Я резко подскочила с кровати, ударившись головой о голову Юли.
- Чего ты? – Испугалась она, ничуть не меньше меня. – Я всего лишь хотела сказать доброе утро…
- Господи…, - шумно задышала я, хватаясь за лоб. – Извини, плохой сон приснился…
- Ничего, бывает. – Понимающе кивнула она и соскользнула с кровати. – У нас сегодня еще одно выступление, нужно бы вставать, через три час8эа мы должны быть на площадке, тебе заказать завтрак?
- Да, пожалуйста. – Вяло ответила я, вставая и шлепая в ванную.
Это сон. Что на меня нашло? Стою напротив зеркала в ванной и несмело ощупываю себя. Я почти – все та же. Такая, какая и было, ничего не изменилось. Ничего и не могло измениться по определению. Только этот он. Он как будто что-то разбудил во мне. Это не были старые-добрые воспоминания, он был настолько реалистичен, что на секунду, я могла бы такое предположить…
Но только на секунду. Махнув головой, отгоняя ненужные мысли, я более-менее уверенно вошла в душ и включила воду. Этот сон что-то определенно изменил, и мой взгляд стал более мягким, глаза стали более серые. И прилив нежности стал все чаще. Почему мне снится подобное? Этот вопрос никак не выходит у меня из головы. Ведь все давным-давно закончилось, все это уже в прошлом… И сейчас, я не допускаю такой мысли, что мы с Юлей можем накинуться друг на друга, как было несколько лет назад. Да и она, наверное, уже ни о чем не думает. У нее есть ребенок, она любит парней. И я люблю парней. Парней и ее. Такое никогда не проходит. Это даже не любовь, это что-то большее…
- Ленок, ты что будешь на завтрак? – Из раздумий меня выводит громкий голос Юльки за дверью. – Ленок? – Она тихонько открывает дверь и просовывает голову.
- Яичницу с ветчиной и капучино. – Я выглянула из душа и улыбнулась ей.
- Через десять минут все будет! – Подмигнула она и скрылась.
На самом деле ничего и никогда не закончится.
Просто нужно запомнить это. Ничего и никогда. Ни при каких обстоятельствах. Все будет по-прежнему меняться, вокруг твоего пальца будет вертеться мир, буду меняться люди вокруг тебя, но… Ничего и никогда не закончится, ничего и никогда не изменится в наших сердцах. Иногда врать – необходимо, потому что так или иначе бывают такие моменты, когда приходится разговаривать на больные темы. Ничего и никогда не изменилось. Я по-прежнему любила ее, завесила от нее, как рыба от воды, как паук от паутины, как люди от воздуха, как человек от любви. И все казалось мне предельно простым, но в то же время предельно сложным. Ведь, вроде бы, на верный наивный взгляд, это так просто – любить человека. Но это намного сложнее воображения. Любить – это в первую очередь отдавать больше, чем принимать, - как говорил Ваня. И он чертовски прав. Она никогда не давала мне клятвы оставаться со мной навсегда. Такого и не должно было быть. И не могло было быть. Это Юля. А это я. Но все же… я думаю…
Она любила меня. Не так, как я ее. По-другому. Не больше и не меньше. Просто по-другому. И я не обижалась на нее. Не могла обижаться, и все казалось мне предельно простым и сложным одновременно. Юля всегда относилась ко мне, как к сестре, просто, как к близкому человеку. Пусть иногда мы ругались из-за всяких мелочей, но разве это причина, чтобы быть друг от друга на расстоянии вытянутой руки? Совсем нет! Мы любили друг друга, и всегда призывали всех к любви! Это и была концепция Тату.
Помню, совсем недавно, мы сидели в российской штаб-квартире Universal, ожидая какое-то интервью. Юлька приобняла меня, и я совсем не понимаю ее. Не то чтобы не понимаю, просто какое-то странное ощущение внутри. Совсем не то, что было раньше, несколько лет назад. Раньше – мы сидели и сидели, мы позволяли себе даже больше, чем нужно, и никаких эмоций это не вызывало. Ну, обнимала она меня, ну целовала – это наша работа. А сейчас я сжалась в комок от непривычки, она так давно меня не обнимала. И обернувшись, я улыбнулась ей, чуть придвинувшись ближе. Она улыбнулась мне в ответ. За окнами идет снегодождь, хмуро так, а тут, в комнате, так светло, уютно – совсем другой мир. В углу стоит музыкальный центр, на котором тихо проигрывается новый альбом «Люди инвалиды». Журналист последний раз просматривает вопросы, включает диктофон и начинает интервью…
- Ага. Автограф можно? – Парень протягивает фото пятилетней давности, где мы запечатлены в школе Волковой перед первой в своей жизни пресс-конференцией.
- Ух ты, какая фотка! – Широко улыбается Юля, держа снимок в руках и пристально разглядывая его.
- Нам тут 16. Или 15?
- Смотри, какой у меня тут свитер прикольный! – Начинает смеяться она, показывая мне фотографию.
Затем она берет маркер и размашисто расписывается за обеих.
Она давно привыкла делать это. Расписываться за обеих не плохо, но все же…
- Ууу, вот, зараза... – шутливо протягиваю я.
- Извини, я всегда неправильно расписываюсь. – Виновато улыбается девчонка и отдает автографы журналисту. – Продолжим?
- Люди-инвалиды - это кто такие?
- Моральные уроды. Естественно, не в физическом плане. – Говорит Юлька, заранее отработанную фразу.
- А какие типы людей вам неприятны?
-Те, которые руководствуются исключительно негативом. Вокруг нас очень много людей, которые не умеют любить, они не способны на это. Не способны сопереживать, сострадать, поддерживать. Они злые, завистливые, я не знаю, эгоист...ичные. Ну, и все с этим связанное. А нам кажется, что надо любить друг друга, чтобы жизнь стала лучше. Потому что сейчас мир очень злой, обозленный. – Почти полно отвечаю я и одариваю журналиста улыбкой.
Он ее заслужил.
- Новый альбом, на ваш взгляд... какой он?
- В нём гораздо меньше поп-интонаций, он более депрессивный, даже жёсткий, в общем, в нашем стиле. – Объясняет Волкова, поворачиваясь ко мне, что свидетельствует о том – нужно продолжить.
- Он посерьёзнее, подепрессивнее... Если в прошлом альбоме говорилось больше о любви, то эта пластинка про людей в целом, про столкновения личностей, характеров. В общем, о глобальном!
- То есть про любовь вы теперь больше в принципе ни за что не поёте?
- Не, конечно, поём! – Тут же уверяю парня я. - Любовь - это вечная тема, без неё никак нельзя. Она будет всегда, я думаю, что это самое главное для любого человека, который способен на какие-то серьёзные чувства. К сожалению, не все люди такие.
- В Америке вы сняли сразу 2 клипа - Dangerous & Moving (Люди-инвалиды) и All About Us. Расскажите о них.
- Режиссёром обоих клипов стал Джеймс Кокс, который снимал фильм "Wonderland", очень весёлый, энергичный человек. Он сразу всё понял, просёк фишку. И работа закипела. – Оживленно рассказывала я.
- Люди-инвалиды - заглавная песня на альбоме. О чём она?
- О моральных инвалидах, о недочеловеках, которые не умеют любить. Там есть слова: "Вечер без любви, утро без обиды - люди-инвалиды, люди-инвалиды". Мы живём, видим этих людей повсюду. Настоящих людей осталось очень мало, в основном нас окружают такие недочеловеки.
- Раскручивая новый альбом, вы будете продолжать работать с лесбийским имиджем?
Оказывается, вот чего я ждала. Я ждала этого вопроса целую вечность, даже ни смотря на то, что его задавали на каждом гребаном интервью! И на каждом гребаном интервью мы отвечали одно и тоже. Почти одно и тоже. Разве лесбиянки рожают? Разве они любят парней? Разве короткостриженные черненькие лесбиянки строят глазки журналистам с вопросами в руках? Разве они делают минет, так умело, как… Я тряхнула головой, даже не думаю продолжать. Да, черт возьми, разве мы похожи на лесбиянок? Как же я ждала этого вопроса, как же ждала. Я, ничуть не растерявшись (от этой привычки я решила избавиться, пусть кто-нибудь другой сворует ее себе, например, Борис! Он почему-то никогда не теряется!), расплылась в улыбке, пожирая глазами парня, берущего интервью. Кажется, он смутился. А может растерялся.
- Мы лесбиянками не были никогда. Разве не ясно? – Отчеканила я. - Я, например, со всеми подружками целуюсь, и что?
- Мы просто любим друг друга! – Говорит Юлька зазубренную фразу и я теряюсь. Черт! Я теряюсь, сама не знаю почему… - А как мы можем быть лесбиянками, если я, например, ребёнка родила?
Да уж, она от меня точно никогда не отстанет. – Смеюсь я, но не растеряно. Мы ведь просто любим друг друга. - Мы не можем друг без друга! Это установленный факт!
В комнату вносят тарелку с фруктами. Юля вскакивает с места и движется к десерту.
- Дай, пожалуйста, банан. – Прошу я. - Будете?
-Нет, спасибо.
- Мы просто голодные, с утра ничего не ели. Можно только нас не фотографировать с бананами? – Смеется Волкова.
- Конечно. – Шутливо улыбается фотограф.- Для ваших поклонников вы уже почти превратились в сиамских близнецов, в нечто целое. Вам это нравится?
- Мы очень разные, но мы и есть одно целое... - Распечатывает пачку сигарет Юля. – Понимаете…?
- У вас все поровну в жизни?
- Ну... - Задумываюсь я, после чего твердо отвечаю. - Да.
Таких интервью было столько, сколько моя голова не вместит. Их бывало несколько в день, и каждый раз были одни и те же вопросы. На каторые были одни и те же ответы. Стандарты – малоразрушими, моими губами, которые время от времени нашептывали все зазубренные фразы из умных цитатников Ленчика и Кипер. Но не Ленчика, ни Кипер с нами не осталось. Только в самых пыльных книжных шкафах можно по-прежнему откопать старые книги с разноцветными стикерами, что свидетельствовало о любимых страницах – Кипер; или же небрежно завернутые уголки страниц, что говорило о том, что здесь, в глубине потаенных книг, волнительно отпечатались пальцы – Ленчика. Оба они были романтиками, и фразы, и цитаты – были у них соответствующие. И ничего с этим не поделать. «Горе помогает жить», - как говорил Ленчик, - «Оно помогает находить в сложных, страшных ситуациях просвет. Вот вы – лесбиянки, это хреново. Не тот факт, что вы лесбиянки, а то, что вы врете. А просвет в том, что вы помогаете людям жить, даете надежду верить в себя, призываете их показывать любовь». С тех пор я мало чего вспоминала, но только сейчас осознала то – что зря. Горе помогает жить. Потом я убедилась в этом. Потом, когда моя любовь к Юльке была настолько очевидна, что никто и ничего уже не мог скрыть, как бы не пытался. И это «горе» мне помогало жить. Я знала, что она со мной, и мне грех жаловаться. Но то ли это – чего я ожидала? Да и что ожидала я, в конце концов? В конце концов – ничего не могло произойти. Это по определению. А чего нужно было ждать? Что мы останемся навеки веков страстными любовницами? Будем нянчить ее детей? Так же, срываясь в магазине нижнего белья, будем мчаться в ближайшую гостиницу и заниматься сексом, в то время, как ее парень будет слушать «абонент недоступен»? И все так глупо. Просто и сложно. В конце концов так не могло было бы быть. По определению. Тогда что же я ждала от нее? Чуть больше внимания? Чуть больше ласки? Любви? Нежности? Чего я ждала? Того, что она искренне мне скажет, что любит меня? Да и ее тысячи «люблю» хоть раз были искренними? Я не знаю, я запуталась…
Потом…
В тот день на мне висел ее кулончик. Не ее – мой, если быть точным. Тот, который она подарила мне в мой первый День Рождение, после нашего знакомства. Тот самый, где в глубине раковинки каури, посеребренной рамке, покоилась запретная самая ностальгическая фотография – «Мы у Вани в офисе. 25 сентября 1999 года». Он висел на мне – и я обнаружила его случайно, тот момент, когда я одела его – будто вылетел у меня из головы. Когда это произошло? Он висел на мне, отблескивая на солнце, как новенький, но от него так и веяло тайной, от него веяло загадкой, неприкосновенностью. Даже я, так боялась открыть его, посмотреть на маленькую фотографию, боялась, не зная чего. Этот запрет бил мне по рукам, заставляя их мелко трястись. Странно, что я не помню тот момент, когда одела его. Странно…
Но в тот день на мне висел, веющий тайной, кулон. Она смотрела на него ревниво, пожирая его глазами, пытаясь вспомнить в точности ту фотографию, что покоиться внутри. Но она так же не могла открыть его. И это странное ощущение внутри не давало нам покоя обеим. На этом мы и порешились. Значит, что-то подсказывает нам – оставить его в покое. Ну и пусть висит. Висит и висит. Серебряный, аккуратный, пахнущий прошлым и какой-то тайной, которую наверняка никто и никогда не разгадает…
Она последний раз кинула на него ревнивый взгляд, после чего посмотрела мне в глаза. Разве в них можно было найти ответы? В этих ребусах даже я не сильна. И, похоже, - она поняла это. Удрученно вздохнув, она медленно двинулась вперед, а я, как покорный слуга, как палач, как любовница, как фанатка, двинулась за ней. Но у самого края сцены, то ли боясь упасть, то ли думая со мной над разгадкой кулона, она схватила волнительно мою руку и крепко сжала ее. Я выдохнула ей в затылок и она беззвучно улыбнулась.
Именно тогда мы обе поняли – мы никогда не разгадаем эту загадку. Никогда.
Никто и никогда не разгадает ее.
- Hi, guys! – Мой крик полон энергии. – We’re come back for you!!!
И подо мной разливаются фонари…
Начинают играть первые аккорды Dangerous and Moving, Юлька отходит чуть дальше от меня, погружаясь в свои мысли. А меня еще еще не покидает странное ощущение - ощущение кулона на шее. Он прожигает мою кожу, заставляет сердце биться быстрее, я готова сорваться и открыть его прямо здесь и сейчас. А потом схватить Юльку в объятия, зарыться в ее волосы и зарыдать. Даль волю чувствам…
Но этого никогда не случится.
Разливающиеся огни под нами, не дают мне время соображать, они настойчивы, и дают нам шанс очередной раз показать себя. Мы ведь вернулись. Пусть совсем другими, но вернулись. Мы начинаем петь, и я почти забываю обо всем. Особенно в те моменты, когда Волкова обнимает меня, я чувствую ее поддержку. М9аооое сердце волнительно бьется в такт сердцам наших поклонников. Так проигрывается песня за песней, мои любимые, Юлькины любимые. И наступает время «Ничьей».
Тогда, в тот самый момент, в первые секунды, я чувствую, что подо мной нет ничего. Передо мной – ничего. Вокруг – ничего. И мое сердце не бьется. И я вообще не жива. Но через несколько мгновений это чувство проходит, его сменяет жгучая боль, ревностная боль в области шеи, там – где висит кулон. Чертов запретный кулон, что ему не имется? Боль еще никогда не была такой острой, завистливой, и я чувствую, что что-то не так. Играет одна из моих любимых песен, а мое горло словно обхватывают железными цепями, но на свое удивление – пою я легко и чисто. Юлька, удивленно смотрит на меня. Ведь я уже несколько дней страдаю из-за простуды. А тут – на тебе. Это очень странно, мое горло словно разрывается внутри, но пою… Пою будто я – не я. И она умилительно улыбается мне, подходит и поет, глядя мне в глаза. И я тону в них, чувствуя тепло от ее руки…
- We love you! – Хрипло кричит Юлька после закончившегося выступления. – We’ll come back again!
Я так боюсь разбиться, Ангел! Она окрыляет меня, и это даже пугает. Немного, но пугает. Раньше такого не было, я никогда не чувствовала подобного. И мне даже страшно. Я боюсь разбиться, сломать крылья о камни. Я боюсь, что подарив мне надежду на что-то, она швырнет меня в пропасть. Я не хочу, чтобы она оставляла меня, я боюсь… Потому что я разбита, когда я одинока, когда она уходит от меня. И я чувствую, что уже не стану сильнее, она не дает мне сделать это. Она не дает мне дышать, я задыхаюсь, когда она рядом.
Ее губы почти касаются моего подбородка, она молчит долго и упорно, пытаясь разгадать тот самый ребус, ту самую тайну кулона. Моего горящего кулона, который же сама мне и подарила. Она сидит, нависнув надо мной, и ровно дышит. Ее дыхание убаюкивает меня, но я по-прежнему задыхаюсь, когда она так близко.
- Что? – Шепчу я ей с закрытыми глазами.
- Что? – Шепчет она мне в ответ, и ее губы предательски касаются моего холодного, дрожащего подбородка.
Ее горячие, напористые губы. Не дай мне задохнуться, моя девочка.
- Ты что-нибудь понимаешь? – Спрашиваю я онемевшим ртом, с пересохшим небом и не подчинявшимся языком. – Ты что-нибудь понимаешь, что происходит?
- Нет, - застыв на месте, отвечает она. – Нет, ничего… только…
- Что только? – Цепляюсь я за ее слова, чувствуя ее губы на подбородке.
Я хочу ухватиться за ее слова губами, не отпускать их, распробовать на вкус…
- Пообещай, что никогда не оставишь меня…
- Обещаю, - не раздумывая отвечаю я.
Отвечаю я, очередной раз закрепив свою зависимость.
- Честно? – Ее дрожащие, спекшиеся на солнце, губы застывают чуть ниже моих губ.
Волна, нет, цунами проносится по телу в тот момент! Заряд тока… огромная скала падает на мои плечи. Я чувствую рабскую зависимость от нее, и мой кулон слова начинает разгораться на шее…
- Обещаю, - вторю я с закрытыми глазами.
И пока мои онемевшие губы без раздумья подчиняются ей – она находит причину вспомнить о моих пересохших, волнительных губах. Она осторожно, все еще думая о тайне нашего кулона, прикасается к моей нижней губе. И я слышу, как волнительно трясутся ее сомкнутые ресницы, как ее колени прижимаются к моим коленям, как ее ключицы сводит в печали, как мой позвоночник начинает дрожать. Я чувствую, что все – безвозвратно. Она прикасается ко мне так легко, что я едва могу уловить ее губу, невесомую, мягкую. Но мой кулон, моя запретная раковинка Каури, протестует и вскипает. Я неожиданно отпрыгиваю от Юльки, как только она хочет обнять мои губы, мой язык…
В ответ она молчит, и только смотрит на огненный от ревности серебряный кулон. Черт бы его побрал! Наше прошлое – мешает нашему настоящему…
Страшно вовсе не то, что было,
То, что есть – пугает меня.
Раньше ты по приказу любила,
А теперь без приказа – я…
-56-
Сложно было представить мое выражение лица, когда я застала ее.
Она не видела меня, но в то же время, она не пыталась куда-то скрыться от меня. Гримерка – слишком банально, слишком просто, слишком экстремально и возбуждающе. Она не видела меня, но наверняка слышала. Я видела ее и ее голозадого дружка. Дружка на вечер. Учитывая тот факт, что мы давно перестали заниматься сексом, она находила себе приятелей на вечер. Но раньше – это было по-другому. Они прятались в тех местах, о которых мне знать не нужно, о которых я никогда не узнаю. По крайней мере раньше это не выглядело так демонстративно. Но я застала ее, в тот самый момент, когда ее пальцы расцарапывали его спину, ее белоснежные, острые колени были разведены, а задница ее дружка потряхивала. Черт бы их, черт бы их подрал! Я стояла, как вкопанная, не в силах закрыть дверь, не в силах зайти, не в силах пошевелиться. Только я ощущала одно – мой кулон все еще висел, он все видел, он прожег дыру в моей нежной шее. Черт бы вас подрал! Она стонала, как сумасшедшая, явно преувеличивая, ее ноги летали вверх-вниз, а сама она крепко обнимала тело своего дружка. Черт, черт, черт! Я просто не могла оторваться. И все внутри вскипало, но это ее жизнь. И она делает все, что хочет. Тем более, что мы давно перестали заниматься сексом. Собрав оставшуюся волю в кулак, я вышла, тихо прикрыв за собой дверь. И только она прикрылась, я услышала, как ее друг взревел, словно раненый зверь. Наверняка он бурно кончил. Черт бы его подрал! Кончил в мою девочку! Сжав зубы, я пошагала в другую сторону, направляясь непонятно куда…
Она всегда была извращенкой! Чертова нимфоманка! Она перестала это скрывать только через два или три года, после нашего знакомства. Тем более, что к тому времени я уже успела уловить взглядом пару десятком голозадых дружков, с которыми она развлекалась. Иногда были и девушки. Но эта стерва всегда обожала секс, она просто сходили с ума, и иногда ей окончательно сносило голову. Однажды, она решила снять отдельный номер, в то время, как мы выступали в каком-то городе. Ваня был удивлен, я еще больше. Но все разъяснилось чуть позже. Той же ночью. Я проснулась от громких стонов за стеной. Эта стерва умудрилась снять номер прямо у меня над ухом. Она трахалась так громко и с такой дерзостью, что я не на шутку испугалась, что кровать и правда сломается или треснет стена. Она ругалась матом, кричала какие-то непонятные вещи, и с каждым новым стоном я ненавидела ее все больше и больше…
Я ненавидела ее так сильно, что сама боялась своей ненависти. Зато я отчетливо понимала то, что у меня нет шанса уйти. И в те самые моменты, я хотела насиловать ее. Морально и физически, издеваясь над ней. Интересно, как она относится к садомазохизму? Это и впрямь увлекло меня, и я уж было хотела предложить ей, но вовремя одумалась. Она постоянно целовалась с кем-то, как только мы слезали со сцены и отпускали руки друг друга. Я ненавидела ее, и то, что она нимфоманка.
Однажды, едва спустившись со сцены, она накинулась на какого-то паренька, который поджидал ее. Где тогда был Ваня? Я не помню… Она запрыгнула на парня, а он придерживал ее гордо за задницу, относя в какую-то подсобку. Волкова романтик, ничего не скажешь. Они занимались любовью так демонстративно, что у меня едва не заложило уши. Об этом услышала и Шаповалов. Он вошел к ним со спокойным видом, Юлька здорово испугалась. А он стоял и смотрел. Они остановились. Волкова спрыгнула с какой-то кушетки, и со спокойным лицом, поправив юбку, вышла из комнаты, прихватив с собой Ивана.
После чего трахалась с ним.
Нимфоманка, ничего не скажешь.
Ваня курил свою траву, в то время, как она ублажала его. Чертова нимфоманка. А ему вообще все равно. Он всего лишь любит, когда ему делают приятное. И я ненавидела их. Ненавидела! Об этом никто и никогда не узнает…
Волкова всегда отличалась непристойностями, всегда находила того, кто бы смог устроить нам очередной мероприятие… Почти бесплатно. Затем следовало предложение поехать в гостиницу. А я – еще девочка, куда мне? Я молча ненавидела их. Волкова, без особых зазрений совести – ехала, потом прыгала и довольно улыбалась. Твою мать, чертова нимфоманка!
Потом я почти перестала ее ревновать. Ревновать Волкову – это смешно. Мало того – это бесполезно. Все равно она будет делать все, что захочется, спать, с кем захочется. Ну и черт с ней! Я знала одно – на сцене она только моя, и никто не вправе отбирать у меня ее. Она знала это тоже, и даже кажется – со временем перебесилась. Мы проводили друг с другом слишком много времени. Поэтому – ее секс всего лишь отдых от меня, - уверяла я себя, как только она уезжала куда-то на ночь в клуб. Она никогда не принадлежала мне полностью, и вряд ли бы такое могло случиться, если бы мы не полюбили друг друга. Если бы мужики не перестали занимать у нее первое место…
И мы стали подозревать, что между нами что-то не то.
Банальный интерес стер все границы, которые были возможны и невозможны.
Однажды, после очередного выступления, мы пришли в наш номер, разделись и легли спать.
- Почему ты не хочешь попробовать? – Совсем обычно спросила она, смотря в потолок.
- Попробовать что? – Совсем не поняла вопрос я. – О чем ты?
- Заняться сексом…
- А я хочу любовью.
- Займись любовью.
- Не с кем. – Пожимаю плечами я и смеюсь. – С кем? Вот не с кем…
- У тебя столько парней, которые к тебе неравнодушны. – Улыбается она и поворачивается ко мне.
- И что мне до них? Любовью, говорю же…
- Может, тебе девушки нравится? – Теперь смеется и Юлька. – Не хочешь попробовать?
- С кем? – Устало спрашиваю я.
- Со мной, например… - Она совсем не настойчива, просто интересуется.
- Тебе мало голозадых дружков?
- Не называй их так! – Обижается девчонка и отворачивается.
- И все же?
- Катина, прекрати ревновать!- Заливается смехом та. – Я просто спросила…
- Проехали. – Закатываю глаза я. – Давай спать.
- Ну дело твое. – Соглашается она, видимо на секс пятый раз в день у нее нет сил.
Волкова – это Волкова. Никто не мог в точности сказать, что это за человек и с чем его едят. А если такие были, то знайте – врали. Даже я, та самая, что провела с ней огромную часть своей жизни, не знала ее. Ее невозможно было узнать, разгадать. Она оставалась такой же непонятной, как кулон на шее. Я могла только догадываться о том, что она скажешь в следующую секунду, о чем подумает, и это – предсказуемо. Но никто и ни когда не узнал ее. Вдоль и поперек. Даже я, будучи зная каждую родинку на ее теле, не могла все еще угадать ее. Разгадать тайну ее голубых глаз. Это Волкова, и ничего уж тут не поделаешь. У меня никогда не получилось приручить ее. И не получилось бы. Отдаться кому-то, с ее стороны это выглядело предательством. А предать себя она никак не могла. По определению. Поэтому, вряд ли она кому-нибудь принадлежала. Волкова – это Волкова. Таких больше нет. И ее целеустремленный подбородок часто упирался в мой собственный, ее губы застывали около моих губ, не пересекая несколько миллиметров границы – до моих губ. И она, застывая так, около меня часто спрашивала:
- Ты ведь со мной, Ленок?
- Я с тобой… - Продавая всю сердце и душу ей, отвечала я.
Но вряд ли она когда-нибудь она ценила это по-настоящему. Вряд ли в ее голову хоть раз врывалась мысль о том, как я ее люблю. Однажды ей приснился сон, и она рассказала его даже кому-то с телевидения.
- Снится мне сон… приезжает Ленка к моему подъезду на огромной лимузине, сидит за рулем, потом звонит мне и говорит: «Юля, спустись, мне нужно очень срочно с тобой поговорить. Это важно», я спускаюсь, сажусь в машину к ней, и мы отъезжаем к парку. Тут она говорит: «Может я сошла с ума, не знаю, но мой имидж перерос в любовь, я и правда люблю тебя», потом отвозит меня до дома, я выхожу такая в слезах… Вот… - Она на секунду замолкает. – Но от Ленки я такого не жду…
От меня она ждала всего, что угодно – только не этого. Иногда мне казалось, что она сама чего-то боялась, но чего – эти мысли, страхи только в ее голову, и у меня нет шанса угадать их.
× × ×
Она вернулась в наш номер глубокой ночью. В тот час я уже спала, но она разбудила меня. Последнее, что я помню – ее голозадый дружок и она. Весь оставшийся вечер я думала только об этом. Тогда зачем были все вопросы останусь ли я с ней, ее ли я? Какое это имеет значение? Она вошла в номер, и не теряя ни минуты, скинула свою одежду прямо на пол, затем залезла ко мне под одеяло. Я закрыла глаза, чтобы не расплакаться. Не знаю, что на меня нашло. От нее все еще пахло случайной страстью, от нее пахло этим кобелем. И самой ею. Ее запах я не спутаю ни с чем, и я даже бы могла быть парфюмером, если бы не пела с ней…
Она лежала притихшая, смирная, моя девочка. Она лежала, и ее грудь волнительно вздымалась и падала. Она лежала совсем измученная и прирученная, моя девочка, и я ненавидела ее. Я ненавидела ее за то, что она с кем-то развлекается, что ее тело сминают в своих руках мужики, которые совсем не нежны с ней. С которыми не нежна она. Другое дело – я. Ласковая, мягкая, и ей иногда такого не хватало. В такие минуты, как сейчас. Она хотела почувствовать себя любимой, она хотела почувствовать себя чьей-то. И если бы она когда-нибудь кому-нибудь принадлежала, то только мне. Она обернулась ко мне и прилипла ко мне. Обняла руками, зарылась лицом в мои волосы и волнительно засопела.
- Что не хватает тебе, что ты прижалась ко мне? – Спустя минуту тихо пропела я.
Она ничего не ответила и продолжила молча лежать, убаюканная моим теплом, моей добротой. Но я все больше ее ненавидела. Мою девочку.
- Почему ты молчишь? Час назад ты все еще была с ним? – Повысила голос я, но она молчала. – Юля! Почему ты молчишь? Что ты хочешь от меня? Зачем тебе все это нужно? Зачем ты играешь с моими чувствами?
Но она все еще молчала. Или заснула… или, черт подери, я ее просто ненавижу!
- Ты что думаешь, весь мир вокруг твоего пальца вертится? – Сорвалась на крик я, и резко вскочила с кровати. – Пошла ты к черту, Волкова!
С тех пор мы не виделись всю ночь.
Всю ночь. Она осталась в комнате, а мне пришлось снять другой номер. Иного выхода – я не видела. Теперь я совершенно была опустошена, я не знала куда идти, что делать, как себя вести. Я не понимала от чего именно бешусь. Я вообще не понимала, что происходит. Мы давно уже не спим, да и желания такого не возникает. Мы – сестры, семья, близкие люди, но не любовники. Я все еще не могу с чем-то смириться…
Я просыпаюсь посередине чужой комнаты и мне становится страшно. Впервые, за долгое время, я проснулась – одна. В голове проматываются вчерашние фрагмент. Она и он. Да пошло все к черту! Я тебя ненавижу, моя девочка! Я ничуть не жалею, просто грустно! Так же, как и маленьким детям, когда с ними перестает кто-то дружить. Но я совсем не жалею ни себя, ни ее. Пошло все к черту. У нас есть несколько выходных до следующего выступления, у меня есть подумать несколько дней. Иначе это никогда не закончится.
Юлька взяла на вооружение еще один старый тезис Вани: «Все на продажу». Нужно уметь продаваться и нужно получать за это по максимуму. Нужно не стесняться, и тогда получишь за это даже больше, чем по максимуму. Странно дело – ненавидя цитаты и умные книжки, моя девочка напропалую крадет его тезисы. Я тоже многое позаимствовала, и тоже многим пользовалась. Очень часто. А потом мы разбили нашего Ваню на отдельный цитатник. Но все равно ничего хорошего из этого не вышло. А может мы брали не те цитаты?
А может мы просто изжили себя? Как изживают себя группы-однодневки.
Но разве нас можно было отнести к ним? Тех, кто продавал миллионами свои диски. Черт подери! Может, все дело в материале? Нет. Может, все дело в нас? Ведь – мы больше не любим друг друга, мы никогда не любили друг друга. Может, это привязка? Я не знаю…
Но в любом случае на вопрос журналистов, которых интригует наше продолжение, мы всегда отвечали одно и тоже: «Нам еще есть что сказать и что показать».
Но у нас так же было и то – о чем нужно молчать. То, о чем никто и никогда не узнает.
Однажды, много лет назад, мы сидели у Вани в офисе и дожидались Шаповалова вместе с Юлькой. Мы сидели на нашем любимом диване, потягивая кофе. Ночь выдалась бессонной – мы записывали какой-то трек. Под утром должен был приехать продюсер и прослушать материал. Это было настолько волнительно, что мы не стали езжать домой и отсыпаться, а решили дождаться его. За окнами шел дождь уже n-ный день подряд, и выходить из здания совсем не хотелось. Юлька включила в углу комнаты магнитофон, и заиграла какая-то мелодия. Если я не ошибаюсь это были пробные мелодии Гаялояна. Они всегда ласкали слух. Моя девочка довольно заулыбалась и откинулась на мое плечо, всматриваясь в окно.
- Вот знаешь, Лен, если мы когда-нибудь станем такими же известными, как Бритни или как Битлс, или как Майкл, хотя наверное не станем? Да? Ну вот, если все-таки станем, ты знаешь… я вот никогда от тебя не уйду. Буду до конца жизни с тобой петь, записывать десятки альбомов и сотни песен! Было бы круто, правда?
- Было бы круто. – Соглашаюсь я. – Мне кажется, что я тебя тоже никогда не оставлю, - я обняла девчонку одной рукой за шею, - как же мы друг от друга отстанем, если Ваня нам сказал держать друг друга за руки, даже если кто-то попытается разлучить нас? Мы ведь всегда будем вместе?
- Всегда. – Вторит она бархатным голосом, который ласкает слух ничуть не меньше Галояновской демки. – Мне всегда будет 16, и я всегда буду любить тебя…
Я замолчала и обняла ее еще сильнее. Дождь за окном прекратился, и через минуту Ваня зашел в комнату.
Кажется, что ей до сих пор 16, и она до сих пор любит меня…
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |