Соловей для черного принца (СИ) 11 страница

— О-о! — выдохнули одновременно я, Сибил и Финифет.

— Но даже этих усилий будет недостаточно, — подвела итог тетя. — Вряд ли на завтрашней встрече я блесну виртуозным исполнением льстивых речей… Сиби, ласточка, подай вон ту плетеную корзину со стола в ней еще достаточно места для этих клубков.

— А, по-моему, из нее уже сыпется через край! — возразила экономка, когда Сибил, отложив шитье, поднялась и направилась к указанной корзине.

— Не городи чепухи, Фини! Ты уже совсем ослепла, если не видишь, где расположены края. В нее еще поместится десять клубков!

Мы втроем с подозрением оглядели набитую доверху клубками корзину в руках Сибил. И Финни мстительно съехидствовала:

— Если вы так же уверенно судите об отсутствии у вас таланта к лести, то могу точно сказать — возложенную на вас миссию вы выполните с большим успехом.

Тетушка в немом изумлении уставилась на Финифет, и по мере того, как она осознавала сказанное, полное лицо ее наливалось гневным румянцем. Когда же гнев овладел ею настолько, что в бусинках глаз появился лихорадочный блеск, она высокомерно поднялась с дивана и прошествовала через всю гостиную к Сибил. Отобрав корзину, ставшую предметом столь пристального внимания, тетя водрузила ее на стол и, отсчитав из кучи только что смотанных клубков ровно десять штук, с быстротой и ловкостью фокусника втиснула их в узкие просветы.

— Вуаля! — победно воскликнула она, когда последний клубок обрел свое место в злополучной корзине.

Мы, затаив дыхание, наблюдали за представлением. И никто из нас, даже недоверчивая Фини, не посмел больше сомневаться в словах тети Гризельды.

— Ну ничего, сочиню я мало-мальски приличную речь! Я и не с таким лихом справлялась! — решила тетя, и довольная, что утерла нам носы, отправилась к себе готовиться к встрече.

Надо отдать должное, она отработала свой выход бесподобно. Все присутствующие, в том числе и маркиза, услышав высокопарное приветствие, уверились, что мисс Уилоуби невообразимо счастлива засвидетельствовать всевозможные благоговенческие чувства дражайшей гостье.

Маркиза Грэдфил решительно не совпадала с тем образом, какой мы нарисовали по слухам.

Когда карета остановилась около парадного крыльца, наша небольшая группа заторопилась навстречу. Миловидное лицо миссис Тернер расплылось в улыбке, ее муж казался непроницаемо серьезным, а Летти трепетала от нетерпения увидеть светскую даму. Тетушка шла позади хозяев, но голову, увенчанную розовой шляпкой, держала с таким надменным видом, а рюши на объемной груди вздымались с таким степенным достоинством, что спустившийся с запяток лакей обратился именно к ней, объявляя о прибытии госпожи.

В тот же миг отворилась дверца, и, не дождавшись, когда опустят ступеньку, выпрыгнула молодая женщина. Она сладко потянулась, чем привела всех в полное замешательство. И томно сообщила, что дорога была скучна, длинна и отвратительна, а на ухабах ее подбрасывало вверх и швыряло по всей карете. После чего она деловито потребовала скорейшего знакомства с нанимателями. Мистер Тернер ограничился лишь кратким приветствием, зато дамы были словоохотливы. Пока шло знакомство, из кареты появилась престарелая горничная. Она посетовала на боли в спине и рассеянность хозяйки, позабывшей ее разбудить.

Леди Грэдфил обладала запоминающейся внешностью. Правда, рыжеватые волосы казались ярче того оттенка, который могла дать им природа, а зеленые глаза сверкали, будто маркиза поднимала себе настроение глоточком горячительного. Вела она себя эмоционально, и даже несколько боевито. И хотя Тернеры наняли маркизу для того, чтобы она ввела Виолетту в свет, она сумела поставить себя так, словно оказывает им большую услугу, снисходя к их положению.

В первый же час леди Грэдфил перезнакомилась со всеми и потребовала тут же коротко рассказать о той роли, какую каждый из нас играет в подготовке ее протеже к дебюту.

Оставшись довольно всей сделанной работой, она отметила несомненный дар Сибил в создании эскизов, чем сильно растрогала ее и расположила к себе. Кроме того, обдуманно или нет, маркиза пообещала Сибил замолвить за нее словечко в мастерской мадам Кюри в Лондоне, где одевается все модное общество. И в течение недели постоянно напоминала ей об этом обещании, поддерживая в ней искру надежды.

Разумеется, Сибил загорелась этой мыслью и после отъезда леди Грэдфил долгое время пребывала в состоянии эйфории, каждый день ожидая письмо от мадам Кюри с приказом немедленно приехать на собеседование. Мои сомнения и недоверие к словам маркизы, сказанным столь легкомысленно, только чтобы возвысить в наших глазах чувство собственной значимости, она решительным образом отвергла:

— Мне не хотелось бы неосмотрительно осудить ее, — заявила Сибил. — Ты слишком торопишься, полагая, что она бесчестная особа, потакавшая своему тщеславию.

— Но прошло уже достаточно времени, чтобы убедить тебя в этом.

— Возможно, она легкомысленна. И я могу согласиться, что из-за своей рассеянности маркиза могла забыть о данном слове. Но это не значит, что она не выполняет свои обещания… когда вспоминает о них.

— Это меня больше всего и удивляет в тебе! — поразилась я. — Ты, с твоим здравым умом, способна так перевернуть недостатки людей, что они становятся просто невинными слабостями!

В день, когда был назначен прием в честь почетной гостьи, мы пришли раньше остальных приглашенных. Тетя, маркиза и миссис Тернер устроили совещание, обсуждая достоинства и недостатки Виолетты. В целом, как я потом узнала, леди Грэдфил одобрила свою подопечной но, как она деликатно добавила, первое представление нередко бывает обманчивыми, поэтому предложила подождать и присмотреться.

Нам же с Сибил посчастливилось стойко выдержать получасовое выступление Лети, полное упреков и злости. Подругу чрезвычайно задело, что гостья оказалась вовсе не так стара, как ей представлялось. Элегантность, яркость и живость характера показались Летти самыми вопиющими недостатками в ее будущей компаньонке. И если бы леди Грэдфил была на несколько лет младше, то, несомненно, обрела бы в лице мисс Тернер самого заклятого врага.

— Неужто боишься, что маркиза составит тебе конкуренцию? — поинтересовалась я, когда закончился бесконечный поток излияний.

Летти аж всю передернуло от негодования.

— Как тебе могло прийти в голову сравнивать меня и эту… вдовушку!

— Иначе я никак не могу объяснить твоего неумеренного раздражения ею, — спокойно пояснила я. — Не все ли равно, как она выглядит? Ее задача сопровождать тебя, а не отбивать поклонников. И потом, быть с молодой компаньонкой гораздо приятнее, чем уезжать в разгар бала из-за того, что старую леди, сопровождавшую тебя, замучил ревматизм или подагра.

Она на миг задумалась, нахмурив брови.

— Вчера вечером она заснула прямо в гостиной во время разговора с матушкой!

— Ого! — не сдержалась я, и Летти бросила на меня победный взгляд, а Сибил, сидевшая молча на краю кровати, улыбнулась.

— Во всем виновата дорога, от которой нежное тело маркизы подбрасывало вверх и швыряло по всей карете! — сообщила я, передразнивая томный голос гостьи. — Подобные гимнастические упражнения, похоже, стоили ей огромных усилий и энергии.

— Храпеть ей отсутствие энергии почему-то не помешало! — тут же возразила Летти.

— Тебе нужно думать не о ее храпе или молодости, или других слабостях. А о том, как склонить чашу весов в твою сторону. Тетя говорит, что она еще не решила окончательно — протежировать тебя или нет.

— Та приличная сумма, которую отец заплатит ей за протекцию, должна полностью избавить меня от всех недостатков. Так что я абсолютно уверена в ее решении.

Ее цинизм уже не в первый раз поразил меня.

— Разве у маркизы денежные проблемы? — спросила Сибил.

— И еще какие! — доверительно сообщила Летти. — Ее муж, игрок и пьяница, осмелился умереть, не оставив ей ни пенса. И, говорят, она даже спасалась от кредиторов на континенте, пока не решила зарабатывать на жизнь таким способом. Конечно, она не совсем то для первого выхода. Актриса… Она была у маркиза третьей женой. Похоже, он начал впадать в детство, когда женился на ней в восемьдесят лет.

— Теперь понятно, почему она ведет себя так, будто бы находится на сцене, — заметила я.

— А я восхищаюсь ей! — неожиданно твердо сказала Сибил. — Она достаточно мужественна, чтобы зарабатывать себе на жизнь в обществе людей, которые, в силу предубеждения к ее профессии, презирают и ненавидят ее.

— Не думаю, что ее это волнует, — сказала я, и Летти закивала головой.

Зато маркизу волновал любой драгоценный час, который можно было потратить на благо ее подопечной, и потребовала у миссис Тернер, чтобы «портниха со служанкой» ночевали в Оурунсби и уже на рассвете могли приниматься за работу. Миссис Тернер сделала слабую попытку вразумить маркизу и довести до ее занятого делами сознания, что мисс Уилоуби вовсе не «портниха», а Сибил — не «служанка». Самой тетушке было все равно, как к ней обращались. Но со всей прямотой и достоинством, присущими ей, возвестила, что у портнихи есть собственный дом, и ночевать они будут в нем, и что работать они будут столько же, сколько до этого, но согласны пожертвовать ради блага Виолетты ленчем, который, так уж и быть, будут проводить в Оурунсби. Обладая достаточной рассудительностью, маркиза пришла к выводу, что в данной ситуации лучше не ввязываться в утомительный спор и, пожаловавшись на головную боль от какого-то загадочного шума, удалилась к себе.

Мы отметили страстную любовь маркизы к совещаниям. За эту неделю она провела пять совещаний, где не уставала отмечать явные улучшения, произошедшие в Летти со дня ее приезда. И всегда зеленые глаза маркизы оценивающе следили за девушкой. Поначалу она явно собиралась добиться от нее беспрекословного подчинения, но вскоре поняла, что встретила достойного противника. Главным, что занимало мысли маркизы, — была возмутительная, просто невероятная косолапость, которая по ее словам, была характерна для походки девушки.

— Ты не танцуешь, а ползешь, как телега, груженная бочками с рыбой! — в раздражении вскричала как-то маркиза, когда они уже второй час отрабатывали некоторые особенно не удававшиеся девушке движения. — Надо двигаться грациозно, а не переваливаться!

Оскорбленная до глубины души, Летти потеряла голову, как всегда с ней бывает, когда задеты ее чувства, и в ответ выпалила не менее оскорбительные для маркизы слова:

— А вы, видно, неоднократно имели дело с телегами, гружеными бочками с рыбой, раз имеете о них такое превосходное представление!

После этих слов, услышанных во всех уголках дома, все семейство окаменело в ожидании неминуемого скандала. Миссис Тернер успела даже представить за эти короткие несколько секунд, какая судьба ожидает их, после того, как Виолетта своими сказанными в горячке словами погубила репутацию их многоуважаемой семьи.

Но маркизе настолько пришлась по душе безрассудность подопечной, что она расхохоталась и заявила, что девушка, безусловно, вызовет фурор в свете, и среди серых и скучных девиц будет блистать своей страстностью и остроумием.

— Это не значит, что тебе не надо трудиться, отрабатывая свою походку! Даже алмаз нужно огранить, прежде чем он засверкает во всем великолепии, — веско закончила она.

Когда я наведывалась в Оурунсби, то только и слышала о том, что в тот знаменательный день, когда Летти представят ко двору, она станет «открытием сезона». Но накануне отъезда леди Грэдфил нанесла подопечной сокрушительный удар, обнаружив у нее недостаточно тонкую талию. Возмущению маркизы и обидам Виолетты не было предела. В срочном порядке было приказано сшить для нее новые корсеты, и затягивать тело девушки так, чтобы шнурки лопались от натуги. А ее саму, согласно строжайшей инструкции, держать на хлебе, воде, вареной морковке и маленьком, очень маленьком кусочке холодного мяса.

В конце концов, когда леди Грэдфил покинула гостеприимный Гарден-Роуз, Летти выразила огромную надежду, что ее отец все-таки сумеет уговорить дорогих дядюшек и тетушек, чтобы она дебютировала под их покровительством. Летти зашла так далеко, что даже пообещала ради любимых ее сердцу кузин не присутствовать на нескольких балах, предоставив, таким образом, им шанс обзавестись мужьями.

Одним вечерком нам с Сибил удалось вырваться от всевидящего ока маркизы, и мы прогулялись с ней до утиного пруда, где договорились встретиться с Рэем, который должен был пробраться в Китчестер к Билу Стоуну и узнать новости о старике. Он уже ждал и молча присоединился к нам. Втроем мы направились вдоль пруда к навесному мосту, радугой перекинутому через воду.

Слава богу, присутствие кавалера лишило нас удовольствия выслушивать пламенные дифирамбы майора Коулби. Мы прошли мимо троицы старичков, приветливо кивнув им. Старина Томас, поглощенный мыслями о ревматизме не заметил нас, впрочем, он редко что замечал вокруг себя, если дело не касалось всяких приятных его сердцу болезней. Майор Коулби ревностно оглядел Рэя, но, как и подобает бывшему секретному агенту, тут же овладел собой, скрыв свои чувства за маской холодности и равнодушия, и ответил нам джентльменским поклоном. Зато бедняга сумасшедший Чарли при виде нас обрадовался за троих. Он широко заулыбался, обнажая редкий ряд почерневших от табака зубов, и замахал нам обеими руками, растопырив пальцы. Но, вдруг заметив, что Коулби не выказывает нам обычного радушия, с силой заехал ему локтем под ребра и с возмущенным возгласом «мисс Рид!!!» стал тыкать в нас пальцем до тех пор, пока тот вымученно не улыбнулся.

Я шла немного впереди и увлеченно бросала уткам крошки хлеба, который неизменно брала с собой, приходя сюда. Через пару минут я разбросала практически все угощение, а другой причины держаться в стороне от парочки и дать им немного побыть вдвоем, у меня не было. Я стала экономно крошить оставшийся кусочек. Уткам эта резкая перемена не понравилась, и они затеяли кутерьму, нагло вытягивая шеи в поисках крошек и налетая друг на друга.

Но парочка не заметила разыгравшегося побоища. Хотя они шли, не разговаривая, даже не посвященному человеку было заметно, как они поглощены друг другом. Расстояние между ними было позволительное, и если бы какая-нибудь степенная матрона увидела их сейчас, то совершенно расстроилась бы, не найдя абсолютно ничего неприличного в их поведении. Однако я успела уловить, как в момент встречи его красноватая огрубелая от работы ладонь обвила ее узкую ладошку, полностью утонувшую в ней, и на краткий миг сжала, с неожиданной и от того еще более удивительной нежностью.

Мы подошли к мостику и облокотились о невысокие перила. За это время я не слышала от нашего кавалера ни единого слова, хотя не сомневалась, что ни Сибил, ни он сам не находят в этом ничего странного. Мне, разумеется, хотелось бы услышать рассказ о его посещении замка и новости о мистере Лемуэле. Я сгорала от нетерпения, но понимала, что если я буду торопить Рэя, то вообще ничего не добьюсь. Наконец, после недолгого любования кувшинками, росшими в зеленых зарослях плавуна под самым мостом и вдоль берега, он заговорил. Но к моей досаде, он и тут оказался немногословным:

— Бил сказал, есть один больной старик по имени Лемуэл, которого он знает.

— И… — не выдержала я, когда пауза затянулась. — Чем он болен? Тяжело? Он при смерти?

— У него гнойник под зубом.

— Какой гнойник? Где? — не поняла я.

— Под зубом, — терпеливо пояснил он. — Десна нарывает. Щека раздулась.

— Понимаю… точнее не понимаю. Когда мы виделись с ним в последний раз, он уже болел, но признаков флюса не было. Скорее, это была сильнейшая простуда, и его лихорадило.

Рэй только пожал плечами.

— Наверно, это не твой знакомый, — предположила Сибил.

— Других больных с таким именем Стоун не знает.

— А что-нибудь еще он тебе сказал о старике?

— В начале лета отправляли его в Чейзмор к зубодеру. Но тот через день приехал. Все с гнойником. Теперь поедет в Солсбери.

— Это не он, Сиб. Точно.

Я уже была абсолютно уверена в этом. Снова всколыхнулись мучившие меня переживания. Я впала в мрачное состояние и уже не замечала, что Сибил пытается меня поддержать. По крайней мере, обнадеживало то, что никакого Лемуэла в замке не хоронили.

В задумчивости я не услышала, как Рэй задал мне вопрос. Ему пришлось повторить дважды, прежде чем я опомнилась:

— Зачем ты туда ходишь?

— Куда?

Он угрюмо посмотрел на меня, и под его взглядом я уверилась, что бестолковее меня нет никого в целом мире.

— В замок. Тебя видят в той стороне.

— Неужели? — протянула я. — И часто видят?

— Достаточно! — отрезал он неприветливо.

— А кто?

Он не ответил. Подняв лоснящийся камешек, он запустил его в воду и стал пристально наблюдать за разраставшимися кругами. Когда вода успокоилась и сделалась гладкой, как зеркало, Рэй произнес, все еще смотря на воду:

— Не ходи туда. Нечего тебе там делать!

— Но, я должна! Это моя семья!

— Не придумывай. Они другие.

Я хотела возразить ему, сказав, что Китчестеры ничем не отличаются от обычных людей, но не нашла аргументов. И еще больше расстроилась. Разве я знала — какие они? Все, чем я располагала, были насмешливые рассказы старика и мои собственные неуемные фантазии, в которых владельцы замка порой представали в комичном свете.

— Не жди от них хорошего — там только беды.

— Не будь таким суеверным, Рэй, — засмеялась я, при виде его сдвинутых бровей. Поняв, что я не послушаю его, и все равно буду ходить к замку, он равнодушно отвернулся от меня и, сдержанно распрощавшись с Сибил, зашагал прочь.

Через несколько дней я наконец-то увидела старика. Моей радости не было предела. Еще издалимое внимание привлек белый дымок, сочившийся сквозь ивовую зелень. Я поняла, что мой знакомый ждет меня. Подобрав юбку одной рукой, а другой, придерживая широкополую шляпу, я со всех ног бросилась бежать к берегу, где в зарослях ивы на скамейке, лукаво щуря глазки и беззастенчиво ухмыляясь, сидел тщедушный старичок. Он был все в том же темно-зеленом костюме и высокий, похожий на церковный колокол, котелок лихо кренился набок, придавая старику самый что ни на есть плутовской вид. Трость его валялась рядом у ног, а сам старик, расслабленно облокотившись о дерево, нежился на солнышке, беззаботно попыхивая трубкой и выпуская густые клубы дыма. От восторга, переполнившего меня при виде его сухонькой фигурки, я бросилась ему на шею и расцеловала в изборожденные морщинами и оспинами щеки.

— Ну всего обслюнявила, бесстыдница! — гаркнул он, высвобождаясь из моих объятий и довольно блеснув глазками, добавил. — Зацелуешь старика до смерти! Сердце то никудышное — куда мне такие удовольствия! Тут и до рецидива недалеко!

Не обращая внимания на его бурчания, я опустилась рядом с ним на скамейку и, сжав его горячие исхудалые руки, воскликнула:

— Признавайтесь, сейчас же, как вы! Я ужасно переживала! Поверьте, у меня просто нет слов, чтобы описать вам, как я волновалась все эти дни. Вы не появлялись, и я не знала, что с вами: больны ли вы все еще или уже здоровы… О, простите я опять слегка напориста!

— Слегка? — шутливо переспросил он, вопросительно наморщив кустистые брови. — Хватаешь за грудки человека, еще не пришедшего в себя от твоего приветствия, и выколачиваешь из него последнее, что осталось в нем живого!

— Вы бессердечны! — притворно возмутилась я. — Оставьте мне хотя бы крохотный шанс оправдаться!

— Никаких оправданий! Иначе я останусь здесь, навсегда пригвожденный к этой хлипкой скамейке твоей «легкой» напористостью.

— Вместо того чтобы заниматься языковой гимнастикой и острить, тратя драгоценное время, лучше бы поведали о себе! — заметила я чопорным тоном, развеселившим его. Отсмеявшись, он снял с головы котелок и принялся обмахивать им раскрасневшееся лицо, то и дело, ухая и вздыхая. От жары редкая растительность под котелком взмокла и более короткие волосики, выбившись из патлатого хвоста, встали дыбом, образуя ершистый ореол. Но в следующий миг лицо его сделалось серьезным, если не сказать печальным. Озорной блеск в глазах поблек, и сам он весь словно скукожился, нахмурившись от непонятной мне тревоги.

— Роби, это я должен оправдываться и просить прощение…

В его голосе послышалась глубокая горечь. Он пристально уставился в одну точку, и рука с позабытой трубкой, покоившаяся на костлявом колене, начала мелко дрожать. Я, замерев, ждала, что он скажет. Почему-то казалось, что старик сейчас думает совсем о другом, гораздо более существенном для него, нежели пропущенные из-за болезни встречи.

— Мне тяжело говорить. Но говорить всего труднее как раз тогда, когда стыдно молчать… Разве мог я представить, что окажусь в чем-то не прав, в чем-то ошибусь… Но об этом мы поговорим позднее. Сейчас же я должен признаться…

— Мистер Лемуэл, мне достаточно знать, что с вами все хорошо. И не нужны оправдания.

— Я — одинокий старик, Роби, и к тому же отпетый эгоист. Я не привык отчитываться за свои поступки; а тем более — к тому, что обо мне кто-то волнуется… Но, как мне показалось, ты переживала за меня. Или, может быть, я не разобрался в ситуации?

— Ну хорошо, в чем же вы хотите признаться? Не томите!

— Я слишком самолюбив, чтобы выражаться кратко, — ухмыльнулся старик. — На самом же деле, мое признание слишком простое, чтобы интриговать им… Дело в том, что почти две недели я провел в Лондоне, занимаясь очень важным для меня вопросом. Длительное время я откладывал его, и лишь недавно принял окончательное решение. Моя поездка была не запланированной, а скорее вынужденной. Тем более здоровье дало мне хорошего пинка, и пришлось поторопиться, пока не стало поздно.

— Значит, вы не были больны все это время?

— Я был болен до поездки. И, действительно, целую неделю пролежал бревном в постели. Все с надеждой ожидали, что меня наконец-то приберут к рукам мои рогатые сородичи, но, видать, огненная яма в те дни была набита доверху, поэтому черти решили попридержать мою никчемную душонку наверху, пока не освободится тепленькое местечко.

— Такое негостеприимство, наверняка, опечалило вашу родню! — заметила я. — Но вы можете хотя бы о своей жизни говорить серьезно?!

— Если серьезно — то сейчас я бы вовсю куролесил на аидовом пиру! Но мальчишка вовремя подсуетился и привез из Солсбери докторишку. А тот оказался головастее, чем местные шарлатаны, и проворнее старухи с косой.

— Вы могли умереть! И вы говорите об этом так беспечно, словно ничего не случилось!

— А разве что-то случилось? — простовато спросил старик и хитрюще подмигнул мне.

Я же упрямо нахмурилась:

— Значит, я должна благодарить врача за то, что он вытащил вас с того света.

— Кто бы вытащил оттуда его самого! — воскликнул старик и с ехидцей добавил. — У него маленькая слабость к морфию.

Я понимающе кивнула. А он продолжал, все более распаляясь:

— Из-за своего пристрастия докторишка и сам на живого не больно похож: тощий, как хворостина. Ходит — костями бряцает, а чихнет — так сдует в окно и не найдешь куда ветром снесло… Первое время я его от постели гнал, думал, что призраки посещать стали, значит час близок… Но гонору в нем, как у монаршего мопса, — сколько его ни прогоняй, а он все пятится тощим задом и тявкает, пока не охрипнет. Так и этот гиппократ, пока не влил в меня полбочонка микстур, не отстал. А его новомодный горчичник — «истинное средство от всех болячек» — все нутро мне, старику, выжег!..Мальчишка то специально этого кровопийцу приволок, точно знал, что вцепиться он в меня своими присосками! Да еще и позабавился, небось, глядя на мои мучения из-за этой пиявки… Но, ведь, как понял, что никому другому не одолеть моего упрямства!

Всю сознательную жизнь я пребывала в блаженном неведении относительно своей склонности к дурным поступкам. Однако в эти минуты я в полной мере осознала всю глубину своей испорченности. Ибо невыносимые страдания мистера Лемуэла вызвали во мне взрыв бурного веселья.

— А вы говорите, что некому о вас заботиться!

— Ха, этот несносный малец позаботится даже о дьяволе, если найдет в этом выгоду!

— Уж не о Дамьяне ли речь? — спросила я, озаренная догадкой.

— А кто ж еще осмелится… — старик вдруг закашлялся, а когда приступ прошел, закончил, — осмелится действовать без указаний графа.

— А разве граф был против того, чтобы пригласить к вам доктора?

— Нет, но он не имел ни малейшего понятия, что собирается делать мальчишка. А тот в свою очередь даже не посчитал нужным поставить графа в известность.

— И что же сделал Дамьян?

— Да ничего ужасного, наоборот, спас мне жизнь, — признался мистер Лемуэл с кривой усмешкой на губах. — Мальчик спустил с лестницы шарлатана, который объявил, что мой механизм истерт до дыр, и надеяться не на что. Затем отправился в Солсбери, сказав Джордану (это дворецкий), что привезет доктора. Вечером на следующий день они приехали. Правда, докторишка пытался протестовать и шепотом поведал, что его вывезли силой. Но, когда он увидел меня, согласился, что его похищение было оправданным, и с рьяным усердием принялся за работу. Впрочем, усердие его было рьяным не от большой любви к работе. А от того, что похититель пообещал пристрелить его как вшивую собаку, если к утру я не почувствую себя лучше… Позднее мы узнали, что Дамьян загнал до смерти двух лошадей. Одна сдохла в конюшне сразу же, как только они прибыли в Китчестер. А другая прожила еще полночи.

— Стало быть, он так боялся за вас! — воскликнула я, пораженная рассказом. Вряд ли я могла когда-нибудь предположить, что Дамьян может испытывать столь сильные переживания и страх за кого-то другого кроме себя.

Старик скривился и покачал головой.

— Девочка моя, не питай иллюзий на счет этого сорванца. Еще ребенком он отличался своей горячностью и нахальством, и всегда умел добиваться желаемого, но скорее мир перевернется с ног на голову, чем Дамьян совершит что-то только во имя бескорыстных чувств.

— Но что ему потребовалось от, простите, немощного старика?

— Вот уж знать не знаю, ведать не ведаю! — весело соврал он, и все внимание обратил на свою любимую трубку. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами и блаженно почавкивал, смакуя терпкий дым.

Я не решалась прервать его во время табачной медитации, но когда он открыл слезящиеся глаза, спросила, не скрывая своего волнения:

— По-вашему Дамьян бесчувственный интриган?

— Нет! Дамьян вовсе не бесчувственный. Иногда он бывает просто бешенным, и тогда даже я не могу влиять на него. Но какие бы страсти ни кипели в нем, он будет неотвратимо двигаться к поставленной цели, сметая на своем пути все преграды и вытравливая из сердца любое чувство, мешавшее ему.

— Но это невозможно! Сердце не ботинок, который можно снять и вытряхнуть, избавившись от чувств, как от мелких камушков.

— Ты, еще чиста и наивна, как полевой цветок.

— Возможно, мой жизненный опыт еще не достиг тех внушительных размеров, когда я могла бы судить о жизни со знанием дела. Но вы говорили, что Дамьян рос в нищете, может быть, все дело в этом. Когда приходиться бороться за каждый пенни, а соответственно и за свою жизнь, то невольно станешь расчетливым и циничным, запрятав в глубине души сокровенные чувства.

— Честно признаюсь, мальчишка хоть и большой негодник, но мне он всегда нравился. В моем окружении он единственный, несмотря на свою молодость, кто заслуживает уважения. У меня на него большие надежды! И очень надеюсь, что ненапрасные.

— И чем же, он заслужил такую почесть? — скептически спросила я.

— За многие годы в Китчестере появился хоть кто-то, кто может спасти эту рухлядь от окончательной разрухи. Естественно, мальчик не в силах сделать все, что необходимо для полного возрождения Китчестера, но у меня есть все основания надеяться, что он сможет вытащить семью из долговой ямы и вдохнуть в стены замка вторую жизнь.

— Я и не предполагала, что Дамьян имеет в замке такой вес, — я была удивленна этой впечатляющей характеристикой и не менее обрадованная ей. Сейчас я поняла, как мне безумно хотелось услышать о Дамьяне хоть что-нибудь положительное. — Одно время из-за деревенских слухов я думала, что он графский наследник, но в прошлом году Дамьян сам опроверг это, сказав, что только может им стать.

— Опроверг, говоришь? — мистер Лемуэл задумался, обмахиваясь котелком. — Никогда не замечал в нем стремление к честности. Можно предположить, он наоборот будет хвалиться своим возможным в будущем особым положением в Китчестере, даже если на данный момент он никто, всего лишь один из дальних родственников, живущих в замке.

— И, тем не менее, из ваших слов выходит, что он играет важную роль, и, во что мне верится с трудом, распоряжается в замке?

Старичок отрывисто расхохотался и в порыве стукнул по коленке рукой с трубкой, просыпав на штанину тлеющие крупицы табака. Резко замахав котелком, пытаясь смести крупинки, он раздул их еще сильнее, и в ноздри ударил едкий запах тления. Я торопливо стряхнула угольки с его ноги, пока старик не принялся тушить их, воспламенив еще сильнее.

— Вот увалень древний, — раздраженно буркнул под нос старик и, обращаясь уже ко мне, громко ответил. — Мисс, в Китчестере распоряжаются все, кому не лень оторвать свои затекшие кости от кушетки, и доставить себе тяжкий труд — открыть рот и произнести пару слов в приказном тоне. Была бы только хоть мизерная польза от этого несомненного таланта.

— Леди Элеонора должно быть против вмешательства Дамьяна в дела? Судя по вашим рассказам, она с особой кровожадностью относится к тем, кто посягает на власть в доме.

Дата добавления: 2015-08-29