Не знаю, сколько еще продолжалась моя тренировка, но, судя по тому, что пот уже буквально начал струиться по моему телу, то довольно долго. Отвлек от груши меня противный писк, перекрывающий музыку и извещающий меня о том, что кто-то пришел. По дороге к коридору я наскоро вытерся полотенцем и, закинув его на плечо, подошел к видеодомофону. И как вы думаете, кого я там увидел? Белобрысую бесстыдницу, которая после закаченного мне же позавчера утром скандала не постеснялась вернуться. Я уже хотел было развернуться и пойти обратно в тренажерный зал, сделав вид, что меня нет дома, но неожиданная мысль заставила меня притормозить: а зачем она, собственно, пришла ко мне в день своего отъезда? Обычно это такое суетливое время, что забываешь, где-что лежит, я уж не говорю о том, чтобы ходить по гостям. Поддавшись любопытству, я все же накинул первую попавшуюся куртку и вышел из дома, намеренно не став открывать ворота.
Выйдя из дома, я поежился и запахнул куртку, пытаясь сохранить тепло, исходящее от моего тела. Еще бы, на улице мороз, а я из-за этой дурынды выскочил, не одевшись нормально. Кулемина стояла за оградой, но как только увидела меня, то тут же нажала сброс на панели видеодомофона. Глаза девушки сегодня скрывались под темными очками, а сама она была одета уже отнюдь не так вульгарно, как обычно. Впрочем, ее внешний вид меня не особо волновал, только что-то подсказывало, что нацепленные очки играют роль не аксессуара, а маскировки. Небось, получила по роже от своего недомерка за ночевку у меня. Я не стал подходить к ней, чтобы не давать этой блондинке даже малейшую часть надежды на то, что я пущу ее на свою территорию, и остановился метрах в двух от нее, как не в трех.
- Привет, - тихо произнесла Лена, и я еле-еле понял, что она там пробубнила.
- Ну здравствуй, - не особо доброжелательно ответил я, давая понять, что радости от ее визита не испытываю.
- Ты не пустишь меня? – убитым голосом спросила бывшая ученица, понуро опустив голову. – Не позволишь пройти?
- А зачем? – усмехнулся я, буравя ее все тем же холодным взглядом. – Не вижу в этом смысла.
- Я хотела поговорить… - совсем уже неуверенно произнесла Кулемина.
- А я не хочу с тобой разговаривать! – категорично заявил я, предполагая, что после этой фразы собеседница развернется и уйдет, но, видимо, доходило до нее плохо.
- Вить, пожалуйста, выслушай меня, - попросила распутная девка в личине моей некогда любимой Ленки. Я, заранее зная, что это ничего не изменит, тяжело вздохнул и бормотнул:
- У тебя есть минута.
- Я пришла, чтобы… - быстро сказала девушка, но потом, скорее всего, поняла, что от торопливости будет мало пользы, и стала говорить более размеренно. – Вить, не отталкивай меня, пожалуйста. Ты самый дорогой мне человек, Вить… Дай мне шанс, и я докажу тебе, что я не такая, как ты обо мне думаешь, - с каждой фразой все более несмело произносила слова моя бывшая ученица. – Я знаю, что это будет непросто, но позволь мне хотя бы попытаться… Я все эти восемь лет любила тебя, и наша встреча – это…
- А вот эту тему ты зря завела, - буквально прорычал я, снова услышав фразу, кольнувшую слух. – Уходи…
- Вить, умоляю, - уже слезливым тоном попросила Кулемина. – Если я еще хотя бы что-то для тебя значу, дай мне возможность доказать свои чувства. Я хочу быть с тобой, Вить! Я обещаю тебе, что…
- Уходи по-хорошему! – перебил ее я, одним лишь голосом давая понять, что решения своего я не изменю. – Я уже говорил, ты не разведешь меня своими словами. Что, нашла себе спонсора получше, который бить тебя не будет? Нет уж, милая, я проститутку рядом с собой каждый день видеть не хочу.
- Я не… - попыталась что-то сказать девушка, все также стоя с опущенной головой.
- Именно, именно, - снова не дал ей договорить я. – Именно так называются продажные женщины! Так что возвращайся к своему Вадиму, улетай с ним в Чикаго и продолжай наслаждаться жизнью, крошка.
- Вить, я прошу тебя… - совсем тихо пробормотала блондинка, и я заметил, как по щекам ее проскользнули вниз слезинки. – Мне плохо… Помоги, прошу.
- Я тоже прошу тебя, уйди! – поборов в себе чувство жалости, ответил я. Но Кулемина так и стояла, будто кто-то налил перед моими воротами клея, и она умудрилась в него вляпаться. – Чего ты еще ждешь от меня? – прямо спросил я и, застегнув молнию куртки, убрал замерзшие руки в карманы. В правом явственно прощупывались купюры и, мигом вспомнив их количество, я сжал одну из них с такой силой, на какую только был способен. – А-а-а… извини, забыл заплатить тебе за интим, - произнес я и, вынув ладонь, бросил скомканной банкнотой в стоящую поодаль бывшую ученицу. Та буквально на мгновение подняла голову и, несмотря на то, что глаз ее я не видел, мне все равно стало как-то не по себе. Однако уже в следующий миг это чувство ушло, ибо блондинка снова спрятала лицо под волосами, опустив голову. – Мало? Ну держи еще, - смял я вторую купюру в кармане и направил ее по той же траектории, что и первую. – Думаю, этого хватит. У нас ведь секс был по старой дружбе, правда? Счастливого тебе пути, счастливого брака, счастливых лет семейной жизни. В общем, всего тебе хорошего, Элен! – надменно произнес я ее имя на заграничный лад и, развернувшись, не спеша побрел к своему дому.
Захлопнув за собой дверь, я нажал кнопочку на видеодомофоне, дабы посмотреть, скажем так, окружающее пространство, и, к моему облегчению, блондинки там уже не было. Впрочем, как и купюр. Одна из них, я точно видел, приземлилась так, что камера устройства безопасности должна была захватить ее в свой объектив. Пренебрежительная улыбка сама собой растянула мои губы: что и требовалось доказать. Эта Элен ничем не похожа на мою Ленку… Та ни при каких обстоятельствах не взяла бы эти деньги, тем более при таких, когда ее откровенно назвали продажной, и купюры эти явно олицетворяли собой плату за ее услуги. Но эта распущенная девка, видимо, не гнушается ничем.
После столь неприятного разговора я почти сразу направился в душ. Лишь заглянул на пару минут еще раз в тренажерный зал, где вымесил всю накопившуюся во мне злость на груше. Черт возьми, да неужели же этот кошмар сегодня закончится? Неужто эта блондинка перестанет будоражить мою память своим внешним сходством с той, которую я любил и до сих пор люблю?
Остатки гнева сняли теплые струи воды, вытекающие из душевой насадки. Я долго стоял в кабинке, стараясь очистить голову от каких-либо мыслей и расслабиться настолько, насколько смогу это сделать. И как много у меня ушло на это времени, я даже не знаю. Может полчаса, а может и весь час. Самое главное – я почти достиг того, к чему стремился, - появилась былая невозмутимость и сдержанность. А вот душевного равновесия я так и не обрел – волнение, ни коим образом не выходящее наружу, до сих пор сидело внутри меня.
Однако заниматься самоанализом у меня не было времени, потому что я буквально только успел натянуть на себя домашний халат, как домофон снова разразился этим неприятным писком. Клянусь, у меня скоро появится аллергия на этот звук! Однако изображенный на экране видеодомофона гость не оправдал моих ожиданий… Я без вопросов нажал на кнопку открытия, а потом повернул на двери несколько замков, находясь в состоянии некоторой растерянности.
- Я прошу прощения за свой неожиданный визит, сэр, - войдя в дом, сразу же начал оправдываться Франсуа. Я уже хотел было снова заворчать по поводу его излюбленного обращения, но пожилой мужчина не дал мне вставить ни слова. Весь его вид выражал тревогу с каким-то оттенком смятения. – Если бы дело не было бы столь важным, я бы не приехал.
- Что случилось? – не на шутку испугался я сам.
- Джереми Кит ответил на наше предложение о компенсации вместо иска, - сказал помощник и протянул мне распечатанное письмо. По мере того, как я читал его, брови мои все сильнее сдвигались к переносице, а собеседник продолжал кратко вводить меня в курс дела: - заявленная сумма его не устраивает. Он требует намного больше того, что мы предложили.
- Пойдем, - кивнул я вглубь дома и направился к кабинету, продолжая вчитываться в текст письма. Франсуа, сняв верхнюю одежду и обувь, проследовал за мной. – Вот ведь жмот проклятый…
- Что, простите? – присаживаясь напротив меня, переспросил мой заместитель, когда я, забывшись, выругался на родном языке.
- Ничего, - отложив лист бумаги в сторону, ответил я. – Ну и что теперь будем делать? Я как-то не был готов к тому, что он откажется… Мы назначили очень даже неплохую сумму компенсации, но этот скупердяй, видимо, хочет попытаться содрать с нас побольше.
- Надо все тщательно взвешивать, Виктор, - рассудительно сказал помощник, беря письмо в руки и быстро пробегая по тексту глазами. – Быть может, игра и не стоит свеч. Сумма, которую запрашивает этот… недовольный клиент… - прервался он, вглядываясь в цифры, - да это покроет все затраты, которые мы понесем, пытаясь выиграть суд! – в голосе Франсуа стали прослеживаться нотки возмущения.
- Ты не забывай, чем нам этот суд грозит, - чуть склонил я голову набок. – А если клиенты перестанут нам доверять? Мы понесем еще большие потери в этом случае.
- Это да, - тяжело вздохнул собеседник. – Это бесспорно…
На некоторое время в комнате повисла тишина. Этакая напряженная рабочая тишина, когда не раздражают тикающие стрелки часов, ибо тебе просто нет до них никакого дела. Весь твой разум занят поиском решений возникшей проблемы, и потому ты просто не обращаешь ни на что другое никакого внимания. Спустя пять минут такой гнетущей тишины, мне все же пришлось признать:
- М-да, видимо, и правда придется судиться.
- Я думаю, это будет наилучшим вариантом, - выразил свое мнение Франсуа. – Даже если мы заплатим ему столько, сколько он требует - где гарантия, что он не расскажет об инциденте прессе? – высказал очень даже разумную мысль пожилой мужчина. Я с интересом посмотрел на него. А ведь он в чем-то прав… - Тогда получится еще хуже: мы и деньги потеряем, и престиж фирмы не сохраним. Только представьте себе заголовки газет: «Известная компания платит за молчание», «Корпорация, основанная Николасом Смитом, пытается скрыть свои грехи», - активно жестикулируя, обрисовывал мне возможные варианты событий помощник. – Знаете, Виктор, сильные должны уметь признавать свои ошибки. А так как наша фирма все же имеет немалый вес в отрасли логистики, то я думаю, что самым верным решением все же будет суд. Он назначит адекватную компенсацию, которую мы и выплатим этому скупердяю. В конце концов, мы же не отрицаем своей вины в том, что клиент понес убытки, и не отказываемся выплатить ему возмещение. Мы проштрафились – мы готовы исправить свои ошибки. Просто кто-то не видит рамок, вот и все, а таких людей надо ставить на место. Мне кажется, что этот судебный процесс может сыграть нам даже на руку, если все правильно организовать. В конце концов ведь дело, скорее всего, выиграет Кит, и мы выплатим ему компенсацию, но не такую, на которую рассчитывал он, а такую, на которую сработают наши юристы. А с учетом того, что они у нас специалисты высшего профиля, то, думаю, сумма не будет больше той, что предлагали ему мы сами. А для общественности же это станет наглядным примером того, что мы готовы отвечать за свои промахи.
- Хм… а ты дело говоришь, - улыбнулся я, проникнувшись речью Франсуа. – Тогда прямо сейчас давай набросаем текст ответа, а уже завтра в офисе распечатаем его на бланках организации и поставим печать. Хорошо, кстати, что мы и письмо с предложением о компенсации также оформляли – теперь его можно будет использовать в суде как доказательство, - вспомнил я немаловажную деталь.
- Точно! – улыбнулся помощник.
Я же в этот момент резко поднял крышку своего ноутбука, совершенно забыв о небольшом обстоятельстве, в буквальном смысле вложенном в компьютер. Этим самым обстоятельством была Ленкина фотография, которой я как всегда долго любовался, а потом меня отвлекли, и в спешке я спрятал ее сюда. Сейчас этот самый снимок, описав замысловатую дугу в воздухе и сделав несколько акробатических трюков, мягко приземлился на пушистый ковер, приковав к себе как мое внимание, так и внимание пожилого мужчины, от которого тоже не укрылось это пике. Я потянулся за фото, надеясь, что этот инцидент останется без комментариев со стороны, но меня ждало разочарование…
- А я ее сегодня видел, - неожиданно произнес Франсуа, когда я поднял снимок бывшей ученицы. – Она к Вам заходила?
- Да, - буркнул я, надеясь на то, что помощник поймет мое нежелание разговаривать на тему этой Элен.
Конечно, я мог сказать ему это в открытую, но, как я уже говорил раньше, в Америке грубость не поощряется. Хотя не поощряется тут и неделикатное расспрашивание собеседника на неудобные ему темы. Поэтому мне порой кажется, что, общаясь друг с другом, мы с Франсуа немного изменились в плане менталитетов: я несколько американизировался, что не могу просто заткнуть его, когда все мое существо бунтует против тем, связанных с Кулеминой, а он, видимо, наоборот, впитал в себя некоторую «русскость», поступившись с врожденной тактичностью.
- И чем вызвано такое ее состояние? – задал новый вопрос мой помощник.
- А что не так в ее состоянии? – без какого-либо интереса спросил я, включая ноутбук.
- А Вы что же, не заметили? – неподдельно удивился пожилой мужчина. – Да она же как побитая собака выглядит! Еще и бледная, будто в муке извалялась. Я мимо проезжал к Вам, а она плетется по тротуару, руками себя обняла, взгляд пустой такой… - рассказывал мой собеседник про свою встречу с Кулеминой. – Под глазом синяк, губа разбита. Я даже притормозил возле нее, предложил свою помощь, а она лишь бросила на меня какой-то усталый, если не сказать отчаянный взгляд и неожиданно свернула.
- Ну и скатертью дорожка, - хмуро ответил я, вводя пароль. А сердце, несмотря на внешнюю мою холодность, билось так часто от представления того, что Ленка сжимается от страха перед занесшим над ней руку недомерком. Взгляд сам собой нашел лежащую на столе фотографию, а кулак на автомате сжался от успевшего надоесть осознания того, что изменить уже ничего нельзя, и сходство между девушкой на снимке и Элен, приходившей ко мне некоторое время назад, осталось лишь во внешности.
- Вас правда не интересует, что с ней случилось и еще может случиться? – продолжал докапываться помощник.
- Правда, - помедлив несколько секунд, все тем же категоричным тоном ответил я.
Что произошло спустя какое-то мгновение, я смог понять лишь через несколько секунд. Франсуа неожиданно схватил фотографию и слегка развел руки в стороны. Но снимку этого небольшого движения хватило, чтобы разорваться на две части. Когда до меня наконец дошло то, что сделал мой помощник, все мое существо затопила злость. Мигом оказавшись рядом с мужчиной, я схватил его за грудки и стал трясти, выкрикивая:
- Ты нахера это сделал, придурок?! У тебя что, с головой проблемы?! Я тебя самого сейчас порву!!!
Выхватив у молчаливого собеседника из рук то, что осталось от моей любимой фотографии с Ленкой, я сел обратно за стол и приставил половинки изображения друг к другу. Получилось как-то криво, и уродливый стык портил всю картину. Мне буквально хотелось завыть от обиды.
- Это… - неожиданно заговорил помощник, а я, бросив на него полный ненависти взгляд, заметил, как он кивнул в сторону стола, - всего лишь фото. А там… - теперь кивок головой указывал куда-то на дверь кабинета, - ходит она – настоящая и живая. Неужели этот бесполезный снимок тебе важнее той, что изображена на нем.
- Она изменилась, Франсуа, и я тебе об этом уже говорил! – проворчал я, все еще обиженный на пожилого мужчину за его поступок. – Это – Ленка, - с нежностью в голосе произнес я, проведя пальцами по личику своей бывшей ученицы, - а там ходит Элен, - бросил я, будто сама мысль об этой девушке была мне противна.
- А представь себе, что этой девушки вообще может не стать, - вдруг предложил Франсуа, вызвав у меня недоумение. - Представь, что от нее только надгробие останется и все, - продолжал говорить он таким проникновенным голосом, что я невольно последовал его совету и тут же ужаснулся. – Представь, что всю жизнь ты будешь жить и знать, что уже никогда ничего не исправишь.
- С чего это ее не станет вдруг? – усмехнулся я, потому как сама мысль о том, что Кулемина сыграет в ящик, не укладывалась у меня в голове.
- Кокс это не сладкая вата, Виктор...
- Понятное дело, - кивнул я в знак того, что разделяю его мнение, - но не надо в крайности-то.
- Давай ты меня сейчас послушаешь внимательно, а потом решишь, где крайности, а где правда жизни, - предложил помощник. Я же ответил ему выжидающим взглядом, безмолвно выражая свое согласие.
- Когда я был еще молод и немного сумасброден, я полюбил одну девушку, - начал рассказывать Франсуа историю из своей жизни. – Ее звали Оливия. Хотя я чаще всего называл ее просто «Ви», - улыбнулся мужчина, видимо, вспомнив что-то особенно приятное. – Не могу сказать, что она отличалась неземной красотой или бесконечной привлекательностью, но было в ней что-то, что разглядеть удавалось не каждому. У меня, например, получилось, - снова чуть приподнял уголки губ мой помощник.
- То же я мог бы сказать и о Ленке… той Ленке, - хмуро уточнил я, - которую я запомнил, а не которая появлялась здесь.
- Ну, тогда тебе несложно будет понять меня, - кивнул мой собеседник. – Она всегда была душой компании и умела одинаково легко находить общий язык с совершенно разными людьми. Я не буду отнимать у тебя время и рассказывать о том, при каких обстоятельствах мы познакомились, когда начали встречаться… Скажу одно: я безумно ее любил, - прикрыл глаза Франсуа и медленно втянул в себя воздух. – Да и она была влюблена в меня по уши. В этом уж даже не сомневайся. А начну я с того, что я долгое время считал главной проблемой… Ви родилась и воспитывалась в богатой и известной в нашем городе семье, я же в юности был фактически никем. Не голодранец, конечно, но и далеко не богатей. Поэтому родители моей возлюбленной считали меня недостойной парой для их дочери, - поведал пожилой мужчина, и я заметил, как резко ожесточилось выражение его лица, а одна из рук сжалась в кулак. – Они всячески препятствовали нашим отношениям, старались разрушить их, но мы с Оливией, зная о таком раскладе, не поддавались на провокации и продолжали растворяться в своем чувстве.
- Они все-таки разлучили вас, да? – воспользовавшись образовавшейся паузой, спросил я.
- Да нет. Не они, - помотал головой мой помощник. – Это так, предыстория, - вздохнул собеседник, и лицо его помрачнело. - В общем, еще когда мы с Ви были просто друзьями, я знал, что она балуется кокаином, но особого внимания этому не уделял. Дураком был молодым, - с явным сожалением в голосе посетовал Франсуа. – Сам я никогда этим не увлекался: так, раза два попробовал в компании, но скорее даже не потому, что хотелось новых ощущений, а так… молодость, глупость. Уже тогда ведь было известно, что кокаин далеко не игрушка, так что связываться с этим делом у меня желания не возникало. Да и, как я уже раньше говорил, денег особо у нас не было, поэтому я, наверное, серьезнее относился ко всему, больше думал не о развлечениях, а об учебе. Хотелось на ноги встать, чтобы никто не смел меня попрекать финансовой несостоятельностью… - посмотрев в окно, промолвил мой помощник. – Ну да ладно, отклонения от темы, что говорится, – снова вздохнул Франсуа. – Короче, вначале все было нормально вроде. Ну кокс, ну травка… Подумаешь! Это сейчас понятие «наркомания» знает чуть ли не каждый ребенок, а тогда другие времена были, Виктор. В наши дни наркодиспансеры – норма, а во времена моей молодости о них знали-то единицы. В общем, все тогда было иначе… Мы не обладали таким количеством информации, не вдалбливал нам никто о вреде наркомании, да и не в таких масштабах это все проявлялось, наверное. Впрочем, это тоже не так важно, как то, что я хочу тебе рассказать, - поднялся мой собеседник на ноги и прошелся туда-сюда по комнате. – Знаешь, Виктор, - Франсуа подошел к окну, и, оперевшись руками о подоконник, устремил свой взор вдаль, - с тех пор прошло уже много времени, только это ничего не меняет…
- Ты меня пугаешь, - угрюмо взглянул я на пожилого мужчину, стоящего ко мне спиной.
- В общем, со временем я стал осознавать, что с Ви происходит что-то неладное, - повернулся ко мне лицом мой помощник. – Только, наверное, сначала был слеп, а потом чересчур самоуверен. Она как-то сильно похудела, но мне все было невдомек, что это проклятый кокс… Моя девочка твердила мне, будто бережет фигуру, хочет быть еще привлекательнее, а я как идиот велся на это. Ей действительно шла худоба, но в какой-то определенный момент я начал понимать, что дело не в диетах или чрезмерных занятиях спортом. У нее стало часто меняться настроение: бывало, что она буквально порхала, будто яркий мотылек вокруг огонька, тараторила без умолку, а некоторое время спустя безмолвно сидела на одном месте и вяло отвечала на какие-либо вопросы… И тут до меня начало доходить, что всему виной этот треклятый порошок, - Франсуа остановился и посмотрел прямо мне в глаза. – Я пытался поговорить с Оливией, но она только отмахивалась, убеждала меня, что, мол, все это ерунда, кокаин безвреден и не вызывает привыкания, но я уже ясно осознавал, что это не так, - мужчина сделал несколько шагов по кабинету, а затем снова подошел к окну. – И вот тут я совершил непоправимую ошибку, - поджал он губы. - Тогда Оливия практически все свое время проводила со мной. Девушкой она была очень непокорной, и запреты родителей вызывали в ней бурю протестов, поэтому, чем больше они пытались отвадить ее от меня, тем хуже становились их взаимоотношения с собственной дочерью. А я радовался тому, что моя любимая женщина рядом, пытался заработать для нас денег, доказать, что я в состоянии позаботиться о Ви. Так же и с коксом… Мне бы бежать к ее отцу с матерью, рассказать им, сделать все, лишь бы оградить Оливию от этой дряни, но я пытался сам достучаться до Ви, объяснить ей, поговорить, пригрозить в конце концов, - Франсуа отошел от окна и присел на стул, на котором сидел ранее. – А обратиться к кому-либо и показать тем самым, что я не могу сам справиться с проблемами, не позволяла гордость и амбициозность. Только гордость, Виктор, очень опасная штука…
- С Оливией что-то случилось? – уже предчувствуя не слишком хороший конец этой истории, задал я вопрос. – Она…
- В какой-то момент она действительно попыталась соскочить с этой отравы, - перебил меня собеседник. – Только надолго ее не хватило, и Ви взялась за прежнее. И это уже было вовсе не баловство… Я не буду рассказывать тебе про то, как мы ругались, а потом мирились, про то, как она плакала и обещала больше не касаться кокса, как не выдерживала и снова нюхала эту дрянь, как потом клялась мне, что это был последний раз, как буквально через пару дней я вновь ловил ее, и все начиналось по кругу. Ее мучила бессонница, вдобавок к кокаину она стала принимать снотворное, потому что без него просто не могла уснуть. И чем дальше, тем чаще она нюхала этот чертов порошок, чем больше времени проходило, тем отчетливее я понимал, что она буквально ускользает от меня, - Франсуа как-то измученно потер лицо руками. – В какой-то момент мне стало казаться, что все налаживается, что Ви действительно бросила эту заразу, и теперь все у нас будет хорошо, но… не судьба…
- Она опять взялась за кокс? – настороженно спросил я, подталкивая замолкшего мужчину к дальнейшему повествованию.
- Она… Не совсем, Виктор, - посмотрел на меня Франсуа, и я заметил, что глаза его полны нерастраченной любви, сплетенной с безысходностью. – Просто после очередной ссоры с родителями она решила снять стресс излюбленным способом и… собственно, на этом все и закончилось, - отвернулся мой собеседник в сторону. – А ей было чуть больше двадцати, Виктор… - совсем тихо добавил Франсуа. – Чуть больше двадцати…
- Она… умерла? – зачем-то переспросил я, всем сердцем желая услышать отрицательный ответ, но уже заранее зная, что этого не будет.
- Да, - на выдохе произнес мой пожилой помощник. – Тот раз стал для моей девочки роковым, - сверкнув взглядом вмиг потемневших глаз, проговорил Франсуа. - В тот день она приняла наркотик после недолгого перерыва… Стандартной дозы оказалось достаточно, чтобы Ви… - Франсуа замолчал, но все было понятно и без слов.
- Мне жаль… - произнес я стандартные слова, которые в действительности являются лишь набором букв, не способным унять боль того, кому они предназначены, даже если и говорятся искренне, от сердца, а не ради приличия.
- Мне тоже, - вздохнул пожилой мужчина, не глядя на меня. – Родители Ви обвинили меня в том, что это я подсадил их дочь на наркотики, что я доставал для нее этот злосчастный кокс… Угрожали засадить меня надолго, - нахмурился Франсуа. – Собственно, в те дни мой жизненный путь и пересекся с путем твоего дяди. Он мне тогда помог отмыться от этих лживых обвинений и доказать свою непричастность.
- Понятно тогда, почему ты был так предан ему, - задумчиво вымолвил я, складывая руки замком на своих коленях.
- Если бы не твой дядя, не знаю, что бы со мной тогда было, - отозвался мой помощник. – Впрочем, это уже другое совершенно… Если захочешь, я тебе расскажу когда-нибудь, только не сейчас.
- Посмотрим, - уклончиво ответил я, ощущая неловкость от осознания того, что нужно как-то продолжить разговор, но как, я толком и не знаю.
- На похоронах меня, конечно же, видеть не хотели, - прервал неловкое молчание мой собеседник, – но я все равно пришел… Не мог не прийти. Если честно, мне не верилось в реальность всего происходящего. Казалось, что все это какой-то сон, недоразумение, что вот-вот все кончится, и жизнь пойдет как и прежде, - посмотрел Франсуа на разорванную фотографию, все также лежащую на столе. – На кладбище было не слишком много народа, так… какие-то люди, которых я совершенно не знал, несколько наших с Ви общих друзей, конечно же ее родители… Устраивать сцен никто не стал, видимо не хотели лишней шумихи, а может просто пребывали не в том состоянии, чтобы растрачивать последние силы. Впрочем, мне было, по сути, плевать. Я вообще никого не видел… кроме своей девочки. А она лежала в том огромном деревянном гробу такая бледная, юная… - взгляд Франсуа стал тусклым и каким-то безжизненным, словно со словами из него уходили и силы, а я не решался ни остановить его, ни даже перебить. – Как сейчас помню легкое белое платье, которое было на ней в тот траурный день, помню ее темные, чуть вьющиеся волосы, обрамляющие безжизненное личико, помню ее руки с длинными тонкими пальчиками, обескровленные губы и опущенные веки… Она была такой… одинокой, такой беззащитной, что хотелось прижать ее к себе, отогреть, заставить открыть глаза и улыбнуться, но все, что я мог - только дотронуться до ее холодных рук и коснуться губами лба. Вот и все… - пожилой мужчина поднял на меня потухший взор. – И не стало моей девочки, Вить…
Я опустил голову, устремив взор куда-то в пол возле своих ног. Наверное, в очередной раз нужно было что-то сказать, как-то продолжить разговор, но, как всегда оказывается в такие моменты, дельного на ум ничего не приходило. Да и, впрочем, что я мог ответить? После рассказа Франсуа на душе стало как-то тяжело и паршиво. Не знаю… Может, мне просто хотелось верить во что-то светлое, в торжество добра и справедливости, а пора бы уже, наверное, принять реалии нашей жизни, в которой все вовсе не так волшебно, как в детских мечтах. Господи, что за чушь я несу? Такое возможно разве что в старых добрых советских мультиках, а в наши серые дни… Не то у нас теперь слишком мало времени, чтобы задумываться о таких сложных вещах, как добро и зло, не то просто цинизм стал чересчур моден и незаметно для нас впитался в наши мысли и чувства. Впрочем, мораль тут совсем в другом: я оказался совершенно неготовым к подобным откровениям человека, личная жизнь которого мне до сих пор казалась не просто состоявшейся, а, можно сказать, безоблачно-счастливой, с оглядкой лишь на то, что мой пожилой помощник довольно много времени посвящал работе и не имел возможности часто бывать со своими близкими.
Пристально изучая монотонную поверхность пола и мыски своей домашней обуви, я чувствовал нечто схожее… ну, наверное, с тем, если бы меня хорошо приложили по голове камнем или бейсбольной битой. Этакий набор из пульсации в висках, шума в ушах и ощущения того, что черепная коробка не выдерживает давления, стремясь разорваться на части, но при всем при этом что в мыслях, что в сердце, что в душе моей была какая-то пугающая опустошенность. Вероятно, по классике жанра, я бы сейчас должен был подняться с места, достать стакан и плеснуть себе виски, не забыв при этом предложить порцию напитка и своему собеседнику, но на деле потребности в алкоголе я совершенно не чувствовал. Скорее хотелось просто брызнуть себе в лицо холодной воды, чтобы устранить нечто похожее на слабость, ну, или открыть окно, дабы разрушить образовавшийся в моем кабинете вакуум.
Поджав губы, я решился поднять взор на Франсуа и тут же с некоторым непониманием отметил, что он пристально смотрит на меня, будто пытаясь увидеть что-то важное, чего раньше не замечал. Чуть нахмурившись, я хотел уж было открыть рот, чтобы поинтересоваться причиной такого внимания, но мой помощник оказался быстрее, вновь заставив меня обратиться в слух.
- Со дня смерти Ви прошло уже тридцать четыре года, - на удивление ровным голосом произнес мужчина. – Как ты знаешь, я женат, у меня есть двое замечательных детей, которыми я горжусь, за которых я благодарен своей супруге, да и судьбе тоже, - задумчиво промолвил Франсуа. - Даже внучка вот родилась этой весной, - чуть приподнял он уголки губ в теплой улыбке, которая, впрочем, довольно быстро сошла с его лица. – Жизнь моя идет, Виктор. Несмотря на то, что моей Оливии нет, я живу, даже мечтаю…
- Так и должно быть, - негромко отозвался я, переводя взгляд вначале на книжный шкаф, стоящий в углу комнаты, а потом устремляя его в окно.
- Наверное, - вздохнул Франсуа и снова поднялся на ноги. – По крайней мере, сейчас иначе уже невозможно. Мое время ушло, и изменить что-либо я уже не в состоянии… к сожалению… - тяжело вздохнул мой собеседник, я же не решился вставлять какую-либо реплику, прекрасно видя, что он собирается с мыслями, дабы продолжить нашу беседу, больше похожую на монолог или исповедь. – Знаешь, Виктор, осознание того, что случилось, пришло ко мне не сразу, не за день и не за два. Прежде чем я ясно понял, принял и смирился, прошло очень много времени. Хотя порой мне кажется, что эта пытка длится до сих пор, и никакая сила на свете не способна остановить ее. А тогда… Чтобы принять смерть любимого человека, Виктор, оказывается недостаточно увидеть, как гроб с его телом забрасывают землей, - Франсуа слегка мотнул головой, словно отгоняя от себя наваждение. – Каждый день я просыпался с чувством того, как много не сказал, не сделал, с пониманием того, как бесполезны и пустяковы были наши с Ви ссоры, с осознанием вины перед ней за каждую слезинку из ее глаз, за несдержанность, за упрямство… Не уверен, что ты поймешь меня – почему-то в большинстве своем мы слишком глупы, чтобы учиться на чужих ошибках. Дай Бог, не повторять свои собственные. И время лекарь паршивый… Это как таблетка аспирина при хронической мигрени – вроде кажется, что стало легче, только на деле выходит простой самообман. Может быть кому-то и удается устранить причину, но в большинстве случаев возможно снять лишь симптомы, а те, кто говорят, что время лечит… Хм, - Франсуа горько усмехнулся, - скорее это просто способ самоуспокоения. Ты видел когда-нибудь, чтобы глубокие раны заживали, не оставляя рубцов и шрамов? – бросил на меня мой помощник вопросительный взгляд.
- Нет, - неуверенно отозвался я. – Наверное нет…
- Вот и я не видел, - утвердительно кивнул мой собеседник. – Даже пластические операции не могут бесследно убрать их. А пластику души, к счастью, еще не придумали. Когда придумают такую штуку, можно будет смело взрывать этот мир к чертям собачьим, - хмыкнул Франсуа своим мыслям и на мгновение замолчал. – Мы должны помнить, потому что если мы станем выкидывать из памяти тех, кого любим, то чувства потеряют цену… а вместе с ними и жизнь тоже.
- Те, кто нам дорог живы, пока мы помним их, - произнес я, тоже поднявшись на ноги.
- Ерунда это, - поморщившись, чуть заметно махнул рукой Франсуа. – Какой-то слабак, желая облегчить себе жизнь, придумал эту бессмыслицу, а сотни других подхватили, - даже не посмотрев в мою сторону, промолвил пожилой мужчина. – Пока жива память, живы мы сами, ибо когда мы начнем забывать, все станет неважным. Жизнь без воспоминаний не имеет смысла так же, как и жизнь без будущего, - подошел Франсуа к столу и взял с него две половинки фотографии моей Ленки, а я же, не зная, что ответить, лишь молча наблюдал за его действиями, понимая, что таким я своего помощника еще никогда не видел. – Только после того, как Оливии не стало, я понял, что такое жизнь, - всматриваясь в изображение Кулеминой, продолжил Франсуа. – Я смотрел на цветы, людей, видел улыбки на их лицах и медленно осознавал, что ее нет. Я дышал, пил, ел, а ее не было, я вставал утром, шел куда-то, а ее не было, светило солнце, а Ви не было, лил дождь, а ее не было, - Франсуа сомкнул губы в тонкую полоску, а взгляд его стал холодным и ожесточенным, но уже через секунду лицо пожилого мужчины приобрело былые черты и он сник, будто проделал долгий, выматывающий путь, а теперь позволил себе расслабиться. – Спустя три года я женился на Марте, - положил мой помощник снимок на прежнее место, а сам вернулся на излюбленную позицию возле окна. - Как ты знаешь, живем с ней до сих пор, и я уверен, проживем в браке до конца своих дней, - практически без эмоций проговорил мой собеседник. – Марта – замечательный человек, любящая мать, преданная жена, я испытываю к ней глубочайшее уважение, симпатию, я безмерно ценю ее, я благодарен ей за то, что у нас есть, за уют, за иллюзию любви, за теплые домашние вечера, за то, что я состоялся в этой жизни как муж и отец, за то, что в наших детях я могу видеть продолжение себя самого, но я никогда не любил эту женщину, - сжал Франсуа руками край подоконника. – Скорее всего, она знает это, пусть в открытую я никогда не позволял себе подобные разговоры. Возможно, я смог сделать Марту в какой-то мере счастливой, хотя я и понимаю прекрасно, насколько много ей недодал. Она достойна куда большего, чем я мог ей предложить изначально… Все мы в какой-то мере, наверное, эгоисты…
- Но у вас с женой такие замечательные отношения! - искренне пораженный признанием этого человека, проговорил я.
- Да, - не стал отрицать Франсуа. – У нас с Мартой есть то, чего нет у многих пар – мы доверяем друг другу, мы уверенны в наших отношениях, уверены в «завтра», в будущем наших детей… Это намного больше, чем кажется на первый взгляд. Мы уважаем друг друга, Виктор, уважаем привычки друг друга, уважаем решения, принимаемые нами порознь, уважаем время, которое мы провели вместе… Но не путай все это с любовью, - сунул мужчина руки в карманы своего пиджака. – Нет, в какой-то мере я люблю Марту, но вовсе не той любовью, о которой мечтает она. Знаешь… это как тихая гавань, где почти нет страсти и огня, где сердце не замирает каждый раз, когда видишь улыбку и счастливый взгляд своей женщины, где совместные выходные становятся обыденностью, а не возможностью лишний раз убедиться в том, что готовить вместе ужин так же приятно, как и чувствовать легкий аромат ее волос, когда она, прижавшись к твоему плечу, рассказывает тебе какую-то ненужную дребедень из последнего выпуска новостей…Размеренная жизнь, без скандалов и битья посуды, где практически нет ревности и взаимных упреков, - глядя куда-то вдаль, промолвил Франсуа. – И это даже не плохо… Только огня нет, Виктор. А когда знаешь, что такое пламя огня, тепла, исходящего от углей, уже мало. Просто этакое спасение, чтобы не замерзнуть окончательно и не превратиться в глыбу льда. Хотя… если боишься обжечься, то такая жизнь как раз придется по вкусу…
Я невольно задумался о том, что было когда-то между мной и Леной. Подобие американских горок, где не знаешь, что ждет тебя за следующим поворотом. Даже намека на какое-либо постоянство между нами не было, наверное. Впрочем, о каком постоянстве может идти речь, если между нами вообще ничего не было? Кроме, пожалуй, недосказанности, взаимных упреков и стороннего осуждения. И, тем не менее, эти «виражи» до сих пор отзываются в моем сердце теплой, ноющей болью, смешанной с сожалением и осознанием того, что я никогда и ни за что не променяю те моменты нашего прошлого ни на что более постоянное. Наверное, в те дни, когда «между нами ничего не было», я все же чувствовал себя значительно счастливее, чем в последующие восемь лет своей жизни. По крайней мере, тогда меня не засасывало с головой в рутину будней, а пробежки по утрам доставляли куда большее удовольствие, чем тренировки в отлично оборудованном собственном тренажерном зале… да и работа приносила заметно больше морального удовлетворения, нежели нынешняя возможность позволить себе дорогие напитки, изысканную еду и брендовую одежду. Дань моему социальному положению… А нужно ли это мне? В попытках скрыться от всего, что было связано с Москвой, со школой, с моей любимой белокурой спортсменкой, я так углубился в работу, что не позволял себе подобные рассуждения. Не знаю, к лучшему ли… Вероятно, что если бы занялся самокопанием, то это привело бы к конфликту с собственным «я», а следовательно и самобичеванию… Не люблю это дело. Все сложилось так, как сложилось. Но я рад, что события, предшествующие моему отъезду вначале из столицы России, а затем и из самой страны, имели место быть.
- Каждый день своей жизни я помню Ви, - видя, что я, погрузившись в свои размышления, не собираюсь нарушать воцарившееся молчание, снова заговорил Франсуа. – Я могу не думать о ней, могу не рисовать в своих мыслях ее образ, но это не имеет особого значения. Порой я стыжусь того, что словосочетание «любимая женщина» для меня неразделимо с моей Оливией, что я так и не смог поставить Марту превыше всего того, что связывало меня с Ви. Мне совестно за то, что в мире нет силы, способной заставить меня не любить мою девочку, и горько от понимания, что я прожил жизнь не с ней, а с другой, пусть и хорошей, но другой женщиной, - мой помощник достал руки из карманов и сложил их замком на груди, так, будто он пытался оградить свои чувства от всего мира, сохранить их в себе и ни в коем случае не растратить. – Но это далеко не самое главное… Каждый год, в день смерти Ви, я прихожу на кладбище. Стараюсь делать это рано утром, чтобы не столкнуться ни с кем из ее близких или бывших друзей. Хотя со временем у всех ее друзей появились семьи, свои заботы, проблемы, в которых памяти об Оливии нет места. Просто время идет вперед… Винить в этом кого-либо было бы глупо. Я тоже уже давно не тот самоуверенный мальчишка, которым был треть века назад… - мужчина печально улыбнулся уголками губ и опустил голову. – А Ви… Она не родила ребенка, она не успела окончить университет, она не стала женой, она… да что там, она просто не успела узнать жизнь. А я прихожу на ее могилку раз в год и не знаю толком, что могу сказать. Так и стою молча… Все невысказанное, не пережитое застревает где-то в горле, все вдруг кажется таким неважным… ненужным… Только в сердце прежняя боль и нежелание принять ее смерть. Пожалуй, именно в день смерти Ви я каждый раз осознаю, что смириться с утратой своей девочки я не смогу никогда.
- Наверное, с такими вещами нельзя смириться, - выдохнул я, так же, как и мой собеседник, вставая возле окна.
- Наверное, - кивнул Франсуа. – И вот знаешь, Виктор, каждый год, опуская на могилу Ви две красные розы, я понимаю, что отдал бы все, лишь бы изменить прошлое, лишь бы сейчас встретить ее на какой-нибудь тихой улочке, выходящей из дорогого ресторана или маленького, уютного кафе под руку с другим мужчиной… И плевать бы мне было, что она бы прошла мимо, даже не узнав меня! Лишь бы я видел, как пусть не я, но тот, другой, обнимает ее, как она тихо смеется, улыбается, пусть и не мне, лишь бы она жила. Больше всего в этой жизни я хотел бы увидеть ее дочь, как две капли воды похожую на саму Ви в юности, больше всего я хотел бы понимать, что она не одна, что кто-то, пусть и не я, целует ее утром в висок и желает ей перед уходом на работу доброго дня. И, если бы для того, чтобы она жила, мне нужно было бы отказаться от нее там, в нашем прошлом, я бы сделал это, не думая ни секунды. Пусть она бы принадлежала не мне, пусть бы она была с кем угодно, где угодно, пусть бы забыла обо мне через день после нашего расставания… поверь, Виктор, я бы был куда счастливее, чем есть сейчас. Возможно, даже смог бы полюбить Марту… - Франсуа сделал несколько шагов по направлению к столу и снова взял с него испорченную фотографию Ленки.- Подумай об этом, Виктор. Ведь однажды может настать день, когда все твои решения потеряют смысл. А ты будешь жить дальше… Вставать каждое утро, идти на работу, возвращаться вечером домой, только знать, что ее уже нет. Нет не в твоей жизни, Виктор, а просто нет.
- Мне на самом деле искренне жаль, что в твоем прошлом произошли такие события, - отгоняя от себя грусть, навеянную рассказом моего помощника, заговорил я, игнорируя его последние слова. - Но Франсуа… Лена – другой человек. Не думаю, что история может повториться, - поджал губы я, ревностно наблюдая за тем, как пожилой мужчина рассматривает снимок.
- Конечно, - кивнул мой собеседник. – А если повторится? – резко перевел на меня он взгляд своих глаз.
- Не повторится, - упрямо заявил я, отворачиваясь в сторону. – И вообще, у нее есть кому о ней позаботиться, - выдал я хлипкий аргумент, хотя сам совсем недавно мог лицезреть следы этой «заботы».
- Если тебе все равно, то мне и подавно, - небрежно пожал плечами Франсуа. – Тогда я отправляю этот мусор в корзину? – выдвинул он из-под стола небольшое ведерко, наполовину заполненное остатками ненужных бумаг.
- Оставь, - глухо попросил я. – Тема нашего разговора не имеет ничего общего с этой фотографией.
- Как Вам будет угодно, сэр, - покорно опустил мужчина снимок обратно на стол. – Как я уже сказал мне совершенно безразлично, что станет с этой юной мисс. У меня свое бремя, которое мне суждено нести до конца своих дней, а что будет в Вашей жизни… В общем-то, меня это не касается, - равнодушно проговорил Франсуа. – Единственное, на что я надеюсь, так это то, что ко всем этим следам на лице мисс, - многозначительно махнул рукой Франсуа возле своего носа, - Вы не имеете никакого отношения.
- Франсуа, - буквально прорычал я сквозь сжатые зубы. – Во-первых, прекрати разводить весь этот официоз, - посмотрел я в глаза своему помощнику. – А во-вторых… я никогда, слышишь, никогда и пальцем не тронул Лену!
- Ну что же, тогда я могу быть спокоен, - удовлетворенно кивнул мужчина. – Твоей репутации ничего не угрожает.
Последняя фраза Франсуа хлестнула меня пуще звонкой пощечины. Безусловно, именно этого и добивался мой видавший жизнь помощник, но все же даже понимание того, что меня провоцируют, будто сопливого мальчишку, не смогло смягчить этот удар. Перед глазами лентой кинопленки замелькали кадры наших последних встреч с Кулеминой, Элен… Леной… У этой женщины множество лиц, но… Но я не могу представить себе, что когда-либо настанет момент, в котором я буду думать и говорить об этой девушке в прошедшем времени. Все эти восемь лет я жил, слепо уверяя себя самого в том, что у нее все хорошо, что она, моя солнечная Ленка, счастлива, что уверенно шагает по жизни, идя к своим целям, которые, в моем представлении, воображении или чем там еще, обязательно были высокими, достойными ее. А сейчас я разочарован… Вот только в чем или ком?
Наверное, смятение, царящее в моих мыслях и чувствах, хаос из эмоций можно было прочитать в выражении моих глаз… Я давно научился притворяться, так что вряд ли незнакомый человек смог бы разгадать меня в данный момент, но, скорее всего, для Франсуа, все восемь лет моего становления находившегося рядом, это не составило большого труда. Впрочем, сейчас я думал не о конспирации, а о последней встрече с Леной, состоявшейся совсем недавно. Почему-то сейчас мои действия, поведение и слова уже не казались мне правильными. А что, если ей и вправду нужна была моя помощь? И, если Франсуа говорит, что видел синяки на ее лице… Господи, да кого я хочу обмануть? Я и сам прекрасно знаю, что она пыталась скрыть за темными очками!
И вот, что самое поганое: прежде, восемь лет назад, я бы не прошел мимо самой последней шлюхи, знай, что ей нужно простое участие, а сейчас я не захотел выслушать девушку, которая когда-то была для меня едва ли не самым дорогим человечком на свете. Нет, это не укоры совести, а объективная оценка своего прошлого и настоящего, в результате которой я точно могу прийти к выводу, что время изменило не только Лену, но и меня самого. Изменило далеко не в лучшую сторону…
- Я жду Вас завтра в офисе, - бросил мне пожилой мужчина, направляясь к выходу из кабинета. – Нужно решить некоторые вопросы по отправке нескольких машин с весьма ценным грузом в соседние штаты, а также рассмотреть новые контракты, так что работы будет довольно много, хотя кроме иска вроде ничего особо существенного, - произнес мой помощник обыкновенную для обсуждения грядущих планов фразу.
- Подожди, Франсуа, - быстрыми шагами нагнал я его возле двери и жестом попросил остановиться. – Где ты ее видел? – сухо спросил я, совсем не уверенный в правильности своих действий, но и осознающий, что иначе не смогу.
- Кого? – приподнял брови собеседник, а в глазах его я заметил искорки ликования, что, впрочем, в данный момент волновало меня меньше всего.
- Лену, - глухо произнес я, будто одним словом сделал контрольный выстрел в сердце… Быть может, даже свое.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |