Каждый раз вспоминая о том, как стояла перед шисгарцами и протягивала им свиток, Ири бесконечно удивлялась самой себе. Мало того, что она видела карателей и разговаривала с ними, так еще умудрилась воспылать к мужчинам неожиданным доверием. Оправданным или нет - пока не ясно, но почему-то казалось, что каратели не обманут его. Какая-то часть ее настойчиво твердила об этом.
Но не доверие волновало Таирию в первую очередь. Девушку страшили те странные чувства, которые пробудились в ней с приходом шисгарцев, то непонятное томление в груди, что охватило ее при взгляде на призрачные фигуры. Откуда оно взялось и что могло означать? Ири спрашивала себя и не могла объяснить. Не понимала причину своей реакции. С какой бы стороны девушка не подходила к этому вопросу, ответ всегда был один - она должна бояться их. Подобное отношение заложено воспитанием и ежегодным повторением месяца белого флага. Шисгарские каратели - давнишний бич тэланского народа, и она, как его представитель, обязана ненавидеть подборщиков всей душой. Должна, но почему-то не ненавидела.
- Как ты смогла простить их? - спросила Таирия у няньки, припомнив старую историю про дочь Гарьи, которую шисгарцы увели в свою крепость.
- Так и смогла. Со временем и благодаря Лурасе.
- Но как? Я не понимаю! Они ведь забрали самое дорогое, что у тебя было, - искренне удивилась Ири.
- Все мы по воле Богов приходим в этот мир. И каждому - свое, - Гарья бережно разгладила ткань платья, уложенного поверх шали, и повернулась к своей юной помощнице. - Ты вот - для того, чтобы стать руаниданой. Раса, чтобы попытаться освободить народ Тэлы, а моя Нита... спасти чью-то жизнь. Кто я такая, чтобы осуждать Гардэрна и Траисару? Они даровали мне многие дни с любимой дочерью, они же привели за ней карателей, когда решили, что время настало. Не мне судить, что правильно, а что нет.
- Но, Гарья...
- Ох, милая, нельзя жить болью утраты. Не будет тогда жизни. И радости не будет. Пустое все это, - приобняв девушку, нянька погладила ее по голове. - Учись отпускать. Покойнее будет на душе.
Таирия кивнула, соглашаясь, но все же до конца не приняла совет старой женщины. Не готова она была расстаться с собственной болью. Не хотела забывать о предательстве отца. Не могла отрешиться от того, как постепенно рушился ее мир, оставляя после себя лишь горечь потери.
Оставив Гарью в покоях Лурасы, Ири зашла к дворцовому казначею, чтобы справиться о денежном довольствии для сопровождения обоза и забрать мешочек с монетами, который она собиралась переправить тетушке. Думы о служивых напомнили девушке о беседе с Истаргом. Его рассказ о перипетиях путешествия сначала взволновал и испугал Таирию, а затем развеселил. Хотела бы она посмотреть, с каким лицом Лутарг восседал за обедом у коменданта Анистелы и обещал укоротить гвардейцу ноги, если тот вздумает ослушаться его наказа. "Тетушке наверно нелегко приходится", - с улыбкой подумала Ири, представив, как Лураса приводит в чувство комендантскую родню и обещает, что ее сын в следующий раз станет вести себя более воздержанно.
С этими мыслями Таирия покинула дворец вейнгара и направилась к хозяйственным постройкам, где Истарг должен был следить за погрузкой всего необходимого. Что именно понадобится тетушке в Шисгарской крепости, девушка даже представить не могла, а потому велела снарядить обоз, подобный тому, что обычно сопровождает правящего вейнгара на сбор податей: то есть в нем должна найтись любая вещь, которая только может прийти на ум. Увидев три груженых повозки и наполняемую третью, Таирия прыснула со смеху. За такой караван Лураса Истаргу голову оторвет, - еще больше развеселилась Ири, наблюдая, как вышеупомянутый юноша размахивает руками в попытке усмирить разошедшихся слуг. Его успехи на этом поприще явно оставляли желать лучшего, ибо ни обещание зноя Аргердовых костров, ни посул пожаловаться смотрителю не принесли плодов. Сопроводив свои действия лаконичным: "Приказ руаниданы", - слуги загрузили объемный короб в повозку и отправились за следующим, не менее внушительным.
Еще дважды слуги успели пополнить поклажу прежде, чем Истарг заметил стоящую чуть поодаль девушку. С молящим криком: "Госпожа Таирия!" - красный от злости гвардеец бросился к руанидане, но был остановлен одним из гаэтаров личной охраны вейнгара, буквально за мгновенье выросшим перед властительницей Тэлы и преградившим доступ кому-либо к ее высочайшей персоне. Облаченный в кожаные доспехи охранник, с рукой покоящейся да рукоятке обоюдоострого меча, возник на пути у Истарга непреодолимой преградой, вынудив юношу застыть и склониться в поклоне, а Ири поморщиться от досады. Девушка так и не привыкла к своим безмолвным сопровождающим. В замке гаэтары строго придерживались ее воли и не показывались на глаза ни при каких обстоятельствах, но за пределами дворца вейнгара неизменно следовали за ней тенью.
- Оставь нас, - приказала Ири, неопределенно махнув рукой.
Охранник послушался, и массивное тело исчезло с ее глаз быстрее, чем выпущенная Гардэрном молния достигает земли. Истарг также медлить не стал. Как только путь был освобожден, молодой человек подлетел к Таирии и накинулся на нее с претензиями.
- Что значит - приказ руаниданы? Зачем нам столько вещей? Что с ними делать? Мы так до полной луны грузиться будем!
- Достаточно, - придав своему голосу суровую строгость, велела Таирия.
Подобным тоном она обычно осаживала советников, требующих от нее всего и сразу, но сейчас сдержаться не смогла и испортила впечатление приглушенным смешком. Уж больно комично на ее взгляд выглядел Истарг: взлохмаченный, в измятой форме и грязными разводами на щеках. Почти такой же, как многие дни назад, когда они втроем опасаясь преследования пробирались по дорожным трактам.
- Ты что? Сундук отвоевывал? - посмеиваясь, поинтересовалась она у юноши, при этом окинув беглым взглядом окрестности. Главе совета ее поведение точно не понравится, если конечно кто-то соизволит доложить. Убедившись, что кроме гаэтаров поблизости никого нет - а в том, что эти не проговорятся, сомнений не было - Таирия продолжила: Или собираешься перед Лутаргом спрос держать?
Округлившиеся глаза Истарга вызвали новый приступ веселия, теперь уже прорвавшегося в виде хохота, и Ири согнулась пополам в попытке перебороть неуемную радость. Усилие провалилось, ибо взволнованный шепот собеседника: "Великая Траисара", - не располагал к успешной борьбе с самой собой.
- Богиня тебе не поможет, - кое-как выдавила девушка, все еще держась за бока, но уже не хохоча, как безумная. - Лу сам себе бог и...
Договорить Таирия не смогла. Где-то позади раздался призывный крик птицевода, требующего прислать писчего за бирюзовой лентой. Почтовый голубь вернулся домой из Эргастении.
***
Ничто не говорило об их приближении. Они незримо проносились мимо следующих в столицу путников. Порывом ветра касались их разгоряченных лиц, чтобы исчезнуть в лучах полуденного солнца. Вороные, подвластные воле верховых, галопом неслись вперед, но ни один их встреченных ими путешественников не замечал промчавшихся рядом жеребцов, также как и наездники они превращались в мираж песчаного ока, о котором осталась только память и рассказы, передающиеся из уст в уста.
Собиратели тел также не обращали внимания на случайных встречных. Их не существовало для Рожденных с духом. Тресаиры были заняты иными мыслями, но у каждого из них они имели собственное направление. Для одного объект размышлений отстоял от всадника на многие дни пути, затерявшись где-то среди многочисленных тэланских городов, для другого остался в Антэле, в образе темноволосой девушки, кутающейся в шаль и во все глаза разглядывающей нежданных гостей.
- Для кого она? - не выдержал, наконец, Тримс и задал брату мучающий его вопрос.
Сальмир ответил не сразу, и за время его молчания младший из тресаиров успел пожалеть, что спросил. Казалось, брат не в настроении отвечать.
- Лиотари выбрал ее уже давно, но Перворожденный запретил дотрагиваться до девушки, - в конце концов заговорил калерат.
- Запретил? Когда? Не помню, чтобы Нерожденная вела нас.
- Вела. Но когда Лураса отказалась уйти с нами, Антаргин велел оставить девочку с ней.
- Так она...
- Одна из способных разбудить духа, - перебил брата Сальмир. - Ты же почувствовал это, не так ли?
- Да, наверно, - в задумчивости протянул Тримс, вспоминая реакцию девушки на их появление. Что-то похожее на тягу пробудилось в ней. Тогда Истинный объяснил ее состояние страхом, но сейчас, после слов брата, осознал, что ошибся. - Возможно, стоит попробовать сейчас? Если в ней достаточно сил, чтобы поднять лиотари, нельзя упускать возможность. Таких мало, сам знаешь. Зачем Риане питать лишнего духа, если для него есть подходящий носитель? Давай я вернусь...
- И будешь иметь дело с Перворожденным, - закончил за брата Сальмир, давая понять, что забыть об этой идее - самый лучший из имеющихся вариантов.
В глубине души он был согласен с Тримсом - упускать возможность глупо, но идти наперекор требованию Антаргина все же не собирался. Очень сомнительно, что его мнение на сей счет со временем изменилось. Перворожденный не станет трогать племянницу Лурасы, без ее добровольного согласия. А в том, что девушка самолично решит отправиться в Саришэ, калерат сомневался.
***
Быстрая и предупредительная. Тягостная и древняя. Любая! Лутарг испробовал на себе все виды боли. Он знал вкус каждой из них; от мгновенно обжигающей кожу - поверхностной, до долгой и тягучей, беспрестанно ноющей где-то в глубине существа.
Сейчас она была раздирающей. Ножеподобные когти впились в его душу и медленно кромсали ее на части, пытаясь вырезать нечто очень важное и необходимое. Важное настолько, что молодой человек не видел дальнейшего существования без этой составляющей себя самого. Лутарг не представлял себя без рьястора.
Он ощущал нежелание духа, как свое собственное. Знал, что Повелитель стихий изо всех сил противится Нерожденному, но не может совладать с ним. Риан постепенно вытягивал сущность рьястора, заставляя духа концентрироваться и уплотнять образ, чтобы тот принял видимое обличие и, наконец, показал истинное лицо.
Заставив себя отрешиться от боли, принять ее, как данность, что-то несущественное и легко переносимое, Лутарг потянулся за спину, где, скрытая от посторонних глаз плащом, обвивала ремень короткая плеть с узелками - оружие на вид не грозное, но в умелых руках способное причинить массу неприятностей. Высвободив фал, молодой человек взялся за рукоять. Пальцы привычно сомкнулись вокруг рельефной поверхности, заняв положенные выемки. Вместе с ощущением знакомой тяжести, обострилось желание дать отпор.
Лутарг потянул хлыст, гибкое тело заскользило по пояснице, с щелчком освободился хвост, и прежде, чем отвлеченный звуком Риан успел уклониться от удара, плоская кожаная змея обвила его запястье и отдернула руку, удерживающую духа в подчинении. Нерожденный взвыл, в то время как рьястор, воспользовавшись свободой, осыпался переливающейся пылью и исчез в недрах своего освободителя.
- Как ты смеешь?!
Яростный вопль рианитского бога взвился к потолку. На миг Лутаргу показалось, что задрожали стены, а пол под ногами пришел в движение. Чувство наполненности взорвалось в нем, изгнав боль и заменив ее приятным теплом. От ощущения силы духа хотелось кричать, но молодой человек усмирял себя и не отводил пристального взгляда от Нерожденного. Риан побагровел от злости. Искаженные гневом черты утратили привлекательность. Лицо превратилось в маску бешенства - такую простую и понятную, что от былого величия не осталось и следа.
С разъяренным: "Заплатишь за это!" - брат Нерожденной рванулся к Лутаргу, но был остановлен огненной преградой. Опаляющая завеса соединила между собой каменные чаши, стоящие по обе стороны от лестницы. Повелитель стихий в очередной раз проявил себя, напомнив Риану о скрытой в нем силе.
Несколько долгих мгновения мужчины сверлили друг друга взглядами, сквозь танцующие языки пламени. Затем огонь опал, оставив после себя сноп искр, которые с замысловатым кружением осели на каменный пол и погасли. Казалось, что вместе с ними растаяла и ярость Нерожденного. Его губы вновь растянулись в улыбке.
- Что ж... Пусть так... - как ни в чем небывало протянул мужчина и, отвернувшись от Лутарга, стал подниматься к трону. - Идем, я покажу тебе кое-кого, - добавил он, когда очутился на пьедестале, а поняв, что Лутарг не собирается следовать за ним, пояснил: - Они вели ко мне Литаурэль.
"Предатели!" - от этой мысли в Лутарге все взбунтовалось. Перед мысленным взором предстал внутренний двор Шисгарской крепости. Отец, зажимающий колотую рану на боку. Нити, соединяющие его и тресаиров. От этих воспоминаний взгляд молодого человека разгорелся еще сильнее, а махровый хвост хлыста заскользил по полу, готовый вновь отведать человеческой плоти. Рьястор в нем низким рыком вторил этому желанию.
- Увидев, сможешь понять в каком состоянии пребывает твоя Истинная. Если, конечно, хочешь... иметь представление об этом.
После подобного, щедро приправленного ехидцей, заявления, все сомнения оставили Лутарга. Почему-то эта демонстрация виделась самой большой пакостью со стороны Риана. "Если он как-то навредил Литаурэль, я исполосую его в клочья. Без помощи духа!", - поклялся себе молодой человек прежде, чем оторвал ногу от пола и сделал первый шаг. Дверь, схожая с той, через которую Лутарг попал в бело-черную залу, поджидала молодого человека распахнутым зевом, чтобы затвориться, едва мужчина ступил в освещенный факелами коридор.
Глава 22
Смиренно склонив голову, Хитара опустилась на колени вместе с остальными Удалившимися женщинами, чтобы прочитать очищающую молитву над больной девушкой.
Сил выхаживать пришлую уже не осталось, так же, как и веры в то, что она поправится. Несмотря на все усилия знахарки возвратить недужную из беспамятства так и не удалось. Без каких-либо видимых причин, девушка продолжала метаться в бреду и слабеть с каждым днем. Ни настои, которыми Хитара отпаивала ее, ни лечебные припарки не помогали вернуть пришлую в сознание, словно чья-то крепкая рука держала ее по ту сторону жизни. Даже в те мгновенья, когда девушка открывала глаза, взор ее оставался туманным и неосмысленным, и направлен он был скорее вовнутрь, нежели вокруг себя. Именно поэтому врачевательница решила прибегнуть к единственному не опробованному еще методу - попросить великих Дев обратить свой взор на больную.
Усилиями служительниц алтарь подношений был приготовлен для молитвы, как того требовали памятные знания. Священный камень четырежды опалили огнем и посыпали пеплом, оставшимся от сожжения душистых трав, четырежды омыли ключевой водой под бдительным оком восходящей луны. А после того, как полуденное солнце обласкало камень своим прикосновением, и огненный диск, миновав зенит, стал медленно клониться к закату, на него положили хворую девушку.
Двенадцать Удалившихся окружили алтарь, взяв его в кольцо из переплетенных рук. Пламень очищающего огня вспыхнул позади женщин, едва верующие в благодать Дев преклонили колени. Сотня уст за спинами склонившихся затянули славящую песнь, а опустившиеся на землю пред священным камнем воззвали к Великим матерям, питающим силы каждого живого существа.
Девы светлые, до начала бывшие,
Обратите очи свои на дитя бессильное,
Обогрейте ее чистым пламенем,
Омойте водами быстрыми,
Обдайте ветрами живительными,
Напитайте благами земными...
Слова мольбы, переплетаясь с восхваляющей песнью, устремлялись к небесам. Стоя на коленях, женщины раскачивались из стороны в сторону. Их соединенные руки то поднимались ввысь, то опускались до земли. Ветерок играл цветастыми мантиями, трепля широкие рукава. Солнечные лучи путались в волосах, чтобы добраться до искрящихся золотом ободков. Огонь за плечами трещал и искрился, а верующие в великих Дев, смежив веки, просили об исцелении немощной, молили указать обратный путь блуждающей во тьме душе.
***
Лутарг всякое видел в эргастенских каменоломнях. Со многим столкнулся, но такого опустошающего безумия в глазах ему наблюдать не приходилось. Абсолютная чернота во взоре. Лихорадочный блеск бездушья. Оболочки, без единой связной мысли в голове. Тела, потерявшиеся в лабиринтах собственных дум - ускользающих, недоступных. Они даже не поняли, что за ними наблюдают. Не заметили вошедших. Только смотрели куда-то сквозь стены, ища что-то за каменной преградой. Страшно! - вынужден был признать молодой человек.
Образ Литаурэль, пребывающей в подобном состоянии, рвал сердце. Неимоверным усилием мужчина удержал себе на месте, не позволив рукам вцепиться в горло Нерожденного. Схватить и давить, пока последний хрип не затихнет! Лутарг почти видел себя над бездыханным Рианом. Почти чувствовал, как обрывается пульсация крови в его венах, смотрел в стекленеющие глаза. И даже ощущал отголоски возможного довольства.
- Я бы не советовал думать об этом, и уж тем более делать, - словно почувствовав настроение своего спутника, протянул Нерожденный. - Во-первых не справишься, а во-вторых, не поможет. Я ведь и так могу...
Риан указал на одного из безумцев, определяя для Лутарга направление. Затем сжал кулак, и мужчина, до этого ведший себя спокойно, забился в конвульсиях, крича и хватаясь за горло, будто собирался удушить сам себя.
- Расстояние для меня не помеха, - прокомментировал свои действия Риан, одарив Лутарга довольной улыбкой. - Подчинение мгновенное и беспрекословное.
Он демонстративно распрямил пальцы, и мужчина, моментально успокоившись, поднял голову и вполне осмысленно посмотрел на своего мучителя. "Нерожденный", - с мольбой сорвалось с его губ, и Риан удовлетворенно кивнул:
- Подойди.
Наблюдая за тем, как тресаир поднимается с пола, как встревожено оглядывает своих бездвижимых соплеменников, Лутарг почти сочувствовал ему. Почти, ибо где-то в глубине души молодого человека звучал озлобленный шепоток: "Они заслужили большего".
Когда Окаэнтар приблизился к Нерожденному, властитель рианитов дотронулся до его шеи и приказал: "Снимай". Тот поспешно и с явным облегчением сдернул кожаную полоску и протянул ее Риану. Стоило ошейнику перекочевать из рук в руки, Истинный рухнул на колени перед своим повелителем и зашептал слова благодарности. Лутаргу захотелось скривиться от омерзения. Подобное раболепие ничего кроме отторжения в нем не вызывало.
- Рассказывай о своем трофее, - проигнорировав словоизлияния Окаэнтара, велел Нерожденный. - Как вы потеряли ее?
- Она сбежала перед аванпостом. Мы искали, но дождь смыл все следы, - торопливо заговорил мужчина, но Риан перебил его.
- Как вы удерживали более сильного духа?
- Мы одели на нее ошейник, - прошептал Окаэнтар, бросив короткий взгляд на руку Нерожденного.
- Такой?
- Да, - кивнул мужчина, поспешного опустив голову.
Он все еще находился в коленопреклоненной позе, и теперь Лутарг созерцал его затылок.
- Что ты чувствовал, когда он был на тебе?
- Боль от потери шиалу. Мы умирали, - чуть слышно выдохнул Окаэнтар.
Было видно, что по телу мужчины прошла дрожь ужаса, голос его дрогнул от страха, а в Лутарге вновь всколыхнулось желание лишить Нерожденного головы. Ощущения, пережитые в бело-черной зале, были слишком свежи в памяти, чтобы не понять, о чем идет речь. Руки молодого человека сами собой сжались в кулаки, а в груди завибрировал возмущенный рык рьястора. Но прежде чем недовольство Повелителя стихий прорвалось на поверхность, Риан успел сказать:
- Я могу, как отпустить ее, так и убить. Выбор за тобой.
Нечто подобное молодой человек ощущал стоя перед тресаиром во дворце вейнгара. Такая же ярость, сходное буйство стихий разыгрались в нем, с той лишь разницей, что сейчас Лутарг без труда оставлял их невидимыми окружающим. Безумство рьястора ураганом перетекало под кожей, но ни единая искра не осветила воздух вокруг мужчины. Внутри себя Лутарг возрождался и умирал - снова и снова, а Риан видел перед собой немного напряженного человека, в глубине глаз которого плавились ненависть и обещание неминуемого возмездия.
- Ты получишь желаемое после того, как я увижу Литаурэль. Не раньше, - процедил Лутарг, практически не разжимая губ. Он еще не успел закончить фразу, как Нерожденный согласно кивнул и, почти оборвав его, бросил Окаэнтару:
- Освобождай остальных. Вы едете за девушкой.
***
Канонада грома, отсвет зарницы, биение сердца и боль - все, что осталось в ее жизни. Кимала сама не помнила, насколько давно породнилась с ними. Забыла, когда одно существовало без другого. Упустила из виду момент, ознаменовавший их непреложное единство, ныне шагающее рука об руку.
А ведь когда-то давно служительница Алэам любила непогоду. Вместе с сестрами она без устали кружилась под дождем, подставляя лицо прохладным каплям и восхваляя Даровавших жизнь за ниспослание живительной влаги на землю. Умела радоваться сполохам молний и кричать, вторя раскатам небесного грохота. Когда-то ливень был для нее подлинным благословением.
Когда-то, но не теперь... Теперь он стал неподдельным, непритворным проклятьем.
Вздохнув, Кимала вслушалась в песню грома, принесенную ветром. Она затихла вдали, оставив после себя лишь монотонный шелест дождя. Из глубин памяти вынырнул образ - она и близнецы, подстегиваемые косохлестом, бегут к единственному укрытию, находящемуся поблизости. Ветроворот бьет в спину, поторапливает, вынуждает все более ускорять шаг. Деревья сплоченно клонятся к земле под его напором, будто нарочито указывая дорогу к пещере воплощения.
Они ворвались в святилище Алэам вымокшие насквозь, с корзинами свежесобранных трав в руках, веселые и счастливые. Брат с сестрой, отплевываясь и отираясь, с хохотом повалились на сухую землю, а Кимала, едва сдерживая улыбку, шикала на них, что не к добру это, нарушать покой священного места.
Сейчас бывшей Хранящей чистоту казалось, что на беду людскую стихии привели детей в свои чертоги, тогда же в этом ей виделся милосердный промысел первооснов.
Очередной раскат, громыхнувший прямо над хижиной, заставил женщину вздрогнуть и спугнул видение. В отблеске молнии оно сменилось другим, столь же бередящим душу. В наступающих сумерках она и приемыши сидят у костра. Вечер постепенно размывает очертания жилища, а языки пламени задорно отплясывают на теплом ветерке, поджидая аппетитных кекликов, которых Риан старательно насаживает на вертел. Сестра смеется над ним и поддразнивает, зовет неумехой. Брат отшучивается и обещает искупать ее в реке, если не успокоится. А сама Кимала с умилением наблюдает за ними, утопая в бездонных водах материнской гордости.
Как же она любила их тогда! Как радовалась их звонким голосам! Как молила Алэам наполнить их жизни светом четырех стихий! И сколького не замечала, ослепленная своими радужными мечтаниями.
Спрашивая себя теперь, как могла тогда презреть очевидное, Кимала сокрушенно качала головой. Не было в ней желания видеть. Не хотела она лицезреть правду, предпочитая цепляться за собственные стремления. Изо дня в день сталкиваясь с особливостью близнецов, она старательно не замечала ее. Обходить странности стороной казалось правильным и угодным Алэемам. Во всех своих поступках несостоявшийся сосуд желала видеть направляющую руку Даровавших жизнь, но ошиблась.
Не этого ожидали от нее первоосновы. Не пригреть ей следовало подкидышей, а отторгнуть. Не для спасения явились они в этот мир, а чтобы подчинить его собственной самолюбивой воле.
Кимала отчетливо помнила, когда впервые стала свидетельницей преображения дочери. Помнила и сам момент, и то, как отвела взгляд, убедив себя, что зрение подвело ее. Когда предпочла предстать слепой пред очами близнецов, лишь бы сохранить обманчивую видимость понимания и любви, которых сроду не было между ними.
"Но это измышления одинокой старухи", - с болью напомнила себе женщина. Той самой старухи, которая когда-то пряталась за близкими сердцу чаяниями, лишь бы не испробовать горечь от разбившихся надежд.
В тот день бывшая Хранящая чистоту готовилась обрабатывать лозы для плетения. Огонь уже вовсю пылал, готовый принять в свои объятья плоскодонный чан, отлитый для пропарки молодых побегов. Сами прутья, рассортированные по толщине, аккуратными стопками покоились возле пустующей тары, в ожидании своей очереди. Безрезультатно покликав близнецов, Кимала сама направилась к реке. Шум воды загодя приветствовал ее отзвуками бурления, так же, как заливистый смех, принесенный на гребне ветра.
Обрадованная знанием, что дети у воды, Кимала торопливо взобралась по тропе и столь же шустро припустила по косогору, намереваясь отправить брата с сестрой за двумя ведрами, сиротливо поджидающими у порога жилища. Вышла она у деревянного мостка, еще по весне укрепленного Рианом, и увидела сына, тянущего руки в призрачной фигуре.
Водной девой ее названная дочь стояла на древесном помосте. С поднятых над головой рук срывались искрящиеся на солнце капли. Чернота волос окрасилась зеленью морских глубин. Кимала тогда потеряла дар речи, а обмануться было проще, чем поверить. Моргнув, бывшая Хранящая чистоту отвела взгляд, отчего-то припомнив, каково это смотреть на разгневанных Алэам, а когда вновь посмотрела на приемышей, они, как ни в чем небывало, сидели рядышком, подобрав под себя ноги, и бросали в воду мелкие камни.
Ни она, ни брат с сестрой не заводили разговора о виденном Кималой у реки. И те, и другая предпочли сделать вид, что ничего необычного не случилось, и еще некоторое время их маленькая семья продолжала существовать в прежнем круговороте. Три зимы миновало прежде, чем сущность близнецов окончательно открылась Кимале. Открылась сполна, внезапно и широко, разбив упования материнского сердца и опустошив любящую душу.
Глава 23
Она в очередной раз забралась в тупик. Тагьери исчезла за вязкой преградой, через которую Литаурэль прорваться не смогла. Она изо всех сил вдавливала ладони в топкий камень, била, пинала, в бессилии топала ногами, но все же осталась стоять на месте. Хотелось кричать, но голоса не было, только невнятные хрипы рвались из горла.
Лита не знала, насколько давно она бродит по этому странному месту. Не знала, где оно находится и что представляет собой. Девушка не замечала ничего, кроме светящегося силуэта саблезубой кошки, которая непрестанно ускользала от нее. Дразнясь, показывалась, что вновь растворится в темноте.
Преследование духа, желание нагнать его, стали смыслом ее существования. Только одно слово пульсировало в крови, билось наравне с сердцем, руководило каждым движением. Вернуть! Все сделать, но обязательно вернуть обратно! Ничто иное значения не имело. Все остальное оказалось смыто волной единственного желания - слиться с тагьери. Вновь почувствовать ее присутствие, вновь разделись радость единства.
С каждой новой потерей, всякий раз когда дух исчезал за какой-нибудь преградой в Истинной что-то преломлялось, и какая-то часть ее оставалась умирать у непреодолимой препоны, ознаменовывая собой скорый конец борьбы. Девушка чувствовала, что чем дальше, тем сильнее она слабеет, тем больше становится расстояние между ней и саблезубой кошкой, и тем слабее светится дух в темноте, будто в свою очередь также теряет силы.
Иногда, в те моменты, когда тагьери пропадала из поля зрения, и Лите хотелось рассыпаться на части от отчаяния, ей слышались голоса. Они манили, обещали утешение, звали присоединиться к ним и практически убеждали. Почти, но все же не до конца. Стремление объять духа неизменно превалировало и гнало Литаурэль в противоположную сторону. Оно довлело над ней, в ней, стало смыслом каждого вздоха, каждого удара сердца. Стало ее всем!
Вытащив пальцы из вязкой преграды, Истинная привалились к ней спиной и в бессилии сползла на пол. Очередной осколок ее души с противным хрустом отделился и забился в конвульсиях у ног. Сквозь резь в глазах Лита наблюдала за этой агонией. Она не могла помочь ему. Не знала как! Не представляла, каким образом можно сохранить саму себя!
Ощущая себя совершенно опустошенной, Литаурэль смежила веки, впервые задумавшись над тем, чтобы отступить. Остаться здесь, сидеть и ждать, когда придет конец ее мучениям. Когда еще оставшаяся, мизерная часть ее существа почит в безвестности и обретет желанный покой. Очень хотелось мира, который казался недосягаемым.
Она сидела, прижав колени к груди и судорожно дыша, пока сквозь звук ее надрывного дыхания не стали прорываться зовущие голоса. Сперва они были слабыми, далекими, и Рожденная с духом не обращала на них внимания, продолжая тонуть в водах собственного отчаяния. Затем голоса стали громче, настойчивее, и девушка уже не смогла отмахнуться от них, как раньше. Она не узнавала слов, не понимала их значения, но зато ощущала, как общий смысл оплетает ее, проникает под кожу, приносит с собой долгожданное успокоение.
Не имея сил противиться, Лита потянулась ему навстречу. Потянулась всем, что было в ней - душой, сердцем, остатками разума. Она вверила ему свои надежды, мечты, поделилась болью и страхами, перепоручила свою самую ужасающую боязнь - никогда не найти тагьери.
И голоса откликнулись. Они зашебуршились рядом. Всколыхнулись под кожей, усмиряя в ней волны паники. Девушка, наконец, задышала размеренно, биение сердца обрело стабильность, пульсация крови в висках прекратилась, а чья-то воля, тисками сжимающая ее горло, отступила. Ощущая, что искра присутствия духа разгорается в ней все ярче, Литаурэль сделала глубокий вдох и открыла глаза.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |