Сергей Григорьевич Максимов 14 страница

– Доброе утро, сударыня, – поздоровался Суровцев.

– Доброе утро, – отозвалась девушка благозвучным грудным голосом.

Если к Суровцеву и Черепанову за последние сутки на свободе она уже привыкла, то вид двух незнакомых мужчин её как минимум настораживал. Соткин с первого взгляда понял, кто эта девушка. Взглядом точно спросил Суровцева. Суровцев взглядом же подтвердил, что Соткин не ошибся в своих предположениях…

– Умывайтесь, Машенька. И ждём вас в столовой. Позавтракаем и за дела, – покровительственно распорядился Сергей Георгиевич.

– Располагайтесь, – первым войдя в достаточно просторный кабинет внутри вагона, распорядился Суровцев.

– Товарищ генерал, я похлопочу насчёт завтрака и вернусь, – предложил Черепанов.

– Отставить. Пока не тронулись, сходи к охране спецвагонов и пригласи сюда начальника, – приказал генерал.

– Есть, – ответил помощник и вышел из кабинета.

– Силёнка у парня есть, – кивнул вслед ушедшему Черепанову Соткин.

– Всё есть, кроме полноценного образования и желания учиться, – заметил в свой черёд Суровцев. – Докладывайте.

Александр Александрович переглянулся с Новотроицыным. Понял, что начинать доклад придётся ему. Вздохнул. Вдруг произнёс неожиданно:

– Должен тебе сказать, Сергей Георгиевич: я мужик ушлый, а ты куда как каверзнее меня. Вот и власовец подтвердит, – кивнул он на Новотроицына.

– Я не власовец, – жёстко заметил Николай Павлович.

– Всё одно перебежчик и изменник родине.

– Это ещё что такое? – повысив голос, спросил Суровцев.

– Да так. Служебные трения. По причине отсутствия служебного рвения, – многозначительно прокомментировал Соткин. – Докладываю. Всё северное золото мною перевезено пароходом из района Сургута и складировано у Ахмата в Заисточье. Прошло всё достаточно чисто. Ещё мы с Ахматом перебрали то золотишко, что лежит сейчас на улице Белой у Белого озера. Эти две части можно грузить. Прикинули безменом на вес. Получилось целых полторы тонны…

– Чему ты удивляешься? – совсем не был поражён этому факту Суровцев. – У нас когда была возможность спокойно всё посчитать и взвесить? Примерно столько же в Лагерном саду…

– Но у нас незадача с Лагерным садом, – перебил его подполковник.

– Что такое? – встревожился Суровцев.

– Какой-то придурок из местных военных на днях взорвал вход в подземелье. Почему? Зачем? Пока не знаю.

– Золото там? – спросил генерал.

– Если было бы не там – весь город бы знал. Надо разбирать завал. А это совсем не просто при сложившейся здесь обстановке.

– Что ты подразумеваешь под непростой обстановкой? – спросил товарища и друга Суровцев.

– Я же говорю… Каверзный вы мужик, Сергей Георгиевич… В городе появилось слишком много приезжих. И это чекисты из Москвы. Причём, сдаётся мне, две разные, но связанные между собой группы. Одеты по-цивильному, но распоряжаются ими два подполковника в форме. Живут – одни в общежитии подшипникового завода, другие отираются при медицинских клиниках. Смешные такие… Томск небольшой, и они сразу везде засветились. Я, пока лежал в госпитале и потом, как-то уже примелькался, а эти как мухи в молоке. Это первое. Второе… С его архаровцами, – кивнул он в сторону Новотроицына, – не лучше… Не знаю, чем немцы думали, когда заслали сюда этих мальчиков. Уголовники куда надо уже стуканули… Почему их чекисты до сих пор не взяли – я лично в толк взять не могу. Продолжай сам, висельник, – опять обратил своё внимание на Новотроицына Соткин.

– Александр Александрович прав, – согласился Новотроицын. – Всю мою группу уголовники с потрохами сдали НКВД в первый день пребывания. Я еле оторвался от слежки. Если всех и не арестовали до сих пор, то только потому, что ждут, наверное, когда появлюсь я.

– Ясно, – сказал генерал, хотя ясности доклад двух его друзей-приятелей ему не прибавил.

– Разрешите? – заглянув в дверь, спросил Черепанов, вернувшийся с начальником охраны – пожилым худощавым мужчиной лет сорока.

Главный охранник хотел было доложить о прибытии и уже вскинул для доклада ладонь к козырьку фуражки, но Суровцев его перебил:

– Проходите. Присаживайтесь. Времени у нас мало. Другого совещания провести не удастся, поэтому прошу быть предельно внимательными. Вагон, который вы здесь отцепили, к вечеру перегоните на станцию Томск-Главный, – приказывал он начальнику охраны. – Вагон гружён специальными металлическими ящиками с железом и свинцом. Все они опечатаны. Вес точно соответствует весу ящика с золотом, – сделал он пояснение для остальных присутствующих. – Это вагон номер один. Он основной. Золото и ценности будем принимать именно в него. Вагон номер два заполнен точно такими же ящиками, но пустыми и не опечатанными. Он загоняется на запасной путь станции Томск-II. Этот вагон вспомогательный. По прибытии к обоим вагонам выставляется усиленная охрана. Приказ обоим караулам – стрелять без предупреждения во всякого, кто вздумает приблизиться. Имейте в виду, что возможны попытки снять часовых силой и скрытно.

– Не волнуйтесь, товарищ генерал-лейтенант. Наши караулы натасканы на все случаи жизни, – заверил начальник охраны. – Опыт отражения нападений у охраны тоже имеется. Опять же, все фронтовики… И вагоны у нас особые – бронированные. Оснащены пулемётами и могут работать как дзоты. Есть нижние люки. Выдерживают попадание даже артиллерийских снарядов. Правда, можно таранить танком или паровозом, но до этого, надеюсь, дело не дойдёт, – заново объяснял он.

– Вот и хорошо. В двадцать часов ноль-ноль минут начинаем операцию. Погрузку и выгрузку грузов осуществляем, как условились. Вопросы…

– Люди, транспорт и где моё место? – кратко поинтересовался Соткин.

– Ты работаешь с милиционерами… С теми, с которыми перевозил золото из Сургута. Вы отгружаете пустые ящики и принимаете точно такие же, но заполненные и фальшивые из первого вагона. Сам покидаешь вагон, как только примешь последний ящик. Машины будут. Черепанов осуществляет доставку настоящего золота к вагону номер один и отгрузку тебе отвлекающего груза. Оба докладываете об исполнении и дальше по плану…

– Что делать мне? – поинтересовался Новотроицын.

– Я бы посоветовал, что тебе делать, – начал было говорить Соткин.

– Вы, Николай Павлович, поступаете в распоряжение начальника охраны, – не дал договорить Соткину Суровцев. – Будете в первом вагоне. Примете у него то, что вам положено принять… В город выходить больше не надо. Как только прибудут Мария, Черепанов и полковник, – кивнул он на Соткина, – сразу трогаетесь.

– Я подполковник, – поправил генерала Александр Александрович.

– Я привёз тебе новую форму с новыми погонами и документы.

– Да и правда, что-то пообносился я, – в своей обычной манере пошутил как ни в чём не бывало новоиспечённый полковник, оглядывая свою выцветшую, ещё фронтовую, форму со старыми измятыми петлицами с тремя шпалами.

– Сколько вам нужно людей для помощи? – спросил Соткина Суровцев.

– Человека четыре хватит за глаза. Опять же, чтоб в грузовик без помех влезали, – ответил Александр Александрович.

Можно было только поражаться проницательности Соткина. Точно так, как маршал Жуков был убеждён, что из его фронтового товарища мог бы получиться полководец, Суровцев не сомневался, что из Александра Александровича мог бы получиться крупный руководитель разведывательных или контрразведывательных органов. В Томске действительно присутствовали чекисты из столицы. Всю операцию по обезвреживанию немецких агентов, прибывших с Новотроицыным, сразу взяла под свой контроль одна из групп. Это были представители контрразведки СМЕРШ.

– Слава богу, дождался вашего прибытия, – входя вместе с генералом в свой кабинет, с облегчением произнёс начальник городского отдела НКВД Деев, встретивший до этого гостя на вокзале.

– Докладывайте, – приказал генерал.

– Издёргали меня. Один явился – удостоверением в лицо тычет. За ним следом другой – то же самое. Людей давай. Машину давай. И оба в один голос: у нас особое, секретное задание. А сейчас, сами видите, как попрятались. Понятно, что с генералом разговаривать – не со мной.

– Попрятались – это даже хорошо. Мешать не будут. Хотя прячутся они как-то странно. Вы не знаете, как в Южной Америке индейцы на ягуаров охотятся? – вдруг неожиданно спросил генерал.

– Нет, – честно ответил Деев.

– По хвостам… Самого ягуара разглядеть в джунглях невозможно, а полосатый хвост из кустов всегда торчит. Ищите ещё один хвост.

– Какой хвост? – оторопело спросил Деев.

– Контрразведка СМЕРШ на месте. Шестое фельдъегерское управление на месте. Где-то в городе должен торчать хвост Управления железнодорожного строительства НКВД СССР. Такие чекисты у вас не появлялись?

Начальник горотдела растерянно присел на стул.

– Ну дела, – изумлённо произнёс он. – Я знаю, о ком вы говорите… Позавчера прибыли четверо… Разместились у железнодорожников на Томске-первом. Но эти ко мне не являлись… По оперативной информации – это обычная проверка по своему ведомству.

– Вот и замечательно. Скажите о них смершевцам. Пусть они с ними разберутся: зачем прибыли и что они здесь проверяют. Что у нас с подземельем в районе Лагерного сада?

– Горе нам с этими подземельями, товарищ генерал-лейтенант! – искренне пожаловался начальник городского отдела.

– Что такое? – заинтересовался Суровцев.

Капитан государственной безопасности Деев за всё время своей службы впервые общался со столь высоким начальством. И самым неудобным в этом общении оказалось то, что генерал-лейтенант не грозился и ни за что не отчитывал. Между тем колодки двух полководческих орденов сверху ряда колодок обычных орденов и медалей красноречиво говорили, что этот генерал не только боевой и заслуженный, но и высокопоставленный…

– На прошлой неделе дети военнослужащих пропали, товарищ генерал-лейтенант. Сначала милиция искала, сами военные, а потом и нам подключиться пришлось. Выяснили, что под землю пацаны лазили. Перетрясли всех, кого только могли. Ничего. А по городу слухи поползли, что под Томском какие-то механические, железные люди живут. Они и утащили ребятишек под землю. Чепуха какая-то…

Суровцев заинтересованно спросил:

– Какие, говорите, люди?

– Да ерунду всякую болтают. Какие железные люди под землёй!

– Да, да, – рассеянно проговорил Суровцев. – Они же под землёй проржавеют… И чем дело закончилось?

– Плохо дело закончилось. Отец одного мальчишки, майор из артиллерийского училища, приказал взорвать вход под землю. Сам сейчас под судом за самоуправство. А слухи в рабочем порядке гасим.

– Ну вот… А вы по телефону жаловались, что у вас здесь скучно, – прокомментировал Суровцев. – Прошу подробно доложить. Где, что и когда взорвали?

– Это в районе Лагерного сада. Да там и подземелья никакого не было. Старый склад. Ещё дореволюционный. Его и приспособить подо что-нибудь путное нельзя было. Подъездов к нему нет.

– Когда это произошло?

– Что именно? – не понял капитан.

– Всё по порядку… Когда взорвали склад? Когда пропали дети? Сколько детей?

– Сейчас соображу, – потирал лоб начальник горотдела, – командира мы взяли позавчера. Взорвал он склад, выходит, три дня назад. Дети пропали за неделю до этого. Трое. Десяти и одиннадцати лет. Вот. Стало быть, десять дней прошло…

– Вы собак в этот склад пускали?

– А зачем? Я сам там был. Всё осмотрел.

– А собак вы не догадались туда пустить?

– Мне собак не положено иметь, товарищ генерал-лейтенант, – попытался оправдываться Деев, – и в милиции тоже теперь их нет.

– У вас тюрем и зон вокруг полным-полно, а вы не знаете, где собаку-ищейку найти. Слушайте приказ!

Капитан встал. Вытянулся по стойке «смирно!».

– Вызвать комендантский взвод и оцепить место, где находится подземелье.

– То есть склад?

– Склад. Подземелье. Невеликая разница. Завал разобрать. Вы говорите, что арестованный – командир учебного подразделения… Курсантов взвод к тому месту и пусть разбирают. Арестованного командира доставьте туда же. А прежде заедете к нему домой и возьмёте вещи пропавших ребят. Где взять собаку, вы теперь знаете. Выполняйте.

– Есть!

– Подождите. Распорядитесь, чтоб курсанты взяли с собой противогазы.

Удивлению начальника не было предела. «Противогазы зачем?» – читалось на его лице.

– Газ в подземельях иногда скапливается, – пояснил генерал. – А ещё найдите квалифицированного врача. Лучше педиатра из клиники мединститута. Поди, не всех профессоров-медиков за прошедшие годы перестреляли?

«Странные речи ведёт генерал. Подрывные и контрреволюционные речи, – в который раз за сегодняшнее утро подумал начальник городского отдела, – проверяет он меня, что ли?»

– Разрешите идти?

– Погодите. Прежде отвезёте меня в Лагерный сад.

– Товарищ генерал-лейтенант, я не имею права оставлять вас без охраны.

– Едем, – уже не слушал его Суровцев.

Он действительно впервые за последние два года оказался без охраны. Черепанову было приказано заняться внешним видом Марии, а затем идти по адресам, которые она ему укажет. Им предстояло забрать из тайников царские ордена Суровцева, его прежние документы и его наградной наган от командования Первой конной армии. А также дневники Аси, вместе с её и его перепиской.

Водитель начальника городского отдела НКВД оказался единственным человеком из числа томских чекистов, лицо которого оказалось Суровцеву знакомо. Гребень репрессий и начавшаяся война, судя по всему, тщательно вычесали кадровый состав тридцать седьмого и тридцать восьмого годов. Вряд ли водитель его узнал. Хотя именно он вёз его когда-то в управление со съёмной квартиры, на которой его до этого взяли.

– А что, товарищ чекист, прежний ваш начальник, товарищ Овчинников, жив-здоров? – спросил он шофёра, едва они отъехали.

Взвизгнули тормоза, и Суровцев чуть не ударился головой о ветровое стекло «виллиса». «Можно было и не спрашивать», – подумал он про себя и громко, не к месту, рассмеялся:

– Да ты чего это, братец, такой нервный?

– Не могу знать. Знать не могу, товарищ генерал, – контуженно потряхивая головой, отвечал водитель.

Он не узнал Сергея Георгиевича, как могло бы показаться со стороны. Просто это был род психоза, который поразил на долгие годы, до самой смерти, многих людей, лично причастных к репрессиям. Страх встретить кого-нибудь из тех, кого они когда-то мучили или своей рукой расстреляли, неумолимо расшатывал психику и развивал манию преследования до самых крайних проявлений. Иногда спасением, казавшимся избавлением от душевных и физических мук, становилось только окончательное сумасшествие или самоубийство. Которое, как известно, тоже диагностируется как психическое расстройство.

Он стоял на высоком берегу Томи, на который выходил Лагерный сад, где опять, как во время Гражданской войны, почти все деревья порубили на дрова. Смотрел с высокого обрывистого берега через заметно обмелевшую Томь на широкий простор заливных лугов на другой стороне реки. Время от времени переводил взгляд вправо.

Склон под обрывом, на краю которого зимой девятнадцатого-двадцатого годов расстреливали офицеров, за двадцать с лишним лет окончательно превратился в оползень. Он ещё сохранял крутизну, но внизу, у самой реки, образовалась достаточно широкая прибрежная полоса. «Теперь расстреливать с прошлым удобством не получилось бы», – невольно подумал он. Ещё первобытные люди не оставили своим вниманием это место.

Доисторические охотники однажды загнали на кромку берега гигантской пра-Томи мамонта. Когда зверь сорвался с пятиметровой кручи вниз и покалечился, его добили копьями с каменными наконечниками. Наскоро сделанными кремниевыми резцами, скребками и ножами разделали тушу, оставив после себя на прибрежной отмели сломанные орудия труда, кости животного и костровища.

В конце прошлого века эту стоянку древнего человека обнаружил профессор-зоолог Н.Ф. Кащенко. Собранный из костей скелет мамонта занял своё место в палеонтологическом музее университета. В музей археологический были переданы каменные орудия и угли древнего костра. «Вот и офицеров, точно опасных зверей, пригнали именно сюда и с первобытным озверением расстреляли», – провёл он странную и страшную аналогию с недавним временем. «Говорят, что томские мальчишки потом находили на берегу георгиевские кресты. Наверное, их вместе с погонами срывали перед расстрелом и бросали с кручи. В любом случае, места для этих находок в музее не нашлось. И вряд ли найдётся», – ещё подумал он.

Слева от него, по более пологому склону выставлялось оцепление у входа в подземелье. Разбираться с происхождением подземных ходов под городом в декабре девятнадцатого года ему было некогда. Было довольно того, что подземелья существуют. А раз так, то следовало их разыскать и по возможности использовать.

Впрочем, привычка систематизировать свои знания и в этом вопросе делала своё дело. При первом же изучении ему стало ясно, что подземные ходы Томска не однородны как по назначению, так и по своему происхождению. И это не пещеры. Карстовых ворот в районе города никогда не было. Традиционно находились «знатоки томских катакомб», выказывающие чудеса осведомлённости. Но, выяснил Суровцев, никто толком ничего не знает. А изучить и классифицировать подземелья не представлялось возможным уже потому, что каждый, кто имел отношение к подземным ходам, предпочитал держать свои знания в тайне.

Последний томский полицмейстер генерал Романов, в своё время, передал ему карту города с обозначением зданий, имеющих, кроме обычных подвалов и погребов, подземные ходы в различных направлениях. Но и он не мог точно объяснить ни время их появления, ни их назначение.

Геологические особенности местоположения города были и остаются своеобразными до сих пор. Холмы и возвышенности, на которых расположен Томск, являются следами действия древнего ледника, в течение немыслимого количества времени спускавшегося с Алтайских гор.

Этот ледник сотни миллионов лет, сотни километров тащился с юга на север навстречу полярному обледенению. А перед собой, как гигантской бульдозерной лопатой, толкал всё, что попадалось ему на пути. Таким образом, вся почва под городом оказалась наносной и состоящей из сланцев. И здесь без труда можно было найти все элементы таблицы Менделеева. Где-то здесь же, на широте Томска, ледник потом таял, пополняя немыслимыми массами воды доисторические реки, озёра и болота. А из-под земли с тех времён стали сочиться бесчисленные родники.

Взгляд его невольно опять и опять возвращался к месту расстрела, под которым слоями располагались разноцветные пласты геологических обнажений: белые, охристые, сине-зеленоватые, бурые. За тысячелетия со времени охоты на мамонта уровень реки опустился больше чем на сорок метров. Глядя на бескрайний простор за рекой, можно было бы с уверенностью утверждать, что пра-Томь являлась и пра-Обью, нынешнее русло которой пролегает в тридцати пяти километрах отсюда. Вот уж поистине: «Сколько воды утекло!».

Именно древние люди, был убеждён Суровцев, и заложили основу первым подземным ходам Томска. Казаки – основатели города застали уже многочисленные подземелья не понятного им происхождения. Они оказались очень кстати. На Воскресенской горе, на месте закладки крепости и храма, не нужно было рыть погребов. Нужно было только обустраивать имеющиеся в земле рукотворные полости. Их стали использовать. Точно так же, как крепостные укрепления на Воскресенской горе, на других возвышенностях Томска вставали монастыри.

Русские монастыри, возносясь куполами храмов в небесную высь, незримо врываются в землю. Монахи, принявшие схиму, как известно, из обычных монастырских келий переселяются в монастырские подвалы. И уже принявшие схиму – схимники, без нарочитого рвения, обыденно, мерно и неуклонно, с молитвой и в смирении, расширяли подземные лабиринты под монастырями. Чем старше монастырь, тем больше его подземная часть. Это почти аксиома. Если добавить к этому фортификационные требования к монастырю как к крепости и военному укреплению прошлых веков, то доступ к воде едва ли не главное, после крепостных стен, фортификационное условие.

Самое простое решение – колодцы. Поскольку укрепление, как правило, на возвышенности, а то и откровенно на большой горе, то колодец должен быть очень глубоким. К такому колодцу, кроме верхнего явного доступа, обеспечивается и подземный проход. Подземный ход непременно прокладывается к реке, если рядом таковая наличествует. Этот подземный ход всегда и самый необходимый объект укрепления, и наиболее уязвимое место в обороне. Два из трёх томских монастырей имели свои подземелья. Хотя из-за обилия родников часто сама надобность в глубоких колодцах отпадала.

Золотая лихорадка XIX века и связанное с ней бурное строительство вскрыли и обострили интерес к подземным ходам. Она же, лихорадка, сопровождалась в губернии и городе небывалым ростом преступности.

Преступники всех мастей проявляли повышенный интерес к лазам под город. Не обошли их своим вниманием и революционеры XX века. Отдельный разговор и особая тема – многочисленные погреба, подземные ходы сообщения и «убегаловки», коих развелось бесчисленное множество сначала во время золотой лихорадки, затем при строительном буме.

Беспокоясь о сохранности товаров и ценностей, купцы, проклиная на чём свет стоит подземные воды, обустраивали гигантские погреба под своими домами и магазинами. Точно соревнуясь друг с другом, прорывали подземные коридоры из дома до лавки. Прорывали шурфы и водоотводы. Был ещё один фактор, заставлявший жителей зарываться в землю, – пожары. Глубокий погреб не сгорал даже во время пожара массового. Это породило целую сеть открытий в поздние времена, когда во время возведения новых зданий под бывшим пожарищем вдруг находился то заброшенный погреб, набитый давно истлевшими припасами, а то и вовсе склад пушечных ядер.

– Товарищи курсанты, – обращался Суровцев к строю, – от вашей работы и быстроты действий сейчас зависят жизни троих детей. Имею основания полагать, что они живы и находятся в глубине этого подвала.

Только что освобождённый из-под стражи майор-артиллерист, отец двоих из трёх пропавших детей, ошалевшими глазами смотрел на Суровцева. Взгляды томских чекистов не выдавали недоумения, но по выражению лиц можно было понять, что и они считают происходящее не более чем самодурством и генеральской блажью. Чуть в стороне от всех стоял пожилой профессор-медик с саквояжем в руке. Сергей Георгиевич тоже отошёл в сторону. Опять смотрел на другой берег Томи.

Достаточно быстро, за каких-то полчаса, завал разобрали. Оттащили в сторону железные ворота склада. Образовался небольшой лаз, достаточный, чтобы можно было, согнувшись, пройти человеку. Проводник со сторожевой собакой стоял невдалеке.

– Дайте собаке вещи, – распорядился Суровцев.

Солдат взял из рук майора детскую рубашку и дал её понюхать собаке. Та ткнулась носом, встряхнула головой.

– Искать! – приказал проводник. – Искать, Ромба!

Собака огляделась по сторонам, точно решая, в какую сторону пойти. Затем, прижав уши, заскользила носом у самой земли. Все с интересом наблюдали за происходящим. Через несколько секунд Ромба оказалась у входа в подземелье. Подняла голову на проводника и громко подала голос. Сразу же было рванулась в лаз, но была удержана солдатом.

– Взяла след, товарищ генерал-лейтенант, – доложил проводник.

Суровцев обвёл взглядом присутствующих. Сначала обратился к убитому горем несчастному майору:

– Возьмите у курсантов лом и следуйте за мной. Вы, Иван Петрович, – обращался он уже к Дееву, – также за мной. Ведите собаку, – говорил он уже кинологу. – Прошу вас, профессор, – жестом пригласил он к лазу ещё и доктора.

Суровцеву не пришлось даже вспоминать маршрут, которым он в последний раз проходил более двадцати лет тому назад. Собака под лучами двух фонарей уверенно вела к потайной двери. Наконец она вывела людей к уже известным читателю углублениям в стене. Обнюхала пол и жалобно заскулила. Было ясно, что она или потеряла след, или след неожиданно оборвался. Не дожидаясь доклада проводника, Сергей Георгиевич осветил углубление в полу, в котором покоилось железное кованое кольцо. Поднял его в вертикальное положение.

– Вставляйте лом в кольцо. Как рычаг, – приказал он майору. – Теперь всем внимание! Вы, Иван Петрович, – говорил он Дееву, – вместе с проводником остаётесь здесь. Сейчас мы провернём наше орудие по часовой стрелке. В этом месте стена отойдёт примерно на два метра вглубь. Вы и вы, – приказывал он майору и доктору, – быстро проходите следом за мной. Я с той стороны опять закрою вход. Вам, товарищи, не следует воспринимать это трагически. Хотя если минут через десять мы не вернёмся – отправляйтесь за помощью.

– Товарищ генерал, вам самому зачем туда идти? – встревожился Деев.

– Мне, как вы уже могли бы и догадаться, доводилось здесь бывать, – ответил Суровцев. – Если дети там, то есть надежда, что они живы. А собака сейчас подскажет, есть ли там газ.

Газа не было. Не было и света. Но были дети. И они были живы. При свете фонарей вынесли их сначала из тайного помещения, где доктор произвёл первичный осмотр.

– Светите в сторону, – неожиданным командирским тоном, с волнением в голосе, потребовал профессор, когда они вынесли троих мальчишек из входа в тайную комнату.

Мальчики были без сознания.

– Помогите, кто имеет навыки. Бинтуйте ребятишкам глаза. Состояние у них критическое, но не всё так страшно. Да прекратите вы метаться, – прикрикнул доктор на отца. – Успели вовремя. Сейчас обезопасим зрение от света и будем выносить. Истощения нет. Надо полагать, питались старыми консервами. Но видимых признаков отравления, как ни странно, тоже нет. А железные люди, оказывается, не выдумки, – вдруг хихикнул профессор.

Вечером Суровцев, Соткин, Ахмат, Черепанов и Мария находились на специальном объекте НКВД в корпусе химического факультета бывшего Томского технологического, теперь индустриального, института. День выдался для всех присутствующих хлопотным и волнующим. Сидя за столом в просторной столовой, ждали Суровцева, который вместе с Деевым о чём-то беседовал с недавно пришедшим человеком. Как все поняли – это был сосед по лестничной площадке.

Почти всё крыло институтского здания занимали профессорские квартиры. Специальный объект тоже был квартирой. Но квартирой особого рода. Площадь её составляла около ста квадратных метров, и здесь до недавнего времени проживала в эвакуации семья Л.П. Берии: жена наркома Нина Таймуразовна и сын Серго. Ленинградская военная академия связи, слушателем которой являлся младший Берия, была эвакуирована в Томск ещё в 1941 году. Теперь семья наркома вернулась в столицу. Квартира же использовалась как гостиница для высокопоставленных гостей.

За три года войны население Томска увеличилось на пятьдесят тысяч человек. Теперь примерно одна четверть всех городских жителей являлись эвакуированными. Двадцать лет после революции и Гражданской войны жильё в городе почти не строилось. И если прежде «уплотнение» в городе производилось за счёт строительства перегородок в имеющихся помещениях и комнатах старых домов, то во время нынешней войны и эвакуации огораживались уже углы и без того минимизированного жилья. Эвакуированных обыденно, иногда сочувственно, а когда и с раздражением в Томске называли «угловиками». И тем не менее именно в военные годы в Томске было возведено огромное количество жилья.

Двухэтажные бараки из свежеструганого бруса бросались в глаза на фоне почерневших от времени бревенчатых добротных домов и купеческих особняков дореволюционной постройки. И о ещё одном потоке хотя бы кратко нужно сказать. С 1941 по 1944 год Томская область приняла двадцать четыре тысячи депортированных из мест прежнего проживания немцев Поволжья.

«Угловиков», ещё недавно проживавших в этой квартире, можно было бы со всей определенностью назвать «этажниками», поскольку это жильё занимало почти весь второй этаж здания. Ещё и имело отдельный парадный вход с постом охраны. В бывшем кабинете Серго Берии находились Суровцев, начальник горотдела Деев и сосед по лестничной площадке прежних именитых соседей заведующий кафедрой технологии неорганических веществ Томского индустриального института Николай Павлович Курин. Выпускник Московского химико-технологического института имени Д.И. Менделеева, кандидат химических наук Курин обладал высоким лбом учёного. Умные светлые глаза смотрели на собеседников внимательно и настороженно.

– Таким образом, – заканчивал разговор Суровцев, – вы, уважаемый Николай Павлович, с этого момента являетесь объектом контрразведывательной защиты.

– Я не совсем понимаю, что это значит, – недоумевал Курин.

– Начальник городского отдела НКВД вам разъяснит детали, я скажу главное: иностранные разведки в ближайшие годы будут проявлять просто неописуемый интерес к деятельности возглавляемой вами кафедры.

– Я понял общий смысл обозначенной вами проблемы. Но, должен вам заметить, что, наверное, не обладаю всеми необходимыми качествами, чтобы оправдать такое к себе доверие. Я даже не член партии, – заметил учёный.

– Я тоже никогда не являлся членом коммунистической партии, – спокойно и к полному изумлению Курина и Деева объявил генерал.

Такое его заявление просто не укладывалось в головах собеседников. Особенно страдал Деев. Он к тому же мало что понял из учёного разговора о каком-то делении ядра и об обогащении урана. «Какой уран? Какое ядро?» И это всё вдобавок к ящикам с золотом, которое сегодня весь вечер возили на вокзал.

– Почему именно Томск, – продолжил Суровцев, – вам как раз должно быть понятно, как никому другому. Наличие большой реки. Сейсмологическая устойчивость местности. Полная недоступность для ударов авиации противника. Научные кадры. И готовые, и те, которые вам и вашим коллегам предстоит воспитать и обучить в очень короткие сроки. Всё совпало. Не забудьте передать жене привет от Нины Теймуразовны, – вставая, закончил Сергей Георгиевич. – Приятно было познакомиться.

Дата добавления: 2015-08-28