я знаю, что будут трудности и мне еще многому предстоит научиться, прежде чем я обрету достаточный опыт… И потом есть еще дети и громадная ответственность перед ними. Но я готова. Я чувствую, что выбрала правильный путь.

— А как же Китчестер?

— А что он? — удивилась я.

Она выразительно взглянула, и я догадалась, что она имеет в виду мое наследство.

— Я уже все давно решила. Я буду видеться с дедом и, если он будет приглашать меня, то гостить в Китчестере. Но не больше. Мне абсолютно ничего не надо от Китчес теров!

— Но ты можешь передумать, когда поживешь там. Ты сама говорила, что замок околдовывает. Ты захочешь владеть им!

— Надеюсь, что нет, — сказала я спокойным голосом, а у самой сжалось сердце. Как же она была права, впрочем, как и всегда. Сибил была проницательна. Она с легкостью видела в человеке то, чего он сам еще не осознавал. Мои душевные метания и то, что я все еще стою перед выбором — не остались для нее незамеченными.

За чаем тетя Гризельда изрекла:

— В лучшем случае эта работа может привести к серьезным переменам, в худшем — станет ценным опытом. Но мы не будем думать о худшем, только о лучшем. Если за шесть или семь лет ты завоюешь доверие среди попечителей и отменную репутацию преподавателя, то… Мы сможем воспользоваться титулом твоего деда и его связями в высоких кругах. Для тебя это станет значительной поддержкой, а для совета попечителей решающим «за» при рассмотрении твоей кандидатуры на пост директора академии. Ну, видишь, к чему я клоню?!

Дата добавления: 2015-08-29