Черт, черт, черт! Что я наделала? Как я могла так поступить? Твою же мать, это было великолепно, ночь со Славой – не просто великолепна, она божественна, но чувствую я себя мягко говоря хреново. Хреново, но удовлетворенно. Я уже и забыла, что значит, когда тебя любит мужчина. Черт подери, он был бы шикарным, почти идеальным, мужчиной в моей жизни, но они не задерживаются так долго около меня, все из-за моей работы. Возможно потом, когда все утихнет, и я буду готова для семейной жизни, возможно тогда я бы могла прийти к нему, войти в огромный дом в Сочи, с чемоданами в руках и сказать: «Любимый, я готова быть с тобой всю оставшуюся жизнь». Такое бы могло случиться, но думаю к этому времени он уже обзаведется семьей. Ночь со Славой – страстная, необузданная, которую не хочется продолжать, но всему так или иначе приходит конец. Он уснул, обнимая меня своими мужественными руками, я же уснула с мыслями о том, что так и не сдержала обещание, которое дала Юле – я не вернулась. И она наверняка злиться. Но этот вопрос не так сильно волновал меня. Днем нужно было уезжать, и мужчина знал об этом. Проснувшись утром, он даже не поздоровался. Задумчиво глядя в потолок, он начал говорить:
- Знаешь, я очень рад, что провел эту ночь с тобой, но… черт… как это глупо-то звучит… это так видно…
- Что видно? – Опешила я. – О чем ты?
- Вы с Юлей… вы так… друг на друга смотрите, между вами просто искры… ток… и это даже не метафора…
- О чем ты говоришь?
- Лена, я знаю о чем говорю, неужели вы так заигрались?
- Это не твое дело! – Я резко вскочила с кровати, даже не думая прикрыться. – Зачем ты все сейчас рушишь?
- Было бы что рушить. – Он подложил руки под голову и посмотрел на меня. – Я понимаю, любовь… это такая штука… сложная… боже, ты даже не изменилась…
- Ты говорил мне об это вчера.
- Ты даже тогда… у тебя даже тогда были попытки любить ее…
- Я не любила ее тогда! – Срываюсь на крик я, и понимаю, что обнажают мою душу, а это я меньше всего люблю.
- Может, тогда и не любила, но одно дело, когда вас заставляли это делать, а сейчас…
- Не придумывай там себе ничего! Мы с Юлей просто очень близкие подруги…
- Конечно. – Кивает он, пропуская мои слова мимо ушей. – В любом случае, мне было с тобой хорошо… даже очень… ты создана для любви…
Я, так ничего и не ответив, молча вышла из комнаты, идя к Юле. Которая меня совсем не ждет. Теперь, переходя в соседнюю комнату, я обдумывала многие вопросы, которые вертелись у меня в голове. Странно, все это было, как в замедленной съемке. Я совсем не жалела о том, что провела эту ночь со Славой, но что-то терзало меня изнутри. Странное чувство. Зайдя внутрь, она смотрела на меня такими глазами, которые было сложно описать. Они были удивленные, злые, влюбленные и невероятно грустные. Мне совсем не хотелось разговаривать с Юлей, отвечать на ее вопросы, оправдываться за свой поступок, я просто хотела собрать вещи и уехать отсюда, забыть обо всем.
- Ничего не говори мне сейчас, - тут же прервала все ее мысли я. – Собирайся, мы позвоним ребятам и встретимся с ними, через четыре часа у нас самолет…
Самара 2.09.2006
Приезд в Самару выдался на удивление легким, в поезде мы даже умудрились выспаться. У нас было некоторое время на отдых, и сейчас мы снова вступаем на сцену. За это время вроде бы Юлька немного остыла, и почти не держала на меня зла. Странное дело, она имела право обижаться на меня, высказывать свои недовольства, пробуя каждого второго мужчину, а я, оставшись на ночь у Славы – не имела никакого права. Где справедливость? Но и на это я не обращала никакого внимания. Едва сойдя с поезда, мы отправились на автографсессию, где толпились фанаты, ожидавшие нас.
Три часа подписывать фотографии, диски, журналы, плакаты, чьи-то руки, чьи-то майки – это жестоко. Вокруг столько людей, столько суеты, визгов, криков, что начинает болеть голова и хочется поскорее уйти отсюда, но это наша работа. Только и слышишь от кого-нибудь: «Юля, Лена, спасибо вам», «Девчонки, ждем вас на концерте», «Вы изменили мою жизнь», «Я люблю-ю-ю вас, татушки!!!», «Вы такие классные, а поставьте автограф», «А можно мне вот здесь подписать… и вот это еще». Хотя на самом деле это чертовски приятно видеть всех этих ребят здесь, и поэтому, так или иначе, ты забиваешь на свое раздражение и усталость. Все эти люди здесь ради нас, как можно злиться на них?
Окончив автографсессию, мы выдвинулись на площадку для саунд чека. Слава Богу, что в этот раз все обошлось без казусов и неприятностей, мы быстро прорепетировали и в оставшееся время до концерта, отдыхали в гримерке.
- Юлек, ты чего зависла? – Сквозь прикрытые глаза, спрашиваю я ее.
Она сидит и втыкает в одну точку уже минут десять, странная такая. Может, что-то случилось?
- Ничего, думаю просто. – Пространственно произносит она, не отвлекая взгляд от намеченного объекта.
- О чем думаешь? Слушай, а почему мы не поем на концертах «Вся моя любовь» а? Хорошая ведь песня…
- Не знаю…
- Так о чем ты думаешь? – Отвлеклась я. – Что-то случилось? Ты выглядишь неважно…
- Странное ощущение внутри… какое-то непонятное…
- Может, ты беременна? – Смеюсь я.
- Вряд ли. До сих пор не могу поверить, что ты с ним переспала… - Юлька все еще говорила тихо, не отвлекая свой взгляд. – Могло ж быть такое, - и она неожиданно засмеялась, - Ленок, ну ты даешь.
- Чего ты? – Я встаю и подхожу к ней. – Ты странно себя ведешь, ничего ведь такого не произошло!
- Наверное… забей. – Как всегда она отмахнулась и сделала вид, что ничего не произошло, что все хорошо.
По запланированной программе начинает играть интро, мигают пушки, затейливо переливаясь на сцене, зал возбужденно орет, предвозбужденно ожидает нашего появления на сцене. И мы появляемся. Выходим и начинаем петь «Люди инвалиды», все как всегда, но каждый концерт почему-то вызывает разные эмоции, везде ведь разная аудитория, разные фанаты, разная энергетика. Где-то зал реагирует острее, где-то наоборот более притихший, но так или иначе, мы здесь – для них. Исполняя песню за песней, мы все больше вливаемся в этот город, который такой же, как и все остальные, но все же – другой. Так же, как и на каждую нашу песню зал реагирует по-разному, здесь, почему-то, наиболее упоительной и умилительной песней стала «Gomenasai», - самая медленная, самая романтическая, под которую, как говорит Юлька нужно обнимать друг друга, признаваться в любви, целовать. Перед исполнением песни она, почти в обязательном порядке, говорит эти слова, и опять же дополняет их нюансами: «Gomenasai означает «извини» с японского языка, нам очень понравилась эта песня, надеемся, что вам она тоже нравится…. А теперь можно притушить пушки и сделать романтическую обстановку». Наверное, последние слова должна была произнести я, со своей романтическо-ранимой душой, пропахшая слезливыми романами, пропахшая сладкими (но не приторными) духами, пропахшая переживаниями, терзаниями, привязанностями, бесконечной любовью и зависимостью от Юльки, и любой бы дурак уловил все эти ароматы, но различать их по отдельности мало кому бы удалось. Если бы вообще удалось. Первые аккорды почему-то заставляют меня волноваться невидимой проблеме, витающей в этом напряженном воздухе, первые аккорды заставляют мое сердце биться быстрее. Как только мы начинаем петь вместе, я едва не задыхаюсь, еще никогда наши голоса не звучали так гармонично, слившись воедино. Я ведь всегда мечтала быть с ней одним целым, но эта мечта так и оставалась практически невыполнимой. И все равно по какой-то причине я чувствую себя преданной, я чувствую себя одинокой, стоя на сцене по время самой романтической песни. Наверное, это оттого, что во время проигрыша, она не обращает на меня никакого внимания. Стоя на сцене, недалеко от нее, я преданно смотрю на нее, надеясь, что она хотя бы проскользнет по мне взглядом, пусть небрежно, пусть с раздражением, - меня это не волнует, главное, что она посмотрела, но она, как никто другой знает, что безразличие – как ничто другое убивает. Только зачем она хочет убить меня? Я и так уже медленно умираю…
… Мне ничего другого не остается, как подойти к ней самой, и взять ее за руку, продать ей свою душу, свое сердце. Только ее руки могут понять меня, они, как ничто другое с ее тела, принадлежат мне. Только ее руки. И она позволяет взять себя. Она – позволяющая себя любить, а я – любящая взахлеб, - концепция Вани, кажется, уже не могла иметь обратную сторону, концепция Вани переросла в жизнь, интересно, рад ли он тому? Хотя он сам просил не заигрываться… Черт бы это все побрал.
- Самара вы лучшие! – Кричит Волкова в микрофон, держа меня за руку.
На меня ей тотально наплевать. Только ее руки, казалось, еще не остыли ко мне.
В конце песни, в конец умилившаяся Юля, подходит к краю сцены и так же умилительно-трогательно произносит:
- Все такие сладкие-сладкие…
Меня это трогает не меньше, чем всех остальных фанатов в зале, ведь я практические такая же, как и все ее фанаты. Я вновь подхожу к ней, находя ее руку, а затем мы вздымаем наши руки вверх и плавно машем ими из стороны в сторону.
Концерт так стремительно подошел к концу, что я не успела оглянуться. Даже грустно как-то…
Прощаясь со всеми, мы как обычно не говорим: «До свидания», мы говорим: «До новых встреч!»
После концерта, Юлька находит силы идти в клуб, правда без меня, но это почти не огорчает меня. Почти. Тем более что сил у меня совсем не осталось. Я же – отправилась в гостиничный номер, тупо проспаться и пожрать. И ничего плохого в этом нет. Волкова вернулась в гостиницу, наверное, в четвертом часу ночи, как обычно, разбудив при этом меня. Ну не получается у нее тихо входить, она как всегда что-нибудь собьет по пути, потом будет орать: «Блять, вот понастявят хуйни, убить меня что ли хотят?», а потом сама с себя начнет долго и упорно угорать. Этот раз не стал исключением, и я снова проснулась от ее ругательств.
- Волкова, ну прекрати уже орать. – Зло бормочу я, приподнявшись с постели. – Я же сплю!
- Прости, Ленок, эти твари убить меня хотят, все под ногами ставят…
- Ложись спать. – Даю дельный совет я девчонке. – Сколько уже время?
- Я не знаю. Давай я лучше расскажу тебе, как я отдохнула? Это было охуенно! – Она избавляется от сапог, откидывая их куда-то в сторону и шатко приближается к кровати.
- Я хочу спать, давай завтра? – Прошу ее я, слабо доверяя своим умалениям. – Давай завтра, Юлек? Ложись лучше спать.
- Нет, давай сейчас, - она никогда не сдастся, - ну выслушай меня! – Волкова неумолима.
Она садится на кровать и пытается взглянуть мне в лицо, но из-за кромешной темноты вряд ли она сможет что-то рассмотреть.
- Я вот только разденусь, и все расскажу…
- Ну что ты? Опять напилась…
- Не напилась, а выпила, и вообще, после концерта позволительно. – Хохочет она, снимая с себя майку. – Блин, я там вообще отожгла, ноги болят пиздец как…
- Натанцевалась? – Хохочу я вместе с ней.
- На год вперед! Зря ты не пошла со мной…
- Ничего не зря, - мягко улыбаюсь я, наблюдая за тем, как она забирается под одеяло и прижимается ко мне.
- На улице уже собачий холод, я к тебе! Сладких снов, Ленок! – Она привстает с кровати, оперевшись на меня, и медленно-медленно тянется к моим губам.
- Ну, и чего ты хочешь?
- Слушай, что ты, как маленькая! – Хрипло и пьяно смеется та. – Все ты знаешь, иди сюда. – Она поворачивает мое лицо к себе и легонько касается моих губ, почти невесомо.
Затем отстраняется, довольно улыбаясь. Но через секунд десять, словно не удовлетворившись, вновь ее губы вспухают на моих, осторожно целуя их. Я чуть приоткрываю свой рот, позволяя обнять свою нижнюю губу. Волкова всегда выбирала нижнюю, может – фетиш? И она обнимает. Обнимает, проведя по ней же шершавым теплым языком. Главное, не заиграться.
Я мягко отрываюсь от нее.
- Сладких снов, Юлек! - Она вытягивает губы трубочкой и быстро чмокает меня.
Для этого повод не нужен. Так мы и засыпаем…
Калининград 9.09.2006
Это странное чувство накрывает меня с головой, и я кажется растворяюсь в нем, как кусок сахара в кружке чая. Меня полностью нет, абсолютно всерьез, ситуация help, ситуация sos. Сейчас самое нужно время для этих строк. Никогда уж не могла подумать, что когда-нибудь они смогут стать пророческими, бывает же такое.
Калининград встретил нас не менее радостно и дружно, чем другие города, которые объезжали мы. Как обычно, перед выступлением, мы поехали на пресс-конференцию, которая в первой своей части была рассчитана на одну прессу, на то она и пресс-конференция. Вопросы задавали, на удивление, не совсем стандартные, не те, которые мы привыкли слышать из интервью в интервью. И это, несомненно, радовало нас. Мы обсудили такие темы, как музыку в общем, работу Мадонны даже затронули, детей Юли, нашу работу, наши альбомы и многое другое. Как обычно говорила в основном Юлька, ну а кто еще мог так искусно владеть языком, как она? Не художественным, само собой, но тем не менее. А в то время, пока Волкова не останавливаясь, отвечала на вопросы, я сидела рядом со Свеном и обсуждала готовящийся концерт в Калининграде, иногда переводя для него вопросы и ответы на них, что не особо его касалось и интересовало, ну и ладно. Задали вопрос про хобби, есть ли у нас они и какие. Юлька, как обычно, ответила тут же, даже не задумавшись:
- Мобильный телефон, - утвердительно машет головой она и улыбается, - смски, звонки, просто, если его не будет, я, мне кажется, умру!
- Есть ли у вас какие-нибудь мечты? – Задают следующий вопрос.
- Не, я не живу мечтами, не загадываю, не планирую, нет мечты.
- А я мечтаю… - Протягиваю я в стиле романтическо-ранимой души. Протягиваю и замолкаю, погружаясь в свои обыденные мысли.
Это странное чувство накрывает меня с головой, и я кажется, вспоминаю о нем прямо посреди пресс-конференции.
Как и положено романтическо-ранимой душе, я думаю о том, что ничего так и не встало на свои места. Я все еще думаю о ней, перед тем, как заснуть, держа ее руку в своей руке, я по-прежнему боюсь потерять ее, хотя начать сольную карьеру, петь сольные песни мне хотелось и без того, и эта мысль появилась в моей голове намного раньше происходящего сейчас. Но это никак, по-моему мнению, не должно было мешать нашему карьерному росту. А правильней было бы сказать топтанию на месте, по кругу, причем по замкнутому кругу. Странно…
Мои мысли прерывает деликатная просьба исполнить песню Gomenasai live, очень деликатная просьба, но сейчас все в приподнятом настроении, поэтому никто и не отказывается. Наши ребята помогают нам петь, и это еще в тысячи раз поднимает мне настроение. На самом деле Gomenasai это не просто песня с японским трогательным названием «извини», это своеобразное извинение перед Японией за весь негатив, за все топтания по ним. Уж очень было много плохо с нашей стороны для них – и уход с прямого эфира, что являлось самым глубоким оскорблением, и отмена концертов, и даже мой нелицеприятный отзыв о каком-то представительном чуваке в Японии, кажется, его звали Такеши, или неважно как, страшный и страшный, Русские-то – ржут, а Японцы – обижаются, вот тебе и сингл Gomenasai отсюда. Да простит нас Япония!
После общения с прессой, мы едем еще в один торговый центр, где должна пройти автографсессия для фанатов и поклонников. И опять несколько часов давки и подписывания плакатов, дисков, рубашек, фотографий, получение подарков, признания в любви. Все по стандартному шаблону. И я уже почти чувствую себя роботом, делая все это.
Концерт начинается во время, и мы вновь выходим на сцену, исполняя песню «Люди инвалиды», все внизу просто ликуют. И вновь я натыкаюсь на разные взгляды, но большинство из них все же – умиляющиеся, счастливые. И это не может не радовать меня. На протяжении всего выступления Юлька бегает от Троя к Свену, и от Свена возвращается ко мне, хватая меня за руку. Ее взгляды – нельзя спутать ни с чем, и сравнивать их с чем-либо глупо. Она смотрит на меня так, что у меня начинает дрожать позвоночник, когда она переводит взгляд на мои губы – у меня сковывает горло и трясется подбородок. Странно, я никак не могу отвыкнуть от этого. Я все еще ревную ее к клавишнику, ревную ее ко всему, я так хочу быть ей кем-то… Правда кем – я еще не определилась. Знаете, это так страшно ходить по лезвию ножа и не обрезаться. Вряд ли она задумывалась на этим когда-нибудь так же глубоко, как и я – ей это не нужно. Как и не нужны многие другие вещи – ей не нужна ничья верность, ей не нужны дешевые вина типа «Риохи», ей не нужны романтически-слезливые романы, ей не нужны заморские блюда и женихи, которые выстраивались за ней в очередь, ей не нужны были никакие тайны, никакими мечтами она не грезила, ей вряд ли нужны мои руки, вряд ли ей нужен Свен, да что ей вообще нужно?
Наверное, жить…
И когда очередной раз, во время очередной песни, во время очередного замусоленного временем проигрыша, она берет меня за руку, я чувствую себя по настоящему счастливой, мое тело переполняет самое настоящее, искреннее и ничем не поддельное человеческое тепло. Ее тепло. Я чувствую, держа ее за руку, как у меня бегают мурашки, и где-то что-то внутри меня кричит о привязанности, о том странном чувстве, название которому я так и не дала. И вряд ли смогу дать когда-либо. И мне это странно. Она кидает на меня взгляд, с полуприкрытыми глазами, с полуоткрытыми губами, с томной мимикой лица, с напрягшимися мышцами на шее, - и я отдаюсь в ее объятия. Без зазрений совести. Она подходит ближе ко мне и обнимает меня, обнимает со всей заботой, переполняющей ее нежностью. И я чувствую, как бьется ее сердце, как она прерывисто дышит, чувствую, что она… она могла бы любить меня. Не так как я ее – по-другому, но могла бы…
И я обхватываю руками ее плечи, притягивая к себе, совсем забыв, что мы на концерте, и я готова остаться с ней навсегда… Я уже осталась. Я обнимаю ее хрупкие смуглые плечи, чувствуя под собой живое тепло. Мне ничего не нужно, совсем ничего. И обнимать человека – это самое благородное из всей действий. Мне ничего не остается, кроме как закрыть глаза, уткнуться в ее волосы и молчать… Молчание – золото, но почему-то сейчас все внутри меня взбунтовалось, и молчать я просто не могла. Мне нужно было сказать о том, как я люблю ее, как она нужна мне, что она самый родной и близкий человек на земле. Что я уже не смогу без нее… Что не хватает мне…
- Юлек, - шепчу я еще слышно, едва шевеля губами, вряд ли она это слышит, - мне кажется… мне кажется…
Наверное, нет, она не слышит…
- Я счастлива! – Я упираюсь своими губами ей в ухо, и тут же чувствую своей шеей, что она улыбается мне и беззвучно поддакивает.
Моя девочка…
Почему все не длится вечность? Почему? На этот вопрос мне уж точно никогда не узнать ответ. Едва заканчивается все романтическое настроение, и мы расцепляем объятия, и она больше не смотрит на меня так… Едва наступают энергичные песни, под которые можно и нужно танцевать, зажигать, так тут же Юлька бежит к Свену, от него к Трою… она танцует перед ними, кидает взгляды на них. Только не такие, как на меня – другие. Юлькины взгляды, принадлежащие мне – нежные, робкие, томные, романтические, скучающие, влюбленные, грустные, трогательные, любимые… А взгляды для них – дерзкие, сексуальные, возбуждающие, кричащие, они совсем другие. Противоположные. И я не знаю радоваться мне тому или плакать. Оборачиваясь, я замечаю, как она вовсю раскачивает бедрами перед Свеном, а тот радостно улыбается ее выходкам. И разве это может меня радовать? Странно…
Наверное, я никогда не привыкну к этому, как бы не старалась…
Под конец выступления мы собираемся все вместе у края сцены, обнявшись. Вот и конец очередному городу…
- Калининград вы супер! Мы вас безумно любим!
- До новых встреч!
- Пока!
И удаляемся со сцены…
Ну а впереди еще много-много городов…
-62-
Seoul 24.09.2006
- Мы как всегда опаздываем! – Начала нервничать я, сидя на заднем сидении нашей машины. Водитель изредка подглядывал в зеркало, чтобы убедиться, в салоне мы ли еще? Терпеть не могу опаздывать, и об этом всем знают, и в этом почти никто не виноват.
- От пробок никто не застрахован. – Спокойно говорит мне Волкова, глядя в окно машины.
- Но черт подери, не в Сеуле же? Или это вторая Москва? Или Пекин, или вообще…
- Успокойся. – Негромко, но настойчиво перебила она меня. – Всякое бывает, подумай о чем-нибудь другом…
- Было бы о чем думать! – Недовольно буркнула я, но все же уняла свой пыл.
Милые корейцы уже ждали нас на каком-то очередном интервью, на которое мы очередной раз опаздывали. Иногда мне казалось, что Тату без опозданий на какое-нибудь мероприятие – не Тату. Так же над нами шутили немного по-другому: Тату без мата – порно без секса, хотя эта фраза практически относилась к одной Юльке, но в корни дела это не меняло. Простояв в пробке еще около двадцати минут, мы все же прибыли на место. Симпатичная кореянка приветливо улыбнулась и предложила нам присесть. Как оказалось – Мейвон, именно так звали девушку, переводчица, которая присутствовала со всеми на этом интервью.
И снова задавали стандартные вопросы, на которые следовали стандартные ответы. Все как обычно, но такова уж наша работа. И ничего с этим не поделаешь. Нужно улыбаться и отвечать, надоело нам это или нет. Никого не волнует.
-Это просто любовь между двумя девочками, она не относится ни к какими сексуальным отношениям. – Спокойно, с миролюбивой улыбкой, отвечаю я на очередной вопрос.
- Никакой пошлости, все это какие-то открытые, искренние, чистые отношения, - поясняет она и через секунду добавляет фразу, без которой Тату – не Тату, - это наши эмоции! В первую очередь мы подруги, мы сестры, а все остальное…
Эта мысль так и остается затерянной среди сотен других слов, эта фраза, не требующая продолжения, ведь по логике вещей ее можно довести до конца. Эта фраза так и теряется во времени, не требующая продолжения, такая простая, но такая глубокая, ведь почему-то она затерялась там же, где и грань между дружбой и любовью.
И следующий, самый забитый вопрос за Земле, самый замусоленный, самый отвратительный, самый прекрасный, провокационный, острый, самый, мать его, важный вопрос, который могут зам задать – заставляет меня улыбаться. И я так ждала его, каждый раз отвечая одно и тоже, я все равно продолжаю его ждать и улыбаться, улыбаться, улыбаться…
Едва сдерживая себя от смеха.
- Так вы все-таки лесбиянки или нет?
Как же тут не смеяться? Когда они раз за разом повторяют этот вопрос, проворачивая язык в своем рте, говорят совершенно серьезно, иногда даже нахмурившись, как будто разгадывают страшную тайну. Но в наше время она уже не так актуальна. Тогда зачем этот вопрос задают из интервью в интервью, и каждый раз, боясь засмеяться, я отвечаю одно и тоже. Можно было бы уже и запомнить.
- Мы не лесбиянки, мы просто любим друг друга. – Отчеканила я, как зазубренную молитву, как умные фразочки из книг, которые мне давали и Ваня, и Кипер, и Ленчик, и даже иногда Полиенко, я повторяла это, как какое-то заклинание, глядя на запретный кулон с запретной фотографией «Мы у Вани в офисе. 1999 год», который так и не нашелся на моей шее. Досадно, но значит так должно быть.
И снова вопросы…
- Я думаю мы одно целое, - она скрепляет пальцы в замок, эмитируя единство ее и меня, - мы прошли в этой жизни все: и огонь, и воду и пережили многое, и идем вперед, и работаем вместе, и подруги, и жизненные какие-то ситуации… не знаю… я думаю, что все.
- Мы просто всегда вместе, - продолжаю ее мысль я, - даже если физически вместе не находимся, мы все равно рядом… Я всегда чувствую, что и как…
Она мельком поворачивается ко мне и улыбается мне, хватая меня за руку. Немая благодарность – самое милое, что сейчас она может сделать.
- На самом деле у нас есть шоу с нашими музыкантами, очень красивое шоу, живой концерт, ничего специального... все будет завтра видно на концерте, че-нибудь приспичит - че-нидь сделаем...
И мы глупо начинаем улыбаться. Волкова умеет интриговать.
- Мы заранее не планируем, у нас спонтанно получается…
- Что вы можете пожелать вашим фанатам в Корее?
- Счастья, любви, удачи, идти вперед и не сдаваться, оставаться самими собой… и не играть, а просто жить.
Вот хрень! Чертова Волкова! Хрень, хрень, хрень!!! Она желает оставаться самими собой, а сама… а сама-то? Не играть, а жить! Где она начиталась этой херни? Неужели стащила одну из моих книг? Говоря об этом, она жила совершенно иначе, сменяя одну маску на другую. Хотя мне иногда так искренне хотелось верить, что ложась спать, она снимала все – складывала на полку, закрывала на замки, чтобы никто не украл ни одну маску из ее коллекции, чтобы никто не смел любоваться ими, чтобы даже не думали о них. Я надеялась, что ложась спать, она превращалась в обычную, домашнюю, милую Юлю. Моя девочку. И мне ничего не нужно было, кроме как это – вот хрень, я ведь и правда больше всего на свете верила в этом. Почти свято. Но вряд ли ее это интересовало. Ее могли заинтересовать разве что тематические вечеринки, где горами льется алкоголь, ее бы могли заинтересовать мужчины, может быть девушки, только раритетные, антикварные – не такие как я, вот хрень… Зачем я думаю об этом? Во всяком случае нужно было продолжать отвечать на вопросы. На чем мы там остановились? Не играть – жить…
- Не бояться своих чувств, мы вас любим, мы с вами!
Вот хрень! Чертовы мои амбиции, которые годны разве что для дворовых ребят, которые играют на гитаре и пьют пиво! Я и правда сказала это? Не бояться своих чувств? Тогда какого хрена, я сама противоречу себя? Сжавшись в комок, поджав хвост, я так боюсь сказать ей самое главное. И, наверное, вряд ли когда-нибудь скажу. Зачем морочить моей девочке голову всякими глупостями? Зачем, сказав ей это, услышать ее сплеваное с запекшихся губ: «Люблю». Сплеваное, ненужное, лживое «люблю», которым она утешила бы меня. На секунду, на долю секунды…
Не бояться своих чувств? Надеюсь, что кто-нибудь их не боится…
Во всяком случае – концепция Тату оставалась неизменной. Любовь – то, что правит миром.
Не войной я займусь, а любовью…
…Слышу только противное капание воды в фильтре и тиканье часов. Наверное, это самые раздражающие звуки, которые я слышала за свою жизнь. Наверное, только такое состояние можно назвать одиночеством. Меня это раздражает. Сидя с бокалом красного полусладкого вина в руках, глядя на ночной, убаюканный город, меня эта тишина раздражает. Юлька успела убежать на очередную вечеринку, покинув меня в гостиничном номере. Но зла на нее я не держала – я всего лишь ненавидела тишину.
- Зачем ты туда уходишь? – Спросила ее я, перед тем, как она ушла.
- Хочу повеселиться, оторваться, пошли со мной! – Весело подмигнула она мне, подкрашивая губы бесцветным блеском.
- Нет, я останусь тут. Зачем ты идешь? Все равно ничего не поймешь, что тебе говорят, даже если с кем-нибудь познакомишься… - Вслух рассуждала я, пытаясь вразумить мою девочку, но это не представлялось возможным, ведь если что-то она вбила себе в голову, если что-то решила, то так и будет.
- Для того чтобы «развеется» - не нужно понимать ничего, - глупо хихикнула она, прежде чем закрыть входную дверь, - все, Ленок, не скучай! Я побежала!
И я понимала, что означало ее «развеется». Она никогда не изменится… Никогда. И как только дверь в нашу комнату с шумом закрылась, я устало сомкнула ресницы и глубоко вздохнула. Просидев пол ночи с бутылкой Гранча Бланка в обнимку, я так и не нашла сил, чтобы заснуть. Умиротворенно, в полной тишине, сквозь полуоткрытые глаза, я наблюдала за городом, который был в таком же состоянии, как и я – умиротворенном, притихшем. Только спустя несколько часов, я почувствовала, как алкоголь мягко ударил в голову, мои веки отяжелели…
Надо бы дождаться Юльку.
- Волкова, выходи, чего ты застряла там?
- Да подожди, у меня сюрприз! – Кричит она из ванной комнаты.
- Прям там? Раздеваешься что ли? – Смеюсь я, пытаясь услышать через дверь, что она делает.
- Наоборот, одеваюсь! Подожди немного…
- Ну, что ты как маленькая? Открывай!
- Сейчас-сейчас…
Через минуту она все же открыла дверь. Я обомлела, стою в стопоре, не зная, что сказать. А она стоит напротив и улыбается, манит меня рукой к себе. Я захожу к ней и истерически начинаю ржать. Я смеюсь так, что не могу вставить ни слова, ничего не могу сказать.
- Что за фокусы, Волкова-а-а? – Провываю я сквозь подступающие слезы. – Что ты напялила на себя?
- А что? – Она осматривает себя. – Ничего такого, ты тоже так одета была…
- Да, но не сейчас же… ты что с ума сошла? – Я все еще не могу успокоиться. – Ой, я не могу с тебя, приколистка!!!
- Ну что ты вот смеешься? – Кажется, она даже обиделась. – Я просто хотела вспомнить прошлое…
Она неожиданно притягивает меня к себе и целует. Я, не успев сориентироваться, секунды стою в стопоре, пока ее губы тычутся в мои собственные.
- Что ты? – Легко отпихиваю девчонку от себя. – Ты что творишь?
- Ты же сама так хочешь этого, я же знаю, как часто ты об этом думаешь… - Откуда в ней столько проницательности?
Будто она украла все мои страхи, узнала о них, и теперь давит на самое больное.
- Я не… - Не успела я договорить, как она вновь закрыла мне рот своими губами, ее язык настойчиво вторгся в мой онемевший рот, настойчиво коснулся моего языка, и я, как будто по ее воле, поддалась ей. Едва начав отвечать ей взаимностью, она схватила мою руку и направила ее себе под юбку. Я снова отстранилась от нее и засмеялась.
- Юля!!! Твоя юбка убивает меня…
- Прости, тех старых я не нашла, она немного другая…
- Но тебе ведь не 17!!! Ты ведь взрослая, ты что делаешь? – Я смеюсь, но чего-то пугаюсь…
Не могу разобраться чего именно. Стоит моя Юля. В старой юбке, в которых мы выступали в самом начале. Но меня что-то смущает в ней.
- Я хочу тебя, - шепчет она мне.
- Сколько тебе лет? – Я словно не я, будто я все вижу со стороны… как будто говорю не я, все расплывается перед глазами.
- Ну как сколько? 27! – Она непонимающе смотрит на меня. – Сделай это, пожалуйста…
Я будто наблюдая со стороны. Как я запускаю руку под ее юбку, как она откидывает голову и протяжно стонет…
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |