«Все так, как должно быть. Ничего нет.
Мне нечем себя тешить, потому что надеж не осталось. Ничего не осталось тотально. Бывает же такое. Я отложила все самое ценное и дорогое в самые запыленные полки, где никто ничего не найдет. Никто и никогда не узнает о нас, если мы сами того не заходим. И пусть все верят в лживые истории, пусть все верят в то, чего никогда не было. А то, что было – останется только между нами. Поэтому, все самое сокровенное – в самых пыльных местах, там это в безопасности, там никто никогда не найдет… И знаете, я почти поверила… Поверила в то, чего не могло было бы быть. По определению. Я поверила в то, что она могла бы полюбить меня, могла бы быть со мной, когда-нибудь… Но сейчас ничего нет. Хотя кому я вру? Мы никогда не были счастливы… Слишком много воды утекло. И я уже не та, и я уже ничего не жду. И не ждала. Ранимая… Плакса. Ваня всегда называл меня плаксой, а я разве виновата, что такая сентиментальная? Попахивает драмой в стиле Платовой. Хотя нет, даже Платова тут не причем, у нее не такой сопливый драматизм. Просто ничего нет. А где я могу еще выместить боль? В дневниках. А она, наверное, на мужчинах… Хотя, даже сейчас я думаю, что слишком плохо знала ее…»
«Все началось с того дня, когда я просто представила себе нас вместе. Не как фальшивый, псевдолесбийский дуэт Тату, а как пару. Сначала долго смеялась, а потом задумалась. И где-то внутри меня все взбунтовалось, подорвалось, и я просто стала влюбляться. Но твердо и смело не могла выражать свои чувства, ведь Ленка бы, моя правильная Ленка, не поняла бы меня, а мне не хотелось с ней терять хотя бы то, что у нас было. А наше – это не мое, и не ее. Это общее. Она никогда не смогла бы влюбиться в девчонку, наши темы разговоров практически не касались таких вещей, она любила парней, и ничего с этим не поделаешь. Поэтому, мне приходилось находить себе кого-нибудь, чтобы хоть как-то переставать думать о ней, все это было бесполезно. Мои намеки на что-то, она быстро спускала на тормоза, никогда не поддавалась на мои провокации или просто смеялась, как ненормальная…»
«…Когда мне было четырнадцать, я смутно, но все же понимала, что в один из дней смогу влюбиться в нее. Просто взять и влюбиться. Ваня, смеясь, говорил, что ничего не проходит бесследно. Только что он вкладывал в эти слова? В любом случае, он оказался прав – ничто не прошло, а правильней сказать не проходило бесследно. Когда ты проводишь все 25 часов в сутки с человеком, из них 16 часов «играя в любовь», ты, кажется, уже забываешь, где реальность, а где игра. Сначала я перестала представлять себе жизнь без нее, как без друга, а потом, постепенно, сладко и клейко, это стало выливаться в нечто большее. Привязанность, симпатию, жизненно необходимое что-то такое, что заставляло внутри все переворачиваться. Но едва ли она могла видеть это. Или видела. Или не хотела видеть. Я не знаю, и узнаю ли когда-нибудь? Мои глаза, которые так преданно смотрели на нее, каждый раз, ночь за ночью, когда она сладко спит, сопит, как маленький ребенок, а ее руки мирно покоятся у меня на животе, ноги согнуты в коленках, и упираются и мои собственные ноги. Иссиня черные волосы небрежно разбросаны по детскому личику и иногда я бережно поправляю их, стараясь не разбудить ее. Но едва ли она могла видеть всю эту искреннюю нежность, ведь чаще всего она скрывалась под маской безразличия. Почему? Потому что так проще, закрытой быть вообще проще…»
«… Ваня говорил всегда нам: «Всем плевать на ваши проблемы, девочки. Всем плевать, что у вас на душе», и он прав, а я всегда слушалась его, он был таким авторитетом, с которым не было желания спорить. Но Лена же… она всегда считала меня самовлюбленной идиоткой, не способной любить, не способной думать, чувствовать… Иногда мне кажется, что я смогла бы убить ее, чтобы никогда больше не видеть ее глаз, ее губ, ее рыжих непослушных локонов, потому что мне казалось, что это любовь – обреченная. Вечная. Игра.»
Все затихло, замерло тотально и бесповоротно. Раз в несколько месяцев, я могла засветиться на какой-нибудь пати. Кажется, осенью, была на модном показе. Волкова выбирается не чаще. Все стоит на месте. Международный диск уже никто не ждет, форум почти вымер, изредка там пишут безнадежные комментарии к тому, что давно умерло. Про проект «t.A.T.u.», которого больше нет. И уже никогда не будет, сколько бы лет не прошло. Есть Лена Катина, есть Юля Волкова, а Тату – больше нет. Звонков почти нет, а если и есть, то сухое: «Как дела?», и как обычно: «Нормально». Общение почему-то сошло на нет, нас больше ничего не связывает. Раньше у нас было много общего, а сейчас не осталось ничего. Но мы по-прежнему формально друзья, подруги. Все поменялось, я стараюсь, как можно меньше врмени думать о ней, ноу меня не особо получатся. Болезненое ощущение в области сердце так и продолжает тревожить меня по ночам, когда я язасыпаю в одиночестве. А я так не люблю спать одна. И просыпаться одна тоже не люблю. Но никого это не волнует. В конце года все-таки вышел международный альбом ‘Waste Management’, чему несказанно были все рады, и я уверена, все уже чуть ли не сходили с ума, уверяя друг друга, что Тату возвращаются. Но нет, это всего лишь было начало конца. Точку все равно придется где-то стаивть. Юля все так же таила скрытую обиду на Бориса, которая перерастала в злость. Она так же таила в себе обиду на меня, еще больнее и острее, чем я могла бы себе предположить. Но со стороны все выглядит так, что она счастлива. Что у всех все хорошо. Едва ли. А еще пару месяцев спустя, наши фанаты организовали целую вечеринку для нас. Она состоялась под конец января 2010 года, и называлась как раз «Январское помешательство с Тату», только Тату больше не было. И вот, я вижу, как она выходит из машины и прямиком идет к зданию, где уже все собрались, ждут нас. Сначала мне кажется, что она не замечает меня и почти проходит мимо, как Женя зовет ее: «Юль!», тогда она разворачивается к нам, и на секунду наши взгляды пересекаются. Что-то сжимается внутри, так сильно и так больно, что я не могу выдавить и слова. «О, привет!», - подходит Волкова к нам и добродушно улыбается, - «Чего стоите? Идемте внутрь!». И мы молча идем за ней, скрываясь в помещении. Садимся на место, которое заранее заготовлено. Пока идут последние минуты перед тем, как начать, мы успеваем немного пообщаться.
- Как твои дела? – Юлька поворачивается ко мне, подперев свой подбородок рукой. – Хорошо выглядишь.
- Спасибо, - я расплываюсь в грустной улыбке, - у меня все потихоньку. У тебя что нового?
- Ничего такого, чем можно было бы поделиться. – Отвечает она, осматривая зал. – Много народу собралось
- Да, здорово так!
На этом наш разговор прерывается. Ребята начинают программу.
Все проходит просто отлично, во время очередного выступления, я нащупала ее руку, переплетая наши пальцы, как было раньше. Она не сопротивляется, только сильнее сжимает мою руку, со всей нахлынувшей за все это время нежностью.
Теперь я снова думаю… Почему все закончилось именно так? Неужели у нас совсем не было выбора?
«… У нее не было никакого права обижаться на меня. Хотя она скорее злилась. На то у нее были поводы, тут не поспоришь. Я хотя бы не скрывала того, что я нуждаюсь любви. Ну, пусть не в любви, а в сексе. Я ведь тоже человек. А она злилась. И сама не подпускала меня к себе. Давала поводы ревновать и думать о том, что я ей не нужна. Она была зациклена на своем мнении, что я бездушная тварь, что мне никто не нужен. Но я ведь человек, а каждому человеку нужна любовь…»
«Как мало знают о нас, и как наивно полагают, что все знают. Звонил Ваня, спрашивал, как дела. Ответила, что как обычно. Предложил встретиться, ну мы и встретились. Снова завел тему ту, которую не следовало. Я молчала очень долго, а он, время от времени, что-то говорил. Отрывками. Затем, довольно сухо, я напомнила ему о том, как не люблю об этом разговаривать. Это темы для Лены. Он понимающе кивнул. Он и правда понимал, как я ненавижу это, но видимо не просто так завел разговор. Кажется, в тот день, он дал мне понять, как она меня любит. Или любила, во всяком случае. А я и без него знала. А еще он дал мне понять, что она думает обо мне, и даже это я без него знала. Но она сама не подпускала меня к себе. Она всегда была трусихой и плаксой, ее все жалели. А я была холодная – снаружи, и совсем другая – внутри. Но кому какое до этого дело? Все сложилось совсем не так, как ожидали… И вот сидел Ваня передо мной, рассказывая столько всего, чего я не знала и не слышала о ней. А затем загнал меня в угол. Ненавижу, когда так делают. «Дневник пишешь», - то ли спросил он, то ли сказал утвердительно. Я повела плечом и не ответила, ненавидя себя за что-то… И тут я вспомнила, как несколько лет назад, когда проект почти только начинался, у меня был один дневник… Рваный, потрепанный, который я так старательно вела. Даже аккуратно. А потом он исчез. Я искала его так же долго, как и Лена свой кулон. Только Лена его не теряла, это все я… И я… И я не теряла свой дневник. Я поняла это спустя какое-то время молчания, наедине с Ваней. Он полез в свой чемодан и достал его оттуда! Я готова была провалиться под землю, лицо вспыхнуло, а руки мелко задрожали. Я хотела было выдавить, как ненавижу его, меня мучила такая боль, обида, ненависти, сожаление… Я хотела было сказать, как ненавижу, но неожиданно для самой себя, расплакалась… Он сунул его мне прямо в руки, а затем погладил по голове со словами: «Никогда не теряй такие вещи…», я прижала дневник к груди, опуская лицо вниз. Терпеть не могла плакать. Но в этом дневнике все то, чего я так боялась. Мои страхи. Я ведь ненавидела, чтобы люди знали об этом… И кажется, все почти вернулось на свои места… Но только потом, спустя паре недель, когда я все же решила открыть этот дневник… Я поняла, он взял то, что ему никогда не принадлежало…»
Окно было открыто настежь, и с улицы задувал прохладный весенний ветерок, а где-то вдали был слышен сигнал скорой помощи. Ее телефонный звонок не изменил ничего, но отчего-то внутри все перевернулось. Ее ненужный вопрос: «Как дела?», мое ненужное: «Как обычно». Зачем она звонит мне? Наше общение почти рано нулю, если не считать одного звонка в месяц, с одним и тем же вопросом, с одним и тем же ответом. Я сидела, слушая коротки гудки в трубке, наблюдая за хмурым небом Лос-Анджелеса. Теперь я живу здесь и вряд ли уеду обратно. И меня все устраивает, почти все. С некоторых пор, однажды в баре, мы пересеклись с Сашей, он потрясающий музыкант и хороший человек. Не задумываясь ни о чем, почетно беря пример с Волковой, утром я оказалась в его кровати, с трудом, но все же понимая, что произошло. Так он и попал в мою жизнь. Когда никто не ждал. Наши отношения стремительно развивались, и по мере общения с ним, я открывалась, рассказывала то, чего больше обещала не касаться. Но это убивало меня изнутри. Я не могла жить без Юльки, по крайней мере, я не врала себе в этом. Саше я рассказывала очень многое, но не все. Есть вещи, которые останутся только со мной, о которых никто не должен знать. Потому что это не мое, и не ее – это наше. Пусть и прошлое, глупое, временное, сумасшедшее. Наше. Как мне нравится это слово, жаль, что теперь это всего лишь слова. Саша теперь вроде мой парень, и вроде я его люблю, или ошибаюсь, по крайней мере мне с ним хорошо. Он дает мне советы, как все это пережить, но мне по-прежнему хреново. Наверное, именно из-за этого, я и решилась обратиться к психологу. Иначе, никто мне уже не поможет. Я не представляю себя, как сольного исполнителя, отдельную единицу, ведь Тату – вся моя жизнь, она – вся моя жизнь…
… И вот она снова напомнила о себе, глупая и самоуверенная. Вновь напоминает о том, о чем нельзя, а саму же ее бесит, когда заводят такие темы. Не очень приятно, больно. Нет, сладко-больно. Я смотрю на свой кулон, который по-прежнему болтается на шее без дела, и думаю о том: почему все так? Так, а не иначе? И да, оказывается, она могла бы любить меня… Любила. Ни больше, ни меньше – по-другому. По-своему как-то. Иначе не сделала бы этого. Ее кулон – самая обычная побрякушка для других, но не для меня. Это больше, чем просто вещь… В ней есть загадка, которую я отгадала. Потом, спустя еще какое-то время… Она вновь позвонила и что-то всколыхнулось внутри меня. Это такое ощущение, когда подбрасывают уже взорванные конфетти. И все то, что уже опустилось вглубь души, все то, что уже не так беспокоило меня – все это вновь взорвалось, похолодело внутри и умерло. Я цепляюсь за каждый ее вздох, за каждую фразу, интонацию, чтобы найти в этом что-то, что заставит меня вернуться к ней, что позовет меня… Но я ничего не нахожу… Ничего…
«Такие люди, как Юля, они, знаешь ли, Ленок, не меняются…», - однажды сказал мне Ленчик, собирая свои вещи и уходя из проекта…
Прошло первое сольное выступление. Я думала, что упаду в обморок. Словно я первый раз выходила на сцене, словно никогда не пела.
Черт, это чувство не передать словами, когда ты поешь один. И ты знаешь, что за кулисами нет Юли. Ты просто один. И проекта Тату – нет. Ты – Лена Катина, одна, в Лос-Анджелесе, далеко от Москвы…
… Ничего нет. Дороги назад никогда не будет.
«…Ноги подкосились, прежде чем я вышла, прежде чем успела вздохнуть. Николь, одна из моих бэк-вокалисток, подтолкнула меня сзади, ободряюще улыбнувшись. Теперь меня подбадривала моя команда, Саша. Я вышла и десятки глаз в нетерпении и восхищении уставились на меня, выжидая, когда я начну. Первые несмелые аккорды, голос едва заметно дрожит. Я долго готовилась. Я почти смирилась, что ее нет рядом. Почти. Некого держать за руку, коленки дрожат, вот-вот и я упаду в обморок. Держаться. Все не могло продолжаться вечность. На секунду всплывают слезы обиды и горечи, на секунду перед глазами проносятся все выступление. Начало двухтысячных, юбки, блузки, решетки, дождь, мягкие податливые губы, черный затылок, рука в руке, моя. Выдох. Наверное, она никогда не была моей. И все по новой… проносится, мчится перед глазами, картинки сменяют другие, губы непослушно поют песни, которые не успели спеть раньше. Мы. Мы не успели. Ваня, поднебесная, много наркотиков, еще больше секса, непонятные люди, по ночам – она, скорости, машины, гастроли, поезда, самолеты. Почему всего так много? Путаюсь в мыслях, микрофон выскальзывает из рук, но я держусь. Все так быстро. Сумасшедшая. Внизу люди, те же глаза, эмоции. Она, она, она. Я никогда не смогу выбить ее из головы? Я никогда не прощу себе то, что она не умела варить кофе, а я и не научила ее. Я не прощу, что она не могла быть до конца честной и искренней, что она не любила «Риоху», ровно столько же, как я. Не прощу себя, ее, никого. Кончено. Ее нет. Брошенный куплет. Вместо нее – бэк-вокалистки. Она незаменима. Ее нет. Одна, стою на сцене, не могу привыкнуть, свыкнуться с мыслей. Музыка по ушам. Пугаюсь. Трусливая. Не заплакать бы. Я никогда не отпущу ее, ни сердцем, ни душой… Моя… Которая никому и никогда не принадлежала…»
Мы могли встретиться где угодно, но встретились именно в тот день, на том мероприятии, во время моего дебюта в России. Не то, чтобы я не знала, что ее там не будет. В списках приглашенных она была, мне доложили об этом за несколько дней до отъезда в Россию. Я попытала слабую надежду на то, что она пропустит сие мероприятие, но в то же время искренне желала увидеть ее. Вечеринка журнала Bildboard, много гостей, море алкоголя. Я появилась чуть позже ее, и пока меня провожали к столику, краем глаза я успела заметить ее. Сердце неприятно заныло, но я никак не могла остановится. Она была со своим новым бойфрендом, имя которого я не знала. И она… Она так изменилась за последнее время. Какое-то каре, по-прежнему черные волосы, губы алые, как всегда накаченные, татуаж бровей тоже остался. Она уже не та. Я прохожу мимо огромных зеркал и вижу себя. Я тоже… Я ведь тоже больше не та. Прошло столько лет. Сильно похудела, наверное, от стрессов, волосы длинные и прямые, глаза кошачьи, подведены черным карандашом, глубокий вырез в коротком платье и небольшая накидка сверху. Сажусь на свое место, рядом усаживается Катька – младшая сестра, даже ее взяла с собой, чтобы не было так скучно. Женя бегает по клубу, общается с народом. Я не жду ничего в этот вечер, только глаза ищут ее, безнадежно. Отчего-то хочется с ней просто поговорить. Я не помню, когда последний раз мы общались. Может, прошло несколько месяцев? Ее больше нет в моей жизни. И пока я думаю об этом, она сама идет ко мне. Одна, без парня. Улыбается. А у меня внутри все обрывается. Я так и останусь сентиментальной и любящей, ведь она не чужой человек… Садится рядом со мной, целуя в щеку, я чувствую ее тепло. Целует. Губы прикасаются к уголку моих губ. Меня будто шарахает током. Глубоко вздыхаю: «Привет, Юлек!». Кажется, случайно сорвалось это «Юлек», это привычное, нежное, только для нее. Я должна была сказать: «Юля», а не что-то подобное. Хотя, наверное, это не имеет никакого значения. Она спрашивает, как я поживаю, в ответ интересуюсь ее жизнью. И мы… Мы такие разные. У нас все по-другому. Не так, как раньше. И я забываю обиду на нее, за все те отзывы, которые были в мой адрес, в сторону моего творчество. «Все это глупо и быстренько зачахнет», - от нее я не ожидала. Честно. В полной растерянности и не понимании, смятении, я не знала, что она может так… Самый дорогой человек делает мне больно. И я почти забыла об этом. Мы сидим довольно долго, ее губы изредка касаются моего уха, рассказывая о чем-то. По телу пробегают мурашки. И поддавшись каким-то эмоциями, порыву, я нахожу ее руку, проклиная себя за все, что прихожу к одному и тому же. Я нахожу ее руку, несмело касаясь ее своими пальчиками. Ее кожа холодная, а моя горит. Она берет мою руку в свою, и отчего-то улыбается мне. Я отвожу взгляд, стараясь сосредоточиться на чем-то другом, но меня так тянет назад… к ней…
«Идут месяцы. Ничего не меняется, а я будто так жду, что что-то изменится. Наивная, всегда была такой. Саша постоянно со мной рядом, он очень во многом поддерживает меня, он верит в то, что у меня все получится. И я верю ему. Материала много, но лейблы не хотят с нами работать, ребята одним огромным потоком сливают все на Бориса, везде что-то происходит, только у ас какое-то затишье, застой. Я часто прихожу к мысли о том, что иногда мне не хватает Юльки, чтобы спросить у нее совет, хотя теперь ее заменяет Саша. Хотя нет, не заменяет, он просто другой. И она другая. И суть всех моих дневников в том, что она не такая, как кажется… Другая. Холодная, с теплым сердец, горячими руками. Я любила ее… наверное, даже слишком. Поэтому, мне сейчас отчего-то так тяжело на душе…»
«...- Да пошла ты к черту! Думаешь, весь мир вокруг твоего пальца вертится? – После этих слов мы не виделись.
Я уехала домой и долгое время пыталась прийти в себя, осознать то, что ты мне безразлична. Но ты никогда не была мне безразлична. С самого первого дня нашего знакомства – мне сносило крышу. Я сходила с ума, билась головой о стену, я готова была разорвать себя на части – только бы не страдать. Я всегда страдала и продолжала страдать из-за таких идиоток, как ты. Которые не стоят такой убивательств. Зачем я это делаю? Ты мне надоела – и я решила уехать. Ты всегда была самонадеянна, но не глупа. Ты была умной, даже слишком, но иногда жила в розовых очках, которые сама же и не видела. Многую реальность – ты принимала за игры. Одной из твоих любимых игр – была наша. Ты всегда считала, что я играюсь. А я полюбила. По-настоящему. И мучилась, из-за такой идиотки, как ты. И я ненавижу тебя. За все свои переживания, слезы. И я ненавижу себя – за все твои переживания, сны. Я ненавижу нашу игру – без правил, без разъяснений. Ненавижу. Зачем ты делаешь мне больно? А ты спрашиваешь: «Почему ты играешь с моими чувствами»? И я уже ничего не знаю. Я просто решила уехать домой, чтобы убедить себя – ты не нужна мне. Совсем не нужна. Мы почти не знаем друг друга. Только, черт подери, почему ты так много знаешь обо мне? Хотя я виновата сама…
Я уехала домой и забыла обо всем, что меня волновало – кроме тебя. Я ненавижу таких смазливых и умных идиоток, как ты. Хотя смазливых – не то определение. Ты и в правду красивая. Даже очень. И я даже не знаю, что больше всего меня в тебе привлекает. То ли глаза. То ли губы. Я сижу напротив тебя, смотрю на тебя и отчетливо пытаюсь понять – за что я тебя люблю? Господи, за что? Ведь таких идиоток, как ты – полно! И я ненавижу себя. И я ненавижу тебя. Ты сидишь и улыбаешься мне. А мне хочется плакать.
Но в последнее время все изменилось. Или я паранойю. Или я сошла с ума? Определенно, сошла с ума! Мне нужна она…
Ты делаешь мне больно, так больно, что моя истерика начинается ровно с 21:00 каждый вечер. Каждый день, заходя к тебе, я вижу холодное безразличие, иногда ты смягчаешься, здороваешься со мной и иногда даже улыбаешься. Я ненавижу тебя. Потому что твое внимание приковываю не я. И я не знаю, что происходит…
Мне все это кажется предательством, после всего, что произошло. После часовых посиделок в узком кресле, глядя друг другу глаза в глаза, глядя на губы друг друга. Мне кажется это предательством, после ночных разговоров, после нашей единственной ночи. Мои губы почему-то так прочно застыли на твоем плече, запутались в твоих волосах, что я хотела, чтобы ты принадлежала только мне. Но ты бы никогда не смогла… Я чувствую себя преданной после того, как мы прошагали столько километров, держась за руки, держа наши руки в замке. Я чувствую себя преданной после наших вечерних закатных прогулок по Москве! Черт подери, за что ты предаешь меня? За что не даешь мне шанса? Почему… почему ты не отпускаешь меня и не подпускаешь ближе? Я разрываюсь…. Я не хочу страдать из-за таких, как ты – каких полно! Полно вас – идиоток, которые ничего не понимают, которые только сочувственно смотрят и ничего не позволяют сделать! Я не знаю, что мне делать…
Совсем не знаю...»
Разряд. Еще один. Я не могу позволить себе отойти от нее. Работа. «Работаем, девочки», - громкий голос рядом. Разряд. По каждому миллиметру кожи мурашки. «Юля, обними ее и повернись боком, Лена, развернись чуть к Юле», - как давно я не слышала этих слов. Наша совместная фотосессия. Последняя совместная фотосессия. Ее руки обнимают меня, приближая к себе. Мелко трясусь, стараясь не подать виду, как я взволнована. Я не видела ее несколько чертовых месяцев, я даже не разговаривала с ней за это время. Никогда, клянусь, никогда я не подумала бы, что буду вести себя так! Это необычно, непривычно, эротично… Как много лет назад мы стояли и позировали всем, кому не лень, мы – две псевдолесбиянки, чей имидж больше, чем просто имидж. Сердце подкатывает к горлу, не давая произнести ни звука. Ее руки ползут чуть выше, в волосы. «Nice, nice, girls», - слышу вновь я. Ее лицо приближено к моему лицу, и на секунду я пересекаюсь с ней взглядами. И столько… столько всего вижу в ее, по-прежнему голубых, глазах. Отвожу взгляд, стараясь выглядеть безразличной. Она научила меня этому. И только в перерывах между съемками, когда все заняты своими делами, мы смеемся о чем-то своем, и я грустно рассматриваю ее лицо, каждую черту, стараясь найти что-то то, что осталось от прежней Юли. Я стараюсь уловить то, чего не существует, и наверняка никогда не существовало… Мы встретились спустя почти полгода, и спустя столько времени после нашего распада. Теперь все очевидно. Так очевидно, что мне до сих пор трудно в это поверить. Нас нет. Господи, НИЧЕГО БОЛЬШЕ НЕТ! Ничего!!! Как пугает меня это слово! И почему опять, тысячный, миллионный раз, я вижу все это перед своими глазами? Все наши пробные, первые фотосессии? Ее ежик, мои рыжие, непослушые кудри? Полуголые, милые, почти невинные в совокупности с такой сексуальностью, с такой энергией, на которую все купились. Боже, и нам показывают наши фотографии – сейчас, что получилось. И мы – совершенно другие. Я не против этого, я вовсе не против. Ты - словно детские качели, а я упавших с них ребёнок. Мы ссорились, и я столько плакала! Дело доходило даже до рукоприкладства, и всё же каждую ночь между нами страсть. Была, по крайней мере. Значит, всё правильно, так ведь? Нет, я не верю тебе, когда ты говоришь: «Больше не приходи сюда!», я не стану тебе напоминать, как ты говорила, что мы никогда не расстанемся.
Нет, я не верю тебе, когда ты говоришь, что я больше тебе не нужна. Не притворяйся, что совсем меня не любишь… Я не против этого, всё-таки я не против. Это похоже на ночной кошмар, когда ты не можешь проснуться. Похоже на то, что ты сдалась, что с тебя хватит… Но я хочу ещё, и я не остановлюсь, потому что просто знаю, что ты вернёшься. Так ведь?
Не стой там просто так, наблюдая за моим падением,
Потому что я всё-таки совсем не против….
«Как я могла не поверить,
Что чьи-то закрытые двери
Станут самой страшной болезнью моею…
Прошло уже столько месяцев, их было даже слишком много, они уже слились в года. Я моталась в студию, по авторам, но ничего не цепляет меня так, как раньше. Я перевстречалась со всеми нашими "бывшими" Ваней, Галояном, Кипер и прочими, но все не то.
По ночам неожиданно подбираются мысли, будто я не живу, будто музыка
умерла для меня после похорон тату, что ты устроила в клипе и... и в жизни.
А я, я никогда не думала, что все будет так, но, к моему ужасу, ТАК все и ЕСТЬ.
Время пролетело быстро, я, казалось, была вся в заботах, но судя по СМИ и печально-обреченным лицам фанатов, ничего так и не сделала. Непрекращающиеся репортажи о моем внешнем виде начали и вправду раздражать. Раздражать МЕНЯ! Меня, ту, которая с легкостью плевала на все это 10 лет, т.е. 12, 13 сейчас бы ты по привычке исправила меня, я ведь постоянно путаю даты... но тебя нет, и некому больше присматривать за мной. Меня теперь выводит всё и вся, помню, ты часто удивлялась как я будучи дико вспыльчивой, так ни разу и не врезала папарацци, и даже не устроила скандал из-за очередной сплетни в газете. Ты всегда чувствовала, что я вот-вот взорвусь, когда я начинала непроизвольно теребить твои руки во время наших интервью, после одних и тех же тупых вопросов, и поэтому сильно сжимала мои ладони, не отпуская их до самого конца.
Нашего конца...Хотя еще недавно, ты нежно касалась моей кожи, шептала, делясь секретами, а я обнимала тебя как обычно, совсем не чувствуя приближения бури, но теперь все потеряно, нет... просрано, просрано нами же.
Неужели все действительно так? Да, я сказала тогда то, что сказала. И мне каждый раз становится тошно от воспоминаний того вечера. Злосчастного вечера, когда я напилась, наслушавшись от знакомых как ты, которая больше всех хотела двигаться дальше, делать сольники, пела не свои, а наши общие песни для наших общих фанатов, но уже без меня. А эти чертовы газетники-эмтивишные-примитивщики подкараулили меня, и я сдалась, выплеснула все, о чем жалею. … Видишь, без тебя я не я. Я ведь никогда не жалею ни о чем, ты еще помнишь, Ленок?
Во мне тогда кипело столько всего, начиная шампанским заканчивая дикой ревностью, печалью и невыносимой грустью.
Мне жаль. Но никто не поверит в это, кроме тебя, ведь ты чувствуешь меня, чувствовала… в этом вся загвоздка....
Иронично, ведь все знают, что я ни о чем не жалею, только потому что я так сказала им миллион раз и еще может в четверо раз больше - себе, и об этом я тоже жалею.
«Не жалей, все не напрасно» - ты поешь эти слова в моей голове снова и снова. Как всегда так чисто и искренне, что меня тянет блевать, мне так паршиво, что меня вот-вот и впрямь вывернет, но никто не должен видеть меня настоящую... никто и не увидит, потому что такая я им не нужна, для чувств и сомнений у них есть ты. В голове мысли недостойные публичной Волковой, это не всеми ожидаемая пошлость или грубость, даже не мат.... в голове все только о тебе.
Лена, ЛЕНААААААААААААА…Я не хочу ничего, кроме того, что я дико хочу к тебе, верней я ничего не хочу без тебя. У меня есть все и всё, и ты
это знаешь, но сейчас, когда нет тебя, будто нет ничего, кроме вопящей мысли “А вообще ты когда-нибудь была у меня?”
Мне так бы хотелось свалить всю твою отстраненность на банальную обиду, за те слова, что вылились из моего рта, на недопонимание... но я не могу... ты ведь всегда видишь меня насквозь... не могу... я слишком хорошо знаю тебя. Я так хочу поверить в то, что это все не с нами, но разум не дает покоя. Ведь ты прощала мне многое миллионы раз... почему же сейчас по-другому? Я перешла границу, точку невозврата? Нет, к сожалению, я знаю тебя даже лучше, чем хотела бы... все это... все потому, что раньше ты и вправду любила меня. Вот оно.....ты любила меня, а сейчас... поэтому ты хотела верить, что я лучше, чем всем кажусь, что всему есть логичное объяснение и оправдание. А что теперь? Выходит ты вычеркнула меня из своей карьеры, потом и из жизни, а моя выходка явилась отличным поводом? Беспрестанные вопросы фанов, лица с укором, тому подтверждение.
Мне впервые в жизни настолько тяжело, я разрываюсь. Я так рада твоим победам, но я молчу, делая вид, что не в курсе. Молчу, потому что я одновременно ненавижу весь твой успех, ведь в глубине и даже на поверхности души я надеялась, как же это все-таки низко, но я надеялась, что набив пару шишек, ты вернешься ко мне, и уже вместе мы сдвинем мир... но я не звоню, и ты не звонишь.
Теперь даже день Рождения не достаточно убедительный повод, чтобы я не спалив своих чувств, могла услышать твой голос. Ты постоянно твердишь в интервью, что дико занята, что ты в ЛА, и еще они спрашивают уже два др подряд поздравила ли ты меня лично. А я только и могу ответить, что часто меняю номера, и ты их просто не могла знать. Но едва слышный ответ на очередной фанатской встрече на чье-то предложение передать мой номер тебе - "уже давала"-убивает меня. Но я не живу дальше, я игнорирую его, я все еще верю, что ты занята, что ты не знаешь мой номер, что безразличное поздравление с ХБ в твиттере на английском, с которым у меня все плохо, все-таки для меня, а не для наших…твоих иностранных фанов. Так я пытаюсь хотя бы себя убедить, что все под моим контролем, что ничего не потеряно. Что я могу сорваться и приехать к тебе в 2 ночи, и мы, наевшись бутербродов с паштетом, уляжемся под одно одеяло, пытаясь заснуть в объятьях друг друга, убаюканные пустыми, но такими важными разговорами. Разговорами, которых больше нет. И нас нет больше. Но я пока так и не поняла, как жить без тебя. Я поняла только, что мне придется научиться, ведь ты уже научилась и так быстро, даже слишком, хотя ты всегда схватывала все на лету... Только почему, когда во мне все кипело, начиная шампанским, заканчивая дикой ревностью, печалью и невыносимой грустью, ты не увидела этого в моих глазах?»
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |